ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ. Книга 2

Народ с бунтом в душе, с ухарским безразличием к жизни, играл в карты, пил водку, в таинстве добытую на воле за немецкие золотые часы или медальоны через охранников лагеря. И пьяные в затемненном закутке отчаянно плясали под губную гармошку, и тоже не скрывая в себе тоску и мученическую боль; устав, пели старинные русские песни.

Ночами во всю тюремную казарму неожиданно раздавался крик горя и безумия:

─ Фриц обходит! Славяне, дави фрица! Секи прицельно! Последнюю пулю себе оставь! Не трусь!

В другом углу стонали двое в забытье:

─ Еще вражеская атака, Валентин! Чем биться?

─ Чем, чем? Разумом и кулаком! Идем рукопашную! Ножом рази зверя, штыком! Вперед, рота, за Сталина!

Кто испуганно, встрепано вскакивал на полу, где спал, прикрывшись не раз прострелянною шинелью. Потерянно осматривался, желая понять, где потерял себя ─ на земле, во Вселенной, раскачиваясь, плакал, пел:

Гроб закрытый,

Гроб забитый.

Мама, мама,

Не я ли убитый?

Во всем ощущалась человеческая придавленность, безвинная растерянность. Все выстрадали право на жизнь! Как честные воины, они храбро бились с крестоносцами! Одолели врага, одолели себя, одолели плен, дабы вернуться в русскую державу! И вернулись по чести! Казалось бы, чего бояться?

И все же, и все же, бояться было чего? Там, где чекисты, там жизнь, как у вскопанной могилы! Лагерь был ─ крестный путь. Либо воину Руси, как страдальцу, ─ тюрьма, расстрел, либо благословение, фронт!

Александр Башкин не меньше страшился вызова к следователю, ему казалось, что за все свои грехопадения надо было являться на исповедь-причастие к Христу, там еще может быть спасение, а явиться на суд-исповедь-причастие к Мефистофелю, тут было сложнее.

И воистину, если всмотреться в его жизнь, то на всем крестном пути, одною золотою скорбною россыпью ─ прегрешения, прегрешения! Побег из воинского соединения в час, когда Россия и руссы бьются с захватчиками-крестоносцами, арест военною разведкою СМЕРШ, смертный приговор Военным трибуналом в Вяземской тюрьме по политической 58 статье за измену Отечеству! Приговор смягчают, обвиняют в дезертирстве, штрафная рота! Пять раз был в плену! Пять раз! Кто поверит, что пять раз бежал из плена, и остался живым! Такого не бывает! Беглеца травили собаками, или расстреливали в лагере!

Но так было! Именно, бежал пять раз! Кого обманывать? Себя? Совесть не позволяет! И честь воина и человека! Мог и отдать себя и в паутину лжи, был в плену один раз! Бежал один раз, почему и спасся! И все сложилось бы по милосердию, ни тюрьмы, ни расстрела! Признаешься, за пять побегов, могут расстрелять! И расстрелять именно за правду! \

Но так устроен Александр Башкин, с таким он характером, он не изменит себе, он не предаст себя, только правда и правда ─ и пусть расстреливают! За правду он не боится умереть, встанет на Плахе Русской Земли с чистым сердцем! И скажет, прости, Россия, что был расстрелян на рассвете, ибо не юлил, не водил, водить хороводы с ложью, с подлостью, а жил по совести, по целомудрию, как ты учила, и как ты благословила жить, милая Русь!

Я на плахе, палач!

На плахе совести!

Стреляй, палач, в чистое, целомудренное сердце!

И выстрели! Еще как выстрели! И тоже в свою злобу, в свою совесть, в свою правду ─Человек есть пристанище пороков, зловещее пристанище лжи, как ему верить?

Почему воин Александр и постоянно слышал в себе угнетающую смуту, нервность и тревожность.

II

Но вызов к следователю оказался не таким страшным. Он был изысканно вежлив. Мило представился: я есть майор государственной безопасности Константин Петрович Лоренцо. Буду вести ваше дело. Надеюсь, мы явите следствию честь совесть воина Руси!

─ Значит, вы шли из окружения? ─ спросил строго, но

с затаенным милосердием в душе.

─ Выпал крест, ─ тихо отозвался Башкин.

─ Воевать довелось?

─ В народном ополчении, в Смоленском сражении. Был ранен. После госпиталя снова с оружием в руках защищал Родину.

─ Где? ─ следователь посмотрел пытливо.

─ Под Юхнова и Медынью, защищал Москву.

─ В плену были?

─ Случалось. Но не задерживался. Бежал.

Майор госбезопасности насторожился, в грозе прищурил глаза. Красным карандашом сделал пометку в блокноте с золотым оттиском вверху ГУГБ НКВД СССР.

─ Хорошо, ─ произнес ровно, деловито. И подал белую почтовую бумагу. ─ Подробно напишите о себе, кто мать, отец, есть ли сестры, братья, чем занимаются? Когда и кем призваны в Красную армию? Где воевали? Кто были командиры, от командира взвода до командира дивизии? Их имена, фамилии, звания! С кем шли из окружения? Почему оказались в плену? Была ли в лагере попытка завербовать вас в шпионскую школу и направить диверсантом в Россию? Если да, то, с каким заданием вас забросили в тыл Красной армии? Какие еще диверсанты переправлены с вами? Адрес резидента? Пароль? Вам лично оформим явку с повинною. Мы все тщательно проверим! Любое выявленное сокрытие в вашем предательстве, будет караться смертною казнью.

Александр Башкин все написал честь по чести. И пока шла скрытая проверка чекистов, не находил себе места. Чувство обреченности никак не желало покидать смельчака, а раздумье никак не желало наполнить светлынью. Он словно стоял в костре Джордано Бруно, ─ так мучила страшная тревожность!

Больше всего он боялся за плен! Воистину, как можно бежать из лагеря пять раз, и спастись? Не быть расстрелянным? Кто поверить в такую правду? В такое милосердие? Несомненно, скажут,─ продался немцам! Завербован военною разведкою адмирала Канариса! Больше никак нельзя спастись в лагере смерти! И следователь, непременно, скажет, теперь я осмысливаю, почему вас забрали в СМЕРШ как разведчика Третьего рейха! Чутьем взяли! Жду от вас честного признания, с каким заданием вы заброшены в Россию?

И докажи, что не продался!

И докажи, что шел с боями, со слезами, с муками из окружения в свою Россию!

Вот и расстрел!

Зиму жил в деревне, какая была под немцем! Опять докажи, что не служил в городской управе, не был полицаем?

И снова ─ отгулял бедовым сорванцом!

Время сложное, Жизнь утратила Первозданную Ценность. По ложному доносу в НКВД могут забить на Лубянке сапогами, отправить на Соловки, расстрелять как врага народа! Вину изыщут, будет подозрение, будет и вина!

Господи, яви разум!

Господи, яви справедливость!

Нельзя же, человеку от безвинности, всю жизнь бегать затравленным, озлобленным зверем по Русской земле! Не бесконечен же крестный путь, какой ему безвинно выпал, как проповеднику Иову!

Нельзя же, человеку от безвинности, нескончаемо жить среди тоски и скорби, и казнить, казнить себя за невольное грехопадение, затерявшись на Руси в половодье горя, слез? И все надеяться и надеяться на заступничество святой Богородицы! Кто бы знал, как до боли и до сладости хочется идти по жизни человеком, а не безвинно обреченным на страшную казнь!

По тюремной казарме раскатисто билось:

─ Кто есть штрафник Башкин? На допрос!

Следователь Лоренцо снова не смотрелся грозным обвинителем, судьею, палачом, кто бы наводил тоску и страх, тревожил чувство обреченности. Все так же вежлив, невозмутим, собран.

Произнес строго:

─ Я с предельным вниманием ознакомился с вашею фронтовою исповедью, странствиями по немецким лагерям и советским тюрьмам, как выходили из окружения! Для юношеского возраста ваша одиссея прямо-таки необычна,

и мыслями ее по земному не объять! Нашелся бы Гомер, и можно было написать еще одну поэму. В современном изложении.

Александр Башкин не сдержал себя:

─ То есть, я написал поэму-сказание под Гомера, но не от себя, не от правды жизни, так вы поняли мою горькую жизненную исповедь?

Офицер-чекист излучил гнев:

─ Спрашиваю только я, а вы отвечаете! Еще раз нарушите допрос, я вас пошлю копать себе могилу!

Воин повинно произнес:

─ Простите, нервы! Перемучил себя ожиданием допроса!

─ И с извинениями не торопитесь. Ваши извинения мне безразличны!

Он покурил, усмирил гнев:

─ Нам удалось связаться с комиссаром партизанского отряда под Вязьмою, секретарем парткома управления НКВД в Смоленске Евгением Фадеевым, кто спас вашу милость от расстрела в Вяземской тюрьме. Вы были знакомы раньше? Он ваш родственник?

─ Мои родители, столбовые крестьяне. Мы живем в деревне. Откуда у меня могут быть такие высокие родственники?

Следователь внимательно посмотрел:

─ Вам не кажется странным, он вас не знает и спасает от расстрела! И кого спасает от расстрела? Изменника Родины, кто приговорен Военным трибуналом к расстрелу! Может быть, он спасает вас не просто, а спасает как разведчика Третьего рейха?

Башкин произнес тревожно:

─ Неужели и так можно подумать? Чекист это святость, щит Сталина!

─ Почему нельзя? Партизанский отряд под Вязьмою, где комиссаром офицер-чекист Евгений Фадеев, ничем себя не проявил. Немцы превесело живут по деревням, отбирают у крестьянина курицу, свинью, пьют самогон, танцуют чарльстон с девами-бедовицами под губную гармошку, а партизаны даже выстрелом ту гадость не потревожили!

Воин произнес по покою.

─ Я не разведчика Третьего рейха! Здесь все проще, человечнее. Из Темкинского отдела НКВД я был доставлен к прокурору в Вязьме. Его не оказалось. Пришлось ждать. Разговорились с помощником Василием Васильевым. Он тоже из деревни. Сумел оценить мою беду. Нашел, что я не так виновен, дабы меня расстреливать. И спас от расстрела.

Следователь Лоренцо презрительно произнес:

─ Ваш Василий Васильев служит полицаем в Вязьме! Видите, в какое окружение вы попали? Получается, не зря они вас спасли! С умыслом? Если вы не разведчик Третьего рейха, то надеялись, что станете разведчиком Третьего рейха? Можно так рассудить?

Окруженец согласился:

─ Можно, конечно! Но можно и так рассудить, Василий Васильев служить полицаем по заданию партизанского отряда! Этот человек от Бога, от красоты души, от чести и совести, от человечности, он не предаст Русь святую! Горе иссушит душу, не предаст, изверится в жизни, перестанет слышать в себе дивную светлынь, не предаст. Будет стоять у костра Джордано Бруно, снова не предаст!

Лоренцо спросил с усмешкою:

─ Вы о себе?

─ И о себе!

─ Прямо круговая порука! ─ осудительно покачал головою

офицер-чекист. ─ Кого разумом не коснешься, одни герои, одна человечность!

Он помолчал:

─ Скажите, майор Евгений Фадеев, ваш спаситель, приглашал вас в партизанский отряд?

─ Он не владел моею судьбою! Я был во власти Военного трибунала! Военным трибуналом я был направлен в штрафную роту, искупить вину кровью.

─ Искупили?

─ Считаю, что искупил.

─ Кровью? ─ следователь смотрит строго, прицельно.

─ Своею жизнью, ─ по чести отозвался Башкин. ─ Я храбро сражался с немецкими танками! И, как последний из Могикан, был заживо, отмщением, засыпан в могилу немецким танком!

─ Выжили?

─ Чудом! У танка-крестоносца не достало сил совсем затоптать меня в окопе-могиле.

III

Теперь вопрос от Лоренцо прозвучал, как выстрел:

─ Как вы оказались в роте изменника Родины Ивана Молодцова?

─ О том спросите в штабе армии Рокоссовского! Там давали путевку. Я солдат! Ослушаться не могу. Куда направили, там и воюю.

─ То есть, по случаю? ─ внимательно посмотрел следователь.

─ Именно, по случаю!

─ И вы не знали, что капитан Молодцов изменник Родины?

В сердце у воина все оборвалось:

─ Избави Бог! Я впервые слышу, что командир штрафной роты Молодцов предатель Родины!

─ Впервые слышите? ─ не скрыл иронии следователь. ─ Скажите, какая непросвещенность. И как его подлинная фамилия, тоже не знаете? Подскажу, Ганс Шумахер. Обрусевший немец, жил в Риге. Он резидент в России от разведывательного органа адмирала Канариса «Абвер-группа ─107». Вспомнили? Не лучше ли раскаяться? Сознаться?

─ В чем? ─ похолодел Башкин.

─ В том, что вы не по случаю, оказались в роте Ивана Молодцова! Выявились к своему резиденту, как разведчика Третьего рейха!

─ Глупости, ─ тихо произнес воин, не скрыв тревоги.

─ Вы считаете, что мы в НКВД занимаемся глупостями?

─ Получается, я особо опасный преступник?

─ Не исключено.

─ Это обвинение?

Офицер-чекист произнес строго:

─ Я не имею право обвинять! Я только веду следствие, подбираю факты, реалии, где все больше убеждаюсь, вы продались немцам! Обвинять имеет право только суд Военного трибунала, и если он на этот раз вынесет вам приговор, то уже спасения не ищите! Вас расстреляют без милости и всепрощения, как врага русского народа! Мы в ЧК живем по закону! И судить вас будут по закону! И расстреливать станут по закону! Но я там с секирою не буду! Я не палач! Я слуга Отечества!

Александр Башкин на мгновение взглянул на следователя, было желательно осмыслить, майор Лоренцо уже уверовал, что он продался немцам? Или через душевную пытку, пытается выяснить, кто пред его ликом ─ воин Руси или предатель Отечества?

Господи, неисповедимы твои пути! Скажите, за что, за какую провинность, за какое грехопадение снова и снова загоняют в ледяную купель! Как Ирода! Как некрещеного! Как бесправного узника на Руси-страдалице! Снова тревожат и тревожат в сердце тоску и ужас, хор плакальщиц и хор горевестниц, погост и могилу, и близость смерти.

Проклятый он, что ли?

Только кем?

Офицер-чекист не терял мысли, гнул и гнул свою линию:

─ Скажите, у резидента была напарница?

Окруженец пожал плечами:

─ Не могу знать! Была мадонна, его любовница. Кто по профессии, не разобрал. Врач, радистка?

Майор госбезопасности строго посмотрел:

─ Не разобрали?

─ Воистину, не разобрал!

─ Все крутите! Это фашистская разведчица из штаба танковой армии Гудериана. Русская, столбовая дворянка! Дочь царского офицера! Зовут Дина Трубецкая! Отец за измену Родине расстрелян в Вяземской тюрьме! Вы с ее отцом, Александр Иванович, были в камере смертника! Я угадал, грешное дитя судьбы?

─ Был там полковник русской армии. Прекрасный человек! Страдалец! Все старался осмыслить свою смерть: служил большевикам, а они его, как Стеньку Разина, как врага народа, вывели на Лобное место, на расстрел! Вот и плакал, проклинал себя, что продался иудам-большевикам, предал Русь святую! Но ушел на эшафот героем!

─ Героем ушел? ─ Лоренцо посмотрел с осуждением.

─ Воистину.

─ То есть, полковник был?

─ Был, не отрекаюсь, ─ настороженно, эхом, повторил Александр Башкин.

─ Теперь соберем все вместе, и получится очень интересная одиссея! В Темкино вас арестовывает контрразведка СМЕРШ как агента разведывательного органа «Абвергруппа ─ 107». Не отрицаете?

─ Именно так, ─ согласился воин, чувствуя, что погружается в костер Джордано Бруно, и то, что из омута проверки ему живым не выбраться!

─ Ваш арест не есть ошибка! Вы взяты праведно, по закону! Вас сбросили с самолета-крестоносца на парашюте для связи с резидентом! Он имел сведения о Западном фронте, необходимые для наступления на Москву, под кодовым названием «Тайфун», какую Гитлер назначил на 30 сентября! Вы провались, сгорели! Вам оставалось только застрелиться! Но вы оказались крепким орешком; чекисты оказались слабее! Поверили вам, что вы не продались немцам, и переписали святцы, вы стали уже не в чине шпиона, а в нимбе дезертира, ─ и ваша жизнь помчалась на колеснице Цезаря! По пути спасения! И спасители нашлись! Тот же помощник прокурора в Вязьме Василий Васильев, кого вы, как умный разведчик, сумели разжалобить слезами, сблизиться по доверию, ─ вывезет, не вывезет? Вывезло! Он тоже не силен душою, и теперь служит полицаем в Вязьме!

Вы осуждены судом Военного трибунала на смертную казнь! Осуждены ─ как изменник Родины, статья 58 пункт, где не бывает помилования!

В камере смертника вы нечаянно узнаете у полковника русской армии Николая Трубецкого, где служит его дочь. Просто к разговору. Без всякого интереса. Вам это совершенно не надо. Вы тоже ожидаете смерти. И надо же, снова вывезла к спасению колесница Цезаря, ─ вас милуют! Штрафная рота, штаб Константина Рокоссовского, где вы просите направить вас в роту капитана Ивана Молодцова? И вы оказываетесь там, где желали, где дочь русского полковника ─ Дина Трубецкая и ваш резидент. Как же вы его не знали?

Следователь Лоренцо внимательно посмотрел:

─ Осталось услышать от вас честное признание, с каким заданием вы заброшены военною разведкою адмирала Канариса в Россию? Признание ─ та же ваша колесница Цезаря к спасению! Будете и дальше крутиться, как змея под рогатиною, вас расстреляют как подлого изменника России!

Обреченному воину Башкину только и оставалось про себя посмеяться над неумолимо злою судьбою. И еще раз осмыслить, по горю, по тревожности ─ повелитель его Жизни и Смерти, несомненно, неумолимо гонит его на Лобное место! И загонит, как зверя! Но, скорее всего, секира уже отточена и палач в красном кафтане ожидает обреченного жертвенника!

Докажи свою исповедь от правды!

Докажи, что не продался немцам!

Куда не шагнешь, все, как куропатка попадаешь в сети!

Сети ─ ложь! Сети ─ обреченность! Но и во лжи истаивает солнечное свечение! Виден тот же крест на Голгофе! Что правда, что ложь, все ─ распятье на Голгофе!

Где искать ключик от волшебного ларца?

Четвертуют, четвертуют, как Стеньку Разина на Лобном месте!

Воин не скрыл настроения:

─ Мне больно выслушивать вашу ложь, страшно больно! Виновен, казните! Но зачем безвинную душу мучить ложью? ─ Он промокнул рукавом слезы. ─ Почему, почему вы не желаете разглядеть мою правду? Ваш Ганс Шумахер люто ненавидел меня! И решил расстрелять перед строем! Будет резидент публично уничтожать своего разведчика?

─ Расстрелять? Любопытно! И за что он вас ненавидел?

─ Я русский, а он фашист! Я раб его, а он господин! С чего ему веселиться? Когда я видел его сущность, во мне гасла светлынь в сердце! Я перестали видеть Русское солнце над Русью! Неосмысленно! По чувству! Но это так! Он слышал мою ненависть! И решил избавиться, расстрелять!

─ Почему же не расстрелял?

─ Штрафники заступились. И его примадонна Дина Трубецкая!

─ Очень заступилась?

─ Ее и послушал.

Следователь довольно произнес:

─ Не считаете, что сами себя и выдали, господин окруженец! Кто за фашистского разведчика еще может заступиться? Только своя волчица, Дина Трубецкая!

Лоренцо перебрал бумаги:

─ И по поводу расстрела, вы изрекли ложь, а не истину, Александр Иванович. Вы прекрасно знаете, за что вас пожелал расстрелять командир роты Молодцов? Совсем не за вашу ненависть! И совсем не потому, что при виде командира роты у вас исчезала светлынь в сердце! И переставали видеть русское солнце над Русью!

Он занес секиру:

─ Вы засветились в Темкино в НКВД как агент гитлеровской разведки! И командиру роты поступила на вас пиратская метка. Вот почему он пожелал вас убить! Дина Трубецкая его затаенной правды не знала и заступилась.

Александр Башкин сорвался с цепи:

─ Гражданин следователь, Вы оскорбляете, вы постоянно оскорбляете мое сердце ложным обвинением! Я не враг русского народа! Не враг! Не враг! Зачем вы тревожите во мне гнев и ненависть ко всему живому на земле! К человечности, к совести, к справедливости! Ужель ваши оскорбления бесконечны? Во мне уже душа поседела! Я вам только могу повторить, по боли, по печали, я не враг народа, я воин Руси!

Вам доказать?

Извольте!

10 октября 1941 года командиру роты из штаба армии Константина Рокоссовского поступила радиограмма: штрафникам повелевалось ─ задержать на одни сутки, под Медынью, танки Гудериана, какие рвались к Москве! Всем предстояла честная и жертвенная смерть! Но Иван Молодцов увел ее в леса обетованные, а в заслоне остались только три штрафника-воина! Он знал, танки Гудериана в одночасье раздавит гусеницами святую троицу! И, в его фашистскую радость, устремятся в Москву! Но мы отбились. Мы двое суток удерживали армию Гудериана! Двенадцать танков подожгли. Зачем бы я сражался с воинством Гудериана, если я есть немецкий разведчик?

В танковую одиссею следователь Лоренцо, конечно, не поверил:

─ Трое удерживали?

─ Так точно, гражданин следователь!

─ Танки Гудериана?

─ Танки Гудериана, ─ эхом отозвался Башкин.

─ Герои! ─ не скрыл усмешки чекист. ─ Послушаешь вас, кто выходил из окружения, и диву даешься, не воины Руси, а Гераклы! Один Отто Скорцени, друга фюрера, в плен взял, да он сумел в деревню сбежать, за русскую печку спрятаться! Другой из ружья семь самолетов сбил, как барон Мюнхгаузен одним выстрелом семь уток подстрелил! Вы танки Гудериана остановили под Медынью! Как же фашисты к Москве изволили на воинственно-золоченой колеснице подкатить?

─ Можете сомневаться, ─ покорно вымолвил Башкин. ─ Но так было, мы бились с танками. И выстояли.

─ Свидетели имеются?

─ Только я, Петр Котов и Савва Бахновский, или, как он себя величал Себастьян Бах!

─ Вы не свидетели, а выдумщики! ─ зло бросил следователь Лоренцо. ─ Кто вам поверит, что вы двое суток сдерживали армию Гудериана? Было такое? В себе мы все Наполеоны!

─ Было, гражданин следователь! Вы не можете не знать о наводчике орудия Николае Сиротинине! Он у белорусского города Кричеву 17 июля 1941 года с одною пушкою сдерживал танковую дивизию Гудериана! Подбил 11 танков, 57 фашистов загнал в гроб! Я еще в плену о том слышал от фельдфебеля, он заставлял бороться с финном, и хвалил русского солдата: Коля русс-жертвенник, гут, гут, это сильно, это красиво, это мудро! И ты не трусь!

Он бил с шоссе по колонне, под Медынью было легче! Там вырыты окопы, в нише покоились противотанковые ружья, где испорченные, где хорошие, автоматы, ящики гранат. Траншеи вырыты подковою. Фриц заходит в подкову, а мы его бьем с близкого расстояния!

Меня танк столкнул в окоп-могилу, и в ненависть стал кружить, затаптывать, но не достало сил, он уже горел! Петр Котов был контужен. Савва Бахновский пал смертью героя! Вы можете не верить, но так было! Гудериан развернул колонну! Мы воевали храбро! За себя, за матерей, за Россию! Почему я должен таить свою правду! И ходить в чине разведчика Третьего рейха?

Следователь Лоренцо призадумался:

─ Когда это было? 10 октября 41 года?

─ Так точно, гражданин следователь! ─ охотно отозвался Александр Башкин.

Следователь изыскал в папке документ:

─ Странное совпадение! Как раз 10 октября генерал армии Георгий Жуков принимал командование Западным фронтом. Он слышал бои под Медынью. И просил разыскать героев, которые прикрывали дорогу от Юхнова на Москву. И представить к награде. Телефонограммы разосланы по штабам Западного фронта, особым отделам. Рота ли стояла, батальон ли, всех наградить! Двое суток врага держали! Может быть, даже Москву спасли, а как доказать, что это вы? Где свидетели?

Башкин изволил себе пошутить:

─ Как где? Разве генерал армии Георгий Жуков не есть свидетель? Надеюсь, вы верите ему!

Лоренцо отозвался строго:

─ Генералу армии Георгию Жукову я верю, я вам не верю! Нужно документальное свидетельство командира роты, полка, дивизии! Наградные листы должны быть завизированы Особым отделом армии, дабы исполнить волю командующего Западным фронтом и представить вас к званию Героя! Или вы намерены сами на себя писать наградные листы? Свои подвиги расписывать?

Башкин отозвался по совести:

─ Не ради наград воюем, товарищ майор государственной безопасности!

─ Вы правы. Зачем вам советские награды? Вам бриллиантовые кресты со свастикою душу согревают, ─ быстро отозвался он, опять сев на своего конька.

Вдумчиво помолчал:

─ Что ж, про ваши танки мы еще вспомним! Поговорим о плене! С кем вы шли из окружения?

─ Я написал. С Петром Котовым, своим другом.

─ Еще с кем? ─ пристально посмотрел офицер-чекист.

─ Из окружения выходили толпы. Мы соединялись. И разъединялись. Знакомств не заводили.

─ С Иваном Молодцовым резидентом гитлеровской разведки, не шли вместе на Москву?

─ Немножко. Мы нагнали роту у Жуковки.

─ Случайно? ─ откровенно насмешливо посмотрел майор Лоренцо.

─ Совершенно случайно.

─ Надо же, какое простодушие! Встретились два агента адмирала Канариса в густом лесу, с певчими птичками ─ и случайно!

─ Поверьте, признание от совести! Вскоре мы стали ему в тягость. Он сдал меня, Котова и еще группу воинов Руси в плен фашистам.

─ И вы случайно бежали из плена?

─ Справедливо. По воле удачного случая.

─ Не слишком ли много случаев, Александр Иванович? ─ язвительно заметил хозяин кабинета. ─ По случаю повстречали в лесу бандитов Ганса Шумахера, его бандитов, по случаю увиделись со своим резидентом! По случаю совершили побег из фашистской неволи! И, смею заметить, вы совершили пять побегов! И остались живы! Вам не удивительно? Разозленное гестапо ловит вас с овчарками! И не расстреливает!