Кошка с Собакой 2

В книге полностью сохранен авторский стиль

1

Исторически так сложилось, что иногда я немножко выпивал. Осознавая всю пагубность и бесконечно стыдясь за свою слабость, я, как всякий закоренелый алконавт, всё же не переставал искать оправданий. Например, я совершенно уверен, что человек непьющий не сможет так понять другого человека, как это сделает рядовой хроник. Правда это понимание не материально, а напоминает ободряющее похлопывание по плечу, но, когда до того, кому ты выражаешь сочувствие, не дотрагиваешься. Этакий буддистский хлопок одной ладонью. К сожалению, чудеса под «этим делом», в виде разбитой рожи или внезапных приключений на жопу, тоже случаются, но мы ведь все не настоящие волшебники, а только учимся? А сколько умных мыслей приходит в голову, пока ты сидишь и смотришь, как уменьшается уровень жидкости в бутылке? Космос! Открываются такие дали, и в такие глубины заглядывает твой слегка замутнённый рассудок, что Фрейд бы пошёл и убился со всего размаху о троллейбус на Невском проспекте от бессильной зависти учёного червя, потратившего жизнь на пустые университетские побасенки, оторванные от пуповины действительности. А накати старина Фрейд пару стаканов, глядишь и перестал бы видеть во всём хуй с пиздой. Человеком бы стал нормальным…

В Питере все времена года хороши по-своему. Есть конечно же предпочтения. Для меня, например, лето – безоговорочный лидер в этом негласном соревновании. Марине зима нравится. Вован выбирает осень, он – человек пушкинского замеса, любит женщин и дуэли. Да что я вам рассказываю, вы же сами с усами: сколько людей, столько и мнений. Но есть такие сезонные национальные забавы, которые для меня хуже зубной боли. Я говорю о лыжах. Ненависть к этому спорту во мне живёт с детства. Со школьной скамьи, когда нас, малолетних безропотных учеников, выгоняли на эти безумные лыжные уроки физкультуры. У меня всегда отмерзали ноги, и я проклинал того идиота, который внёс эту пытку в школьную программу. Апофеозом были массовые забеги, проводившиеся раз в год для всех школ. Происходило это на Ржевке. Я ехал туда в холодном трамвае и замерзал до состояния говяжьей туши в рефрижераторе ещё до начала официальной экзекуции. Мама собирала мне мешочек с термосом и бутербродами. В термосе был чай, и я всегда просил, чтобы он был не сладкий. Я не говорил маме, что этим чаем я отогреваю свои ноги, просто выливая его на побелевшие пальцы и ступни. Потом, когда всё заканчивалось, измученный, я садился в ненавистный трамвай, чтобы ехать домой. Группа «Земляне» пела в то время песню про «счастье – путь домой». Нихуя это не счастье, а земляне эти с другой планеты…

С тех пор зимний спорт для меня всегда ассоциировался с пыткой участвующих и слабоумием организаторов.

– День добрый! – так радостно здороваться по понедельникам может только не отягощённый жизненными проблемами человек.

Я хмуро посмотрел на соседа-спортсмена. Надо было что-то ответить.

– Привет.

– У меня предложение есть, – спортсмен хитро улыбнулся, если конечно можно было так назвать этот его спазм мышц лица.

– Да? – я традиционно внутренне напрягся от этого предложения.

– Как насчёт семейного выезда на лыжах? Погода сейчас оптимальная, ветра нет, солнце…

– Я с детства большой противник обморожений. – вы-то теперь в курсе моего ответа.

К несчастью, на площадку вышла Марина.

– Что? Лыжи? Я – за!

Жена-предательница, что может быть страшнее в этой жизни? Только дети – Павлики Морозовы.

– Марина, ты же знаешь, что я не особо горю желанием отморозить пальчик.

Спортсмен понимающе хмыкнул.

– Наденьте термобельё. В нём точно не отморозите ничего.

– Это я Пушкина цитировал, – пояснил я. – Там про другой пальчик было. Обычный.

– А… Пушкина зимой застрелили как раз… – вспомнил спортсмен ни к селу, ни к городу.

Я покорно выдержал этот внезапный всплеск эрудиции.

– Может, всё-таки, отложим до лета? – попробовал я пойти ва-банк.

Спортсмен аж подпрыгнул:

– Отличная идея! Летом – велопробег! – и глаза у него блеснули как у питона Каа.

– Велопробег, это замечательно, но только я на рикше поеду. Можно же рикш в список участников вносить?

Марина потянула меня за руку:

– Поехали! Ну чего нам сидеть в четырёх стенах? Возьмём животных, им природа жизненно необходима.

Так, слова, сказанные про ходячие пылесборники, обычно открывают двери прямиком в ад. Так и произошло… послышалось торопливое шуршание, и вот уже две мохнатые морды смотрят на меня. В отличие от соседа, у них они действительно хитрющие. Этакие заговорщики перед декабрьским стоянием на Сенатской. Там, правда, ещё заяц был, который Пушкина спас. Я безнадёжно осмотрел лестничную площадку. Никакого спасительного зайца, разумеется, не было. Пропал я, как генерал Милорадович…

– Так что, едем? – Марина продолжала трясти меня за руку, словно школьница.

– Хорошо, – сдался я. – Едем, только надо экипироваться. Нужны лыжи, палки, ботинки, трусы с начёсом. У нас же нет ничего!

– Вот вам визитка, – спортсмен оживился, как пожарный шланг, когда в него дают десять атмосфер. – Скажите хозяину, что от меня, он вам скидку сделает пятьдесят процентов.

– Спасибо! – я спрятал карточку в карман. – Ну что, все по домам, а я на заработки инвентаря и амуниции.

В силу своего неубиваемого убеждения, что всё плохое рано или поздно должно заканчиваться, я был уверен, что утренний разговор с соседом так и канет в историю. Но вечером, когда я накормленный и довольный изучал расположение букв в газете и как гениальный Нэш, искал в этом какой-то свой скрытый смысл, раздался звонок в дверь. Сколько уже всякой херни в этом доме начиналось с такого вот вполне безобидного звонка? Я, чертыхаясь, пошёл открывать.

– Кто там? – крикнула Марина из кухни.

– Откуда я знаю? Я ещё не открыл!

– Спортсмен, – успела шепнуть собака, пока я отпирал замки.

И правда, он собственной персоной высился в дверном проёме как утёс.

– Добрый вечер, – сразу намекнул я.

Он радостно кивнул и начал про свои лыжи:

– Я сегодня договорился, позвонил знакомому товарищу, так что нас ждут вечером в пятницу.

Я выдержал паузу подлёта миномётного снаряда. Даже присвистнул слегка. Тут подошла Марина.

– Едем? Ура!

– Марина, мы ещё не обсудили это в нашем тесном семейном кругу.

– А что тут обсуждать! – горячо влез сосед.

– Да? – Марина встала руки в боки и подозрительно сдвинула брови. – Давай сейчас и обсудим.

– Хорошо, – сдался я, мысленно открутив им обоим их инициативные головы.

– Тогда завтра срочно нужно ехать за формой! – ну почему наш сосед такой большой и сильный и послать его нахер из-за этого не особо хочется?

Я кивнул:

– Завтра займусь…

Когда дверь закрылась, я повёл Марину на кухню, где попытался ещё раз объяснить ей всю глупость планируемой затеи.

– А мне кажется, это то, что всем нам нужно. Верно? – Марина обратилась за поддержкой к тем, кто всегда наносит предательский удар в спину.

– Я только «за», – размахнулась собака.

– А я тем более, – вонзила поглубже кошка.

– Тогда едем! – провернула Марина.

Я глубоко вздохнул и открыл газету.

– Моё мнение здесь никого не интересует…

– Почему… интересует, но только чтобы с ним не соглашаться.

– А я разве не это имел в виду?

– Ты хотел в последней попытке вызвать приступ жалости.

Кошка невинно улыбнулась, и от этого мне захотелось закатить ей шалабан «пиявка».

Собака, правильно оценив ситуацию, ретировалась в комнату. Марина как ни в чём ни бывало что-то перебирала в ящике для ложек.

– Смирился? – между делом спросила она, когда в руке оказался внушительный половник.

– Без холодного оружия теперь не разговариваешь?

– Считай, что это часть моей униформы.

– Что же будет, когда у тебя в руках будут два копья, – я изобразил лыжные палки.

– О! Думаю, тогда тебе придётся взвешивать каждую свою шутку.

– Может, я просто буду сидеть с бокалом хорошего виски у камина, пока вы со спортивной соседской семьёй будете кубарем лететь в пропасть?

Марина выразительно хлопнула поварёшкой по ладошке.

– Обои полетим…

Я кивнул, признавая этот раунд за ней.

Утром, чуть свет, после выстрела Петропавловской пушки, я вышел навстречу морозному утру. Сосед уже ждал меня, приседая рядом со своим джипом. Он, наверное, даже в туалете тужится с утяжелениями… Мы поздоровались, и я было направился к своей машине, но спортсмен остановил меня странным мелодичным рыком, в котором можно было распознать вежливое предложение ехать с ним. В конце концов, чёрт с этим со всем, хоть на бензин не угорю. Я мысленно плюнул и согласился.

До магазина я страдал под рассказы о пользе спорта и никудышности молодых поколений, идущих на смену нам, старикам. Приятно было, что я тоже вроде как получался этим самым несгибаемым и железным стариком, на которых всё сейчас держится. Хотя сам я такого титула всерьёз не воспринимал. Мне по наследству достались традиционные питерские плохие зубы, слабые лёгкие и привычка всё доедать за столом, особенно хлеб.

– Будем ориентироваться на средний уровень? – перешёл сосед непосредственно к нашему вопросу. Но я решил отчаянно тупить, чтобы хоть немного выиграть время:

– Средний уровень чего?

– Катания.

– Если обо мне говорить, то уровень даже начинающий… Марина, она, конечно, более продвинута, а собаку с кошкой я чего-то не спрашивал…

Сосед дёрнулся, но поборол воспоминания о своих, как он считал, галлюцинациях.

– Тогда даже лучше… Для начинающих всегда выбор больше. Это профессионалы испытывают затруднения в моделях лыж, в цвете, в форме…

– Ага… – я кивнул.

Знаю я таких «специалистов»… Эксклюзивные понты, которые заканчиваются на стандартной больничной койке.

– Форма – важная вещь. Многие недооценивают, а у меня как-то на соревнованиях, был случай, лопнуло трико…

– Где?

Спортсмен устремил задумчивый взгляд в небеса. Потом произнёс:

– Там.

– А-а-а… – я кивнул в знак сочувствия. – И как?

– Выиграл за три секунды. Такие вещи мобилизуют.

– А в контексте формы? – я напомнил, что эта история рассказывалась не для того, чтобы в очередной раз пропиарить соседа чудо-богатыря.

– А, про это… – сосед напрягся. – Форма была некачественная.

– Так может это и хорошо? Вон она как вас прокачала, почище допинга!

Сосед задумался, и я, признаться, испугался, поскольку, судя по тому, как шевелились складки на его лице, было видно, что решаемая задача в конкретно этой голове решения не имеет.

– Знаете, не могу даже сказать ничего… Никогда в таком контексте не думал про это.

– Подумайте как-нибудь вечером… При просмотре спортивной передачи…

– О! Приехали!

Сосед неожиданно умело запарковался с ходу. Я, например, так лихо не умею. Мы вышли, и я тактично остановился, ожидая, пока спортсмен проверит, не забыл ли он чего в авто. Наконец, после многочисленных похлопываний по карманам и заглядывания в салон, мы пошли к дверям. Я и не подозревал, что тут есть магазин спортивной экипировки. Обычное подвальное помещение с лестницей вниз. Неброская реклама, почему-то коньков…

– Это для настоящих спортсменов магазин. Мой друг сам всё возит, по последним каталогам. Всё оттуда.

Сосед соорудил гримасу боли, изображавшую, по его мнению, «зарубеж».

– Понятно… – покорно согласился я.

Дальше действие напоминало плохо срежиссированный фильм с никудышным актёром. Никудышный актёр, разумеется, я. Сосед же наоборот, как только оказался в мире спортинвентаря, как звуковой барьер ебанутости прошёл. Не узнать человека стало. Глаза горят, постоянно что-то трясёт у меня перед глазами… и говорит… говорит…

«Когда ж ты умолкнешь-то?» – думаю. Реально устаёшь от всей этой восхищённой дрочки на лыжи-хуижи… Я поначалу пытался заинтересованно поддакивать, но понял, что ему это не нужно. Он молотил как боксёр грушу. Мне даже жалко стало его противников по татами. Если он боролся так же увлечённо, как и про лыжи заливал, шансы у них были мизерные.

И вот так он значит мне что-то поёт, а я хожу за ним, киваю… Потом только понял, что мы уже давно не «в лыжном», и трясёт он уже передо мной боксёрскими перчатками… Так… Это опасный поворот. Хорошо хоть не трико борцовским… Если так дело пойдёт, то следующий этап – на ринге окажусь.

– Вернёмся к лыжам, может?

Он замер от такого разворота. Мне показалось, что даже обиделся. Я посмотрел на него с сочувствием: нельзя таким сдвинутым, конечно, быть…

– Да. Что-то меня по старой памяти, видать, занесло…

«Ну, слава Богу!».

Хотя так остановиться в разгар полёта мысли, было для него подвигом. Однозначно. Как для моряка на берегу не выпить. Но для того он и закалял свой дух на тренировках, чтобы побеждать не только малохольных соперников, но и себя. Себя-то заломать сложнее всего. Кто для человека главный враг? Правильно – он сам. Все философы только об этом и трындят, как они себя побеждали-побеждали, да так и не выпобедили.

– Умеете лыжи выбирать?

– Это когда надо руку вытягивать?

Сосед просиял:

– А говорите, что не знаете ничего про лыжи…

Я горделиво дёрнул плечами как от удара током. Помню, в детстве, баловались такой деталькой из разобранных электрических приборов. Называлась «конденсатор». Сунешь в розетку два провода, а потом кому-нибудь через школьную форму их приложишь и удовольствие обеспечено. Детство золотое, где ты? Куда убежали твои лихие кони? Остались только сожаления выбранного пути, горечь растраченных лет и порченая печень. Нихуя иными словами, не осталось…

– Так, я тут собрал… – Это сосед, пока я витал в своих воздушных замках просранных надежд, собрал горнолыжную вязанку потенциальных дров.

– Ого! – похвалил я, поскольку всё равно ничего не понимал в предмете. Лыжи и лыжи… Какая разница, к лешему, кто их произвёл?

Я опять вспомнил историю из детства. Была у нас в классе одна спортсменка. Бегала на лыжах «за школу», «за район», потом «за город»… Короче, профессионально уже стала заморачиваться… И вот как-то на очередном школьном занятии она появилась с модными пластиковыми лыжами. За успехи на стезе, точнее лыжне, родаки раскошелились на невозможное… Лыжи произвели фурор. Все дотрагивались до них, как неандертальцы до пылающей головешки и замирали в восхищении, как туркмены в мавзолее перед Ильичом.

– Пластиковые… – восхищённо говорил дотронувшийся ещё не дотронувшемуся. И так по кругу…

Закончился этот день вполне предсказуемо: известный классный хулиган с гиканьем и улюлюканьем съехал на своих простых деревяшках, которым цена – шапка сухарей в базарный день, с маленькой горки и промчался аккурат по кончикам модных пластиковых лыж. Я никогда в жизни, ни до, ни после, не видел таких искренних девичьих слёз. Трагедии Шекспира – детский сад и порча бумаги. Настоящая драма, – это сломанные новые лыжи.

– Теперь форма… – это спортсмен вырвал меня из мира детства.

– Форма… – страдальчески согласился я.

– Так… – спортсмен помчался рысью мимо вешалок. – Это всё не то…

Я опять ушёл в воспоминания. Опять про детство, куда же без него… Дело было на даче. Через два садовых участка от нас жил дед Коля. Это был домашний тихий алкоголик, как охарактеризовал бы я его сейчас, с высоты прожитых лет и жизненного опыта. А тогда это был очень дружелюбный старикан, всегда готовый рассказать какую-нибудь поучительную историю из своей жизни. Среди прочего дед Коля был заядлым рыбаком. Но не банальным удочником, а настоящим «бывалым», в вопросе ловли предпочитающим сеть. Утром он уходил на лесное озерцо и проверял пяток мерёж – небольших сеток, в которые заплывал от нехуй делать полоумный карась. Я карасей не любил, уж больно костистые засранцы, но для деда Коли этот аргумент не прокатывал. Он жарил их на постном масле, обваляв в муке, что позволяло полностью диверсифицировать свою пенсию на водку. Ход был одновременно гениален и прост, как и всё простое и гениальное.

Так вот, как-то мы, банда сопливых пацанов, увязались с ним на рыбалку. Дед Коля был рад и с охотой делился с нами секретами. Секреты эти заключались в следующем: мы подходили к берегу, дед Коля проникновенно смотрел в водную гладь и произносил:

– Тут карася нет…

И мы шли дальше в восторженном молчании, понимая, что этому человеку подвластно что-то из другого мира, что в нашем не имеет названия.

Вот и спортсмен сейчас чем-то напомнил мне это удивительное чувство собственной никчёмности. Причём, если в детстве никчёмным по отношению к деду Коле чувствовал себя я, то сейчас всё было наоборот.

– Может быть, внешняя форма не так важна? Это же не дефиле?

Спортсмен посмотрел на меня как на предателя.

– Да вы что! Там же будут люди, а они обращают внимание на такие вещи.

– Мы ведь вроде на лыжах едем кататься? Люди-то тут причём?

Спортсмен задумался.

– Без зрителей спорт теряет соревновательную идею. Представь, что ты гладиатор, только не в Колизее, а в какой-нибудь комнате в хрущёвке, и ждёт тебя не почётная смерть от меча, а банальное отравление суррогатной водкой. И тогда, всё зазря!

Иногда ход его мыслей меня пугал. В данной ситуации произошло именно это.

Я напрягся. Получается, что во всём этом появился фактор соперничества. То есть, то, что мне совсем не нужно. Я предполагал, что просто съеду один раз с небольшого возвышения, по возможности не упав и оставшись целым и невредимым. И уж тем более, если мне доведётся пиздануться, хотелось бы, чтобы это произошло без свидетелей. По-домашнему, укромно и посконно, именно как в пресловутой хрущёвке. Чтобы в санитарный вертолёт меня грузили родные руки, а не случайно оказавшиеся поблизости зеваки, снимающие всё до кучи на свои смартфоны и выкладывающие мой позор в сеть.

– Раз всё так серьёзно, то конечно выбираем атрибутику согласно канонам, – кивнул я, важно сдвинув брови, как Ник Кейв.

– Вот и отлично! – просиял спортсмен и продолжил своё шаманство.

Далее я покорно мерил куртки и штаны, свитера и шапки. Время остановилось. Замерло, как вмороженная в лёд рыбёшка, и никакой надежды на освобождение не было. Спортсмен подносил и подносил новые предметы, пока я всерьёз не заподозрил, что дело попахивает гомосятинкой. Ну сами посудите, два мужика носятся со шмотками как два… ну, вы поняли.

– Так! – я выскочил из примерочной, как ошпаренный. – Думаю достаточно. Берём вот это вот, и хватит.

Спортсмен засопел, но согласился.

Я посмотрел в потолок, туда, где по моим соображениям находился Бог, так внезапно прекративший мои мучения.

В несколько ходок мы перетащили всё барахло к кассе. Когда всё это было монетизировано, я испытал лёгкий шок.

– Как будете платить? – поинтересовалась продавщица.

– Люди приличные платят наличными… – буркнул я, доставая пачку денег.

Дома я молча поставил сумки с вещами посередине комнаты и связку с лыжами у дверного косяка.

– Налетайте.

Все с интересом подошли. Марина деловито раскрыла пакеты и стала выкладывать содержимое на стол. Каждая вещь сопровождалась бурными и продолжительными… нет, не аплодисментами, это вам не XX съезд партии, а едкими и язвительными комментариями.

– Это что? Свитер? А что он такой тонкий? Это летний свитер? – кошка начинала первой.

– А почему нет оленей? Без оленей свитер тоже самое, что семейные трусы без цветочков, – собака развивала дальше, немного углубляясь в детали.

– Милый, ты в нём точно не замёрзнешь? – в принципе, по-человечески волновалась Марина, но после первых двух участников мне уже и это казалось скрытой издёвкой.

– Это новые материалы, пропитанные наночастицами, и сохраняющие тепло человеческого тела.

– А мы? – удивились кошка с собакой хором.

– Что, мы?

– Наше тепло кто будет сохранять?

– Так из вас же натурпродукт растёт! Вы самообеспеченные.

– То есть мир моды доступен не всем?

Я вытаращил глаза:

– Минутку… вам что нужно, тепло или это позёрство? Как над моим свитером без оленей смеяться, так вы – первые, но сами-то, сами! Вы же просто – два лицемера! Точнее мордомера!

– Мордомеры, это круто! – кивнула собака.

– Да… наш-то может ещё удивить этот мир! – поддакнула кошка.

– Марина, ты довольна своими вещами? – сменил я тему.

– Всё отлично. Я даже нахожу, что есть некоторая странность, что наш сосед владеет этим искусством.

Я хмыкнул, вспомнив о своих похожих мыслях.

– А это что такое?

Марина достала из пакета последний свёрток и продемонстрировала на вытянутых руках борцовское трико.

Я рыкнул, как тигр перед прыжком:

– Чтоб меня дикие собаки разорвали!

2

Сколько не оттягивай пиздец, он всё равно настигнет тебя как снайперская пуля. Ударит прямо в сердце и остановит все жизненные процессы в организме. Прибьёт как мухобойка, комара. Беспощадно, резко, не оставив никаких шансов на спасение. Потому что жизнь наша – это всего лишь погоня за статистическим счастьем, существующим только в опросах населения, которое по старинке итак всем довольно. Реальность эгоистичнее и примитивнее. Реальность похожа на вой волка в зимнем лесу. Полный безнадёжности и отчаяния, одинокий пронзительный крик в вечность. Волчья молитва, адресованная непонятному волчьему богу.

Так и мы, сцепив зубы, шепчем проклятия глядя туда, где должен быть тот, кто услышит. И сделает так, чтобы всё изменилось, чтобы не повторилось больше этого ебанариума…

Но никто не слышит наши вывернутые сердца. Всем насрать четыре кучи. Люди, полные затейных междометий и целлофановых мечтаний, окружают нас, как туча мошки на болоте. Ультразвуковой писк их крылышек держит в напряжении нервную систему. Кто ты, чтобы говорить от имени не то что двух, а хотя бы от имени себя одного? Твои мысли кому-то интересны? Не тешь себя тем, чего нет. Всё, что кажется гениальным, при критическом анализе становится похожим на кочергу. Даже такая вещь, как счастье, является таковой только в рамках знания или незнания каких-то фактов. Если муж не знает, что ему изменяет жена, он вроде как счастлив. Но если это становится известным, отношения, планы, всё, что могло бы быть, разлетается как дым. Не остаётся ничего кроме злобы, взаимных обид, банальной мести. Всё становится таким, каким никто никогда этого не хочет, но к чему всё неизбежно стремится. Эта незатейливая хуета и называется жизнь. Как таковая, без прикрас, с упрёками, непониманием и ножами в спину.

Теперь понятно, почему люди бухают?

Я лежал в постели с открытыми глазами, и хотя будильник ещё не прозвонил, я уже проснулся. Думал вот всякое такое разное… неформатное… А, может и наоборот? Кто знает, как жизнь сложится? Сегодня банкуем, завтра кукуем с босым хуем… Марина спала, как это она любила, на животе без подушки. Я не удержался и поцеловал её в щёку. Даже не дёрнулась… Утренний сон у неё получался особенно крепким. Я посмотрел на часы – ещё двадцать минут ей оставалось пребывать в мире снов.

Сегодня был знаковый день – выезд с соседом на его ёбаный лыжный полигон. Дотянулся проклятый…

И тут слышу в дверь так тихонечко лапой скребут… Я осторожно, чтобы Марину не разбудить, вылез из своей штрафной кроватной зоны, натянул трусы и на цыпочках прокрался к выходу.

– Ну чего? – прошептал я в коридоре Собаке.

– Чего-чего… Я слышу, ты не спишь, вот и позвала тебя.

– Как это, ты слышишь? – я реально удивился.

– Я слышу, как ты моргаешь. Когда люди спят, они так часто не моргают.

Я озадачился. Нет, не тем, что во сне люди не моргают, а тем, что у этой бестии такой слух феноменальный.

– Так это что выходит… – я попытался построить вопросительную фразу, но Собака меня оборвала:

– Да! И, если что, у Кошки слух ещё лучше.

Пиздец, никакой личной жизни получается! Шоу какое-то ей богу! Это ж сколько всего они, бедолаги, слушают? Я бы точно не смог жить в таких человеческих условиях. Спалил бы нахуй хату и ушёл в лес к партизанам. Жил бы благородным разбоем и питательным подножным кормом. Окреп бы, возмужал…

– Ты чего подвис? – спросила Кошка.

Я отвлёкся от своих мечтаний про счастливое завтра:

– Так чего хотели?

– Мусор выкини.

– Сейчас? Вы ебанулись? Кто утром мусор выкидывает?

Тут надо сказать, что я совершенно наугад предположил, что утром мусор не выкидывают. Но учитывая тот энергетический посыл, с которым я эту мысль доносил, это могло сработать. Должна же в человеке присутствовать магия убеждения. Харизма, наконец…

Но, как и ожидалось стрелы мои, так заботливо заточенные, ушли мимо цели: