
В отличие от детей, сидящих в классе с глазами, высосанными гаджетами, я не пытался учить своих родителей жизни. Но, глядя на стареющих папу и маму, конечно же, мечтал о другой жизни, в которой буду свободен, в которой меня никто не сможет обидеть, потому что богатство (тогда я был в этом уверен на сто процентов) является в наше время самой надёжной защитой от бытовых посягательств на мою свободу. Я очень быстро поверил, что в той жизни, которую начну не по правилам родителей, всё будет как нельзя лучше. И моё уверенное положение в обществе, как на крупном рекламном баннере у скоростной трассы с яркой, кричащей картинкой, будет заявлено, закреплено, навечно зафиксировано в самых высоких сферах, до которых доберусь в ближайшее же время, одеждой топовых брендов, дорогими авто и огромным домом.
Я нисколько не сомневался, что у меня получится вырваться из той бедности, в которой прозябали родители, и что рано или поздно сумею вытащить их из позора учительской судьбы.
Схема была простая и до невозможного логичная. Я просто заработаю кучу бабла. Чего проще?
Мне тогда казалось, что в этом лично для меня нет ничего сложного. За примером не приходилось далеко ходить: полуграмотные земляки-односельчане сумели озолотиться в девяностые. Ну а я, сын сельских интеллигентов с нехилым ай-кью, просто обязан легко и непринуждённо, что называется – на щелчок, в короткие сроки огрести кучу бабок. А появятся деньги – тут же приобрету свою квартиру-студию. На худой конец – домище в стерлитамакской Рублёвке. В свой особняк придётся ездить. Как? Только на своём джипе! В джип же садиться в дешёвом прикиде – комильфо. Так распалённое воображение ладной стопочкой ярких фотографий складывало в моей голове мечты.
Трудно представить, что когда-то не было смартфонов, Интернета… Как же скучно, наверное, проходила молодость моих родителей, лишённых всех этих благ цифровой цивилизации! Теперь, когда есть возможность читать любую информацию, выпущенную в самых разных углах планеты, когда есть возможность через форумы и социальные сети общаться с людьми, живущими в разных городах и весях и даже в других странах, теперь стало неважно, где ты живёшь: в маленькой деревне или в большом городе. Благодаря Интернету и мои увлечения выходили далеко за пределы того, что могла мне дать жизнь в Янганимяне.
В мечтах о другом мире я до глубокой ночи просиживал перед компьютером, изучая сайты, посвящённые самым крутым автомобилям. У меня как-то увязались в одно представления о богатой жизни и дорогие авто. Я был уверен, что именно крутая тачка является той заветной дверью, которая ведёт в мир успешных, пышущих здоровьем, лоснящихся господ со стройной фигурой, брутальным взглядом и двухдневной щетиной, фотографиями которых пестрели сайты, страницы гламурных журналов. Снимки родстеров, купе, седанов и джипов, блестящих яркими цветами обтекаемых форм, одуряли ощущением досягаемой близости респектабельного мира. Дорогие машины известных фирм стали моим увлечением и страстью. Новенькие иномарки, на которых летом приезжали в Янганимян дачники, жгли всё моё тело невыносимой чесоткой нетерпения.
А вид хоромов, мимо которых каждый день приходилось ходить в школу, заставлял тихо, только губами, обещать себе, что и у меня всё будет, но только ещё круче. Я не сомневался, что схвачу мир за глотку…
О моих мечтаниях отец и мать даже не подозревали: интуитивно я оберегал их от бесполезного раздражения и бессмысленных попыток отрезвить меня с помощью многочасовых нравоучительных лекций, главным содержанием которых были, на мой взгляд, не силлогизмы, но одни только лишние, никому не нужные эмоции.
Я так сильно хотел убежать из дому навстречу своей мечте, что, получив аттестат, в тот же день собрался и вышел на автобусную остановку, чтобы уехать в город. Отец дал на первое время денег в твёрдой уверенности, что меня примут в любой вуз: ведь все ЕГЭ мною были сданы на высокие баллы без особого напряжения.
Невысокий высохший человек в мешковатом поношенном костюме стоял рядом со мной около автобуса в ожидании отправления. Из треугольника расстёгнутой рубашки выглядывала тощая, в сплетении жил, обожжённая солнцем шея в сетке морщин,. Под воротником начиналась белая с синеватым отливом, никогда не загоравшая кожа. По учительской привычке громко, не обращая внимания на окружающих, ата быстро, словно боясь не успеть сказать самое важное, говорил банальности о необходимости учиться, чтобы суметь противостоять неожиданностям нашего времени.
Послушав первые несколько фраз, я потерял к отцовскому назиданию интерес: вечно одно и то же, с неудовольствием подумал я о привычке старика долго и нудно воспитывать словами. Не помню, что конкретно он тогда говорил. Помню только, что смотрел на его сухопарую фигурку и чувствовал, как сердце разрывается от жалости к отцу. К этому чувству примешивался в тот момент и стыд за него: вся его судьба убеждала меня в ошибочности того пути, по которому он шёл всё время и куда звал сейчас меня. И невольно вспоминались слова из дневника: «Человек достоин наивысочайшего». Как же далеко оказался мой папа от своего собственного девиза, мысленно восклицал я в тот момент!
Едва Шиханы остались за красными стоп-сигналами автобуса, все отцовские напутствия были забыты. Я даже думать не хотел о том, чтобы тратить пять лет жизни на бесполезное образование. Увлечение автомобилями определило мой выбор: закинув вещи в квартиру тётки, маминой сестры, я тотчас побежал записываться на курсы в ближайшей автошколе. И в тот же день устроился грузчиком в строительном гипермаркете.
В магазине меня взяли на испытательный срок в три месяца с окладом в четыре тысячи рублей и обещанием поднять зарплату в три раза после оформления на постоянную работу. Вчерашнему деревенскому школьнику такое начало взрослой жизни показалось невероятно удачным. В первый же день самостоятельности передо мной замаячила возможность ежемесячно держать в руках двенадцать тысяч тугриков. В деревне такие деньги никому и не снились!
Однако разговоры во время перекуров на складских задах заставили через несколько дней отрезветь и понять, что бодрое начало моей трудовой деятельности в магазине может закончиться вместе с испытательным сроком, если вовремя не подмажу, как говорится, кого надо. Ведь простачков, готовых за копейки работать в надежде на хорошие деньги в будущем, за стеклянными дверями магазина ошивается тьма тьмущая: они каждый месяц широкими рядами и с широко раскрытыми голодными ртами заходят в просторные створы склада с тем, чтобы, обогатив владельцев, выйти вновь на улицу с пустыми карманом и душой.
Зимой я получил водительские права, успев за это время приобрести опыт работы в разных местах. Кем я только не поработал за это время! Был и гипсокартонщиком, и замерщиком, научился натягивать потолки. Умудрился даже повисеть в сидушке на верёвках, работая монтажником в фирме, специализирующей в строительном альпинизме. На многих работах приходилось общаться с алкоголиками и откровенными отморозками, но это не смогло убить во мне уверенность, что скоро всё изменится, что вотвот начнётся совсем другая жизнь, которая будет неустанно приближать меня к исполнению желаний.
Получив желанные права, я готов был работать днями и ночами ради своей мечты. Не тут-то было: скоро пришлось убедиться, что никому не нужен водитель без опыта вождения как минимум в пять лет. И я оказался в самом центре заколдованного круга: чтобы приобрести желанный опыт работы, нужно было устроиться на эту самую работу, но устроиться можно было только при наличии долбанного опыта! Я уже было отчаялся, когда совершенно случайно увидел объявление на двери мебельного магазина о том, что срочно требуется водитель микроавтобуса. В мои задачи входило развозить столы, диваны, кресла и вместе с грузчиками заносить их в квартиры покупателей. Рванув навстречу мечте, я ревностно взялся за новую работу: приходил в магазин одним из первых и покидал последним.
Не успел я поверить, что жизнь налаживается, как хозяин объявил, что моя должность сокращается и отныне он сам будет сидеть за рулём фургона. Всё это называлось оптимизацией бизнеса: ничего личного, сынок, это только бизнес. На самом же деле когда-то процветавший магазин испытывал трудности, как и все вокруг. Заводы простаивали, оставшиеся без денег горожане думать забыли об обновлении интерьера своих квартир. По всему городу лопались компании, везде висели объявления о финальной распродаже товара, мёртвыми стёклами смотрели на улицы витрины пустующих торговых залов. Даже в закутках с дешёвыми китайскими поделками одиноко сидели скучающие продавцы в ожидании покупателей. В общем, Боливар не вынесет двоих… и я остался посреди голой степи без Боливара и без надежды…
Пришла чёрная полоса. На душе было смурно. Я шёл по скверу в густой тени старых тополей и клёнов вдоль дороги, которая гудела машинами. В кармане лежала трудовая книжка.
Возвращаться домой к родителям не было никакого желания.
Что меня там ждало? Молчаливые упрёки отца, отдавшего мне накопления многих лет, чтобы я специально обрушил все его надежды? Насмешки односельчан, в глазах которых останусь интеллигентским сынком-неудачником? Казалось, нет выхода из тупика, в котором я оказался.
– Дамир! – неожиданно для меня раздалось за спиной. – Здравствуй!
Я обернулся на голос. Передо мной стояла совершенно незнакомая и яркая красавица в пёстром летнем платье, подчёркивавшем её хрупкую женственность. В то же время весь облик девушки словно дышал вызовом: распущенные густые иссиня-чёрные волосы, из-под которых огнями вспыхивали на солнце большие круглые серьги, алая помада, подчёркивавшая пухлые контуры губ, весело и пристально смотревшие на меня глаза, подведённые чёрной тушью, оттенявшей их изумрудную зелень. С одной стороны, внешность девушки притягивала к себе взгляд, но, с другой, прожив в городе год, я уже понимал, что пристрастие к пестроте и броскости в одежде характерна именно для деревенских девчонок, только-только приехавших в город и наивно полагавших, что именно так должна выглядеть амазонка бетонно-кирпичных джунглей. В то же время в этих кричащих красках наряда деревенских простушек всегда чувствуется неосознанный протест против скучной деревенской обыденности, когда измождённые заботами люди годами ходят в застиранной, привычным образом грязноватой одежде, потому что на селе просто невозможно уйти от въедливой пыли, грязи, живущих на просёлочных дорогах, в огородах и сараях.
Напряжённое ожидание девушки заставило наконец-таки угадать Ляйсан…
В коридорах нашей школы эта черноволосая девочка появилась вместе со многими другими детьми после того, как произошло объединение и закрылись школы в двух соседних сёлах. Мне Ляйсан запомнилась как обыкновенная школьница-отличница в простеньком платьице, с аккуратно зачёсанными за уши волосами, собранными на затылке в конский хвост. Ничего примечательного. Одна из многих младшеклассниц.
В тот памятный день на улице Стерлитамака передо мной стояла уже не девочка из младшего класса, а почти женщина: и тушь, и помада делали Ляйсан до неузнаваемости старше.
– Ого! Ляйсан, ну ты даёшь! Как изменилась! Здравствуй, – удивляясь, не нашёл ничего лучше, как сказать: – ты как здесь оказалась? Ты приехала в город?
– Нет, – засмеялась Ляйсан, обнажив ряд белых ровных зубов, – я осталась дома! Не видишь? Конечно, приехала! И сразу такая удача: не успела сесть в троллейбус и отъехать от автовокзала, как увидела тебя. Сразу выскочила на ближайшей остановке и побежала тебя догонять. А ты идёшь и ничего вокруг не видишь. Что-нибудь случилось?
– Всё нормально. Просто возникли кое-какие трудности. Вот я и обдумывал их по дороге на работу.
– Торопишься? – в её глазах мелькнула растерянность. – Если тебе сейчас неудобно, давай завтра или ещё когда встретимся… Когда у тебя будет время…
– Нет-нет… – я поспешил погасить огонёк неуверенности в её глазах. – Торопиться особенно некуда. Рабочий день у меня, понимаешь, такой… ненормированный. Погоди! – спохватился я. – Как завтра? Тебе разве не надо в школу?
– Дурачок, – звонко рассмеялась Ляйсан, прикрыв ладонью рот, – совсем оторвался от реальности! Во-первых, сейчас лето. Во-вторых, я закончила школу в этом году. Всё! Финита ля комедия!
Я мысленно хлопнул себя по лбу: Ляйсан, и правда, училась в классе на год младше меня. Родители любили дома обсуждать своих учеников, и её имя часто звучало в разговорах за обеденным столом. По мнению отца, она подавала большие надежды. И если бы не постоянные разговоры родителей, нахваливающих прилежную ученицу, никогда бы не запомнилась мне эта девочка, по имени Ляйсан. Во-первых, потому что для учеников разница в один класс – это почти вековая пропасть между двумя поколениями школьников, и старшеклассники могут общаться с младшими исключительно с позиций снисходительной небрежности; во-вторых, потому что эта девчонка всегда держалась особняком, на переменах сидела где-нибудь в уголочке и всё читала учебники и другие умные книжки по химии.
– Поздравляю! Как там мои родители?
– А ты с ними не общаешься?
– Н-нет… Как-то не получается… найти время.
– Ясно… Ты хоть в курсе того, как себя чувствовали твои родители, когда узнали, что ты никуда не стал поступать? Нет? Так вот. Твой папа тогда сильно расстроился. Все его коллеги боялись, что он заболеет на нервной почве. Первое время даже забывался на уроках и совсем не обращал внимания на то, что происходило в классе. Многие мои одноклассники тогда пользовались его душевным состоянием и занимались на уроках чем хотели: болтали, играли в карты, слушали музыку, играли в телефонах. А я готовилась к экзаменам.
– Кто бы сомневался… – новость об отце резанула, но перед девушкой не хотелось показать, что расстроился. С усилием выдавил: – Молодец! Надеюсь, у тебя всё отлично.
– О! Это да-а! – Ляйсан многозначительно закивала головой. – Все ЕГЭ на девяносто и выше!
– Ого! Наверное, в МГУ поедешь поступать? Или в Уфе выбрала вуз?
– Нет. Что ты! Ни в какую Уфу я не поеду. И вообще, никуда поступать не собираюсь. Как ты… – девушка стала осторожно подбирать слова, останавливаясь, чтобы точнее выразиться. – Во-первых, у моих родителей нет таких денег, чтобы позволить мне учиться. Во-вторых… Знаешь, когда в школе узнали, что ты, на кого все учителя смотрели как на будущего студента самого престижного университета, попросту сбежал из деревни и пошёл в городе работать простым грузчиком в магазине, а потом выучился на обыкновенного шофёра… это стало для всех шоком. Тебя обсуждали на всех школьных углах. А потом твою фотографию сняли со стенда «Ими гордится школа»… Многие злорадствовали. Ну, а я задумалась. И вот до чего додумалась… Из поколения в поколение родители в нашем ауле мечтают, чтобы их дети получили высшее образование. И когда кто-то из наших, янганимяновских, поступает в вуз, к нему и к его родителям в деревне сразу появляется почтительное уважение: вот, мол, в люди вышел, а был такой шалопай. Взрослым до сих пор кажется, что вузовский диплом откроет их детям двери в лучшую, безбедную жизнь. Они не понимают, что времена изменились. В новом мире всё не так, как было раньше. Теперь уважается не образованность, но количество денег в кошельке… Что ты знаешь про своих одноклассников?
Вопрос несколько озадачил меня. В течение года я был настолько увлечён своим желанием пробиться, что практически потерял связь с одноклассниками. Даже с теми, с кем водил дружбу.
– Насколько знаю, – вспомнилась последняя случайная встреча с Фаилем, когда тот бродил по Стерлитамаку в ожидании автобуса до уфимского аэропорта, – все пацаны из моего класса мотнули либо в Ноябрьск, либо в Нижневартовск.
– Во-во! Об этом же мечтают и мои одноклассники, потому что понимают, что в нашей жизни надо много зарабатывать. Но при этом они уверены, что всё в этой жизни давно куплено, а у них остался только один-единственный шанс – вкалывать на северах всю жизнь, оставляя там свою молодость, здоровье. В противном случае ты обречён нищенствовать в родной деревне, чтобы годам к тридцати спиться и умереть где-нибудь под забором в собственной блевотине. И они верят, что тяжёлая физическая работа позволит им добиться более или менее пристойной жизни… Не знаю, может быть, у них всё и получится. Но это всё равно будет предсказуемая и скучная жизнь, как и жизнь деревенского алкаша. Заведут семьи, купят крохотные квартирки в городе и будут с жёнами, капризными детишками приезжать на выходные в родную деревню, чтобы устроить пикник на речке. Помнишь, наверное, то место на берегу, где каждое лето проводят сабантуй? Там ещё жарят шашлыки, купаются, встречаются с друзьями, чтобы друг перед другом повыделываться, изображая успешных людей? Те, кто уехал в город и нашёл там работу, с презрением смотрят на своих земляков, оставшихся в деревне. Я уж не говорю про тех, кто вахтовым способом летает в Сибирь. У них, вообще, нос вырастает до небес. И так хвастаться друг перед другом они будут до старости!
От этих мыслей мне становится тошно! Я ТАК жить не хочу! Я мечтаю объездить весь мир! Хочу, чтобы моя жизнь была полна самых ярких красок, впечатлений! Я не хочу долгие годы мечтать о своих ничтожных квадратных метрах и полжизни копить деньги, скрупулёзно подсчитывая, какую сумму можно отложить на лучшую жизнь. Закончить университет и радоваться тому, что удалось скопить на какой-нибудь отельчик в Турции, где («О! предел всех желаний!» – кривляясь добавила она) всё включено – тоже не вариант. Мне нужно всё и сразу, пока я ещё молода и полна сил, пока ещё могу радоваться жизни. Зачем мне прелести мира в сорок лет, если я к тому времени превращусь в дряхлую некрасивую старуху, на которую противно будет смотреть? Не хочу доживать до отвратительной старости!!! Даже представить не могу, что мне когда-нибудь стукнет сорок, а потом пятьдесят. Жизнь должна быть короткой, но яркой. Надо умирать, пока красива! Тогда о тебе будут по-настоящему скорбеть. А кто будет оплакивать умершую старуху? Наоборот, все облегчённо вздохнут: наконец-то окочурилась отвратительная баба-яга…
Поэтому я решила поехать в Москву, но не для того, чтобы учиться. Москва – это город великих возможностей! Только там сейчас можно многого добиться и осуществить все свои мечты. И я хотела с тобой встретиться, чтобы предложить поехать вместе… Ты как? Согласен?
Мне было приятно услышать приглашение от такой красавицы, в которую превратилась Ляйсан. Поэтому я не стал задаваться вопросом, почему именно на меня пал выбор. С нею отправлюсь навстречу московским приключениям! К тому же провинциальный городок мне больше ничего не мог предложить. И ещё один сильный аргумент тут же возник в голове и снял возможные сомнения – осенью начнётся воинский призыв. Служить в армии никак не входило тогда в мои, пацифистские, планы. До Москвы, решил я, повестки из военкомата не дойдут, потому что никто знать не будет, где меня искать.
Мы были люди не гордые, не избалованные жизнью. Поэтому, как пишут в романах, в одно прекрасное утро встретились на площадке у бывшего магазина «Яблоко», сели в микроавтобус и двинулись в путь…
– Живо в машину! – приказывает Бутурлин и вскакивает на переднее сиденье рядом со мной. Я плавно вывожу чёрный GMC Yykon за ворота по узкой дороге, усыпанной щебнем, который с хрустом вдавливается в землю колёсами, выезжаю на Симферопольское шоссе и медленно нажимаю на педаль газа: «Куда?». – «Пока едем прямо. До МКАДа. Там скажу, куда дальше ехать», – Сан Саныч хватается за скобу над головой.
Обычно, если ему доводится ездить со мной по делам без нашего директора, Бутурлин расслабляется, разваливается в кресле и достаёт из кожаного футляра кубинскую сигару. Пристрастие к гаванскому табаку у него появилось с тех самых пор, как в кабинете Вадима Борисовича повесили картину в массивной золочёной раме. На ней очень модный в Москве художник, воображающий себя современным Веласкесом, а потому отрастивший себе испанскую бородку, густые усы и длинные седые космы до плеч, написал маслом портрет Аль Пачино в известной роли. Тони Монтана на холсте сидит в глубоком кожаном кресле с бокалом красного вина в одной руке и сигарой – в другой. В распахнутой на груди белой сорочке художник тщательно прорисовал золотыми искрами переливающуюся массивную цепочку. Этот живописный «шедевр» не особенно смотрится в кабинете плюшевого толстячка Вадима Борисовича, но на Бутурлина портрет производит гипнотическое влияние: Сан Саныч всякий раз, как попадает в директорский кабинет, не отрываясь, пристально вглядывается в холодный прищур Тони.

Сам Бутурлин мало походит на мелкого и худосочного Аль Пачино. Высокий кряжистый мужик лет под пятьдесят не даёт никому, в том числе и себе, забыть, что в недавнем прошлом служил в армии: стриженные ёжиком светлые волосы с небольшим чубчиком надо лбом, привычка держаться прямо, точные, экономные движения, короткие фразы офицера, всю сознательную жизнь говорившего языком команд, сильное тело, приученное к ежедневным тренировкам. Он любит носить приталенные джинсовые рубашки, чтобы подчеркнуть рельефы своего накачанного торса.
А в целом, он производит впечатление волка, потерявшего свою стаю и ищущего вожака, которому можно смотреть в спину, чтобы вновь бежать вперёд, не думая ни о чём, но только быстро и чётко выполняя его команды. Стаю свою Бутурлин найти не может, а потому приходится работать головой, что, в общем-то, у него неплохо получается.
В этот раз Сан Саныч не вспоминает о сигарах. Он в тяжёлых раздумьях потирает подбородок. Дима и Бизон на заднем сиденье щёлкают затворами пистолетов, готовясь к работе.
На МКАДе Бутурлин велит повернуть направо. Мимо нас проплывают неоновые огни «Vegas’а», а совсем скоро впереди вырастают громадные чаши градирен ТЭЦ рядом с Капотней, чадящей грязно-белым дымом, медленно уплывающим в сторону Братеево, жители которого постоянно чихают и кашляют от першения в носу и горле.
Я вставляю в радиолу флешку и загружаю музыку.
Хоть убейте меня! Но не могу ехать в машине без современных мелодий. Сочетание движения и драйвового ритма создаёт невероятно объёмное ощущение скорости на дороге. «Bank robbery, we go in and we lieve with the cash. We just getting what we need, see no reason to ask…»
– Ты что-нибудь русское можешь включить? – сердится Бутурлин. Он, как и полагается бывшему офицеру, большой любитель патриотической музыки. Ему нравятся песни в духе «Расплескалась синева, расплескалась, По тельняшкам разлилась, по беретам».
– Сан Саныч, погоди чуток. Можно дослушать?
– Дослушать? Неужели понимаешь, о чём там поют?
– Могу немного разобрать…
– Вот то-то, что немного. Своё надо слушать!
– Сан Саныч, нашего-то ничего толкового в последнее время нет. Всё какая-то лабуда. Только и слышно: Минь сина яратам2, подходи к воротам!
– Чего? – закрутил в изумлении зрачками Бутурлин.
– Неправда! – кричит сзади Димка. – Ты Басту слушал? Его рэп в тысячу раз интереснее слушать, чем Тимати! У него очень так… со смыслом. Без гламура. Есть над чем подумать. Или вон… Хаски. Тоже ничего. Правда, немного заунывно. А вот у Басты, прямо… даже не знаю, как сказать. По коже мурашки.
– Да не люблю я русский рэп! – раздражённо оглядываюсь на Димку. – Это всё равно что говорить про русские хокку, танку. Ты вслушайся в эту песню. Слышишь, о чём поют?
– Stack a couple bit coins, hold up on my Nakamoto! – несётся речитативом из динамиков.
– Знаешь, кто такой Накамото? – поворачиваюсь я к Бутурлину.
– Япошка какой-то, – презрительно фыркает тот.
– Про криптовалюту слышал?
Бутурлин застывает в напряжённой попытке понять новое слово.
– Я! Я слышал! – радостно отзывается всё тот же Димка. – Классная штука! Про неё теперь все, кому не лень, говорят.
– Ну и что же это такое? – пихает Димку в бок Бизон.
– Цифровая валюта. Она добывается с помощью майнинга в Интернете. Есть биткоины, есть эфириумы и десятка два других виртуальных монет.
– Money! Money! Money! Money! – поддакивает радио. – Hold up on my Nakamoto!
– Да ну вас! – в сердцах бросает Сан Саныч. – Чушь полнейшая! На идиотов рассчитанная. Неужели непонятно? Мы живём в мире, где все друг друга норовят надуть! Уже давным-давно никому не верю, ни одному человеку! Потому как знаю, что и эта дичь тоже выдумана на то, чтобы денежки из карманов таких простачков, как вы, вытянуть. Вы… Вы! Которые ведётесь на непонятные словечки! – разозлившись, Сан Саныч не может найти слов для того, чтобы выразить своё негодование, поэтому командует: – Выключай давай эту ерунду, Буратино! Найди что-нибудь нормальное! Там… «Любэ», например. Только звук приглуши немного. Мне надо спокойно всё обдумать.
Я послушно выполняю волю Бутурлина.
«Разреши», – оборачиваюсь я к нему. Бутурлин не сразу понимает, но как только до него доходит смысл моей просьбы, тут же приподнимает локоть и даёт возможность отодвинуть крышку подлокотника и кинуть внутрь флешку.