Книга Найти себя. Лучшая фантастика – 2023 - читать онлайн бесплатно, автор Шимун Врочек. Cтраница 4
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Найти себя. Лучшая фантастика – 2023
Найти себя. Лучшая фантастика – 2023
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Найти себя. Лучшая фантастика – 2023

Непонятная стригицефалия была забыта еще до того, как на Глеба Петровича навалились дачные заботы. Тщательно выбрить газон и мульчировать на зиму грядки травяным крошевом, поправить покосившийся забор, срезать с яблонь сухие ветки и обмазать срезы садовым варом, починить задвижку в сортире, сжечь в железной бочке мусор и еще успеть в лес – проверить, не пошла ли вторая волна опят. Не пошла, зато набрал волнушек на засол. День кончился.

Пачка сигарет – тоже. Прежде чем отправить ее в огненное хайло буржуйки, Глеб Петрович еще раз прочитал пугалку, хотел было хмыкнуть, но вместо этого бурно раскашлялся. Вот же гадость… Все-таки табак – зло. Ну и пугали бы бронхиальной астмой, это хоть понятный недуг!

Гм, «цефалия» – это, по идее, что-то насчет кочана головы. А что такое «стриги»? Вряд ли имеется в виду стригущий лишай…

В латыни наш курильщик разбирался примерно так же, как бедуин в мореплавании, а потому вторично удалил непонятное слово из черепной коробки. Однако назавтра по пути на станцию он вновь заглянул в крошечный магазинчик и – надо же случиться такому совпадению – опять получил пачку со стригицефалией. Причем мрачная толстая тетка, стоявшая за прилавком с видом страдалицы за неправое дело, определенно не думала над ним насмехаться и вообще вряд ли смогла бы прочесть такое мудреное слово.

Опустевшую назавтра пачку Глеб Петрович выбросил в мусоропровод вместе с другим мусором. Туда ей и дорога. Тотчас щелкнул замок в квартире напротив, и в приоткрывшейся щели любознательно заблестел глаз соседки, чьим именем-отчеством Глеб Петрович никогда не интересовался, а фамилию поневоле знал: Фуфайко. Именно эта фамилия стояла под каждодневными заявлениями в полицию на соседей, а пуще всего на него, Глеба Петровича: и весь-де подъезд он прокурил анашой, и торгует дурью, и притон у себя в квартире устроил, и навел порчу на волнистого попугайчика заявительницы, и многое другое. В полиции вздыхали и регистрировали заявления. Приходил участковый. Глеб Петрович поил его чаем, угощал сигареткой и выслушивал жалобы на сумасшедших. По классификации лейтенанта они делились на три разновидности: тихие, буйные и писучие. Что делать с последними, никто не знал.

На щелчок замка в Фуфайкиной двери Глеб Петрович невольно повернул голову, и сейчас же в шее что-то внятно щелкнуло и кольнуло. Н-да. Старость, как известно, не радость. Хорошо бы забыть о том, да мослы не дают.

Потирая шею, Глеб Петрович вернулся в свою квартиру, включил телевизор. Показывали народные волнения и стихийные бедствия, что, в общем, одно и то же, потому что народ – тоже стихия. Открыл форточку, закурил. Поразмыслил над тем, является ли Фуфайко частью народной стихии или ее следует рассматривать как стихию самостоятельную, и ни к какому выводу не пришел. Тут на экране замелькали отвратные рожи бандюков из очередного криминального сериала и не сильно отличающиеся от них лица оперов. Глеб Петрович скрипнул зубами и выключил телевизор, сделав пультом выпад, будто шпагой. Чересчур поспешно, увы. Задетая локтем дымящаяся сигарета, уронив наросший столбик пепла, упала с борта пепельницы на столик, а оттуда скатилась на ковер.

Вскочить, подобрать, пока не прожгло дыру, – от силы секунды две даже для человека в возрасте. Плевое дело. Но инстинкт, инстинкт!.. Именно он, негодяй, заставил вскакивающего с кресла Глеба Петровича стремительно повернуть голову к месту предполагаемой дислокации окурка.

Ковер был спасен – но вновь в шее тихонько хрустнуло. Что за черт?..

Медленно и осторожно Глеб Петрович повернул голову вправо, затем влево, боясь: а вдруг стрельнет острой болью? Обошлось. Да ведь и невозможно свернуть себе шею простым поворотом головы! Кажется, еще никому это не удавалось.

И все-таки с шеей что-то было не так. Но что – пока неясно.

Прошло время. Кончился золотой октябрь, нестерпимо медленно протащился мерзкий слякотный ноябрь, а декабрь выдался удивительный: снежный и умеренно морозный, как в старину. Глеб Петрович достал с антресолей старенькие лыжи. Кто сказал, что убежденный курильщик не хочет иногда подышать свежим воздухом на лыжне? Нельзя зацикливаться на чем-то одном. Само собой, он давно уже и думать забыл о шее, ибо незачем думать о том, что не мешает течению жизни.

Свитер, куртка, теплые штаны, вязаная шапочка и палки в руки. За плечами – рюкзачок с термосом и бутербродами. Поскрипывал снег, сверкал иней. Мешали гуляющие, вообразившие себе, что зимний лесопарк существует только для них, хотя, по правде говоря, они больше мешали не пенсионерам, держащимся лыжни, а спортивной молодежи, со свистом проносящейся по пешеходным дорожкам коньковым ходом. Одолев без передышки половину лесопарка, запыхавшийся Глеб Петрович выкатился к пруду. Тут визжала ребятня, сваливаясь с раскатанных до ледяного блеска снежных горок на санках, ледянках, бубликах и даже ветхих картонках. Нестерпимо захотелось вспомнить детство и тоже лихо скатиться с горки. Конечно, это глупость в таком возрасте, и все же… А, была не была! Посмеиваясь про себя, Глеб Петрович взобрался наверх, выбрал примерную траекторию, решительно выдохнул, оттолкнулся палками…

Тут уж стало не до смеха. На середине спуска лыжи разъехались, и тому, кто смотрел со стороны, наверное, стало весело. Не каждый ведь день увидишь, как нелепый старикан мельнично размахивает руками и пытается извиваться негнущимся телом, тщась устоять на ногах. Ежу ведь понятно, что не устоит, так уж лучше бы сразу падал…

Глеб Петрович упал в самом низу, да так неудачно, что свету невзвидел. Удар о наст был силен. Пискнув придавленным котенком, шея внезапно повернулась на недозволенный угол.

Охи, ахи, чей-то злорадный гогот – все посторонние звуки прошли мимо внимания пострадавшего, потому что – о, чудо! – почти сразу шея вернулась в нормальное положение. Что-то внутри нее щелкнуло, но и только, а какой-нибудь особой боли Глеб Петрович не ощутил. И неудивительно: ну какую добавку к боли во всех ушибленных мышцах и суставах могла дать шея? Самую малую.

Кряхтя, Глеб Петрович кое-как принял вертикальное положение и обнаружил поблизости двух подростков – рты до ушей.

– Что, дедуля, о песок запнулся?

– Какой еще песок?

– А который с тебя сыплется.

Обругав молокососов, Глеб Петрович захромал прочь. Добраться домой стоило адских трудов. И только вечером осенило: никто из зевак, по-видимому, не заметил, как свернулась его шея, а если и заметил, то решил, что показалось.

Вот и ладно.

А как оно на самом деле?.. Медленно, как башню танка «Тигр», Глеб Петрович повернул голову вправо, каждое мгновение ожидая вспышки нестерпимой боли. И – ничего. Голова спокойно повернулась на 90 градусов, где и уперлась в естественный, установленный природой предел. Уже чисто для проформы Глеб Петрович осторожно напряг мышцы, силясь повернуть голову дальше…

И щелкнуло! И повернулась голова! Боль оказалась не особенно сильной. Терпя ее, Глеб Петрович скосил глаза книзу, в немом изумлении обозревая собственную спину. Вдруг испугавшись, вернул голову в исходное положение, даже руками помог. Ох… что же это?

Одиночество старого холостяка хуже одиночества вдовца – тот может жить хотя бы воспоминаниями разной степени сладости, а если есть дети, то и ощущать порой, что жизнь прожита не совсем зря. Тому, кто один на свете, остается лишь лелеять свои болячки. Пьянице легче, он может забыться. Глеб Петрович был непьющим.

Болели мослы, ныли суставы, обширные синяки, там и сям расплывшиеся по коже, смахивали на очертания океанов. Как ни странно, меньше всего беспокоила шея, словно приглашая повторить эксперимент, но Глеб Петрович страшился таких опытов над собой. Кое-как дохромать до продмага, запастись провизией дня на три, приготовить на плите нехитрую снедь, включить телевизор, попасть на отечественную мелодраму, зарычать, найти в интернете ролик о выращивании сельдерея на дачной грядке, осмыслить, обозвать автора придурком – и, главное, курить, курить в форточку… У белковых тел бывают и такие способы существования.

Заходил участковый, настроенный юмористически.

– Так это вы, значит, вызвали у гражданки Фуфайко диарею?

– Как?

– С помощью телепатии.

Глеб Петрович тяжко вздохнул:

– Если б я только мог…

– Да и я бы, – признался участковый. – Кстати, вы смотрите сериалы?

– Почти нет.

– Ваше счастье. В заявлении также указано, что вы еще и сериальный маньяк-убийца.

– Может, серийный?

– Это ваши домыслы. – Лейтенант изо всех сил старался не заржать. – А мы реагируем только на то, что написано. Я был просто обязан спросить о сериалах.

– А неплохо было бы поубивать тех, кто их клепает, – кровожадно заявил Глеб Петрович, морщась и оглаживая болящий бок. – Ежели не всех, так хоть половину…

– А потом вас разорвут домохозяйки.

– Н-да. Чаю хотите?

Лейтенант не отказался. Если Глеб Петрович в чем-то и преуспел в жизни, так это в искусстве заваривать чай. Казалось бы, чего проще? И какой такой вкус чая может оценить злостный курильщик с навсегда контуженным обонянием и вялыми вкусовыми пупырышками? Ан нет, мастерство не прокуришь, его даже полиция ценит.

Отвернувшись, он колдовал над заварочным чайником, в то время как восседающая на табурете за кухонным столом полиция крутила носом:

– А и накурено же у вас…

– Где? – удивился Глеб Петрович. Последнюю сигарету он выкурил полчаса назад, и форточка была приоткрыта. Где же накурено? – Разве…

Он хотел сказать: «Разве это накурено?» – и не окончил, внезапно осознав, что повернут к лейтенанту анфас, но одной лишь головой; туловище же по-прежнему демонстрировало полиции сутулую спину. Осознал и лейтенант. Моргнул. Его челюсть начала медленно отваливаться.

Возвращать голову на место пришлось руками. Глеб Петрович внутренне сжался и похолодел. Наверное, такое же зябкое ощущение испытывает разоблаченный шпион или пойманный с поличным упырь: одному мерещится пыточная камера, другому – осиновый кол.

– Как вы это делаете? – донесся из-за спины растерянный голос.

Оставив ненужную уже возню с чайником, Глеб Петрович медленно повернулся всем туловищем.

– Что именно?

– Ну… это… с головой. В смысле, с шеей. – Участковый сделал руками движение, как будто закручивал вентиль большого газопровода.

– А что с шеей? – ненатурально изобразил удивление Глеб Петрович. Не помогло: лейтенант профессионально не велся на уловки тех, кто включает дурака.

– Как давно это у вас?

– Недавно, – раскололся Глеб Петрович. – Оно, знаете ли, не нарочно, оно само собой…

– А что врачи говорят?

Что могут говорить врачи о больном, который к ним не обращался? В ответ на неопределенное пожатие плечами лейтенант сообщил:

– Есть у меня один знакомый медик. Специалист без дураков, из настоящих. Хотите устрою вам встречу? Ему будет интересно.

«А мне?» – подумал Глеб Петрович. Без этой фразы о чьем-то чужом интересе он мог бы, пожалуй, согласиться предъявить себя эскулапу – но только, чур, без огласки! Не хватало еще прослыть диковиной, чтобы о тебе писали статьи в умные журналы! Да если бы только в умные! Разнюхает пресса – нипочем не даст спокойно жить. Будет тогда Фуфайко строчить кляузы о том, что ее сосед режет репортеров и расчленяет их в ванне, в то время как еще не расчлененные выстраиваются в очередь на площадке…

– А чего я буду лечить то, что не беспокоит?

– Я не сказал «лечить». Он судмедэксперт.

– Тогда тем более, – отрезал Глеб Петрович. – Пусть на ком другом защищает диссертацию, а я пас.

Участковый пил чай, жевал тульский пряник и таращился во все глаза, а перед уходом попросил Глеба Петровича вновь показать поворот шеи на 180 градусов и получил категорический отказ. Может, и не стоило огорчать блюстителя порядка, неплохого в общем-то мужика, да злость взяла. Экспонат я вам, да? Музей вам тут? Перебьетесь.

Глеб Петрович засел за теорию. Довольно скоро он узнал, что не является уникумом: еще век назад на цирковых подмостках подвизался некий Мартин Лаурелло, он же «человек-сова», с легкостью проделывавший тот же трюк с шеей. Были и другие клоуны в том же роде, а некоторые здравствовали и поныне. С одной стороны, это радовало, с другой – злило. Всю жизнь мечтал потешать публику на старости лет!

Во время сбора информации что-то вроде мелькнуло и сразу же забылось. Осталось лишь подозрение: упустил нечто важное. С упорством пенсионера, коему, по общему мнению, некуда девать время, Глеб Петрович прошерстил источники вторично.

И вот оно: совиная голова Лаурелло! Сова по-латыни – strix, совиный – strigis. Пришлось на всякий случай свериться с латинским словарем. Пазл сложился. Значит, таинственная стригицефалия есть не что иное, как синдром «совиной головы»!..

Однако!

Покупаемые сигареты привычно страшили гангреной, слепотой и раком, но не стригицефалией. Интернет молчал о ней, как партизан на допросе. Зачем, ну зачем выбросил те пустые пачки… Автора! Автора!

Ехать. Немедля. В тот поганый магазинчик, чтоб его… Если понадобится, линчевать толстую мрачную продавщицу, но допытаться у нее, кто поставщик тех сигарет. Выяснить через последнего, кто изготовитель, и… что дальше? Вчинить ему иск?

Там видно будет.

Вырвавшись из городской слякоти, электричка пронзила белоснежные поля. Оскальзываясь на замерзших лужах, Глеб Петрович одолел невеликое расстояние между станцией и магазинчиком, а одолев, пробормотал ругательство. Магазинчик был закрыт, и, судя по снятой вывеске, навсегда. Входная дверь при ближайшем рассмотрении оказалась заколоченной толстыми гвоздями. Вот оно как… Ну да, все правильно, где уж мелкой торговлишке конкурировать аж с тремя сетевыми магазинами, что торчат по ту сторону железной дороги! У мелких и летом-то, наверное, не было никакой рентабельности…

Восторжествовала экономическая теория, но не Глеб Петрович. Он вернулся домой в самом паскудном настроении.

Что хорошего в хандре? Только одно: она не вечна.

Вновь потекла жизнь и даже стала интереснее. Жертва стригицефалии упорнее налегла на теорию. Переплетение мышц шеи на анатомических картинках вызывало оторопь. Сначала Глеб Петрович искренне жалел студентов-медиков, вынужденных зазубривать, какая мышца как называется, куда крепится и для чего служит, но спустя месяц уже сам мог бы сдать этот раздел анатомии на троечку. Всякий, кто может запомнить и без запинки протараторить хотя бы словосочетание «грудино-ключично-сосцевидная мышца», уже не совсем безнадежен.

Что-то все-таки не сходилось. Например, Мартин Лаурелло почти не мог дышать, обозревая тыл, а Глеб Петрович мог. Лаурелло страдал, по-видимому, врожденной патологией, а не приобретенной. Хотя тоже курил и, кстати, мог курить с вывернутой шеей. Попробовать, что ли?

Сказано – сделано. Получилось.

К этому времени Глеб Петрович уже мог возвращать шею в исходное положение без помощи рук. От частых упражнений шея начинала ныть, но боль не была серьезной и быстро уходила. Прекратились и пугающие щелчки, из чего последовал вывод, что какой-то костный отросток позвоночника то ли отодвинулся от сухожилия, то ли вовсе сточился. Воистину терпение и труд все перетрут!

Теперь уже приходилось следить за собой, чтобы на улице или в магазине ненароком не повернуть голову дальше, чем следует. Обмороки пугливых женщин и гогот жлобов – не то, чего хочет нормальный человек.

Одинокий непьющий пенсионер всегда найдет себе забаву. Не успела прийти весна, как Глеб Петрович перешел к следующему этапу. Он уже пытался повернуть голову дальше, чем на пи радиан, посрамив тем самым Мартина Лаурелло. Темнело в глазах, перехватывало дыхание. Бодрила мысль, что медицинские эксперименты над собой – самые благородные. Пугало, что кто-нибудь когда-нибудь найдет в его квартире хладный труп со свернутой шеей и высунутым языком. Следаки озадачатся, участковый подтвердит феномен, а что придумает Фуфайко, о том и гадать противно.

Какой смысл в подобных опытах, Глеб Петрович и сам не понимал. Просто было интересно. Говорят, будто старики впадают в детство. Это так и не так: располагая временем, старики лишь пытаются доиграть в то, во что не успели доиграть мальчишками, а люди среднего возраста не делают это просто потому, что им недосуг, да и что о них знакомые скажут? Особенно начальство. А у стариков начальства нет, и в том их счастье.

Влево до упора. И еще усилие. Помочь руками. Нет, дальше не идет… Теперь вправо…

Новый щелчок отозвался столь резкой болью, что брызнули слезы. Сквозь них на мгновение проступило нечто страшное – и тут же исчезло. Глеб Петрович не на шутку испугался. Судорожным движением вернув шею на место, он дышал, как марафонец после забега, ничего не видя и не слыша. Потом принялся осторожно массировать шею. Боль не спешила уходить. Вот тебе! Доигрался! Не-ет, отныне никаких экспериментов! Только конченому идиоту могла забраться в голову мысль превзойти Мартина Лаурелло.

Но ведь превзошел! Никакому Лаурелло не удалось бы повернуть голову на двести градусов, предел того циркача – сто восемьдесят…

Боль в шее прошла через два дня, и еще неделя понадобилась Глебу Петровичу, чтобы успокоиться. А когда неприятность немного подзабылась, возникла странная мысль: клин клином вышибают. Или, как говорил Конфуций, чтобы выпрямить кривое, надо перегнуть его в другую сторону. Иными словами, попробовать запредельно вывернуть шею уже не вправо, а влево…

Обозвав себя недоумком, Глеб Петрович сердито набросился на эту мысль и стал гнать ее вон. Она не уходила. Металась, уворачивалась, отступала на время, затаивалась и вновь начинала донимать. Ну что ты будешь делать! Оставалось плюнуть и терпеть.

Терпения хватило на месяц. За это время Глеб Петрович выяснил, что из всех нелетающих позвоночных выворачивать голову по-совиному умеют только долгопяты, а что такое долгопят? Мелкая пучеглазая ночная зверушка, уже не лемур, но еще не обезьяна, питается насекомыми и уж точно не курит…

Глеб Петрович не питался насекомыми. Он также не испытывал пристрастия к ловле мышей и мелких пичуг, а если и летал без всяких приспособлений, то только во сне, очень давно, крайне невысоко и уж точно не парил бесшумно в ночном лесу, как сова. Где связь?

Ничего не понятно!

Новый цикл упражнений озадачил и обрадовал. Обрадовал потому, что поворот шеи на сто восемьдесят градусов уже не сопровождался даже малым намеком на боль, а озадачил по причине одной странности. Стоило повернуть голову чуть дальше – и сразу начинало мерещиться что-то отменно нехорошее. Пугающее.

Разобрать, что это такое, было трудно.

И страшно.

Поворот по часовой стрелке или против нее – без разницы. В любом случае Глеб Петрович задыхался от ужаса и спешил прекратить эксперимент. Но проходило небольшое время – и вновь тянуло прикоснуться к жути.

Мало неприятностей было в жизни?

Не насмотрелся ужастиков?

Похоже на то.

Лишь благополучному обывателю жуть может показаться сладостной. Глеб Петрович таким и был.

К повороту головы на двести семьдесят градусов он шел долго, малыми шажками. Мешала анатомия, не приспособившая шейные мышцы к подобным выкрутасам. Связки, по-видимому, уже растянулись на необходимую длину, а вот мышцы… Поворачивать голову, а потом возвращать ее на место приходилось обеими руками. В припадках сарказма думалось о гаечном ключе, да только никому еще не пришло на ум изобрести ключ для головы. Бездельники эти изобретатели, прокисшие мозги: если нет резьбы, так уже и ключ не нужен, да?

Абстрактная жуть обретала зримость и смысл. Видимый мир размывался и ускользал, проваливаясь в темноту, и сейчас же из черного ничто всплывали новые картины. Неведомое становилось доступным, невидимое превращалось в видимое.

Лучше бы его не видеть!

Еще доворот на долю градуса… Глеб Петрович внезапно узрел себя со стороны – и не сразу узнал. Его взгляд парил над больничной койкой, занятой страшно худым человеком с ввалившимися щеками, лысой головой, туго обтянутой пергаментной кожей, и глазами снулой рыбы. Тощая желтая лапка, похожая на птичью, истыканная по сгибу следами от игл капельниц, бессильно лежала поверх больничного одеяла и куда нагляднее, чем тусклые глаза, давала понять: человек умирает. Он умирает, он сам, а не кто-нибудь иной! Глеб Петрович!

Сердце бешено застучало. Значит, так это будет? Так?

Неизвестно откуда явилась уверенность: да, это будет с ним именно так. Еще не завтра, но и не в какой-то смутной дали. Четыре года – вот сколько ему отпущено. Нет, чуть больше: пожалуй, четыре с половиной. Потом – смерть. От рака. Господи ты боже мой, не от инфаркта и не от инсульта, как пугал Минздрав, – от рака прямой кишки! Унизительно. Мучительно.

Вернув голову в исходное положение, Глеб Петрович с треском рванул на себе воротник и выдавил сквозь зубы страдальческое «ы-ы-ы». Затем накапал себе валерьянки. Не помогло. Тогда принялся убеждать себя: чепуха, не может это быть правдой, откуда шея может знать, что случится в будущем? Нет у нее такой функции, она не Ванга и не девица Ленорман, она просто шея, штатив для головы…

Значит, глюк? Несомненно.

Мало-помалу пулеметный стук сердца перестал отдаваться во всем теле. Успокоившись, выкурив три сигареты подряд и поразмыслив, Глеб Петрович решил отнестись к дурному видению юмористически. Даже хихикнул через силу. Но все же прошло изрядное время, прежде чем он отважился повторить опыт. Что привидится на сей раз – купание в золоте? А может, семейное счастье, которого никогда не было? Жизненный успех детей? Лепет внуков?

Привиделся тот же самый кошмар: умирающий старик в онкологическом отделении больницы. Даже более того: агония, морг, скудные похороны за государственный счет и судебная тяжба за освободившуюся жилплощадь между двоюродной племянницей, которую Глеб Петрович не видел много лет, и почему-то соседкой. При чем тут кляузная дура Фуфайко? Впрочем, было бы удивительно, если бы в этом деле обошлось без нее…

Поскрипев зубами, Глеб Петрович не стал ждать. Теперь следовало повернуть голову в другую сторону на тот же самый угол. Если привидится что-нибудь другое или вообще ничего не привидится – плюнуть и забыть. Но если выйдет то же самое, это что-то значит…

Потому что всем известно: один раз – случайность, два – совпадение, но три – уже закономерность.

Закономерность восторжествовала. То же самое! С одним лишь дополнением: по результатам квартирной тяжбы Фуфайке ничего не достанется, кроме новой персоны для сочинения на нее кляуз…

Слабое утешение!

Ни к селу ни к городу вспомнились совы и долгопяты. Так вот почему у них огромные глаза – от ужаса! Началось это у них со стригицефалии, с дефекта, по сути, а всякая там адаптация к ночному образу жизни, наверное, вторична. Плевать, что совы не курят, – ведь любую болезнь из числа тех, что перечислены на сигаретных пачках, можно приобрести и без курения!

Знакомая кассирша в ближайшем магазине сильно удивилась, когда непьющий Глеб Петрович приобрел бутылку дешевого коньяка. Сначала он подливал коньяк в чай, затем решил, что чай не нужен.

Назавтра зашел лейтенант.

– Это вы всю ночь мучили собаку?

Глеб Петрович пожал плечами, о чем тотчас пожалел: движение отдалось тупой болью в и без того разламывающейся голове.

– У меня и собаки-то нет, – выдавил он, морщась.

– Ну, может, дворовую псину поймали, – предположил участковый, обшаривая профессиональным взглядом кухню. Не обнаружив кровавых пятен и клочьев шерсти, он узрел бутылку из-под коньяка. – Хм, а вот это вы зря…

– Знаю.

Он знал и то, кто накатал жалобу. Однако немного ошибся.

– Ваши соседи показывают, что ночью слышали собачий вой. По-видимому, из вашей квартиры.

Следовательно, не только Фуфайко… Беда в том, что Глеб Петрович ничего не понимал. Не было никакой собаки. Что было – не вспомнить, но псины точно не было.

Кажется, он отключился ближе к ночи… или уже ночью? Правильнее сказать, отключился мозг, а лишенное контроля тело, возможно, совершало какие-то действия. Неужели… выло?

– Соседям почудилось. Садист я разве? Чаю хотите?

Лейтенант ушел, а Глеб Петрович немедленно выбросил пустую бутылку в мусоропровод. Вот ведь дрянь… Неужели это он выл ночью? Только какая такая собака? Волк! Серый хищник, угодивший лапой в капкан. Тоскливый волчий вой – вот что могли произвести лишенные управления голосовые связки после всего увиденного…

Нет, все-таки то был простой глюк! Проверить! Немедленно проверить! Наплевать на больную голову. Так даже лучше: вряд ли похмельный увидит то же самое, что здоровый…

Надежды рассыпались в прах, чуть только голова повернулась на страшный угол. Опять умирающий старик! Господи, ну за что?!

Отчаянным рывком Глеб Петрович провернул голову дальше. Он сам не понимал, чего хочет: то ли просто перестать видеть страшное, то ли добиться того же, свернув наконец себе шею. От резкой боли перехватило дыхание, почернело в глазах. И в этой черноте медленно, как изображение на фотобумаге, начало проступать будущее.