Тьма – посвящённым

Дверь, плотоядно чавкнув, закрылась за спиной Леонарда.

Альбинос, как ему мнилось, был готов ко всему, но, как обыкновенно это выходит, оказался более чем обескуражен. К собственному удивлению, он очутился в самой что ни есть темнице сырой: грубые каменные стены – отнюдь не муляж; на ощупь такие же твердые, холодные и каменные, как и на вид, – неровный пол, еще более неровный потолок, под коим болтались те самые раритетные светильники (еще немного, переборщи бы Вурдалаки с натурализмом, и оные лампы коптили бы керосин), что демонстрируют в фильмах о забытых рудниках.

Данный, к прискорбию мрачный интерьер изобиловал черными, серыми и коричневыми тонами (-полу), а также блуждающими тенями, рассыпанными вокруг в великом множестве. Ничто, ни один клочок белизны не напоминал о диком пиршестве «hi-tech», оставшемся в каком-то шаге от порога, о сложных приборах, компьютерах, белых панелях и лампах дневного света.

Не будь Краулер столь прагматичным и корыстолюбивым вампиром, пребывающем в рабстве прогресса и материальных благ, а потому не особо склонным к беспочвенным домыслам, то оный сибарит бы непременно заподозрил, что машина времени все же существует. Более того, она вмонтирована в дверной проем, и – еще более того!.. – Лео совершил путешествие во времени, перенесясь прямиком в средневековые дебри, ничуть о том не догадываясь.

На стене висела изъетая червями и энтропией дощечка, которой кто-то наспех придал форму указательной стрелки. Надпись, сделанная на ней же, гласила: «Узник». Глаза Лео автоматически пошарили в поиске других указателей, как то – «Тигры», «Львы», «Обезьяны», но («здесь вадица только узник»), чуть ниже, нашел лишь застекленную рамку с неким текстом, озаглавленным весьма незатейливо: «Памятка посетителя (с абзаца), или правила пользования данным узилищем». Оставалось удивляться, отчего же, в традиции с интерьером, ее не выбили прямо в камне, на манер Флинтстоунов.

Будучи не только прагматичным, но и осторожным вампиром (в том, что касалось средневековых темниц, где не знаешь, каких сюрпризов ожидать от каждого нового шага), альбинос скрупулезно ознакомился с памяткой.

Вот ее содержание:

«Памятка посетителя, или правила пользования данным узилищем».

Правило первое: нарушив какое-либо из нижеследующих правил, вы обрекаете себя на скорую и мучительную смерть.

Правило второе: ни при каких обстоятельствах не совершайте ничего такого, о чем просит/умоляет/приказывает Узник (в частности, не пробуйте открыть двери, разбить окно, или освободить его каким-либо иным способом).

Правило третье: не передавайте Узнику различного рода предметы и вещи (в частности, оружие, ключи, отмычки, оборудование для сварочных работ, взрывчатку, и т. п.). Если Узник захочет что-то передать ВАМ, не берите.

Правило четвертое: опасайтесь гипнотического влияния Узника. Если же оное влияние все-таки имеет место, по возможности быстро лишите себя жизни.

Правило пятое: не кормите Узника.

Правило шестое: не прикасайтесь к стеклу.

Правило седьмое: если вы нарушили какое-либо из 2-6 правил, и вам кажется, что вы все еще живы, см. Правило 1.»

По прочтении Краулер почувствовал себя более чем неуютно. Он бы с прискорбием кивнул, если бы здесь же висел шкафчик, в которой можно было бы разжиться капсулой с цианидом. Но, к счастью, ничего подобного не наблюдалось, а потому оставалось заподозрить, что, по предписанию 4-го Правила, нарушителю следовало собственными зубами перегрызть себе вены.

Таким образом, альбинос воспрял духом, и двинулся дальше.

Он нервничал, даже несколько беспокоился, ну а кто бы на его месте не нервничал?..

Коридор предсказуемо быстро повернул под прямым углом. Леонард сбавил шаг, придавая фигуре осанку, а лицу – хладнокровие, и, самую малость, высокомерие кредитора, посещающего заблаговременно неплатежеспособного должника.

Однако, стоило войти в комнатку, коей оканчивался коридор, как все его напускное хладнокровие, не говоря о горделивой осанке, точно ветром сдуло.

Из-за стекла на него смотрел Узник.

Собственной персоной.

Спокойный, благожелательный.

С обезоруживающим интересом, как разглядывают занятную зверушку.

Смертельно опасный.

Краулер с антигеройской (впрочем, стыдиться сего он и не подумал) поспешностью отвел глаза, пока, на полной скорости, их не переехали два пронзительно-серых грузовика, ввиду чего успел заметить лишь общее выражение лица.

Узник был умиротворен, как ромашка на весеннем лугу.

Альбинос кашлянул.

Он сник.

Растерялся.

Ужаснулся.

Изумился.

Главным образом потому, что Узник – так зачастую бывает – оказался совсем не таким, каким Лео ожидал его увидеть. Не здоровенный монструозный субъект с торчащими изо рта клыками, а серым, почти невзрачным, и таким СРЕДНЕСТАТИСТИЧЕСКИМ. Среднего роста, худощавым, узким в кости.

В какой-то миг, балансирующий между замешательством и паникой, Краулер заподозрил, что его пустили куда-то не туда, не в ту камеру, и что – он даже огляделся – там, за стеклом непременно должен находиться кто-то еще, – но, увы, узник был один. И это, оставалось предположить, и был легендарный Узник. Лео удрученно осознал сие, когда ощутил метущуюся в застенке ауру – неистовую, недобрую, пронизанную разрядами энергии, точно грозовое облако.

Изучить лицо Узника было делом весьма трудным. Не только оттого, что альбинос самым бесцеремонным образом избегал смотреть ему в глаза, а, главным образом, оттого, что оное лицо отражало, подобно зеркалу, всякий взор, и умело отводило в сторону, подобно шпаге дуэлянта, – не особо узкое, не особо широкое, со лбом философа, подбородком драчуна, и губами любовника. Нос с горбинкой, и все-таки не столь впечатляющий, как у Вурдалаков. У глаз – смешливые морщинки, на голове – серая щетина, как жеская щетка.

Узник походил на представителя всех трех Кланов, и, одновременно, ни на какого в особенности.

Влад улыбнулся.

Весело.

Деликатно.

Располагающе.

Затем произнес:

– О, родственник.

Краулер поежился. Действительно, его предки были из Румынии, но вспоминать о таком родстве – а, тем более, упоминать, – было чрезвычайно опасно. Впрочем, дальнем родстве, благодаря чему родичи не подверглись репрессиям.

Голос Узника был удивительно приятным для вампира, который месяцами обходился без общения. (?..)

– Э-э… Граф, – метко выдавил альбинос. – Лео Краулер. Доброй, гм-м, ночи.

– Так уж ночь настала?.. – с деланным удивлением справился Цепеш. – Видишь ли, тюремщики содержат меня в неведении касательно того, что творится в мире: воюют ли державы, чей зад воссел на трон, и – даже это – по-прежнему ли ночь сменяет день, как это было в славные годы моей молодости…

Леонард придирчиво обдумал ответ. Насколько он помнил, никто не уполномочивал его на то, чтобы посвящать заключенного в последние мировые новости (под «последними», очевидно, следовало понимать два-три минувших столетия), зачитывать длинный список локальных конфликтов, ведущихся совсем уже не «огнем и мечом», как Цепеш привык, а экономическими санкциями и обогащенным ураном, – с дистанции полета ракеты «земля-воздух-земля». Пытаться же растолковать, по каким причинам многовековой уклад жизни был разрушен, и «трон» сменился непомерным количеством болтунов, каждый из которых тянул одеяло на себя, было вовсе делом безнадежным.

Поэтому Краулер ограничился тем, что промямлил:

– Гм-м, сменяет… граф. – Звать Узника «его благородием» не позволял тюремный этикет.

– Отрадно слышать, дражайший родственничек, отрадно…

Альбинос вздрогнул, причем еще сильнее, чем прежде. Такое бывает, когда одно из опаснейших существ на этой планете зовет вас «дражайшим родственничком» непосредственно из своей темницы. Лео всерьез обеспокоился тем, что, если Вурдалаки подслушивают – а так, несомненно, оно и было, – то они, чего доброго, могут решить, будто бы он намерен вступить с Узником в сговор, целью коего стала бы вероломная и преждевременная амнистия.

– Но… – Единственная трезвая мысль, затерявшись в потоке опасений и паники, всплыла наконец на поверхность: – Как вы поняли? Мы никогда не встречались…

– Мне не нужно ВИДЕТЬ родную кровь, – нарочито, но не надменно – «И как это у него получается?.. – невольно подивился Краулер – сказал Цепеш, – чтобы ее почуять. В заточении чувства обостряются до неимоверной степени.

«Охотно верю», – едва не брякнул «уполномоченный». Вместо же этого он глубокомысленно изрек:

– Хм-м…

– Ты так и будешь издавать нечленораздельные звуки? – пугающе резко осведомился граф. – Это некая новая пакость, выдуманная Вурдалаками с тем, чтобы мне досадить?!. Или, возможно, ты все-таки посвятишь меня в цель твоего визита?..

Альбинос открыл рот, чтобы возложить к ногам Узника неуклюжие и сбивчивые извинения, но вдруг понял, что у него, как ни странно сие звучало (в контексте многих лет, в течении которых имя Дракулы довлело над людскими умами), есть преимущество. Графу любопытно. В него жизни не так много событий, чтобы пренебречь гостем извне – причем не тюремщиком, а Гирудо. Более того, «дражайшим родственничком». Поэтому он сгорал от нетерпения.

Разумеется, Лео не считал себя столь жизнеспособной особью, чтобы на этом спекулировать, однако, счел уместным выдержать некоторую паузу.

Это дало ему возможность оглядеться. Непритязательное, но ни в коем случае не располагающее к духовному или физическому отдохновению помещение являлось логическим продолжением коридора: такие же грубо вырубленные стены, неровный пол и гнетущая близость потолка. Комната была разделена надвое стеклянной стеной – единственное, что напоминало о техногенных излишествах, бушующих в наружном мире. Стекло, хотя и было чрезвычайно прочным, пуленепробиваемым (а равно, непробиваемым для чего-либо иного – кирки, лома, сверла или заурядного кулака), и, вероятно, изумительно толстым, но, за счет своей чистоты и прозрачности хрустального бокала, ничуть не производило впечатление той несокрушимой межи, коей, несомненно, служило по своей тюремно-исправительной сути.

Краулер жутко терзался от ощущения уязвимости и беззащитности, и справедливо полагал, что переживал бы значительно меньше, будь на месте эфемерного стекла не столь элегентная, но куда более твердая и НЕпрозрачная листовая сталь. Но, как и в тысяче подобных случаев, выбирать не приходилось.

Помимо очевидных недостатков, у бронированного стекла было и не столь явное преимущество – оный хрусталь позволял невозбранно окинуть любопытным взором все то, что составляло личную жизнь Узника. И, признаться, это было немного. Лео видал куда более обстоятельные образчики личной жизни даже у последних негодяев. Взять того же Ригера – в какой-то степени он также был узником, но уже собственной физиологии. Зато у него был телевизор.

У Влада Цепеша не было не только TV, но и радио, вещающего одну-единственную волну, на которой политики пустословили о своих мнимых достижениях. Все, что у него имелось, выбило бы слезу у уголовника, «мотающего» пожизненный срок в одиночной камере. Металлический столик, умывальник, унитаз, полка с ветхими книжонками, альбом с карандашными набросками, и узкая, ужасающе жесткая на вид койка. Воздух поступал из зарешеченной отдушины под потолком, в которой сонно вращался вентилятор.

В дальнем нижнем углу стеклянной стены размещалась узкая дверца, каковая не смогла бы пропустить через себя и откормленную крысу, и, тем не менее, в дужках висел здоровенный навесной замок. Краулер озадачился было, каким образом он слышит графа, и как тот слышит его, как тотчас же приметил над головой приемо-передающее устройство, откровенно отдающее тюремным духом. Оно прилегало к стеклу, и, вероятно, считывало колебания оного, вызванные голосом и другими звуками. Второй такой же прибор, нужно думать, развлекал Узника. Все это внушало тревогу само по себе.

Альбинос невольно преисполнился сочувствием к Цепешу, и едва не нарушил Правило 4[1], ввиду чего был вынужден напомнить себе некоторые обстоятельства. Перед ним стоял не какой-нибудь диссидент, осужденный за инакомыслие, а самый опасный и жестокий душегуб ВСЕХ всех времен, рас и народностей, применительно к коему эпитет «кровожадный» отчасти терял смысл, а отчасти – наполнялся радикально новым. Будто дымящаяся ванна стареющей аристократки, возжелавшей в своем безумии жить вечно. (Кстати говоря, по некоторым данным оная дама числилась в наложницах тогдашнего графа.) Злодеяния сего рыцаря Дракона по сегодняшний день заставляли Вурдалаков краснеть, а Упырей (даже Корда со Слэггом, широко известных профессионализмом в жанре человекоубийства), – смущенно шаркать ножками. Ничего подобного ни прежде, ни после не совершал ни один вампир.

Будь вампиризм общедоступным фактом, Влада судили бы в Гааге по всем предписаниям международного права за бессовестные преступления против человечества («Вот было бы шоу!..» – с азартом телепромоутера опечалился Леонард), а затем подвергли бы казни через пронзание осиновым колом.

«Пронзатель» получил бы по сомнительным заслугам.

Он был самым последним мерзавцем из всех, известных Краулеру (а тот водил знакомство не с самыми приятными обитателями мира сего), и в один исторический момент речь всерьез шла о том, лишить ли его главной льготы – на жизнь. Многие учтивые старейшины Кланов, не отличающиеся особой кровожадностью (как, к примеру, Огастус, к тому времени почти «завязавший» с внутренним употреблением крови), твердили, что, мол, да, необходимо лишить.

Но Вурдалакам удалось умилостивить Совет.

В итоге – Лео стоял перед стеклом и тщательно припоминал, почему не стоило преисполняться симпатии к этому Узнику – столь обаятельному на первый взгляд. Взгляды, впрочем, были тем самым, с чем следовало обращаться особенно осторожно. Правило № 4 внушило «уполномоченному» сверхъестественный ужас.

Совершенно некстати альбинос задумался, какой выбор бы сделал он сам, если бы от его решения – в том или ином процентном соотношении – зависела жизнь Цепеша, и – не нашел ответа. Молодой Краулер никогда не решал подобных вопросов, да, в сущности, не стремился решать. Ему было чрезвычайно удобно в его теплой, герметичной раковине. Как и всем нам, мои маленькие кровососы.

Граф не выдержал первым. Не иначе, сказывались десятилетия, проведенные в столь приятном, хотя и слегка вспыльчивом обществе, как собственная персона.

– Что молчишь, кретин? Зачем ты приперся?! – С этими словами Влад наградил гостя взглядом, заморозившим внутренности Леонарда до самых кишок.

– Ну… – Изо рта вырвалось белое облачко пара: – Простите, граф. Мой визит – точнее, цель оного – носит более чем щекотливый характер, поэтому мне следовало собраться с мыслями. Видите ли… – Он помедлил, лишь сейчас сообразив, что «собраться с мыслями» и впрямь было бы нелишним, причем – в свое время. Но вынуждать Цепеша ждать и дальше граничило с безумным желанием девицы, претерпевающей критические дни, окунуться в кишащую пираньями Амазонку. – Вы не забыли Череп, мой господин? – дерзко нашелся «уполномоченный». Нет ничего лучше дурацкого вопроса, когда нужно выиграть время.

– Череп?.. – видимо, НЕ С ЗАГЛАВНОЙ БУКВЫ вопросил когдашний рыцарь Дракона, менее всего ждавший такого вопроса. – Ты, должно быть, имеешь в виду Череп Гозалдуса, мой юный родич?.. Разумеется, я помню о нем, хотя и не подозревал об этом до сего момента. Как любопытно… – На минуту граф замолчал, гипнотизируя пол – очевидно, по привычке, ведь в беседах с самим собой есть одно немаловажное преимущество: собеседник никуда не уйдет, и будет деликатно ожидать ответа столько, сколько понадобится.

В свою очередь, ждал и альбинос.

– Впрочем, – внезапно, с той же интонацией продолжил Узник, будто долгой паузы не было вовсе (Лео, как и в прошлый раз, едва успел отвести взгляд), – мерзкая штука никогда меня особенно не занимала, и, тем более, не привлекала. Я люблю вещи возвышенные, изящные, даже одухотворенные, если желаешь. И здесь, в моем мрачном узилище, меня греет память о них. Обо всех прекрасных ВЕЩАХ, которыми я когда-то обладал, держал в этих самых руках, согревал своим дыханием, а затем – выпивал все соки… – Краулеру не требовалось смотреть в глаза Цепеша, чтобы заметить, как те алчно вспыхнули, точно фары. – Но Череп – нет. Определенно, мне никогда не было до него никакого дела. Я мог бы его заполучить, если бы только пожелал, но – зачем?..

– А как же предания седой старины, граф?.. – осторожно осведомился альбинос, точь-в-точь служитель зоопарка, подталкивающий сквозь прутья решетки кусок мяса к сонному тигру. – Сила, которую получит обладатель Черепа?..

– Бред, – безапелляционно ответствовал Узник, – истории для романтично настроенных барышень. Сияющие, как армарочная мишура, и столь же бесполезные. Ну подумай, какая в наши дни может быть сила, или, тем паче, могущество?.. Истинной властью ныне наделены лишь короли и императоры. Делиться с кем-либо они не намерены. Августейшие паршивцы лишь играют в политику, на самом деле они давно обо всем договорились. Как удерживать подданных в черном теле, развязывать войны, и вольготно шуровать означенных подданных в жерло этих самых войн, не утруждаясь подсчетами… – Вампир сокрушенно качал головой. – Прошли те времена, когда мужчина с мечом в руке мог сесть на трон, мокрый от крови, и толпа бесновалась – «Король умер, да здравствует король!». Впрочем, – наморщив лоб, Влад что-то извлекал из недр своей памяти. – Недавно мои тюремщики обмолвились, что, мол, какой-то безродный паренек за считанные годы проделал путь от простого солдата до императора, и собственноручно возложил корону на свое чело. Бонапарт, кажется, его звали, или как-то вроде того. Правду сказали?..

Лео замялся. Его сразило это «недавно». Кроме того, меньше всего он ожидал от Цепеша воззрений и высказываний явного левого толка. Кто бы мог подумать?.. Во время Буржуазной революции он пришелся бы аккурат к месту, и, по всем вероятиям, не только потому, что кровь текла под гильотинами ручьями.

Хотя, конечно же, еще и поэтому.

– Да, правду, – промямлил Краулер.

– Пусть так, – признал граф с готовностью. – Но, в сущности, это лишь подтверждает мою правоту. Сей Бонапарт изначально обладал Силой, давшей ему впоследствии и корону, и Могущество. Не важно, как ее называть: судьбой, предназначением, или просто талантом. Он не принимал этого в дар, не покупал, и не приобретал каким-либо иным способом, помимо самого факта своего рождения. – Узник воззрился на «уполномоченного» сурово, как строгий наставник. – А с твоим Черепом все обстоит с точностью до наоборот. Неужто он способен подарить некую колоссальную Силу любому ничтожеству?..

«Этого-то, умник, и боимся», – подумал альбинос, но вслух ничего не сказал.

– Помимо того, – не унимался заключенный, – старая мерзость прорву времени хранилась Кланами, то одним, то другим. Ни один не получил от Черепа ничего, что в большей или меньшей степени походило бы на Силу, и, тем паче, Могущество.

– Необходим еще один артефакт, – заметил Лео, ощущая прилив крови к органам компетенции и осведомленности. Поставить самого Пронзателя на место, – что может быть лучше? (Толстое же стекло делало это не только приятным, но и безопасным.) – Лапа. Реликвия ликантропов, оберегаемая Стаей веками.

– Ах да, припоминаю, – с легкой усталостью с голосе сознался Влад. – Еще один, допустим. И, собственно, что с того? Зачем ты напоминал мне о какой-то мертвечине?..

– Череп похитили, – без притворства и лукавства, с подкупающей (как ему казалось) прямотой выдал Краулер. – Из Зала Заледеневшей Вечности, среди бела дня.

– Гос-сподин!..

– Ну что за унылый сарай? – Не обращая на подчиненного внимания, «гос-сподин» брезгливо озирался. – Считать его «поместьем» можно только по дикому недоразумению.

– Гос-сподин!..

– ЧТО?.. – прошипел шеф еще более мерзко, чем подчиненный.

– С-смотрите. Добротный костюмчик, да?.. А это было в кармане. Этот болван любит комикс-сы.

– А ну-ка, дай сюда. – Высокая костлявая фигура небрежно полистала книжицу.

– Что-то с-серьезное?..

– Нет, пустяки. Не иначе, этой чушью его снабдил Ригер. Два идиота. Наш малыш, видимо, думает, что на верном пути. Не станем его разочаровывать.

Силуэт закрыл комикс и аккуратно вернул в карман «Armani».

Цепеш упер в него каменный взгляд, весивший целую тонну. Люди – впрочем, не только они – цепляют на физиономии такие выражения, когда пытаются сообразить, идиот ли их собеседник, или же речь шла о каком-то хитроумном юморе, который так сразу не раскусишь. Затем, в зависимости от результатов, человек заливался смехом, либо многозначительно смотрел на часы.

Графу идти было особенно некуда, если не считать «параши», открытой всеобщему обозрению.

Поэтому он залился смехом. Раскаты оного прокатились по камере и заставили вздрогнуть даже бронированное стекло, не говоря о худосочном альбиносе.

Коему, в сущности, оставалось лишь ждать, тоскливо изучая корявый пол.

– Украли?.. – Смех иссяк, но хихиканье еще прорывалось, будто зерно из дырявого мешка. – Дела, дела. И кому, скажи на милость, понадобилась такая красота?..

– Мы не знаем.

– Ну разумеется! – воскликнул Узник. – Как же я сразу не догадался?.. Вот к чему эти прелюдии – Сила, и прочее. Череп украли, и вы понятия не имеете, кто его взял. Вот зачем ты здесь. Погоди-ка, – Влад придирчиво на него посмотрел. – ЗАЧЕМ ты здесь?.. Какое, дорогой родственник, ты имеешь отношение к краже?..

«Наконец-то», – подумал Лео и выпятил грудь, как представленный к очередной награде ветеран.

– Мой Клан уполномочил меня на оперативно-розыскные мероприятия, направленные на возвращение Черепа, – отчеканил он. – Любого рода, как вы понимаете…

О, в противном случае Цепеш был бы не Цепеш.

Но уточнил:

– В том числе, на, так сказать, собеседование со мною?..

– Ну-у… – Краулер уместно замялся. – Вообще-то, наша встреча – моя инициатива. Однако, если исходить из сути предоставленного мне пакета полномочий, да, в том числе…

– И, уверен, – перебил заключенный, – тебе выдали должным образом оформленные грамоты?..

Альбинос скривился. Заветное «Подателю сего» как нельзя лучше соответствовало формулировке «должным образом оформленные грамоты». В самом скрупулезном соблюдении бюрократических обыкновений Кланов, не менявшихся столетиями. Даже на Узника эта бумага произвела бы впечатление.

Если бы…

Если бы Лео оказался достаточно благоразумен, и, вместо того, чтобы вертеться перед зеркалом, позаботился бы о том, чтобы справка оказалась в кармане его нынешнего одеяния в первую же очередь. Но нет, он оказался совсем не таков.

– Гм… – Как ни странно, Краулер замялся еще более обоснованно. – Я оставил… Видите ли, так получилось… В общем, – лопотал он, – я позабыл документ дома. Но, уверяю вас, грамота первосортная, лучшего качества, с визой самого Огастуса…

Все то, что касалось того, что «так получилось», и «лучшего качества», Влад прослушал со скучающим выражением, но, едва услышав о Магистре, оживился.

– О, старина Гасси?!. Еще на посту? Молодец! Я всегда говорил, он нас всех переживет!..

При словах «старина Гасси» альбинос внутренне передернулся, но не подал виду.

– Пожалуй. Мессир в отличной форме.

– Кто бы сомневался, – фыркнул Цепеш. – Он мумифицирует себя еще при жизни, чтобы служить для потомков говорящим наглядным пособием. Стало быть, грамот у тебя нет? – Вампир ткнул в Леонарда предварительно отточенный взгляд.

– Н-нет… То есть они у меня есть только я забыл их дома как и сказал абсолютно случайно, – протараторил Краулер, гадая, куда же теперь девать целую упаковку запятых.

Узник поморщился, будто отведал крови курильщика.

– Не тараторь, а говори членораздельно. В общем, как я понял, грамот у тебя с собой НЕТ. – Он пригвоздил альбиноса новым взглядом, подчеркнув, что не закончил. – Но с какой стати Огастус доверил это дело именно тебе? Ведь ты довольно юн. Или, возможно, ты успел зарекомендовать себя как чрезвычайно талантливый и деятельный вампир, обладающий острым и быстрым умом, и неустанно пекущийся о благоденствии Клана? Охотно поверю.

Лео приуныл. Если и была характеристика, наименее употребимая к его гедонистской персоне, Влад ее озвучил. Однако, разочаровывать родича как-то не хотелось.

– Ну да, вроде того, – буркнул Краулер. – Мессир Огастус возлагает на меня определенные надежды, хотя мне не доводилось заниматься поисками украденных реликвий…

– Гасси подослал СТАЖЕРА?!. – произнес Цепеш будто бы спокойно, но под потолком камеры, казалось, сгустилось компактное грозовое облачко.

На несколько секунд сознание альбиноса превратилось в центрифугу стиральной машины. Он ошпаренно пытался уяснить, в чем же, собственно, состоит тонкий нюанс между «стажером» и его нынешним привилегированным статусом.