Горький ветер свободы

Удивляло сперва и то, как тщательно одеты были мои спутники. Одежда их была из легкой ткани, но практически не оставляла обнаженным ни одного дюйма тела. Арканзийцы были буквально-таки закутаны в странно выглядящие темные хламиды. Наряд галлиндийцев был более привычен глазу, но и у них на головах были намотаны тюрбаны, примерно такие же, как у арканзийцев. Даже мне перекинули какой-то кусок светлой ткани, и я худо-бедно нацепила его на голову, чтобы избежать солнечного удара.

Первый день путешествия, вернее его остаток, прошел относительно спокойно. К езде на джамале я быстро привыкла. Эти животные безропотно следовали за тем, которого считали вожаком. Мы неспешно ехали вереницей, и управлять джамалем было практически не нужно. Что и хорошо, ведь я этого делать не умела. Один сложный момент возник, когда мой джамаль сильно заинтересовался росшими слева от нашего пути колючками. Шагнул в сторону и медленно опустил длинную шею, чтобы пожевать это сомнительное лакомство. Я же почувствовала, что вот-вот скачусь с седла носом вперед. К счастью, недисциплинированность верблюда была вовремя замечена, и телохранитель, соскочив с собственного джамаля, парой громких окликов и хлопком по боку призвал животное к порядку.

Солнце зашло чрезвычайно быстро. Вроде бы только-только начался закат – и вот уже пустыня погрузилась в темноту. Но арканзийцы, видимо, знали об этой здешней особенности, поэтому своевременно подобрали место для ночлега. Собственно, здесь и выбирать-то было особенно не из чего, куда ни кинь взгляд – огромный песчаный ковер да барханы. Спешиваться не торопились. Определив место, телохранитель медленно повел джамаля по его периметру, раскидывая по ходу маленькие красные камушки. Лишь после того, как эта работа была закончена, мы проехали на джамалях внутрь отмеченной зоны и уже там спешились. Такие приготовления нисколько меня не удивили, поскольку мне были известны свойства этих красных камней. Они имели магическую природу и часто использовались при изготовлении оберегов. Камушки должны были защитить место нашей стоянки от подстерегающих в пустыне опасностей. К примеру, отогнали бы хищного зверя и даже смягчали порывы не на шутку разошедшегося к ночи ветра.

Затем рабы Илкера стали устанавливать огромный шатер, один на всех, извлекая его составные части из крупной дорожной сумки. Высокий складной каркас из неизвестного мне материала, наверху тряпичная «крыша» и такие же тряпичные «стены» по бокам. Внутрь быстро покидали несколько маленьких ковриков – все, что возможно в походных условиях для удобства господ.

Затем один раб, Берк, занялся приготовлением пищи, а второй, знакомый мне по таверне Юркмез, принялся расседлывать джамалей: животные нуждались в отдыхе не только от наездников, но и от седел.

Я села на песок, стараясь держаться как можно дальше ото всех, и обхватила руками колени.

– Эй, ты! – крикнул Юркмез. Вообще-то он был в курсе, что я не понимаю арканзийского, но не счел нужным придать этому особое значение. – Что расселась, как госпожа? Давай помогай с джамалями!

Возможно, обратись он ко мне другим тоном, я бы встала и принялась помогать. Тем более что к животным я относилась хорошо. Но в этом окрике было столько презрительного высокомерия, словно передо мной был не раб, а по меньшей мере визирь. Вынужденный пресмыкаться перед Илкером, надсмотрщиком, да и многими другими, он решил, что сможет отыграться на мне. К тому же я дико устала, а говорить о моем настроении и вовсе бессмысленно. Я просто ненавидела весь мир. Тихо, но оттого не менее сильно.

Поэтому я сделала вид, что не понимаю его слов. Юркмез разозлился: смысл его приказа можно было понять и без знания языка, по жестам и по ситуации в целом. Но я лишь посмотрела ему в глаза, жестко и выразительно, с молчаливым вызовом, и он отстал. Продолжил заниматься джамалями в одиночку, что-то невнятно бурча себе под нос.

Изначально я собиралась бежать в эту ночь. Но усталость изменила мои планы. Кое-как прислонившись к стойке шатра, я просто уснула, даже не дождавшись, когда на костре дожарят мясо.

Проснувшись, я обнаружила, что лежу на песке, укрытая чем-то вроде плаща; под головой обнаружился еще один кусок ткани, сложенный в несколько раз, чтобы заменить подушку. Интересно, кто это так обо мне позаботился? Готова отдать голову на отсечение, что не Юркмез.

Желудок моментально напомнил о том, что я уснула не поев. Завтракали остатками вчерашнего мяса, кроме того, ели прихваченные с собой сыр и хлеб. Запивали водой, которую, однако, использовали очень экономно. С самого начала пути каждому из нас выделили по фляге, но фляги рабов были значительно меньше, чем те, что предназначались господам, равно как и свободным слугам – надсмотрщику и телохранителю.

Еда рабов тоже отличалась от еды хозяев. Фактически нам были щедро предоставлены объедки. Те куски мяса, что подгорели или просто были слишком жесткими. Кусок сыра с той стороны, что успела слегка заплесневеть. Впрочем, мой желудок не был настроен привередничать, тем более что во время путешествия на пиратском судне нас тоже не так чтобы шикарно кормили.

Тем не менее, когда время завтрака закончилось, а рабы и слуги занялись верблюдами и шатром, ко мне подошел Ренцо и безмолвно протянул кусок мяса и флягу с водой. Мясо выглядело совсем не так, как наше, оно было сочным и мягким. Фляга тоже была большой – видимо, принадлежала самому Ренцо. Я приняла мясо, кивнув головой в знак благодарности, и быстро его съела, а вот отпивать из фляги не спешила. Указала на свою собственную: дескать, у меня еще есть вода. Ренцо покачал головой и настойчиво вложил большую флягу мне в руки. Что ж, если он такой нежадный, не стану отказываться и сэкономлю немного собственной воды. В пустыне это может оказаться весьма полезным. Сделала несколько больших глотков и вернула флягу ее владельцу.

И краем глаза успела заметить, с какой неприязнью и завистью глядит на меня Юркмез. Что ж, по-своему его можно было понять. Хотя, с другой стороны, я не спешила придавать слишком большое значение произошедшему. Это хорошо, что я получила больше еды и воды. Но с точки зрения целей, которые преследовал при этом Ренцо… Я по-прежнему не сомневалась: он просто пытается приручить меня, как дикого зверька. Знала и другое: ему это не удастся.

Весь день, не считая непродолжительных привалов, мы провели в путешествии по пустыне. Выехали, когда солнечный диск только-только начал подниматься над барханами. Первые часы не останавливались вовсе, стараясь по максимуму использовать не слишком жаркое раннее утро. Постепенно солнце поднималось все выше, и жара становилась нестерпимой. И это притом, что небо сегодня было подернуто странной белесой дымкой, казалось бы, ослабляющей солнечные лучи. Даже само солнце было странным: совершенно белый круг, как будто луна, но только более яркая, на которую трудно смотреть.

Тем не менее жара была невыносимой. Пот стекал с лица струями, тем более что я все-таки не снимала с головы белую тряпицу, предохраняющую от солнечного удара. Зато максимально закатала рукава и раскрыла ворот платья. За что вскоре и поплатилась: кожа на лице и прочих столь неблагоразумно открытых солнцу местах покраснела и по ощущениям горела огнем. До нее больно было дотронуться. Особенно сильно пострадали руки, нос и щеки.

Во время привала, сделанного уже после того, как солнце стало клониться к западу, Юркмез обратился к надсмотрщику, ответственному за запасы воды, с просьбой заново наполнить его флягу.

– С какой это стати? – возмутился тот. – Ты получил ровно столько воды, сколько необходимо до конца дня.

Я гадливо поморщилась. Конечно, терять рабов они не хотели, а потому наверняка очень точно рассчитали, сколько воды необходимо каждому, чтобы не потерять сознание от обезвоживания. Но при этом не предоставили ни одной лишней капли.

– Но моя вода уже закончилась!

Юркмез демонстративно перевернул свою флягу горлышком вниз. Из нее и правда не вытекло ни капли.

– Стало быть, ты неэкономно ее расходовал, – и бровью не повел надсмотрщик. – До вечера ничего не получишь. А наперед будешь знать, как правильно пользоваться запасами.

Юркмез был очень зол, но больше ничего не сказал. Я подумала было: не поделиться ли с ним собственной водой? Путешествовать по пустыне, не имея возможности сделать глоток, очень мучительно. Я и сама как следует настрадалась, постоянно отказывая себе в питье из соображений экономии. Но, встряхнув собственную флягу и поняв, что там воды тоже осталось на донышке, проявлять самопожертвование не стала.

Немного перекусив тем, что перепало от щедрот хозяев, я уже привычно села с краю, прислонившись к стойке шатра, стараясь максимально спрятаться от солнца в отбрасываемой им тени. Лицо, руки и шею нещадно жгло. Должно быть, кожа как следует раскраснелась, во всяком случае рабы поглядывали на меня с усмешкой и пару раз тихонько обменялись язвительными, судя по интонациям, репликами. Я чувствовала себя так, будто у меня поднялась высокая температура. Желания жить это не прибавляло. Теплых чувств к хозяевам – тоже. Я вообще ненавидела сейчас все теплое. И как никогда хорошо понимала, почему у арканзийцев принято желать собеседнику тени и прохлады, а не света и тепла, как у нас на севере.

Человеческая тень упала внезапно на горячий золотой песок. Я вздрогнула и инстинктивно отпрянула, резко поднимая голову. Ренцо. Почему-то это заставило меня слегка успокоиться. Пожалуй, от этого человека я ожидала гадостей меньше всего. На втором месте, как ни странно, был холодный и немногословный Данте, а вот арканзийцев я боялась и ненавидела сильнее всех. Странно, с чего бы так? Ведь именно галлиндийцам я теперь принадлежу. Неужели стремление Ренцо меня приручить дает свои плоды? Но если так, чем я и правда лучше маленького дикого зверька?

Я вскочила на ноги и резко оттолкнула Ренцо, едва его рука коснулась моей щеки, предварительно опустившись в какую-то миску.

– Тсс… Тише, тише. – Ренцо примирительно выставил вперед руку, пока я пялилась на него ничего не понимающим взглядом. – Это для твоей кожи.

Он указал на миску, в которой обнаружилась какая-то густая желтоватая смесь, потом на мое лицо. Я начала понимать. Видимо, это какое-то средство для лечения обгоревшей кожи.

– Что тут случилось? – Голос Данте заставил меня повторно вздрогнуть.

Кажется, мой резкий скачок привлек его внимание.

– Ничего, – откликнулся Ренцо. – Пытаюсь обработать ей лицо, а она боится.

Данте неодобрительно покачал головой, переведя взгляд с моего носа на шею, а затем на руки.

– Она не местная, не знает, что в пустыне надо как следует закутаться, – заметил Ренцо. – Надо было ей объяснить, но как?

– Все равно не помогло бы, – заметил Данте. – У нее слишком белая кожа, не такая, как у нас. Лицо все равно бы сгорело. Ладно, попытайся объяснить ей, что она должна пользоваться мазью регулярно.

Он сам шагнул ко мне, указал на миску с желтой смесью и заглянул в глаза. От страха у меня мороз пробежал по коже.

– Это, – Данте почти коснулся пальцем мази, – надо наносить на кожу. – Он показательно провел пальцем по своему лицу.

Еще раз посмотрел мне в глаза, словно хотел достучаться до самых глубин сознания, и вернулся в шатер. Я вздохнула с облегчением.

– Давай. – Теперь ко мне снова подошел Ренцо. – Я покажу в первый раз, как это делать.

Я позволила ему приблизиться и, напряженно следя за каждым движением, предоставила возможность помазать обгоревшие участки кожи. Ренцо набирал мазь щедро, толстым слоем. Она была жирной и прохладной, отчего по настрадавшейся коже сразу же распространялось приятное ощущение. И, сколь это ни странно, мягкое прикосновение смуглых пальцев галлиндийца не так чтобы было мне неприятно.

Мазь осталась при мне и на удивление быстро помогла. Кожа начала немного шелушиться, но к вечеру боли и ощущения жара почти не осталось.

За день я снова смертельно устала, но на сей раз это не могло изменить моих планов. Этой ночью я была намерена бежать. Куда? Что я собиралась делать дальше? Эти вопросы волновали меня в последнюю очередь. Бежать. Перестать быть рабыней. Никогда больше не увидеть человека, считающего себя вправе называться моим хозяином. Никому не позволить совершить надо мной насилие – в каком бы то ни было значении этого слова. Все остальное – побоку. Если ради этого придется умереть – а вероятнее всего, так оно и будет, – значит, я готова умереть.

Я сделала вид, будто легла спать, как и прошлой ночью. Дождалась, пока стихнут все разговоры и все улягутся. Выждала еще некоторое время. Возможно, спят не все. Вполне вероятно, что надсмотрщик и телохранитель по очереди бдят, ненавязчиво следя, чтобы все было в порядке. Все, что мне оставалось, – это пойти на риск. И надеяться, что ночная темнота окажется на моей стороне.

Правда, ночь стояла звездная. Белесая дымка рассеялась, и теперь от неба трудно было оторвать взгляд. Говорят, самое звездное небо можно увидеть либо в пустыне, либо в открытом море. В открытом море я побывала лишь однажды, но тогда нас держали в трюме, да и погода стояла неидеальная. Словом, было не до звезд. А сейчас, невзирая на всю сложность, даже обреченность моей ситуации, я с трудом опустила глаза, переключаясь с усыпанных яркими точками небес на грешную землю.

Большую флягу, полную воды, я выкрала заранее. На какое-то время хватит, а дальше… Я не загадывала так далеко. Главное – вырваться отсюда, уйти достаточно далеко, чтобы меня не смогли найти. Ну а потом. Оставалось надеяться, что меня ждет более легкий конец, чем смерть от жажды.

Наконец решившись, я очень медленно поднялась на ноги. Сделала несколько осторожных шагов по, увы, шуршавшему под ногами песку. Никто не пошевелился. Я перескочила через условное ограждение, выложенное красными камнями, и бросилась бежать. Сперва неуклюже – уж больно непривычно было бегать по песку, – но затем все быстрее и быстрее. Не оглядываясь, чтобы не сбавлять темпа. Направляясь к барханам, за которыми меня стало бы не видно. А сильный ветер (неожиданно сильный – все-таки магические камни основательно сдерживали его порывы) вскоре занес бы мои следы новым песком.

Увы, хоть я и не оглядывалась, но очень скоро услышала, как позади скрипит под чьими-то ногами песок.

– Стой! – крикнули затем.

Я и не подумала подчиниться. Наоборот, собрала в кулак всю волю, все силы и рванула так, словно мне вовсе не нужно было дышать. Если сейчас меня поймают – даже думать не хочу, что случится тогда. Не говоря уж о том, что второго шанса бежать может не представиться.

Но, несмотря на все мои отчаянные старания, расстояние между мной и моим преследователем неумолимо сокращалось. И в какой-то момент я почувствовала, как его рука грубо вцепилась в мое плечо. Я вырвалась. Он снова меня схватил.

Я продолжила отчаянно вырываться, как никогда чувствуя себя загнанным зверем. Наконец, мне удалось освободиться, и я побежала было дальше, но преследователь снова меня перехватил. На сей раз я не удержалась на ногах, он тоже потерял равновесие, и мы оба упали на остывший за темное время суток песок.

– Идиотка! – рявкнул Данте. Поднявшись сам, он буквально вздернул меня на ноги, словно я была тряпичной куклой. – Чего ты хотела этим добиться?!

Тяжело дыша, я подняла голову, но отвечать или нет, решить так и не успела. Данте резко сжал мое запястье, глядя куда-то в сторону.

– Ш-ш.

Я повернула голову, проследив за его взглядом. Ее нетрудно было разглядеть, несмотря на ночное время. И дело тут даже не в обилии звезд. Карахские гадюки слабо светятся в темноте. Уж не знаю отчего – быть может, природа позаботилась таким образом об их потенциальных жертвах.

Такая гадюка находилась сейчас в паре ярдов от нас. То есть очень близко. Я застыла, позабыв о руке Данте, все еще сжимавшей мое запястье. О карахских гадюках, как и о многом другом, мне доводилось читать, но, право слово, лучше бы я была менее образованна. И почему только я не учла, что они водятся именно в здешних пустынях? Зато я точно знала, что передвигаются они стремительно, атакуют мгновенно, а их яд смертелен. Казалось бы, подобный исход вполне соответствовал моим недавним планам. Но смерть от укуса такой гадюки не только смертельна, но и чрезвычайно мучительна. Человек умирает не сразу. Сначала его парализует, причем постепенно, частями. Сперва отказывают ноги, затем действие яда распространяется дальше по телу. Еще какое-то время человек живет, не способный ни двигаться, ни говорить. И лишь потом паралич дыхательных путей приводит к смерти.

Наши спутники, сбежавшиеся на недавний шум, резко остановились, едва завидев синеватый силуэт змеи на песке. Нас отделяло от них по меньшей мере ярдов десять. Приближаться никто не спешил, и тут они были правы. Им все равно не успеть на помощь. Зато подвергнутся риску сами.

– Тише, – одними губами произнес Данте. – Не шевелись.

Я и не собиралась. Карахские гадюки не нападают на людей без причины. Но вот любое неосторожное движение на близком расстоянии могут воспринять как угрозу собственной безопасности, и тогда от них практически нет спасения. И как теперь быть?

Я осторожно покосилась на Данте. На самом деле для него существовал единственно правильный вариант дальнейших действий: толкнуть меня в сторону змеи, а самому воспользоваться моментом и отскочить на безопасное расстояние. Пока гадюка будет занята мной, у него будет время уйти. Змеи не способны сосредоточиться на нескольких объектах сразу.

Все равно обоим живыми из этой передряги не выйти. И, конечно же, он предпочтет пожертвовать рабыней, тем более такой непокорной. Тем более что именно из-за нее он сам и оказался в этой ситуации. Я внутренне сжалась и лишь удивлялась, почему он медлит. Не так уж легко послать человека на верную смерть, даже если этот человек – раб? Или банальнейшим образом жалко шестидесяти динаров? Но ведь жизнь все равно дороже.

– Готов поспорить, – Данте говорил едва слышным шепотом, скривив губы в слабой усмешке, – что ты сейчас очень хотела бы толкнуть меня этой твари навстречу.

Он говорил, не глядя в мою сторону и не рассчитывая, что я хоть что-то пойму. У меня же расширились глаза от удивления. Надо же, до чего похоже мы мыслим. И насколько разную картину происходящего при этом выстраиваем. Мне даже в голову не пришло толкать к змее Данте. Я лишь ожидала такого поступка от него.

Меж тем я неожиданно поняла, что его пальцы больше не касаются моей руки. От этого почему-то стало страшнее. То ли я решила, что он вот-вот бросит меня змее, то ли просто это прикосновение внушало хоть какое-то чувство безопасности. Не знаю.

Я даже не заметила, как Данте поднес руку к поясу. Просто внезапно совсем рядом мелькнул клинок, а спустя секунду брошенный нож отсек гадюке голову. Тишина ночной пустыни сразу же нарушилась громкими возгласами и хрустящим под ногами песком: наблюдавшие эту сцену бросились к нам.

Я в изумлении взирала на своего спутника. Да, я видела, что нож непростой. В рукояти – синий магический камень, из очень редких, усиливающий смертоносное действие оружия. Но что с того? Данте все равно должен был действовать стремительно и при этом метнуть нож точно в цель идеально выверенным движением.

Впрочем, возможности долго раздумывать над этим у меня не было. Данте практически сразу же схватил меня за плечо и поволок обратно к шатру. Остальные шли кто рядом, кто позади. Остановились лишь после того, как вновь оказались в спасительном окружении красных камней.

– Я уважаю твою смелость и меткость, дон Эльванди, – лишь теперь заговорил Илкер, – и все же неразумно было так рисковать. Тебе следовало пожертвовать рабыней, чтобы спастись самому. Неужели тебе настолько ее жаль?

В его словах слышалось нескрываемое неодобрение.

Жаль? – с удивлением переспросил Данте. – В моей стране, почтеннейший Илкер-бей, похоже, иные представления о том, как следует себя вести мужчине. Воин не должен намеренно искать неприятностей, ибо это неразумно, а воину следует быть разумным. Однако, если неприятности сами нашли его, отступать и тем более прятаться за женскую спину негоже. Мужчина должен быть в состоянии самостоятельно решить проблему, в противном случае его перестанут уважать.

– Что ж, понимаю, – медленно кивнул Илкер. – Такое понятие о чести все еще представляется мне не вполне благоразумным, однако не нам менять то, что устанавливалось веками.

– Вот именно, – холодно подтвердил Данте. – У тебя есть наручники или веревка? – повелительно обратился он к надсмотрщику. – Позаботься о том, чтобы она опять не сбежала.

Я зло усмехнулась. Теперь все снова встало на свои места. Мы вернулись к системе взаимоотношений «хозяин – раб». Но прежде чем надсмотрщик, приготовив веревку, оттащил меня в сторону, я вздернула подбородок и посмотрела Данте прямо в глаза – так, как не имела права делать рабыня. Демонстрируя тем самым, что все равно не собираюсь принимать свою судьбу.

Эта выходка не укрылась от внимания Илкера.

– Твоя рабыня слишком непокорна, – заметил он. – Не только потому, что попыталась бежать. Она вообще позволяет себе слишком многое. Тебе следует ее усмирить. Я могу дать несколько советов, которые позволят сделать это быстро и с гарантированным результатом.

– Благодарю тебя, Илкер-бей, – без особой благодарности в голосе откликнулся Данте. – Я сам сумею укротить собственную рабыню. Но я намерен заняться этим после того, как возвращусь в свой армон. Там у меня будут для этого все средства.

«Значит, мне ни в коем случае нельзя оказаться в его армоне», – заключила я, пока надсмотрщик, вывернув мне запястья, грубо связывал их за спиной. Затем он взял вторую веревку и с ее помощью привязал первую к стойке шатра. Так меня и оставили, словно сидящую на цепи собаку.

Впрочем, туда мне и дорога. Раз не смогла сбежать и умереть тоже не решилась – значит, все вполне заслуженно. Во всяком случае, закономерно.

Все разошлись. Господа ушли спать в шатер, рабы устроились снаружи. Я не ложилась, все сидела, кое-как прислонившись спиной к узкой опоре, и в конце концов задремала, откинув голову назад. Руки быстро затекли, голова то и дело скатывалась набок, вырывая меня из дремы. Постепенно я все же погрузилась в более глубокий сон. А пробудившись, почувствовала, как сердце от ужаса подскочило к горлу.

Незаметно подкравшийся сзади Берк зажал мне обеими руками рот. Задрав голову, отчаянно мыча и инстинктивно пытаясь высвободиться, я увидела над собой его лицо. А тем временем спереди ко мне подошел Юркмез. Склонившись так близко к моему лицу, что в нос ударил запах его пота, он тихо, но очень жестко сказал:

– Теперь ты узнаешь, где твое место. И навсегда запомнишь урок. Не будешь больше строить из себя недотрогу.

Он задрал мне юбку и принялся раздвигать сведенные ноги. Несмотря на весь охвативший меня ужас, я догадалась сделать один неожиданный ход. Вместо того чтобы бороться с Юркмезом или просто сопротивляться без конкретной цели, сосредоточилась на Берке. Мне удалось с силой укусить его за палец. Он отдернул руку, а я, воспользовавшись этим, громко закричала. Спустя секунду он исправил свою ошибку, но было поздно. Стенки шатра зашевелились.

Даже не знаю, зачем я стала кричать. На что рассчитывала? После всего, что произошло этой ночью, вполне логично было ожидать, что господа лишь с усмешкой понаблюдают за развлечением рабов. Или, на худой конец, разгонят последних и примутся за дело сами. Надо же и вправду показать рабыне, где ее место! Должно быть, я кричала просто от безысходности. А может быть, и нет.

В конце концов, кто-то ведь все-таки укрыл меня тогда одеялом и подложил под голову импровизированную подушку.

Первыми из шатра выскочили галлиндийцы. Берк не успел сориентироваться, и Ренцо ударил его, кажется, по лицу, и так сильно, что раб не удержался на ногах. Я глубоко вдохнула: руки раба, помимо того, что зажимали мне рот, периодически прикрывали и ноздри, отчего становилось трудно дышать.

Юркмез оказался более проворным и быстро отскочил от меня на порядочное расстояние. Но это ему не помогло: Данте с легкостью повалил его на землю, после чего наступил рабу на шею. Тот отчаянно захрипел, потянувшись руками к горлу. Но Данте даже не подумал сдвинуть ногу, обутую в крепкий дорожный башмак. Я ненадолго зажмурилась: казалось, что во все стороны вот- вот брызнет кровь.

Меж тем свободные арканзийцы тоже выбежали из шатра. Данте повернулся к Илкеру и холодно произнес:

– Высокочтимый Илкер-бей, твой раб посягнул на мою собственность. Собственность, которой даже я сам еще не успел воспользоваться. Я не убил его только из уважения к тебе. Но если подобное повторится, я буду считать себя вправе убить его, не спрашивая на то твоего позволения.

Договорив, Данте все-таки убрал ногу, и Юркмез со сдавленным хрипом отполз в сторону.

– Ты совершенно прав, дон Эльванди, – хмуро произнес Илкер, успевший быстро оценить ситуацию. – Поверь, такое больше не повторится, а мой раб будет сурово наказан.