Парижский РоялистЪ

– Что-о? – возопил Евстахий. – Этот шлимазл имеет наглость звать почти замужнюю женщину, да в храм искусства? Это возмутительно!

– Возмутительно то, что последний раз ты дарил мне цветы и водил в кафе после тех посиделок у Леерзона. А это было, на минуточку, в марте прошлого года. И то жаловался на то, что торговцы цветами обнаглели и задирают цены. Поступай как знаешь, но я тебя предупредила!

На этой фразе, пришедшая в кататоническое возбуждение[33], Настасья Аполлоновна оттолкнула обалдевшего от такой отповеди Евстахия и, хлопнув дверью, вышла вон. Он судорожно натянул трусы и бросился было вслед, но Настасья неслась по лестнице со скоростью и ловкостью гепарда и, когда Евстахий, наконец, вывалился в коридор – уже покинула подъезд. В тот момент Жданский заприметил открывающуюся дверь квартиры Вилены Вениаминовны и пулей шмыгнул к обратно, дабы не пришлось объясняться и выслушать про прелести коммунизма.

“Чертова баба, возомнила о себе! Хрен она себе такого как я найдет, да и про Гульцмана, небось, специально сказала, чтоб меня позлить.” – успокаивал себя мысленно Жданский.

Он сел на табуретку на кухне и откинулся назад. но тут же ощутил резкую боль:

“Чертова шишка! Ну, что за день? Настасья и шишка – все против меня. Хоть лекций про коммунизм избежал”.

Заварив себе кофе в медной турке, Евстахий начал обдумывать сложившуюся ситуацию и выводы были неутешительны. Из активов он располагал двумя парами потертых труселей, продуктами на неделю и 800 рублями мелочью. Пассивы же были куда более обширны – отсутствие работы, долги ЖКХ, продавленный диван, ссора с Настасьей Аполлоновной и весьма туманные перспективы. Еще и этот странный сон.

“Интересно”, – подумалось Жданскому, – “а шишка в данном случае – это пассив или актив? Ладно, в любом случае надо что-то делать с текущей ситуацией, а перед любым важным делом – необходимо подкрепиться!”

Достав из холодильника суп, Евстахий вспомнил о том, что на днях ему попадалась реклама организации, которая обещала помощь в трудоустройстве за рубежом. Пока разогревалась борщеобразная амброзия, он извлек из-под кухонного уголка пачку рекламных газет и практически сразу наткнулся на объявление:

“Помощь в трудоустройстве за рубежом, работодатель оплачивает проживание и обеспечивает трехразовое питание. Конкурентоспособная зарплата. Выезд каждую неделю.”

“Вот он, мой билет в светлое будущее!” – просиял Жданский и, прижав заветную газету к груди, побежал за телефоном.

Номер был городской, но ожидать не пришлось и трубку взяли практически сразу:

– Добрый день, агентство Эскро[34], чем могу помочь? – в трубке раздался мелодичный женский голос и Жданский сразу же представил себе высокую блондинку с длинными ногами и грудью третьего размера, входящую в его скромную обитель с бутылочкой Бургундского и корзинкой с фруктами. Она одета в длинное легкое пальто, с маленькой сумо…

– Алло, говорите же! – голос посуровел и вырвал Евстахия из мира грез.

– Милая барышня, здравствуйте, моя фамилия Жданский, хочу поинтересоваться насчет работы за рубежом.

– Вас интересует какая-то конкретная вакансия? – голос невидимой дамы опять потеплел.

– А что вы можете предложить? Какие специалисты нынче востребованы за рубежом? – Жданский попытался придать голосу солидности, ловким движением застегнув последнюю пуговицу на труселях и с подозрением прислушался свободным ухом за бульканьем, всё отчетливее доносившимся из кухни.

– Ну вообще нам сейчас очень нужны сварщики и сантехники, но мы также рассматриваем работников без конкретного опыта. А что вы умеете? – чарующий женский голос опять начал уносить Евстахия в мир фантазий.

Из грёз, на сей раз, его вырвал звук Камчатского гейзера – Евстахий однажды смотрел передачу про Камчатку и был в восхищении от размаха буйства стихии и звука самого, собственно, гейзера. Однако, такого пролетарского коварства, произведенного собственной газовой плитой “Нововятка”, он явно не ожидал. Суповой гейзер, мощной, алой, пролетарской рукой, подбросив крышку кастрюли аж к вытяжке, окрасил кухню в ненавистные Евстахию революционные цвета.

"Сбылись проклятия Вилены Вениаминовны, слава богу, сам кровавый тиран не материализовался!” – подумал Жданский и чертыхаясь, подбежал к плите.

Спешно перекрыв газ главным рубильником, он осознал, что большая часть обеда превратилась в нелёгкий труд по уборке плиты, а нелегкий труд Евстахий – ой как не любил! Он успел подумать, что мелкие неприятности последнее время сыплются на него как из рога изобилия, но тут же вспомнил про телефон, брошенный в прихожей и, с грациозностью магелланова пингвина, ринулся к свисающей трубке.

– Алло, вы там? Что у вас там происходит?! – дама на том конце провода явно начинала терять терпение.

– Да-да, простите, у меня тут небольшое кухонное ЧП, но уже все в порядке.

– Ничего страшного, я рада, что всё обошлось, – смягчилась девица, – так что вы конкретно умеете?

На этой фразе Евстахий основательно призадумался. Хорошо умел он, по сути, три вещи: критиковать власть, искусно бренчать на ложках, а также рассуждать о бренности бытия и трансцендентальной природе мироздания, особенно если под это дело наливали. Еще иногда он занимался резьбой по дереву, но это скорее было хобби, да и хорошо у него выходили только матрёшки с членами партии КПРФ, с мерзкими карикатурными рожами, которыми он даже иногда приторговывал на Химкинском рынке.

Вторым увлечением Жданского было создание рыболовных приманок. Как выражалась Настасья Аполлоновна, он “искусно портил” столовые ложки, коим обрезал и выбрасывал за ненужностью ручки, ложкам же приделывал рыболовные крючки, полировал до блеска, которому позавидовал бы любой дворовый кот, а затем раскрашивал в чёрно-жёлто-белые цвета (он считал, что на цвета Романовых клюнет любая мало-мальски уважающая себя щука) и дарил эту благодать друзьям да знакомым на все праздники.

На праздники, правда, звали его редко, виной тому было еще одно хобби типичного гуманитария-интеллигента в виде увлечения историей. И все бы ничего, если бы не патологическая тяга Жданского после третьей рюмки втягивать всех в различные диспуты, особенно про превосходство английских лонгбоуменов перед арбалетчиками, а также привычка сравнивать присутствующих гостей с историческими персонажами, как правило одиозными правителями. Завершала все обычно лекция о пагубном влиянии большевизма на развитие России и преступная природа Советского государства, которое отбросило прогресс на века назад, по сравнению с развитыми странами запада.

Навыки же тяжёлого ручного труда, к коим относилась и уборка кухни, Жданский считал уделом бессловесного быдло-пролетариата, а также маргиналов всех мастей и относился к ним с подобающим презрением.

Осмыслив умения, Жданский решил-таки сделать ставку на профессию:

– Вы знаете, вообще у меня высшее образование в сфере искусства и огромный опыт работы в театре, а также…

– Я поняла, вам тогда надо подойти в офис и переговорить с нашим лучшим специалистом, Эрастом Ардалионовичем. Думаю, он найдет, что вам предложить, – перебила Евстахия сладкоголосая сирена, – Сегодня сможете?

– Да, конечно… – у Жданского ажно засосало под ложечкой, – А в котором часу? После трех? Эмм… да, я постараюсь, да-да, наверное, смогу. – Евстахий пытался держать марку, но внутри был готов примчаться в офис прямо сейчас и как есть – в труселях, с единственной пуговицей, да шлепанцами с дыркой.

– Отлично, записывайте адрес…

Нацарапав адрес еле-еле пишущей ручкой на Литературной газете, которую, по мнению Евстахия, должен выписывать каждый мало-мальски уважающий себя интеллигент, он потрусил на кухню.

Тяжело вздохнув, он подумал, что уберется потом, а сейчас требуется срочно подкрепиться. Желудок, в тон его мыслей, тонко заскулил, увидев расплескавшееся на полу великолепие. Схватив кастрюлю с облезшей местами эмалью, оставшуюся еще от бабки, Жданский вывалил остатки густого, тягучего варева в тарелку с вензелями и, отломив черствую краюху “бородинского”, сел трапезничать.

Раздался короткий писк мобильного телефона.

"Да дайте же пожрать спокойно!” – подумал Евстахий, разглядывая свой старенький Самсунг.

Он полагал, что настоящий интеллигент и творческая личность должен обладать исключительно iPhone’ом, но проклятый банк не одобрил ему кредит.

“Трижды проклятый” Евстахием банк соизволил известить, что ему, наконец-то, вернули старый долг, а также следующая СМС’ка сообщала, о возврате переплаченных за прошлый год налогов, всего на сумму в размере аж в двадцать тысяч рублей!

"Живём!” – настроение у Жданского резко улучшилось и даже следы супового гейзера, внесшего немного фуксии[35] в дизайн кухни, не так уже терзали душу театрала. – “А жизнь-то налаживается, на ближайшее время я спасен!”

Доев суп, Евстахий посмотрел на часы и понял, что пора потихоньку собираться. Он подошел к шкафу и решил, что стоит произвести впечатление на потенциального работодателя, а никто так не внушает доверия, как человек в костюме. Костюм у Евстахия был, но один, и тот достался еще от дедушки, благо серая полоска снова вошла в моду. Осмотрев фамильный сюртук на предмет повреждений, Евстахий обнаружил поеденную молью дыру в области правой подмышки.

"Ну, главное-не размахивать руками, тогда никто не заметит” – успокоил он сам себя.

Ситуация с брюками была лучше, видимо проклятое насекомое попробовав пиджак решило, что подобный антиквариат может привести к несварению, а возможно даже издохло самой мучительной смертью – зловещая ухмылка тронула лицо Жданского.

Надев свое парадно-выходное облачение, он подошел к зеркалу – оттуда на него глядел натурально “Мистер Кханделвал” из фильма “Танцор Диско”, а шлепанцы на ногах лишь усиливали сходство с героями Болливуда.

– Хорошо хоть не сам Митхун Чакраборти[36]. – буркнул Жданский себе под нос, вздохнул и, кряхтя, полез за туфлями.

В офис бюро по трудоустройству Евстахий добрался практически без приключений, не считая того, что в автобусе ему оттоптали начищенные туфли и он, привычно вздыхая и чертыхаясь, был вынужден купить в киоске упаковку мокрых салфеток и с их помощью придать обуви хотя бы видимость чистоты. Подойдя к зданию, Жданский сверился с адресом, предусмотрительно нацарапанным на клочке газеты и, решительно толкнув дверь, вошел навстречу своей судьбе.

Лифта в здании не было. Нет, точнее он был, но, судя по табличке свидетельствующей о его временной нетрудоспособности, обильно покрытой пылью, сей механизм последний раз использовался ещё при царском режиме. Коряво написанные цифры “525” на бумажке тонко намекали, что Евстахию придется хорошенько поработать ногами, возносясь до пятого этажа, к столь желанной трудовой деятельности за рубежом.

– Проклятый режим! До сих пор не могут лифт в доме починить, облегчить людям жизнь. – пробормотал тяжело дышащий Жданский. – Наверняка коммуняки поломали, а председатель домкома, выделенные на лифт деньги, потратил на свою дачу в Мытищах.

Так, в тягучих размышлениях о несправедливом устройстве Вселенной, он добрался до нужного этажа и завертел головой в поисках нужного номера. Это оказалась массивная дверь, украшенная табличкой с надписью “Кадровое Агентство “Escroc”. Под надписью почему-то был французский триколор и строки из Марсельезы.

"При чем тут Марсельеза?” – подумал Евстахий и, мысленно пожав плечами, потянул дверь на себя.

Несмотря на массивный вид, дверь поддалась на удивление легко и без малейшего скрипа, он оказался в небольшой приемной. Прямо перед ним стоял огромный стол, заваленный всевозможными бумагами, папками и прочей офисной дребеденью. Евстахий был готов поклясться, что заметил факс посреди всего этого бедлама, но поискав глазами сей антикварный прибор снова, так и не смог его найти – тот растворился подобно офисному хамелеону. На, казалось, бескрайних океанских просторах этого офисного хаоса, с величественностью Фаросского маяка[37], из-за нагроможденных папок одиноко выглядывал древний, как говно мамонта, ламповый монитор.

– Добрый день! – внезапно сказал монитор женским голосом. – Вы по процедурному вопросу?

– Что-что? – Жданского аж передернуло, а шишка на затылке противно заныла, выдав на миг портрет Горбачева.

– Я говорю, вы к нам за-пи-саны? – произнес женский голос по слогам, будто пришел не интеллигент-Жданский, а один из жителей высокогорного кишлака в Средней Азии. На этот раз ноющий мозг выдал картинку мужчины, кавказской наружности, машущего рукой, с плота.

– Э-э-э… да, – растерянно ответил Евстахий, массируя пульсирующий затылок, – Мне сказали подойти после 15 часов.

– Кто сказал? – голос “Фаросского монитора” посуровел и Жданский понял, что уже слышал эти интонации.

– Так вы же и сказали! – обрадовался Евстахий.

– А к кому вам назначено? – не унимался монитор.

– К Эрасту А-т-драли… А-р-дольф… – вся эта ситуация начинала изрядно раздражать Евстахия, к тому же загадочная шишка пульсировала и постепенно напоминала о себе резкой болью.

– К Эрасту Ардалионовичу, нашему главному кадровому специалисту, – торжествующе сказал “монитор”, – А вы, как я понимаю, Евстахий Никанорович Жданский?

– Да, это я! Мне уже можно пройти в кабинет или надо подождать?

– Минуточку… – ответил монитор и внезапно из-за него показалась взлохмаченная женская голова в очках с толстой оправой и не менее толстыми стеклами, а за ней и остальные части тела, драпированного в фиолетового цвета колготки, строгую юбку-карандаш, на пару тонов потемнее и примерно такого же цвета жакет, со вкраплениями французских лилий[38], жёлтого цвета.

Фемина, вопреки телефонным фантазиям Жданского, была брюнеткой, небольшого роста и с неаккуратной прической “каре”. На шее у нее красовался чокер. Секретарша смерила Евстахия мутным взглядом, еще раз пробормотала “минуточку” и скрылась за дверью единственного кабинета. Буквально через несколько ударов сердца она появилась вновь и слегка небрежным жестом пригласила его войти.

Войдя в кабинет, Жданский обомлел. Прямо напротив входа висел портрет Робеспьера[39] и рядом почему-то Дзержинского. За письменным столом, в вольтеровском кресле[40] сидел невысокий человек и что-то увлеченно писал, не обращая на Евстахия никакого внимания, последнему даже стало немного неловко. Внезапно человек отложил ручку и, стремительно вскочив со стула, подбежал к Жданскому. По-свойски схватил его за руку, накрыв другой рукой и начал радостно трясти, сжимая.

– А-а-а! Евстахий Никанорович, голубчик! А я вас ждал, да-а!!! Рад встретить столь пунктуального молодого человека… – Эраст Ардалионович был просто копией вождя мирового пролетариата Ульянова не только внешне, но и по манере общения, – Как самочувствие, батенька? Не устали до нас добираться? Все-таки пятый этаж, да без лифта. Царский режим не озаботился, большевики не успели, а нынешнему тоже не до этого… капитализЬм!

– Э-э, да нет, вроде… – промямлил Евстахий несмотря на то, что, с непривычки, он взопрел и пот бусинками выступал на лбу и затылке. – Не так уж и высоко.

Между тем события последних суток все больше напоминали ему какую-то фантасмагорию: странный сон, невесть откуда взявшаяся шишка, которая ещё и премерзко пульсировала, теперь еще и эта реинкарнация Ильича.

"Дурдом какой-то!” – подумал Жданский. – “А может это все часть сна и на самом деле я нахожусь в алкоголическом бреду, после трехдневного обсуждения театральных событий у Леерзона?”

Чтоб проверить эту мысль, Жданский схватил первый попавшийся предмет и треснул им себя по руке. Предметом этим оказалось массивное пресс-папье[41] из бронзы. Вопль боли, протяженности и мощи которого позавидовал бы раненый африканский слон, даже приостановил словесный водопад из уст Эраста Ардалионовича, уже перешедшего к рассуждениям о пагубном влиянии Тимирязева[42] на русскую промышленность и его заигрывания с англичанами и немцами.

– Что же это вы, батенька, казенной папьЕй, да по трудовым мозолям? Эдак и нечем будет сжимать штык, коли грянет нужда, – Эраст Ардалионович неодобрительно посмотрел на кумачовый, стремительно распухающий палец Жданского, – Нервишки шалят? Так вам пустырничек надо на ночь или боярышник принимать. В разделе “Для дома, для семьи”, в газете имени Геннадия Малахова рекомендуют.

Евстахий, не в силах сдержать слезы, градом катящиеся из глаз, умоляюще посмотрел на Эраста, схватил себя за грудь здоровой рукой и обреченно потряс головой.

– Понимаю… довели рабочего человека проклятые империалисты! Тут не то, что папьЕй по пальцАм – тут впору брать винтовку и на баррикады, как наши предки сто лет назад, а?! Ничего, товарищ, настанет и наше время – не переживайте. Разобьем оковы рабства и на обломках, так сказать, построим новый, дивный мир, – Эраст Ардалионович посмотрел на Жданского полными соучастия глазами, – Ну, а пока вернемся в мрачное настоящее, любезнейший… э-э-э, как там ваша фамилия, напомните? Вы ж к нам в поисках работы обратились, верно ведь, правильно?

– ЖданскАй, – а-кнул Евстахий, саднили и палец, и шишка и он никак не мог понять – что же болит больше, – Да, насчет работы. – жалостным, исполненным скорбью голосом проблеял он.

Евстахий, окончательно убедившись, что все происходит с ним наяву, поник и смирился с происходящим. Он уже был готов на что угодно, даже на вступление в КПРФ, лишь бы решить вопрос с трудоустройством и поскорее занять голову подготовкой к отъезду. Как назло, съеденный перед визитом в офис суп, видимо, проникся пламенными речами Эраста-Ильича и начал революционное бурчание в животе.

– Отлично, товарищ Жданский! Присаживайтесь… – Эраст Ардалионович наконец-то вернулся в свое кресло и достал из недр стола кипу каких-то бумаг, – Ну-с, давайте полюбопытствуем, что у нас для вас есть… так-так, это вам не подходит… нет-нет, это не то… а может быть, может… нет, не может… хмм, умм…охо! ага! – с победоносным видом, достойным Римского триумфатора,[43] Эраст Ардалионович извлек какой-то пожелтевший клочок бумаги и потряс им перед самым носом Евстахия. – Вот он, ваш счастливый билетец!

– И в чем же он счастливый, позвольте полюбопытствовать? – Жданский мало-помалу брал боль под контроль, та огрызалась, но постепенно утихала, сдаваясь. Постепенно возвращался и контроль над собой и былая интеллигентность в голосе.

– Ну как же, голубчик… прекраснейший английский факторий – фабрика по-нашему, проверенный работодатель, можно сказать – сердце английского пролетариата! И главное – особо не требуют никаких навыков, да и платят недурно и, главное, вовремя – прямо на карту. У вас есть карта, любезный?

– Контурная… – буркнул Жданский, на периферии сознания возникло туманное очертание в виде слова “кидалово”, что-то явно настораживало в этом “беспроигрышном” варианте, но он не мог понять, что именно.

– А-ха-ха! Контурная! Прям Жванецкий! Отличная шутеечка, товарищ, надо запомнить! В юности, когда я работал на заводе имени Фрунзе, у нас бригадир был большой балагур, очень вы мне его напоминаете. Глядишь и на фабрике в бригадиры выбьетесь. Но я, конечно же, имел в виду другую карту. Но и за это вы не переживайте – Эраст Ардалионович Гугуйский, – он схватился руками за жилетку и посмотрел ввысь, – Все оформит в лучшем виде! Пятнадцать лет на рынке и все всегда оставались довольны. Ну-с, будем оформлять договор?

– Оформляйте… – обреченно пробубнил Жданский, он смирился со своей участью, подобно первым христианам, брошенным на съедение львам. – Что от меня требуется?

– Сущие пустяки, батенька, сущие пустяки. Сейчас милейшая Ираида Афанасьевна сделает копию вашего паспорта, заполнит договор и выпишет вам квитанцию на полторы тысячи рублей, оплатите через банк. Остальные услуги будут вычтены с первой зарплаты. Мы ведь понимаем, что времена нынче тяжелые, а ведь вам еще и нужны средства на первое время, не питаться же вам полуфабрикатами, ей Богу! – на этой фразе Гугуйский заливисто рассмеялся, радуясь одному ему понятной шутке. – И насчет билетика на аэробус – я вам обязательно позвоню, скажу дату отъезда.

Получив назад паспорт, Евстахий бегло пробежался по страницам контракта, и, дойдя до последней страницы, нервным, размашистым жестом подписал договор. Впереди ждал туманный Альбион, достаток, а возможно, почёт и уважение.

Из здания офиса рекрутинговой компании Евстахий вывалился на улицу совершенно опустошенный.

"Нет, обратно на автобусе я не поеду, пора завязывать с нищебродством”, – он устало тряхнул головой, – “Решено, вызываю такси!”

Голосовать, приманивая самодвижущийся механизм с шашечками Жданский брезговал, в конце концов, он без пяти минут работник иностранной фирмы и следовало вести себя подобающе. Выудив телефон, из кармана слегка потраченного молью пиджака, он с усердием начал всматриваться в экран, небрежно листая пальцем страницы то в одну, то в другую сторону. Наконец, он нашел то самое приложение, которым воспользовался, возвращаясь от Леерзона. С лицом человека, запускающего, по меньшей мере, “Фалькон 9”[44], по заданию лично Илона Маска, Жданский решительно ткнул в экран.

Приложение вспыхнуло надписью такси “Орхидея”, в виде машинки с шашечками, внутри цветка.

“С нами почти так же дешево, как на общественном транспорте!” – (возможно) гласил текст пониже.

Самсунг ругнулся, что не может определить местонахождение Евстахия и ему пришлось активировать эту опцию вручную.

“Только бы не забыть потом выключить эту дрянь, а то высосет батарею за час. Проклятый Гнусмас[45]! На Айфоне такого колхоза нет!” – подумал Жданский. – “И вообще, что за скотство, почему приложение само не может активировать местоположение?!”

Приложение тем временем определилось с координатами Евстахия и предложила выбрать такси из бюджетного списка и бизнес класса. Тот мечтательно тыкнул бизнес класс, но увидев цену стремительно вернулся к эконом предложениям – его внутренняя жаба громко и протяжно заурчала, протестуя. Выбрав первую попавшуюся машину, эконом класса, Жданский послал вызов одним мизинцем.

"Водитель Ашот прибудет через 7 минут!” – оповестило приложение.

Жданский с победоносным видом стоял и таращился то по сторонам, то в экран, наблюдая, как Ашот незримо приближается по виртуальной карте. Тут вдалеке раздался мощный хлопок, затем еще один, чуть ближе и из-за поворота выкатило настоящее механическое чудо баклажанного цвета, с вкраплениями ржавчины по всему корпусу.

“Оно еще и ездит!” – едва успел подумать Евстахий, как чудо инженерной мысли, резво докатившись до него, скрипнуло тормозами и, из опустившегося стекла, на него воззрились два черных, как уголь глаза, подчеркнутых изогнутой линией брови, словно пикирующий на дичь беркут.

– Эта ти Эбстафи? – плюнуло на Евстахия из окна.

– Как?! – зачарованно уставившись на «орело-бровь» пробубнил Жданский. – Вы и есть водитель такси “Орхидея”?

– Та! – радостно осклабился позолотой, ответил однобровный возница.

Евстахий нервно глянул по сторонам, затем в приложение, но не обнаружив никаких признаков альтернативной повозки, распахнул скрипучую дверь и боязливо залез в чрево стальной колесницы. Ремней безопасности не было, а на их месте красовались заглушки с логотипом “D&G”.

“Дорого и Глупо”. – успел подумать Жданский.

– Куда, брат? Домой, брат? – повернувшийся к Евстахию водитель сверкнул золотозубой улыбкой. – Довезу, по-братски!

– Да-да, домой. И желательно побыстрее… – Жданский тут же пожалел, что произнес эту роковую фразу.

Баклажановое чудовище, взвизгнув покрышками, рвануло аллюром, сбиваясь на галоп и, едва не столкнувшись с проезжающим лесовозом, набрало комфортную, для водителя, но отнюдь не для пассажира, скорость.

“Боже ж мой! Так я ему адрес не сказал! Куда он меня везет? А если в лес с целью ограбления или что похуже?” – мысли Жданского проносились в голове, со скоростью болида “Формула-1”, но гораздо медленнее, чем гнал Ашот, временами подпрыгивая в такт ямам на дороге.

– Адрес, брат! Или дорогу покажешь? – словно в ответ на его мысли, произнес золотозубый возница.

– Аноскопический[46] переулок, дом 12. – ответил Евстахий.

– Ас-кона-пичефский дуэнаццат! – немедленно начал диалог с навигатором водитель.

– Ошибка, адрес не найден. – пискнул тот.

– Ассноскапицески дуэнаццат! – повторил таксист.

– Ошибка, адрес не существует. – не сдавалось устройство.

– АНОСКАПИПИЧЕСКЫЙ ДУЭНАЦАТ!!! – рявкнул извозчик, теряя самообладание и изображая противоракетный маневр рулем.

– Ошибка, адрес не найден. – издевательски пискнул навигатор.

– Трахкши ква![47] – Золотозубый выругался и стукнул кулаком по крыше салона. – Прости, брат, программа не работает. Говори куда ехать!

Евстахий на секунду призадумался, а потом тряхнул головой и решительно произнес:

– Улица Сталина, 37! – пискнул Евстахий.

– Улица Сталина, 37. Маршрут построен! – мгновенно среагировал электронный болван, на сказанное Евстахием и выдал на экране кратчайший путь. Судя по показателям – ехать было всего минут пятнадцать.