Печать Индиго (трилогия)
– А ну, ступай в дом! Нечего глядеть на то, что тебя не касается!
Девушка напряглась, увидев, как в следующий момент Федор со всей силы ударил кнутом бедное животное, которое, заскулив, вновь вскочило на лапы и заметалось. Молодые друзья Артемьева снова дружно загоготали. Поняв, что Федор вовсе не намерен отпускать несчастную жертву, Слава прикусила до крови губу, уже собираясь бежать за Тихоном Михайловичем в кабинет. Но вдруг услышала за собой шаги, и мелодичный голос матери рядом громко произнес:
– Федор, что ж ты, изверг, животное мучаешь-то! Немедля прекрати это изуверство!
Гневные слова Мирославы Васильевны пронеслись звонким эхом по двору. Смех удальцов вмиг затих, и парни обернулись к молодой женщине, стоявшей на крыльце рядом с дочерью. Федор нехотя обернулся к мачехе и зло сплюнул на землю, совершенно не собираясь слушать приказы какой-то там женщины. Слава напряженно смотрела то на Федора, то на недовольную мать, ожидая, чем закончится это противостояние. Лисица уже обессилено лежала на земле, испуская дух. В этот момент во дворе появился Тихон Михайлович. Еще у конюшен он услышал гневные слова жены и немедля поспешил на главный двор, зная крутой норов сына. Артемьев вышел вперед и пророкотал:
– Федор, заканчивай…
Тот скорчил недовольную гримасу и отвернулся от отца, пробубнив себе под нос:
– Да она уже сдохла.
Быстро обрезав ножом веревку, Федор со злостью кинул ее конец на неподвижного рыжего зверя, лежащего на пыльном дворе. Стремительно сбежав по лестнице вниз, Слава подбежала к замученной лисе и осторожно склонилась над нею. Еле касаясь ладонями окровавленной шкурки животного, девушка начала проводить руками над лисою, не обращая внимания на то, что Федор с друзьями, спешившись и громко что-то обсуждая, устремились в дом, а дворовые вновь занялись своими повседневными делами. Увидев, как через какое-то время светлое платье матери появилось в поле ее зрения, Слава подняла к ней лицо и пролепетала:
– Матушка, она еще жива. Я спасу ее.
– Вряд ли, милая, – тихо прошептала Мира, склоняясь к девушке. – Ты же видишь, ее душа уже отлетает.
– Я все же попробую, – твердо сказала Слава.
Озираясь по сторонам, она торопливо схватила бездыханное животное на руки и бегом устремилась к конюшням. Уже через минуту, войдя в пустое стойло, девушка осторожно опустила мохнатую окровавленную лисицу на небольшую вязанку сена. Присев на колени рядом, Слава начала водить руками, пытаясь нащупать место, откуда жизненная энергия вытекала из тела несчастного животного. Здесь же появилась Мирослава, плотно закрыв двери стойла, чтобы никто ничего не увидел. Женщина опасалась того, что люди могли донести церковникам, ибо в усадьбе Артемьева постоянно бывало много посторонних. Подойдя к дочери, Мира без промедления приложила руки к воздушной полупрозрачной тени, висящей над лисицей.
– Я подержу ее душу, милая. А ты пока полечи ее.
– Да, матушка, я уже начала, – тихо ответила девушка.
Мира некоторое время следила за действиями дочери и вскоре печально выдохнула:
– Ничего не выйдет. Ее энергия вся вышла.
– Нет, матушка, погодите, – вымолвила Слава. – Помните, вы учили меня, как воскрешать цветок, который увял?
Девушка подняла руки к своей груди и приблизила ладони друг к другу. Она начала плести потоки энергии, вытягивая тонкими пальцами живые нити из воздуха и переплетая их в пряди энергии.
– Но это лиса, с ней так не выйдет, – заметила Мира. – На это уйдет несколько часов. Я не смогу так долго удерживать ее душу рядом.
– Смотрите, матушка, – выпалила девушка, показывая, как между ее ладоней уже образовался прозрачный золотой шар размером с половину куриного яйца, который переливался зеленоватыми отсветами. – Сегодня получилось гораздо быстрее.
– Но это невозможно, – пораженно возразила женщина, зная, что такой сгусток жизненной энергии она сама могла создать только за полдня непрерывной работы. И как подобное так быстро получилось у дочери, она не могла понять. Мгновенно опомнившись, Мирослава велела: – Подноси его к ее животу и лей прямо в брюшко.
Девушка так и сделала, и энергетический полупрозрачный шар резко вошел в тело бездыханной лисы. Тут же животное резко дернулось и как будто скорчилось от боли. Руки Миры немедля втолкнули прозрачную тень-душу в раскрытую пасть животного, и уже через миг лисица хрипло задышала.
– Матушка, она ожила! Мы спасли ее! – выдохнула в радостном исступлении девушка, и на ее глазах выступили слезы облегчения.
– Ты спасла ее, милая, – ласково заметила Мира, еще раз пораженно осознавая, что ее дочь так быстро смогла сотворить такой большой энергетический шар за столь короткое время. – Нужно перевязать ее раны.
– Могу я взять ее к себе в горницу? Я полечу ее.
– Но Славушка, это… – попыталась отказать ей мать, но все же улыбнулась и сказала: – Делай, как хочешь. Только, как поправится, сразу же выпусти ее. Поскольку она дикая и может укусить тебя.
– Благодарю, матушка. Всего несколько дней. Позже я попрошу Гришу, он увезет ее в лес.
Федор стоял у камышей и, скрытый за кустами, алчным взором следил, как в реке купаются девицы. Пятеро молодых девок, а с ними и Слава, плескались в воде в одних нижних рубашках. Мокрая ткань отчетливо обрисовывала их силуэты. С вожделением рассматривая Славу, прелести которой травили все его существо, Федор нагнетал в своем сердце яростную злость. Он невероятно устал ждать и безумно хотел заполучить эту юную чаровницу себе в усладу, но прекрасно знал, что, пока жив отец, ему не видать этой запретной девицы. И это до крайности бесило его. Уже через какое-то время, когда неуемное вожделение завладело всем телом Федора, он сорвался с места, не в силах более смотреть на эту соблазнительную картину.
Мрачный и дрожащий, Артемьев спустя четверть часа вернулся в усадьбу и быстро направился к дому, собираясь наведаться в сенную горницу, к дворовым девицам Мирославы Васильевны. Он проворно преодолел двор и вошел в хозяйский особняк. Поднявшись на второй этаж, Федор направился в женский терем. Не доходя до светлицы Мирославы Васильевны, в коридоре он заметил Настю, одну из горничных мачехи. Высокая статная девушка несла стопку белья и, едва заметив хозяйского сына на пути, почтительно поклонилась, обходя его. Федор же, оценив взглядом девицу с ног до головы, бесцеремонно схватил ее за локоть. Склонившись к ее лицу, Артемьев проворковал ей на ухо:
– Ты, Настенька, прям как яблочко наливное, глаз не отвести.
Девушка зарделась от комплимента и остановилась. Она чувствовала сильную горячую ладонь Федора на своем локте, и ей это нравилось. Настя кокетливо улыбнулась ему и, чуть потупив взгляд, прошептала:
– Благодарствую, Федор Тихонович, только не заслуживаю я вашего внимания.
– Отчего же? – усмехнулся нагло тот, и другая его рука ласково прошлась по длинной черной косе девушки. – Девица ты красивая, это все знают. Да и нравишься мне.
Настя окончательно смешалась и глупо захихикала. Федор, видя, что девушка почти сдалась, начал шептать ей на ушко более смелые комплименты, чуть подталкивая ее в темный угол. Но в этот момент в пустынном коридоре появилась Марфа. Она вышла из горницы Мирославы Васильевны и неожиданно наткнулась на обнимающуюся парочку. Живот Марфы был уже хорошо виден, и она дико вскрикнула.
– Ах ты, изменник! – закричала Марфа ревниво и бросилась оттаскивать Федора от Насти.
Федор быстро обернулся к бывшей пассии и, с силой оттолкнув ее, холодно отчеканил:
– Пошла прочь, дура! Ты чего это, вздумала выслеживать меня?
Он посмотрел с ненавистью на беременную девицу и вновь обернулся к зардевшейся Насте, которая так и стояла в углу, с силой прижимая к себе белье. Марфа же, обезумев, кинулась с кулаками на Настю, снова дико заголосив. Федор был вынужден схватить Марфу за руку, загораживая собой Настю. Удерживая кричащую девушку на расстоянии вытянутой руки от себя, он с угрозой замахнулся на Марфу.
– А ну, прекрати, сказал! Или сейчас отведаешь моего кулака! – с угрозой заявил Федор.
Марфа, увидев в его красивых глазах злость, заголосила еще сильнее.
В следующий миг дверь в конце коридора отворилась и на пороге горницы появилась Мирослава.
– Что здесь происходит? – недовольно спросила она. Увидев двух девушек, а между ними взъерошенного Федора, она смекнула, в чем дело. Приблизившись к молодым людям и отметив занесенную руку Федора над головой Марфы, Мира пригрозила: – Федор, только попробуй ударить ее!
– А то что же? – пророкотал с вызовом Федор, но руку все же отпустил.
– Я расскажу все твоему отцу.
– Идите, рассказывайте! – набычился Федор и зло взглянул на всех трех женщин. – Только и можете отцом стращать! Ну ничего, скоро в этом доме будет моя власть! Тогда вы все у меня по заслугам получите! – бросил он
Быстро прошествовав мимо Мирославы, Марфы и Насти, он направился по коридору в сторону лестницы. Женщины смотрели ему вслед, не понимая, что означали слова Федора.
Слетев с широкой дубовой лестницы, Федор устремился в переднюю. Его существо клокотало от злобы и бессилия. Все эти гадкие приживалки в их доме словно сговорились против него. И эта мерзкая баба, новая женушка его отца, которая окрутила Тихона Михайловича и вертела им, как хотела, невероятно раздражала его одним своим видом. Ведь именно из-за нее Тихон Михайлович не позволял ему приближаться к Славе, и это вызывало бешеный гнев у молодого человека.
Федор летел по темной пустынной передней, как вдруг перед ним появился высокий человек в темных одеждах. Молодой человек замер как вкопанный, узнав Кристиана фон Ремберга. Лишь на миг взгляд Артемьева остановился на ледяном фиолетовом взоре пруссака, и в следующий момент Федор, оскалившись, выдохнул:
– А! Господин фон Ремберг! Вы обещали, что девка будет моей! И что же? Я устал ждать!
Сузив глаза на гневный выпад Федора, Кристиан глухо отчеканил:
– Время пришло. Я приехал известить вас об этом. Вы готовы исполнить все, как я вам прикажу?
– Готов! Но только если в обмен я получу девку в жены.
– Получите, как мы и договорились. Но есть некое условие, – заметил мрачно фон Ремберг.
– Какое?
– Поклянитесь, что выполните его, в противном случае уговора не будет.
– И что же это?
– До венчания вы не будете прикасаться к ней. Ибо девица должна остаться чиста до свадьбы.
– Ну, это нестрашно, – не задумываясь, вымолвил порывисто Федор. – Я клянусь, что не трону ее до венчания. Даю слово!
– Вы знаете, что будет, если вы нарушите клятву? – спросил мрачно Кристиан.
– Не смейте запугивать меня! – выпалил гневно Артемьев, сжав кулак, отчетливо помня рассказ своего денщика о том, как эти люди опасны. Но в это мгновение он был готов заключить сделку с самим дьяволом, только бы заполучить вожделенную светлоокую девицу. – Я сказал, что не трону ее!
– Я вижу, что прекрасно знаете, – вынес вердикт фон Ремберг. – Тогда наш договор в силе.
– И что же я должен делать?
– Многие недовольны непомерными поборами, которые взимают по указу вашего воеводы Ржевского, – начал тихо Кристиан.
– Да, это так, – кивнул Федор, нахмурившись.
– Вы должны возглавить бунт…
Глава II. Бунт
Утром тридцать первого числа Слава возвращалась из сиротского приюта, которому покровительствовал Тихон Михайлович. Вот и в этот день девушка по повелению матушки ходила в приют осведомиться, какие надобны вещи и провиант на ближайший месяц, чтобы Тихон Михайлович мог выделить нужные средства на это благое дело. Приют находился всего в версте от усадьбы Артемьевых, и Слава часто наведывалась туда одна, без сопровождения сенных девушек.
Однако сегодня на улицах творилось нечто странное. Еще рано поутру, направляясь к приюту, Слава слышала странные выстрелы и шум со стороны гарнизона, но не обратила на это внимания. В эту пору в Астрахани стоял многочисленный полк в тысячу человек. Оттого стрелковые учения солдат не были редкостью.
Завершив все свои дела в приюте, девушка после полудня направилась домой. Но едва вышла на Никольскую улицу, как ей навстречу попались несколько десятков мужиков, вооруженных нагайками и палками, а некоторые даже оружием. Между ними виднелись стрельцы и солдаты. Лица их, злые и неприветливые, испугали девушку, и она чуть отошла в сторону, уступая им дорогу. Когда они проходили мимо, Слава заметила угрожающий взгляд крайнего мужика. Он презрительно посмотрел на нее и, скорчив злую гримасу, отвернулся к товарищам. Со всех сторон улицы слышались шум, брань, а также до слуха девушки долетали крики, призывающие ко всеобщему бунту против самоуправства воеводы.
Толпа мужчин быстро прошла рядом с нею, и Слава, невольно оглядываясь им вслед, устремилась дальше. Соседние улицы тоже были многолюдны, и везде сновали вооруженные стрельцы, посадские жители, рабочий люд и вообще странные неприглядные личности, похожие на попрошаек. Прибавив шагу, Слава поспешила домой, отмечая, что кричащих и негодующих жителей становится все больше. Достигнув высокого частокола, который окружал усадьбу Артемьева, она сильно постучала в калитку высоких ворот.
Тяжелая калитка отворилась спустя несколько минут. Девушка подняла глаза, ожидая увидеть одного из слуг, но перед ней возвышался Федор в темно-зеленом кафтане и красных сапогах. Не ожидая увидеть его в этот час дома, потому что днем он обычно находился на службе в речной конторе, она удивленно воззрилась на него. Молодой человек оглядел ее недобрым взглядом и впустил на двор. Затем быстро захлопнул тяжелую калитку за ней, закрыл железный засов на воротах и обернулся.
– Ты где это шаталась? – спросил Федор хмуро, пристально рассматривая девушку с головы до ног.
– В приют ходила, – ответила просто Слава и хотела обойти его, направляясь в дом.
Но Артемьев властно удержал ее за плечо и добавил недовольно:
– Ты видела, что творится на улицах? Зачем одна пошла и отчего слуг с собой не взяла?
– Здесь недалеко. А матушке нездоровится. Тихон Михайлович разрешил мне…
– Батя много тебе позволяет! – возмутился Федор, предостерегающе оглядывая девушку, одетую в простою серую юбку и светлую кофточку. – На месте отца я бы тебя вообще за порог не выпустил!
Слава подняла на него глаза, и Федор в который раз отметил, как совершенны тонкие черты ее прелестного лица. Большие лучистые глаза девушки янтарного цвета невольно притягивали к себе взгляд.
– Вы, Федор Тихонович, не на его месте, – тихо ответила она ему и, быстро обойдя агрессивного Артемьева, направилась к высокому деревянному особняку.
Поднявшись вверх по каменному крыльцу, девушка вошла внутрь дома. В передних сенях Слава увидела матушку, которая металась по влажному только что вымытому полу и тяжело вздыхала. Бледно-зеленый вышитый летник ее и небольшая кичка на голове освещались цветной слюдой окон и переливались на дневном свете.
– А, это ты доченька? – воскликнула Мира и обняла девушку. – Страшно мне, милая!
– Отчего, матушка? – спросила Слава, прижимаясь к любимой матери.
Мирослава выпустила ее из объятий и вновь заходила, нервно теребя в белых руках кружевной платочек. Слава внимательно смотрела на нее, ожидая ответа. Женщина, наконец, остановилась и, нахмурив красивые брови, прошептала:
– Тихон Михайлович вернулся час назад из порта, мрачный и неспокойный. Сказал, что этой ночью стрельцы да казаки беглые бунт подняли! Да многих офицеров гарнизонных перестреляли. Воеводу нашего, Тимофея Ржевского, в кандалы заковали и повесить хотят. Видать, не зря люди поговаривали, что замучил воевода простой люд своими непомерными поборами. Тихон Михайлович сказал, что весь порт в огне, а в гарнизоне очень много убитых. А еще поведал, что главари бунтарей тех призывают громить дома приближенных Ржевского да начальства стрелецкого, которое жалование стрельцам уже какой месяц не платит.
– Да, матушка, видимо, так все и есть, – пролепетала Слава. – Я сама видела, как народ на улицах дико ведет себя.
– И не говори, милая. Надеюсь, нашу-то усадьбу не тронут. Небось, Тихон никогда с этим воеводой не водил дружбы. Бабка Таисья час назад забегала да сказывала, что в эту пору бунтари дом откупщика Бердяева палят. И другие усадьбы жгут да тех, кто в сговоре с Ржевским состоял. Ох, страшно мне.
– А Тихон Михайлович где?
– На дворе где-то был, вроде на конюшне.
Едва Мирослава произнесла это, как со двора послышался нарастающий сильный шум. Стрельба и крики наполнили улицу, и Слава, испуганно обернувшись к двери, прошептала:
– Что это, матушка?
– Не знаю, дитятко… – замирая, ответила Мирослава.
Слава бросилась к сенному окну и, отворив его, напряженно впилась взором в пыльную улицу, которая простиралась за дворовым частоколом. Конец шумной толпы был виден около соседних домов. И девушка поняла, что основная часть бунтарей уже стоит у закрытых ворот усадьбы Артемьева. Во двор сбежалось около десятка дворовых слуг, и все они настороженно ожидали, что будет дальше. Слава заметила около ворот Федора, который переминался с ноги на ногу. Молодой человек то и дело оглядывался и бросал взгляды по сторонам, словно боялся чего-то.
Крики стали громче, послышались сильные удары в ворота.
– Отпирай, кровопийца! Будем судить тебя, собачий сын! – отчетливо послышались обрывки фраз с улицы.
– Матушка, зачем они пришли? Чего хотят? – воскликнула Слава.
– Неужели за Тихоном? – нервно выдохнула Мира, останавливаясь подле дочери и также смотря испуганным взором на улицу. – Но отчего за ним, я не пойму? Тиша вроде никогда не обманывал простой люд, что служил у него.
– Ворота крепкие, они не откроют их.
– Да, им вряд ли удастся их сломать, – кивнула Мирослава.
– Матушка, я на улицу! – выпалила Слава и, мгновенно сорвавшись с места, устремилась наружу. И услышала позади испуганный окрик матери:
– Не ходи, доченька!
– Мы все равно выкурим тебя из норы! Отпирай ворота, ржевский прихвостень! – послышались громкие вопли, едва девушка оказалась на высоком крыльце, с которого было все хорошо видно. Сильные удары сотрясали высокий частокол. Шум уже превратился в один громкий вой, с руганью и угрозами. Слава затравленно смотрела на высокие дубовые ворота, которые стойко выдерживали глухие удары бревна. – Сейчас будем жечь твое логово!
Словно натянутая тетива, Слава замерла на крыльце, впиваясь пальцами в деревянные резные перила. Она была очень бледна, и ее длинная светло-русая коса развевалась по ветру. Приближалась гроза, небо потемнело. Она отметила, как во дворе появился Тихон Михайлович, который пришел со стороны конюшен.
В следующий миг она увидела, что Федор, который так и стоял во дворе, приблизился к воротам. На миг он обернулся и пронзительно посмотрел в ее сторону. Взор Федора, как будто пронзил ее насквозь своей темной силой и по коже девушки пробежал ледяной озноб. Он быстро отвернулся от нее. Сделав несколько быстрых шагов к воротам, Федор взялся за железный засов, отодвинул запор и раскрыл ворота.
Немой крик замер на устах Славы от охватившего ее ужаса.
Несколько десятков разъяренных, вооруженных стрельцов и посадских людей, со страшными лицами, как черный поток, хлынули во двор. Неожиданно начавшийся ливень остался незамеченным девушкой, ибо она испуганными ошалевшими глазами следила за тем, как бунтари заполняют все пространство двора. Победно крича, сыпля угрозами, они нагло смеялись и говорили, что отныне порядок будет на их стороне.
Спустя несколько минут девушка увидела, как на середину двора вытащили уже связанного Тихона Михайловича. Артемьев не сопротивлялся, молчаливо снося тумаки, плевки и словесные оскорбления окружавших его озверевших мужиков. Некоторые из слуг попытались оказать сопротивление и защитить барина, но их тут же усмирили беспощадными ударами палок. Непроизвольно девушка задержала взгляд на дорогом зеленом кафтане Федора. Молодой человек переговаривался с некоторыми стрельцами–бунтарями, что-то довольно обсуждая. Слава, прижав ладонь ко рту, с ужасом наблюдала, как бунтовщики проворно вывели связанного Тихона Михайловича из ворот усадьбы. Остальные охальники и Федор последовали за вожаками на улицу, победно крича и показывая злые кулаки дворовым слугам, которые недовольно смотрели на все происходящее.
Оторопев от всего увиденного, Слава так и стояла, ошарашенно смотря перед собой и стиснув до боли в ладонях деревянные перила крыльца. Она заметила во дворе на земле полдюжины неподвижно лежащих мужиков, видимо, они были мертвы. Остальные дворовые люди начали медленно передвигаться по двору, пытаясь, навести порядок. Ворота снова закрыли, а трупы утащили к сараям. Одна дворовая девка навзрыд рыдала.
Слава стремительно развернулась и вихрем влетела внутрь дома. Здесь же она наткнулась на смертельно бледную дрожащую мать, которая уже шла на улицу.
– Не ходите, матушка! – воскликнула испуганно Слава, боясь того, что Мирослава не переживет увиденного кровавого зрелища.
– Они забрали Тишу? – вымолвила Мира, боясь даже поверить в свои жуткие слова.
– Да, матушка. Они связали его и назвали предателем, – выпалила нервно девушка, в ее глазах стояли слезы. – И теперь уволокли на улицу.
– Я так и чувствовала, что будет все плохо, – пролепетала Мирослава и начала оседать, прижав руку к груди.
Слава немедля же бросилась к матери и, придержав ее, помогла сесть на стоявшую в сенях резную лавку.
– Вам плохо, матушка?
– Сердце щемит, мочи нет, дитятко, – прошептала Мира, закатывая глаза и устало опираясь на дубовую стену.
– Может, воды выпьете?
– Принеси, милая, – согласилась Мира. Девушка бегом кинулась в сторону усадебной кухни и быстро вернулась обратно с ковшом воды.
Мирослава медленно взяла из рук дочери деревянный резной ковш и, испив немного, снова откинулась назад, устало прикрыв глаза.
– Вам лучше, матушка?
– Нет. Сердце так и щемит, – тихо ответила та, но вдруг резко распахнула красивые глаза и напряженно спросила: – А Федор где? Что ж он за отца не вступился?
– Он вместе с бунтарями ушел… Он с ними заодно… – сказала Слава, нахмурившись.
– Что? – в ужасе произнесла Мира.
– И ворота он открыл…
Страх исказил красивое лицо Артемьевой, и, перед тем как закрыть от боли глаза, она прошептала:
– Изменник…
– Тетушка, горе! Тихона Михайловича казнили! – выпалил Гриша, влетев в просторную светлую горницу.
Слава, сидящая на бархатной скамье рядом с матерью, вскочила на ноги и воскликнула:
– Гриша, что ты сказал?!
Мирослава схватилась за сердце, ощущая, как железная удавка сковала ее грудь. Вот уже два дня они ничего не знали о Тихоне Михайловиче, с того самого трагичного момента, когда разъяренная толпа стрельцов увела связанного Артемьева со двора усадьбы.
– Как же это? Я ведь вчера просила за него у главного бунтаря Куляпина. Он обещал пощадить Тишу… – пролепетала мертвенным голосом Мира, прикрывая глаза от охватившей ее душевной и телесной боли.
– Мирослава Васильевна, я только что прибежал с лобного места, что на площади у главных врат, – продолжал Гриша. – Час назад бедного дядюшку повесили, – глухо выдохнул юноша, опустив простоволосую голову, нахмурился и едва слышно добавил: – И еще трех приближенных Ржевского с ним.
– А Федор? Он же среди бунтарей был, отчего он не защитил Тихона Михайловича? – спросила порывисто Слава, из глаз которой уже потекли прозрачные слезы.
– Федор, сестрица? Так это он во всем и виновен! – с ненавистью прокричал Гриша. – Это Федор оклеветал нашего горемычного дядюшку, оттого-то два дня назад бунтари и ворвались в нашу усадьбу. А сегодня на лобном месте Федор перед всей толпой вновь заявил, что дядюшка якобы был в сговоре с Ржевским.
– Ирод… – прохрипела еле слышно Мирослава, тяжело дыша. – Как же он посмел на отца клеветать? Не будет ему прощения ни на этом, ни на том свете…
Мира закрыла глаза и смертельно побледнела. Слава устремилась к ней и заботливо спросила:
– Матушка, у вас опять сердце? – Молодая женщина не отвечала, а на ее лице отражалась жестокая мука. – Гриша, беги за лекарем, – пролепетала Слава, видя, что Мирославе совсем плохо.
– Да, уже бегу, – выпалил Гриша и устремился прочь из горницы.
Слава, увидев, что матушка заснула, тихо присела на лавку возле ее постели и затихла. На глазах девушки вновь навернулись слезы, так как она снова вспомнила про убиенного Тихона Михайловича. А нынче и матушка была очень больна. Почти полчаса Слава лечила ее сердце, но сейчас необходима была передышка. Ибо сердце могло не выдержать и разорваться. И только через пару часов можно было продолжить исцеление. За дверью спальни слышались громкие голоса и какая-то беготня. Уже два дня, после того как бунтари захватили Тихона Михайловича, по усадьбе сновали странные незнакомые люди, которые заявляли, что их пригласил Федор.