Клоны. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 13

– Я о том и говорю! Ты не относишься к Элен, как к родной!

– Пам!

– Ты мог ее ударить! Она вечно мешает тебе работать, и ты…

– Прекрати! – крикнул Себастьян и сразу сбавил тон. – Пам, пожалуйста… Пусть сегодня Элен спит с нами, хорошо? Фиона сказала…

– Фиона! – вскинулась Памела.

– Доктор Беннетт, – поправился Себастьян. – Нужно, чтобы Элен постоянно была под нашим наблюдением.

– Хорошо, – неожиданно уступила Памела. – Элен, дорогая! – крикнула она, и девочка мгновенно примчалась, почувствовав, что ссориться папа с мамой больше не будут – по крайней мере, сегодня.

– Солнышко, – сказала Памела, – сегодня ты будешь спать вместе с нами, ты довольна?

* * *

– Ничего, – сказал Себастьян, позвонив Фионе с работы. – Элен спала спокойно, а я просыпался раз десять, и сейчас голова у меня, как чугунная болванка. И знаешь, я бы не хотел, чтобы девочка привыкла спать в нашей постели. Говорят, это не очень…

– Да-да, – согласилась Фиона. – Тогда… Скажи, ты принципиально против телекамеры?

– Нет, – сказал Себастьян. – Надо сначала убедить Памелу, а она настроена против всего, что исходит от тебя, понимаешь…

– Так скажи, что это твоя идея.

– Но я уже… Неважно. Я сделаю это. Ничего другого не остается, верно?

* * *

Камеру в детской Себастьян установил, когда вечером Памела с Элен отправились в магазин – пешие прогулки до соседнего квартала успели стать традицией, которой Себастьян воспользовался, не желая спорить с женой и, главное, опасаясь, что он этот спор проиграет. Он прикрепил маленький шарик с темным глазом к висевшей под потолком консоли телевизора, Элен любила смотреть перед сном анимационные фильмы и хорошо засыпала под глупые, но веселые похождения пузатых разноцветных персонажей, похожих на воздушные шары. Запись шла на компьютерный диск, телеметрия передавалась по радио – в инструкции было написано, что радиус действия устройства не превышает ста футов, действительно детская, по сути, игрушка.

Памела с девочкой вернулись, когда Себастьян просматривал на экране компьютера первые отснятые кадры. Он поспешно закрыл изображение и крикнул:

– Вам помочь?

– Обойдемся, – отозвалась Памела, и в голосе жены Себастьян расслышал (возможно, ошибочно) оттенок неприязни.

– Пам, – сказал он, когда Элен уложили спать, и в детской погасили свет, – пожалуйста, мы не должны с тобой ссориться, особенно сейчас.

– Мы и не ссоримся, – сказала Памела, повернувшись к мужу спиной, – а сердиться я могу только на себя. Не надо было соглашаться… Я же знаю, достаточно мужчине увидеть свою старую пассию…

– Пам, – с горечью проговорил Себастьян, – если на тебя это так действует… Но Элен нужно кому-то показать, верно? С кем-то проконсультироваться.

Плечи Памелы едва заметно вздрагивали, и у Себастьяна хватило ума обнять жену, повернуть ее к себе лицом и поцеловать в покрасневшие глаза. Может, если бы он сказал еще хоть слово, события развивались бы иначе, но все закончилось ласками, прощением (надолго ли?) и, наконец, глубоким сном до утра. Часа в три Себастьян, правда, проснулся от резкого звука – возможно, это был звук из его сна; во всяком случае, полежав в полной тишине, нарушаемой только слабым, на пределе слышимости, тиканием часов в гостиной, Себастьян заснул опять, положив руку на плечо жены. Памела что-то пробормотала во сне, но руку не сбросила, а утром Себастьян проснулся с ощущением, будто ночью произошло нечто, что он видел, чувствовал и… совершенно забыл.

У Памелы было хорошее настроение, она вызвалась отвезти Элен в детский сад, а Себастьян так и не решился рассказать жене о работавшей всю ночь телекамере. Проследив в окно, как зеленый «форд» жены выезжает со стоянки и скрывается за поворотом Уоррен стрит, он поспешил в кабинет и запустил ночную запись на быстрый просмотр.

Больше всего Себастьян хотел, чтобы ничего не происходило. Изображение было неподвижно, почти полтора часа Элен лежала под одеялом, свернувшись калачиком, потом повернулась на бок, одеяло сползло, прошло еще полчаса, Себастьян подумал, что надо ускорить перемотку, зачем терять время, видно же, что девочка мирно спит…

В первое мгновение он не понял, что произошло. Только что Элен спала, повернувшись на правый бок и свесив с кровати руку почти до пола. Если бы она проснулась и встала, камера, конечно, это зафиксировала бы.

Только что Элен спала, а в следующую секунду на экране остались только слабые очертания кровати и сбившаяся в комок простыня.

По кадрам. Вот Элен – спит, рука свесилась, деталей не различить, в комнате темно, свет только из окна, камера очень чувствительная, но все-таки недостаточно, чтобы увидеть выражение лица девочки – белесое пятно, которого нет на следующем кадре, через семнадцать сотых долей секунды.

Господи, что же это? Где девочка? Еще кадр. Еще. Неподвижное изображение: скомканная простыня, постель…

Себастьян перещелкивал кадры автоматически, разум в этом не участвовал, разум его был поражен вирусом паники, Господи, Элен пропала, ее нет, что теперь делать, куда обращаться, не скажешь же в полиции, что девочка исчезла, когда спала в своей кровати… Себастьян не думал о том, что четверть часа назад Памела повезла дочь в детский сад, и, значит, никуда она не исчезла и исчезнуть не могла… Что делать? Что делать?

Он пропустил десятиминутный отрывок и почувствовал, что напряжение сползает с него, как незастегнутые брюки. В чем дело, собственно? Вот она, Элен, лежит в своей ночной рубашечке, простыня сбита, рука свешивается почти до пола… Ничего не случилось, ровно ничего.

А как же?..

Себастьян отмотал изображение на десять минут назад – пустая кровать, все-таки пустая! – и перевел программу на покадровый просмотр с интервалом в десять секунд.

Элен возникла в кадре через три минуты и двадцать секунд после исчезновения. Оказалась там же и в той же позе, будто почти четырехминутный интервал не имел к ней никакого отношения, будто почти четыре минуты были вклеены в пленку искусным оператором… Какую пленку? Не было никакой пленки, и никто не мог «вклеить» изображение в цифровой файл.

«Надо было, – подумал Себастьян, – посмотреть, не появился ли на теле Элен еще один синяк. Почему я не посмотрел? Если миссис Бакли обнаружит»…

Он позвонил жене днем – справиться, все ли в порядке. В первые годы после женитьбы они часто перезванивались, сообщая друг другу обо всем, что происходило. Потом – как ни странно, с появлением в их жизни Элен – дневные звонки становились все реже, а в последнее время прекратились, если не случалось чего-то, требовавшего быстрого совместного решения.

– Все в порядке, – сообщила Памела и сразу спросила: – Что случилось, Басс? Почему ты…

– Ничего, – быстро ответил Себастьян. – Просто хотел услышать твой голос. Ты сама заедешь за Элен?

– Конечно, мы же с тобой договорились, – в голосе жены звучала тревога, но новых вопросов она задавать не стала, а Себастьян решил ничего по телефону не рассказывать, лучше вечером, когда Элен уснет, а телекамера в ее спальне включится опять и…

И что?

Не дай Бог, если…

Если – что?

Вечером Элен вела себя, как обычно, баловалась, рассказывала, как Катрин (Катлин, – произносила девочка) смотрела с ними анимацию про Покемонов («Зачем она показывает детям эту гадость?» – возмутилась Памела). Потом жена искупала Элен, отнесла девочку в спальню, и дочь быстро уснула, она всегда засыпала, едва голова ее касалась подушки.

– Ну, – сказала Памела, выйдя к мужу, – теперь скажи, что тебя весь день угнетает, и почему ты ничего мне не сказал, когда звонил на работу.

– Пам, я не…

– Пожалуйста, Басс, – поморщилась Памела, – я немного тебя все-таки знаю… Ты хочешь сказать и не решаешься. Это связано с твоей… с доктором Беннетт?

– Вовсе нет! – возмутился Себастьян. – Это Элен. Я боюсь за нее, Пам. И за нас с тобой. Если об этом прознают в органах опеки…

– О чем? О кровоподтеках? Их больше нет – вторую неделю ни одного. И сегодня не было, я очень внимательно смотрела. Если ты об этом…

– Пойдем, – вздохнул Себастьян и, взяв жену за руку, повел в кабинет.

Полчаса спустя, просмотрев запись по секундам, супруги сидели рядом на диване, держали друг друга за руки и совершенно не представляли, что теперь делать.

– Элен будет спать со мной, – решила Памела. – Всегда. В нашей кровати. А ты ложись в гостиной на диване.

– В нашей спальне нет…

– Мне не нужна в спальне камера, – резко сказала Памела. – Я сплю достаточно чутко, чтобы почувствовать, лежит ли Элен рядом. Знаешь, Басс, всякий раз, когда ты поднимаешься ночью, чтобы выпить воды или сходить в туалет, я это знаю, не открывая глаз и, может, даже не просыпаясь.

Себастьян предпочел бы более надежное документальное свидетельство, запись, которую можно показать… кому?.. неважно, кому-нибудь… но спорить с женой у него не было ни сил, ни желания, и он устроился в гостиной перед телевизором, воспользовался случаем и досмотрел до конца матч «Филадельфии» с «Буффало», подключив наушники, чтобы вопли болельщиков и комментаторов не доносились до спальни. Наверно, поэтому крик Памелы показался ему не таким драматичным – в наушниках это был и не крик вовсе, а просто громкий звук, совпавший, к тому же, с моментом, когда «Буффало» засадило в ворота соперников пятый гол и стадион взорвался неистовыми воплями.

Себастьян стянул наушники, прислушался, но услышал только тиканье часов на стене. «Померещилось», – подумал он, и в это время крик раздался опять, не крик, а вой смертельно напуганного животного, оборвавшийся на самой высокой ноте. Впоследствии Себастьян не мог вспомнить, как оказался в спальне – это должно было занять какое-то время, но кадры воспоминаний совместились: только что он сидел перед телевизором, сжимая в руке наушники, а в следующее мгновение был в спальне и пытался сдержать Памелу, вскочившую с постели и пытавшуюся промчаться мимо него к двери. Жена вырывалась из его рук, исцарапала Себастьяну лицо и плечи, кричать она уже не могла, только всхлипывала тихо и часто, а Элен ничего этого не видела, она спала, прикрытая общим одеялом, лежа на правом боку, как ее учили, и улыбаясь чему-то во сне.

– Я не могу здесь, – проговорила Памела, немного успокоившись. Себастьян хотел принести ей воды из холодильника, но она не пожелала оставаться одна, ни в спальне, ни где бы то ни было, и пошла с мужем, крепко вцепившись в его запястье. Половину стакана Памела пролила себе на ночную рубашку, руки ее не дрожали, но каждое движение давалось с трудом.

– Что случилось, родная? – спросил Себастьян, когда понял, что жена способна уже не только плакать и смотреть на него безумными от страха глазами.

– Я не могу здесь больше, – повторила Памела. – Я никогда не лягу в эту постель. Я никогда не…

– Расскажи, – попросил Себастьян, жалея о том, что оставил телекамеру в детской.

– Я уснула почти сразу после… после Элен… Что-то мне снилось, не помню. Вдруг почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Тяжелый взгляд, как камень. Я проснулась… знаешь, как просыпаешься вдруг, если приснился кошмар. Только мне сначала показалось, что все наоборот – я бодрствовала, а сейчас заснула и увидела кошмарный сон… Будто я в постели с марсианином, у него огромный зеленый разинутый рот… лицо, как тыква… а больше я не… и взгляд… у взглядов не бывает запаха или вкуса… а у этого был – затхлый запах, как на болоте, и на вкус он… будто надкусил гнилой лимон… Я закричала и думала, что сейчас проснусь… А он смотрел и протягивал ко мне что-то… не руки… не лапы… я не знаю, что это было… Я кричала и не просыпалась, а потом вдруг поняла, что и не сплю вовсе, и что это Элен… Клянусь тебе, Басс, это была наша девочка, я не могла дышать, а она… вдруг… это… не знаю, Басс, будто склеили пленку… Смотрю: она лежит, как ни в чем не бывало, спит и сопит во сне, я забыла почистить ей нос вечером, и ей трудно было дышать… Может, она телепат, Басс? Может, ей снились кошмары, и этот сон передавался мне…

– Сейчас я это узнаю, – пробормотал Себастьян и направился в спальню. Памела держала его за руку, но он высвободился и вошел, оставив жену в гостиной.

Элен спала, сбросив одеяло и свернувшись калачиком. Себастьян подошел ближе и увидел то, что и ожидал: ночная рубашка девочки была разорвана от горла до подола, будто кто-то огромный пытался надеть ее на себя.

Себастьян опустился на край кровати, потому что ноги его не держали.

* * *

– Тебе больше не с кем посоветоваться, кроме как с твоей любимой Фионой? – с тихим напряжением в голосе сказала Памела, собирая утром Элен, чтобы отвезти в детский сад.

– Пам, пожалуйста…

– Я вижу, как вы друг на друга смотрите. И я помню, как ты являлся домой после полуночи и заявлял, что проводил время с друзьями в баре.

– Послушай, – пробормотал Себастьян, – у меня действительно нет другой возможности… Мы же не хотим огласки, верно?

– Нет! – отрезала Памела. – И потому я думаю: может, не нужно отвозить девочку в детский сад? Вдруг она… ее… В общем, мало ли что можно случиться…

– Я думал об этом, – медленно произнес Себастьян. – Если сейчас забрать Элен из детского сада, это вызовет у миссис Бакли нездоровый интерес. Верный повод для органов опеки поинтересоваться: что произошло в семье? Придут, станут расспрашивать…

– Да, – вынуждена была согласиться Памела. – Ты прав. Но к доктору Беннетт я поеду с тобой. Отвезу Элен, вернусь и поедем. Предупреди на работе, что задержишься.

* * *

– Послушайте, ребята, – сказала Фиона, сцепляя и расцепляя пальцы. – Это уже не по моей части – то, что вы рассказываете. Вы уверены, что…

– Что Пам не померещилось? – перебил Себастьян, а Памела бросила в сторону доктора Беннетт уничтожающий взгляд, способный поставить на место любого, даже Президента Соединенных Штатов, если ему придет в голову усомниться в правдивости ее слов. – У тебя есть где посмотреть запись?

– Конечно. Басс, ты записал на диск или нужно искать видеомагнитофон?

– На диск.

– Тогда без проблем. Давай.

– Это не тот случай, о котором рассказала Пам, – предупредил Себастьян. – Это позавчерашний, когда Элен спала у себя…

– Да, я помню, – отозвалась доктор Беннет, думая о чем-то своем.

– Можно, я не буду смотреть? – спросила Памела и пересела на низкую кушетку для больных, откуда не виден был экран компьютера.

– Господи… – пробормотала Фиона несколько минут спустя. – Я слышала о таких случаях, но всегда думала, что это чепуха, обман.

– Слышала? – быстро переспросил Себастьян. – Когда? От кого?

– Басс, ты что, газет не читаешь? В таблоидах типа «Сан» об этом пишут чуть ли не каждый месяц! Правда, пишут они еще и о телепатах, полтергейсте, хилерах, летающих тарелках, всякий бред, какой может прийти в голову, я думала, что и люди-оборотни тоже…

– Элен – оборотень? – вскочила с места Памела. Только сейчас, когда слово было сказано, ей пришла в голову эта мысль и поразила настолько, что Памела сделала то, чего никто от нее не ожидал: подошла к мужу, стоявшему за спиной сидевшей в кресле перед компьютером Фионы, и влепила ему звонкую пощечину, от которой голова Себастьяна дернулась, как у куклы. Себастьян попытался схватить жену за руки, но Памела вывернулась и пошла к двери, выкрикивая слова, в которых только Басс и мог уловить смысл:

– Ты! Поехать в Россию! Псих! Дура!

Дверь за Памелой захлопнулась с гулким стуком.

Себастьян бросился было следом за женой, но Фиона, не вставая, перехватила его руку и сказала жестко:

– Сядь.

Себастьян упал на стоявший рядом с кушеткой стул и сказал голосом, в котором звучала безнадежность:

– Ну откуда я мог знать, что…

– О чем она говорила, Басс? – спросила Фиона.

– Надо ее остановить! Она может поехать за Элен и…

– Успокойся, – сказала Фиона. – Никуда она не поедет. Посидит в кафетерии на первом этаже и выпьет кофе или что-нибудь покрепче, чтобы успокоить нервы. Подождет, когда ты спустишься, чтобы продолжить скандал, смысла которого я не понимаю.

– Ты думаешь…

– О чем она говорила?

– Это я предложил взять на воспитание девочку из России, – объяснил Себастьян. – У нас не было детей…

– Я знаю, пропусти, – быстро сказала Фиона.

– …Я смотрел по телевизору передачу о том, как трудно живется маленьким детям в детских домах России. По-моему, такие передачи делают специально на деньги посреднических бюро. То есть, это я сейчас так думаю. А тогда… Мне стало их жаль, такие были прекрасные лица… И такие несчастные… Я сказал Памеле: посмотри, вот где мы можем взять себе девочку, чтобы она была только нашей, это будет стоить денег, но у нас есть сбережения, мы можем себе позволить… И агентство тоже выбрал я сам. И город, куда мы потом поехали… Ужасное название: Римско-Корсаковск. Это я потом узнал, что был такой русский композитор.

– Понятно, – прервала Себастьяна Фиона, – и теперь жена обвиняет тебя в том, что именно из-за тебя… Глупо. Это истерика, Басс, твоя жена должна прийти в себя. Пусть посидит в кафе, а мы поговорим…

– Почему ты так уверена, что Пам…

– Можешь мне поверить, – отмахнулась Фиона. – Итак, что ты намерен предпринять сейчас?

– А что можешь сказать ты – как врач?

– Ничего, – покачала головой Фиона. – Уверяю тебя, Басс, Элен – самая обычная девочка. Есть у нее, конечно, отклонения от нормы, но сейчас невозможно найти ребенка, у которого не было бы тех или иных отклонений. То, что ты показал, и то, что рассказала твоя жена, к медицине не имеет отношения.

– А к чему? Ты тоже хочешь сказать, что она…

– Глупости! – отрезала Фиона. – Оборотень? В газетах об этом много пишут. Кинг обожает такие ситуации. В беллетристике масса подобных сюжетов. Но поверь мне, Басс, в медицинской литературе – верить я могу только ей, а не беллетристике или таблоидам, – не описаны случаи, подобные тому, что происходит с Элен.

– Что же это тогда? – потерянно спросил Себастьян.

– Мы оба с тобой в мистику не верим, не так ли?

– Не знаю… – пробормотал Себастьян. – Я готов поверить во что угодно.

– Значит, – заключила Фиона, – это природный феномен. Физическое явление.

– Физическое? – удивился Себастьян. – Скорее биологическое, разве нет?

– Нет, – отрезала Фиона. – Биологии неизвестны исчезновения людей. Если не говорить о мифах и сказках.

– А физике известны? – Себастьян решил, что Фиона не хочет брать на себя ответственность, ничего она не может понять в случившемся и посоветовать ничего не может, и терять лицо не хочется, что еще ей остается сказать?

– Не знаю, – сказала Фиона. – В физике я не специалист. Но у меня есть знакомый…

– Нет, – сказал Себастьян. – Ни за что.

– Послушай, Басс, надо что-то делать! Что-то понять! Разве ты этого не хочешь?

– Нет, – повторил Себастьян, – только не это.

– Басс, – Фиона наклонилась через стол, погладила Себастьяна по руке, говорила с ним, как с несмышленым ребенком, не понимающим, что взрослые хотят ему только добра, – Басс, мы зашли в тупик. Твоя жена не выдержит еще одной такой ночи, ты сам знаешь. Я уверена – Дин будет держать язык за зубами…

– Значит, его зовут Дин? – с горечью произнес Себастьян.

– Черт возьми, Басс, – не выдержала Фиона, – ты сам бросил меня, сказал, что должен выбрать, и выбрал, это было твое решение, а я должна была все эти годы смотреть на твои портреты и страдать от одиночества?

– Ни о чем таком…

– Давай будем взрослыми людьми. Твоя Памела до сих пор видеть меня не может. Кому от этого легче? Уж точно – не Элен.

– Дин, – повторил Себастьян. – Хорошо. Он физик? Как удачно!

– Очень удачно, – сухо сказала Фиона. – Вообще-то Дин Форестер делает докторат в Колумбийском университете, тема у него… погоди-ка, я ведь выучила наизусть, каждое слово что-то на самом деле означает, только не для меня… Вот. «Вариативное развитие волновых функций в задаче Эверетта для многомерных физических пространств».

– Из чего следует, что твой… друг… действительно физик, – мрачно резюмировал Себастьян.

– Вообще-то он скорее математик, – сообщила Фиона. – Во всяком случае, по диплому. А докторат решил делать… Неважно.

– Давно ты с ним…

– Пожалуйста, Басс!

– Но мне действительно интересно! Ты сказала – он работает в Колумбийском университете, это, как-никак, другой город…

– Мы познакомились, когда Дин приезжал в Хадсон в прошлом году – читал для студентов в колледже лекцию о современной физике. Я там оказалась случайно: у одной из студенток обнаружили… Впрочем, это не имеет значения. Так получилось, что мы с Дином познакомились…

– И он не уехал в свой Нью-Йорк…

– Басс, прекрати говорить со мной таким тоном!

– Извини… Так этот Форестер, по-твоему, сможет что-то понять?

– По крайней мере, – сказала Фиона, – дальше него это не пойдет. А умная голова не может оказаться лишней.

– Хорошо, – согласился Себастьян. – Когда приезжает твой дружок?

– Если я ему сейчас позвоню, Дин будет к вечеру. Ты можешь приехать ко мне… ну, скажем, в шесть часов?

– К тебе? Если Пам узнает…

– Приезжайте вместе. И с девочкой.

– Пам ни за что не согласится.

– Послушай, Басс, что для нее – и для тебя! – сейчас самое важное? Ревновать по-глупому или…

– Хорошо, – поспешно сказал Себастьян, поднимаясь. – Я постараюсь это устроить. Дин Форестер… Наверно, сорокалетний лысый кабинетный червь, а?

– Прекрати, Басс, – устало сказала Фиона.

* * *

Как Себастьян и предвидел, Памела наотрез отказалась переступать порог дома «этой женщины». В кафетерии он жену не застал – по-видимому, придя в себя после разговора с доктором Беннетт, Памела поехала на работу, и Себастьян сначала позвонил ей на мобильный («Абонент временно недоступен…»), а потом по номеру, который следовало набирать лишь в крайних случаях, потому что начальник очень не любил, когда его сотрудники в рабочее время занимали линию личными разговорами.

– Нет, – сказала Памела, молча выслушав мужа. – Никогда.

– Если ты не хочешь идти домой к доктору Беннетт…

– Басс, я не хочу, чтобы в это вмешивался кто бы то ни было. Я была против доктора Беннет – и не только потому, что это твоя бывшая любовница. А теперь ты хочешь вмешать еще какого-то… Завтра о нас будет говорить весь Хадсон, послезавтра – весь штат, через неделю о нас с тобой появится статья в «Сан».

– Ты не права, – продолжал настаивать Себастьян, зная, впрочем, что не сможет убедить жену по телефону, когда она говорит, прикрывая трубку ладонью, чтобы никто, не дай Бог, не услышал ни одного слова.

– Я перезвоню тебе на мобильный, – сказал Себастьян. – Кстати, почему ты его выключила?

– Потому что не хотела слышать твой голос, вот почему!

– Ты его уже услышала. Включи телефон, я тебе перезвоню. А еще лучше: давай встретимся в обед, как это бывало, в кафе Марка Антония.

В кафе «Вермонт» на углу Первой улицы и Вишневой аллеи Себастьян и Памела встречались лет восемь назад, когда между ними ничего еще не было, кроме робкого чувства, которому каждый из них тогда пытался найти иное объяснение. Содержал кафе Дик Вермонт, как две капли воды похожий (особенно если смотреть в профиль) на гипсовую копию статуи римского консула Марка Антония, стоявшую в городском художественном музее.

– Хорошо, – согласилась Памела.

* * *

– Ты плохо выглядишь, – сказал Себастьян. – У тебя круги под глазами, но главное – у тебя нехороший взгляд. Посмотри мне в глаза. Ты боишься.

– Ты позвал меня сюда, чтобы сказать об этом? – спросила Памела. – Мы не можем поговорить вечером дома? Если вообще есть о чем разговаривать.

Они сидели за столиком у окна, за которым на небольшой лужайке бегали и, должно быть, во все горло кричали дети, игравшие то ли в догонялки, то ли в новую игру, о правилах которой Себастьян не имел представления. Это были чужие дети, но Себастьяну казалось, что в каждом из них он видит какую-то из черт их любимой Элен: у одной девочки была такая же курточка, у другой – такие же светлые волосы, у того мальчика – знакомые движения рук, а у другого – удивительно похожий наклон головы. Себастьян с трудом перевел взгляд на Памелу.

– Доктор Беннет считает, – сказал он, – что мы должны проконсультироваться у Дина Форестера.

– Это еще кто? – хмуро спросила Памела.

– Физик, – пояснил Себастьян, сам, впрочем, не убежденный в том, что им нужен именно физик, а не психиатр или, на худой случай, психолог. – Он работает в Колумбийском университете. Не смотри так на меня, Пам, ты сама понимаешь, что внезапное исчезновение Элен и, тем более, появление этого… существа…

– При чем здесь физика? – непонимающим голосом спросила Памела.

Себастьян начал, разгибая пальцы, перечислять причины, по которым именно физик может хотя бы попытаться объяснить происходящее с Элен. Фиона привела, как он помнил, девять доводов, сейчас он насчитал семь, но на Памелу ни один из аргументов не произвел впечатления. Выслушав мужа, она сказала, отодвинув тарелку с недоеденным салатом: