Оглянись!

Нахожу «Русское радио». И тут же по салону разносится томное:

Завтра я буду дома,Завтра я буду пьяный,Но никогда не забуду,Как к щеке прикоснулся губами!

– Тоже нормально, – бурчит, морщась, Сан Саныч и снова принимается в задумчивости потирать подбородок…

Я хорошо знаю Капотню – район Москвы, лежащий от столицы по другую сторону и МКАДа, и Москва-реки. Он более похож на отдельный городок, примыкающий к Москве, чем на столичный район.

Капотня была первым местом нашего обитания в Москве. Не знаю, каким образом, но Ляйсан сумела заранее раздобыть адрес. Поэтому, оказавшись в главном городе России, мы уже знали, куда ехать. В Капотне мы довольно быстро нашли выселенный дом, предназначенный под снос.

В каком году был вынесен приговор этому зданию, когда выселили жителей и когда должен был случиться этот самый снос, никто не знал: в состоянии беспросветного уныния обречённого на смерть существа пятиэтажка стояла уже лет десять и по-старчески слепо и беззащитно смотрела на улицу. Дом терпеливо годами привечал в клетках своего кирпично-бетонного остова самую разную молодёжь.

В брошенных квартирах селились парни и девушки, приехавшие из дальних уголков нашей огромной страны с одной целью – покорить столицу, положить её к своим ногам. Они по-муравьиному бережливо стаскивали отовсюду бесхозную мебель, создавали, как могли, из подручного материала более-менее приемлемый уют, и жили, не тратя денег на оплату жилья. Так я познакомился со сквоттингом.

Обжитых квартир в том подъезде брошенного дома, где мы поселились и откуда началась наша московская эпопея, было три. Доселе никогда не мог подозревать, что можно, оказывается, совершенно, казалось бы, непригодное для людей место превратить в уголок, в котором есть всё необходимое для комфортного существования.

Однажды мы с Бутурлиным, разруливая тяжёлую историю с кредитами, которые удалось каким-то манером набрать гастарбайтерам, посетили одно огромное подвальное помещение, приспособленное ими под жильё. Подвал бескрайним стадионом растянулся подо всем домом, и всё пространство безразмерного подвала было разделено с помощью гипсокартона, фанеры и просто листов картона на комнатки. Одни из них отведены под спальни, другие закуточки превращены в подобие кухни и были пригодны для приготовления еды, в третьих были расставлены диваны и журнальные столики, украшенные вазами с цветами: там несколько человек могли посидеть и расслабленно поговорить на разные темы. И все эти клетушки оказались переполнены хорошей мебелью, бытовой техникой. Правда, всё, что называется, бэушное, найденное на свалках и отремонтированное, но всё же, всё же…

В Москве много тайн и много самых разных, самых неожиданных форм существования человека. Сытые москвичи даже не подозревают, на что согласны и на какие жертвы готовы пойти люди, недавно приехавшие в один из самых энергичных городов мира, лишь бы только зацепиться за него и реализовать своё страстное желание изменить судьбу к лучшему, вырваться из железного плена бедности.

В двухкомнатной квартире брошенного дома в Пятом квартале Капотни, где и для нас нашлось местечко, одну из комнат занимали девушки, другую – парни; ещё пара странных типов, вроде как начинающих поэтов или писателей, ночевала на кухне. Где-то я услышал, что эти бумагомараки жили на кухне последние лет пять и всё подавали и подавали надежды и никак не могли их додать.

Будущие мастера пера и чернил целыми днями сидели дома и отрешённым взглядом смотрели за окно в поисках вдохновения в порывах ветра, злобно сбивающего с деревьев жёлтые листья, которые пёстрым ковром устилали плитку пешеходных дорожек; в медленно плывущих по небу ватно-белых облаках, прихотливо меняющих свои формы; в многооконных желтоглазых сотах Марьино, вырастающего бетонными ульями домов за Москва-рекой. Но муза всё никак не приходила на свидание с творцами. Огорчённые сим обстоятельством вечером они исчезали, оставив на кухонном столе девственно чистые листы «SvetoCopy», и наподобие древних римлян истово искали истину в вине. По-моему, с истиной у них было так же грустно…

Правило общежития в нашей квартире было одно, но железное – никому не мешать спать. У всех соседей амбиции хлестали через край. Все работали как рабы на галерах в твёрдой уверенности в своих силах, в пробивной силе своего характера. Поэтому все вставали ни свет ни заря и разъезжались по разным углам Москвы с тем, чтобы поздним вечером вернуться и без сил рухнуть на кровать, забывшись в коротком тревожном сне. Такой образ жизни исключал любую возможность хоть с кем-то из соседей сойтись поближе.

Если кому-то из жильцов удача наконец-то улыбалась, он молча собирал свои вещи и съезжал в нормальные человеческие условия, на квартиру, которую мог уже позволить себе снимать за деньги. Место исчезнувшего в московских неоглядных дебрях счастливца немедленно занимал новичок, горящий желанием очаровать столицу своим присутствием.

Нас с Ляйсан Москва сразу взяла в свой плен. Мы сразу были покорены её бешеным темпом. Однажды в троллейбусе я увидел слоган «Город, который никогда не спит». И это правда. Очень скоро мы с Ляйсан убедились в справедливости этого выражения. Здесь всё происходит в десятки раз быстрее, чем где бы то ни было, и здесь жизнь бурлит круглые сутки.

Первое время ещё вспоминались янганимяновские безлюдные по вечерам улицы, глухие ночи с одиноким фонарём на площадке у сельсовета и редким взлаиванием тоскующих собак за крепко запертыми воротами. Но потом кипение столичной жизни, запах больших денег, которым пропитан московский воздух, яркие соблазны беспечного существования постепенно стали действовать как морфий, выжигающий из памяти прошлое, которое постепенно приобретало очертания несуществующей призрачности. Громадный бурлящий муравейник мегаполиса стал единственным важным для нас местом в огромном мире: и мысль о возвращении в Янганимян казалась странной, нелепой и даже чудовищной. Из Москвы уехать оказалось невозможно из-за непреодолимой силы притяжения ослепительных огней широких проспектов.

Но особенно сильно кружило голову ощущение полной свободы, которую дарит Москва: ты можешь быть кем угодно, одеваться как угодно, заниматься чем угодно – никому до этого дела нет. В многомиллионной толпе, топчущей своими ногами раскалённые мостовые столицы, человеку предоставлена полная свобода выбора. Даже нищета здесь воспринимается как личное желание. Работы в Москве навалом – берись за любую, надо только решиться. В этом принципиальное отличие столичной жизни от жизни в нашей маленькой деревушке, где судьбе перепачканного мазутом тракториста или комбайнёра альтернативой может быть только участь пастуха или пьяницы.

Никакая работа в Москве не превращается в судьбу. Если не захочешь, если что-то не устраивает, в любой момент можешь уйти без боязни остаться ни с чем. Чувство безграничной свободы стало ещё одним серьёзным поводом сказать себе: мы больше никогда не вернёмся в деревню. Всё что угодно, но только не дремотно вялое течение времени в глуши, где все про всех всё знают до тоски, до лютого озлобления на мир. Мы словно наркоманы крепко подсели на ритмы мегаполиса в стиле техно, эр-энд-би, рэпа, трэпа, изрыгающего местами звуки старого доброго хард-рока.

На первых порах мы хватались за всё, что ни подворачивалось, лишь бы была возможность покупать себе еду и одежду. Наконец пришло такое время, когда понемногу стало получаться откладывать небольшие деньги. Их запас был хоть и небольшой, но придавал уверенности, и понемногу мы становились более требовательными к рабочему месту.

Начался период, когда мы с Ляйсан даже с каким-то азартом меняли одну профессию на другую в поисках более высокой зарплаты. Я перебрал с десяток должностей, пока не подвернулась вакансия личного водителя генерального директора «Астро-банка».

Вадим Борисович лично проводил собеседование с кандидатами и удивил тем, что первый вопрос, обращённый ко мне, был не про опыт вождения, а про мой зодиакальный знак. Позже я узнал, что Вадим Борисович – страстный поклонник астрологии и прочих эзотерических учений. Его совершенно не интересовала моя трудовая биография. После сложных астрологических вычислений Вадим Борисович решил, что из всех претендентов я более всего подхожу на роль чела, которому можно доверить руль громадного членовоза.

Так как в служебные обязанности личного водителя директора входит умение вовремя быть слепым, глухим и немым, то мой оклад на сегодняшний день можно считать одним из неплохих даже по московским меркам.

Ляйсан благодаря въевшейся привычке усердно учиться к тому времени закончила бухгалтерские курсы и нашла место в одной строительной компании, агрессивно рекламирующей во всех средствах массовой информации свои проекты. Скелеты их домов с выпирающими рёбрами недостроенных балконов в окружении остроносых кранов торчат по окраинам Москвы и ближайшему Подмосковью. От Ляйсан также требуется умение молчать и не замечать ничего, кроме предварительных оплат от будущих счастливых обладателей канареечных квартирок, вырастающих рядом с очистными сооружениями, отравляющими воздух округи своими ядовитыми испарениями. Но об этом неудобстве менеджеры компании деликатно умалчивали, оставляя право на знакомство в будущем с окрестностями своим клиентам.

Несмотря на строгие правила, запрещающие сотрудникам распускать языки и общаться друг с другом в рабочее время, у Ляйсан очень скоро появились подруги, с которыми она может говорить по телефону едва ли не по полдня. Да и у меня сложился какой-то круг общения. Хотя, в отличие от Ляйсан, я предпочитаю держаться на работе отстранённо, не особо подпуская к себе коллег. Мне так легче: шапочное знакомство, лёгкое общение без того, чтобы слушать чьи-то исповедальные рассказы, которые ставят тебя перед неприятной необходимостью раскрывать в ответ свою душу.

Обрастая знакомыми на работе, втягиваясь в новые привычки, мы уже не чувствовали себя чужаками в Москве. Город уже не выглядел пугающим непредсказуемостью своего пространства, на котором так легко потеряться в лабиринте бесконечных улиц, закоулков. По многим пешеходным дорожкам в центре Москвы, застывшим в истории, мы уже бегаем, зная каждый поворот, каждый короткий путь дворами. И для нас есть особенное удовольствие в том, чтобы уходить в сторону от шумных проспектов, привлекающих толпы туристов, в тишину кривых узких переулков, тупичков, тем самым отделяя себя от тех, кто смотрит на Москву глазами завистливого путешественника.

И однажды наступил такой день, когда Ляйсан предложила покинуть Капотню и вместе снять квартиру в юго-западном районе Москвы. Выбор района объяснялся тем, что Ляйсан надо каждое утро ехать в Новую Москву, где находится головная контора её строительной компании. Да и мне, в принципе, проще добираться с Юго-Запада до усадьбы Вадима Борисовича на Симферопольском шоссе. К тому же мы давно в разговорах друг с другом нет-нет да и роняли, как хорошо было бы жить на Юго-Западе.

Правда, каждый из нас рассматривал этот вариант исключительно для себя. Поэтому её предложение жить вместе застало меня врасплох. Что называется, ничто не предполагало: всё это время мы обычно встречались с нею перед сном на кухне, где быстренько, эскизом пересказывали друг другу главные события дня. За всё время жизни в Москве всего лишь несколько раз удалось вместе выйти на прогулку, но это были прогулки двух земляков, попавших на «terra incognita», которые больше приходили в восторг от того, что им открывалось в пестроте московских улиц, чем от того, что есть возможность на этих улицах общаться друг с другом. Ни о каких отношениях не могло быть и речи.

– Как ты себе представляешь нашу совместную жизнь? Ведь хозяин квартиры, которую мы будем снимать, обязательно поинтересуется, кем мы друг другу приходимся.

– Вовсе не обязательно. Какое ему дело, кто живёт? Лишь бы платили вовремя и вели себя смирно… Ну а если спросит, скажем, что мы в гражданском браке. Или у тебя кто-то есть?

– Н-н-нет… Никого у меня нет… Кроме тебя. Но…

– Может, я тебе не нравлюсь?

– Почему? – я не сразу понял вопрос и покрылся от неожиданности потом. – Очень… нравишься.

– Тогда в чём проблема? Но если тебя это напрягает, назовёмся двоюродными братом и сестрой.

– Хорошо.

– Что хорошо?

– Скажем, что мы жених и невеста. – Ты уверен?

Я не был уверен, поэтому неопределённо пожал плечами.

– Вообще-то, я могу поселиться с девчонками. У меня есть два варианта. Первый – меня зовут девчонки из отдела продаж жить с ними в однокомнатной квартире. Но жить с тремя девушками… легче, знаешь, в серпентарии работать. У каждой будут свои заморочки. Одна окажется неряхой и начнёт разбрасывать по всей квартире вычесанные волосы. Другая захламит комнату дешёвыми вещами, купленными где-нибудь в «Садоводе» или торговом центре «Москва» в Люблино. Ну а третья, как очень скоро выяснится, любит мужчин и начнёт их принимать в квартире без нашего ведома.

Второй вариант – это Валерия, моя подруга. Вместе в бухгалтерии работаем. Она готова выделить угол в своей квартире. Но быть приживалкой в чужом доме и жить вместе с хозяйкой не хочу: очень скоро она привыкнет и начнёт придираться ко всяким мелочам, которые нарушают привычный для неё образ жизни, тут и дружбе придёт конец. Тебя же я знаю со школы. И знаю, что ты покладистый, спокойный, легко приспосабливаешься к любым условиям, лишь бы был кров и чтобы ничто не мешало тебе идти к намеченной цели… И, знаешь, я уверена, что ты обязательно многого добьёшься. К тому же ты мужчина и всегда сумеешь (наигранно-плаксивым голосом произнесла Ляйсан) защитить бедную, несчастную девушку из родного аула и помочь ей в трудную минуту.

Она положила голову на мою грудь и нежно обняла за шею. Я почувствовал нежный аромат ее волос и мягкое прикосновение упругой груди. Голова пошла кругом…

– Дамир! Эй! – Бутурлин трясёт меня за плечо. – Ты что?! Оглох?! Кричу тебе, кричу – никакого ответа. Уснул, что ли? Чего молчишь? О чём задумался? Скоро поворот на Волгоградку! Сворачивай туда. Едем в баню, где вчера босс с Сохатым парились.

– Вот так пироги с котятами, – присвистнул Димка, – а что мы там будем делать с нашими пистолетами? Бабульку, которая вчера баню запирала, пугать? Или будем голых баб гонять?

– Шутки на сегодня забыть! – сурово обрывает его Бутурлин. – Дело крайне серьёзное. Наверное, помните, что вчера после сауны Сохатому один чувак, такой какой-то потасканный весь, передал… И он передал ему… даже не знаю, как сказать… барсетка не барсетка, кошелёк не кошелёк… Ну, – Сан Саныч нетерпеливо щёлкает пальцами, – сейчас модно ходить с такими огромными… блин! Как его? Ну… мужики в руках носят…

– Портмоне, – подсказывает Димка.

– Вот-вот! Так этот чел Сохатому портмоне привёз. Помните? Так вот. Когда Сохатый прилетел к себе в Мурманск и пришёл в себя, сразу про портмоне вспомнил. А его при нём не оказалось. Стал спрашивать у Мозга. А тот тоже ничего сказать не может, потому как вчера, когда встречал Сохатого в аэропорту, про портмоне ничего не знал. Следовательно, и когда тащил своего босса в зал для ВИП-персон, совсем не отслеживал, был ли этот клятый кошелёк при Сохатом или не был. Проглядел, в общем. Поэтому Сохатый сегодня ночью вылетает сюда со своими людьми. И знаете, что он думает по этому поводу?

Этот старый пень, больной на всю свою плешивую голову, почему-то решил, что портмоне присвоил Вадим Борисович или кто-то из нас. И ему плевать на то, что Вадим Борисович ни черта не помнит. Сохатому хоть кол на голове чеши! Раз решил, что Вадим Борисович виноват, так ничем его с этой мысли не сдвинешь. Не верит ни одному слову Борисыча. Знай только твердит, что тот ему втирает, отмазаться хочет. Теперь Борисыч дрожит как осиновый лист. По его словам, Сохатый в телефон бешено орал и угрожал Борисычу задницу на затылок натянуть. А этот енот слов на ветер не бросает. Вот такая картина, а не пироги с котятами. Что всё это для нас значит? А вот что: до прилёта Сохатого надо нам найти грёбаное портмоне. Иначе всем будет кирдык. Этот хренов хмырь начнёт трясти каждого, аки грушу поповскую. Ясно?

– Нет, – сипит Бизон, упираясь своими коленями через спинку кресла в мой позвоночник (этому великану даже в Yukon’е очень тесно), – Что там такого, в этом портмоне? Документы какие-нибудь? Из-за чего такой кипеж?

– Объясняю, – Бутурлин говорит нарочито медленно, – деловой партнёр Вадима Борисовича, по прозвищу Сохатый, получил в этом портмоне большую сумму денег от другого своего партнёра. Эти деньги привезли к бане и отдали прямо в руки, как только Сохатый вышел на улицу. А они, денежки эти самые, тю-тю – растворились неизвестно как и где. Как? Куда? – Ничего не известно. Единственное, что знаем доподлинно: около бани деньги ещё были в руках Сохатого, а в Мурманске их уже нет. Вечером он с ними, утром – без них.

– Всё утро до отлёта с ним был Мозг? – интересуется Бизон.

– Да. И что? – настороженно глядит на него Сан Саныч.

– Да так, ничего, – хмыкает Бизон, – я этого Мозгового знаю ещё с тех пор, когда он салагой в юниорской команде за свой Мурманск выступал на соревнованиях тяжелоатлетов. А чуть повзрослев, занялся разбоем и рэкетом. За что два раза отсидел: один раз в детской колонии, а второй – уже во взрослой. Там он оказался среди настоящих уголовников, которые, как мне известно, свели Мозгового с людьми Сохатого. Ну и, когда Мозг вышел на свободу, то сразу отправился к этому авторитету. С тех пор он в личной охране у Сохатого и по совместительству работает вышибалой: ходит по фирмам разным и проценты с ихнего бизнеса вышибает. По-другому, выходит, что тот же рэкет, только на дядю. Тот же грабёж, но под надёжной защитой авторитета, который процент за грабёж нехилый отваливает Мозгу.

– Ну и к чему ты всё это нам про Мозгового рассказал?

– Я бы в первую очередь его прошмонал.

– Ты думаешь, Сохатый до такой степени глуп, что не сделал этого? – с лёгким раздражением возражает Бутурлин. – Именно с этого и начал. Тряс Мозгового так, что тот, я уверен, до сих пор очухаться не может. У Сохатого нет на него ничего. Понятно? Мозг чистый.

– Большую сумму получил – это сколько? – влезает в разговор Димка, и, встретившись глазами с Бутурлиным, поясняет: – Имею право знать, за что пострадать могу, если что.

– Пол-ляма евро, – натужно зевает Сан Саныч.

– Ничё себе! – ахает Димка. – Это ж сколько в рублях получается?

– Неважно. В рублях, в евро – какая разница?! – сердито отзывается Бутурлин. – Для серьёзных людей не такая это и сумма, чтобы рисковать и связываться с Сохатым: себе дороже. Судя по всему, кто-то по скудости ума решил, что у него получится деньжат стырить.

– Ты хочешь сказать, что это маленькая сумма? – разевает в изумлении рот Димка. – Я не ослышался? Нифигасе… так если что…

– Димон! Для тебя или для кого другого, да и для меня тоже, это, конечно же, громадные деньги. Нам с тобой за всю жизнь таких денег в руках не держать. Но там, где наш Борисыч вращается, полмиллиона евро мало что решают.

– Да всё равно! Решают – не решают, много – мало! Какая разница. Даже если это для Сохатого мелочь, всё равно вопрос возникает: какой дурак велит полмиллиона (театрально пропел Димка) ого-го-ойро в баню везти, да ещё на ночь глядя? – он в недоумении разводит руками. – Они ж, то есть Сохатый с Вадим Борисовичем, из бани вышли пьяные в драбадан: едва до машины добрались, как почти сразу друг за другом скопытились. И как можно было такие деньги отдавать человеку в состоянии полного в буквальном смысле слова нестояния? Сохатый не понимал, что ли, когда напивался, что ему такие деньжищи должны привезти? Он же умный старик. Как-то не того это всё… Странно смотрится.

– Вот и я о том же. – неожиданно проникновенно произносит Бутурлин. – Всю дорогу думал? Мутная какая-то история, я вам скажу. Зачем – тут Димыч прав – Сохатому приспичило деньги поздним вечером у бани получать? Неужели другого места не было? А если всё-таки срочная какая-то нужда была, то почему так напился? И опять Дима прав, когда говорит, что Сохатый слишком умён для того, чтобы так глупо вести себя. Подозрительно ещё, почему он так уверен, что в пропаже исключительно мы виноваты. Я имею в виду, – перехватывает Бутурлин наши недоумённые взгляды, – не нас конкретно, а нашу контору: Вадима Борисовича и прочих.

– Не понял, – вздёргивает брови Бизон, – а чем мы ему не угодили? Что за бред! «Астро-банк» вроде как карманный банк Сохатого. Или я чего-то в этой жизни не понимаю? Вадим Борисович, как я наблюдаю, директор-то почти формальный. Разве нет? Конечно, он директор, но далеко не генеральный. Тогда, что за комедия?!

– Откуда я-то знаю?! Когда я к Борисычу утром пришёл, он как оглашенный бегал в ночной рубашке по спальне. Волосы торчат в разные стороны. Смотрит на меня безумными от страха глазами и словно не видит. Даже шампанского выпить не может: руки трясутся так, что никак ртом бокал поймать не может. Зубы об стекло противно так стучали. Еле сумел привести его в себя. Когда успокоился, сели думать. И всякие мысли в голову лезут.

Первое, что пришло нам на ум: Сохатый сам всё подстроил. Зачем? Кто его знает, что у этого криминального ревизорро в башке творится. Вадим Борисыч голову сломал, соображая, где, когда и как мог накосячить. А придумать ничего не выходит. Знай себе причитает: «Он меня убьёт! Он меня убьёт! Сначала пытать будет страшно! Утюгом раскалённым жечь будет! А потом где-нибудь на глухой шоссейке в дорожную заплатку закатает!» И тут его замкнуло. Начал гадать: почему именно на глухой дороге у какого-нибудь никому не ведомого посёлочка Сохатый ему могилу устроит? «Не хочу, – кричит, – так! Хочу на кладбище! Чтоб с мавзолеем! Я ж себе уже и землицу на Ваганьково прикупил. Думал, пригодится лет через пятьдесят». Тут от жалости к себе и зарыдал, сердечный… В общем, сейчас от нашего Борисыча проку мало… А Сохатый действительно может для порядка положить двух-трёх человек. Это у него уж как водится. Пострелять он любитель. Пистолеты уж очень любит. Байки ходят, что старикан с собой позолоченный «Дезерт Игл» носит…

– Как я ни обмозговываю вчерашнее, – продолжает бесстрастно Сан Саныч, – всё едино выходит, что это сам Сохатый затеял какую-то очень тёмную игру. Сдаётся мне, что деньги потеряны нарочно. Если вообще потеряны… – он ударяет кулаком по своему колену. – Неспроста всё это! Чует мой нос: затевается что-то… Правда, есть одна нестыковочка. Если Борисыч правильно помнит, то в бане ни он, ни Сохатый особо не пили. Пётр Андреевич – так Борисыч говорит – не столько сам пил, сколько опаивал ту с кудряшками, что ещё на улице первой скопытилась. Тогда непонятно: с чего их-то обоих так развезло возле джипа? Совсем непонятно…

– А если нет никакой игры против нас и Вадима Борисовича? – осторожно спрашиваю я. – Сам же говоришь, что репутация у Сохатого такая, что любой поостережётся к нему близко подходить. Вот он и расслабился, понадеявшись на свой авторитет. Скажи, Сан Саныч: может такое быть, что они напоследок, перед выходом из бани, чего-нибудь особенного приняли? а Борисыч просто не помнит об этом? Допустим, Сохатый подсунул какой-нибудь… ну… не знаю… какой-нибудь убойный коктейль с наркотой, от которого напрочь крышу сносит? Ты, может, знаешь: он этим балуется? Мы же все видели, как их болтало по-дикому перед тем, как окончательно свинтиться: то в уныние впадали, то вдруг восторг и веселье накатывали на них. Словно на самом деле чего-то нанюхались…

– Может, – смиренно вздыхает Бутурлин. – Всё может быть. Если это не какая-то тёмная игра Сохатого, тогда давайте накидаем все возможные причины случившегося, даже самые дурацкие. Например… Ну, скажем… девки что-то там подсыпали в вино в надежде грабануть. Потому как вряд ли Сохатый сам мог нанюхаться чего-то там ровно перед тем, как деньги привезут. Он бешеный чёрт, конечно, но далеко не дурак.

Итак. Моя первая и самая идиотская версия: девки-грабительницы. Могло такое быть? По-моему, совсем невероятно, но чёрт его знает… Тогда встаёт вопрос, как шалавы узнали о том, что Сохатому деньги привезут? Их же прямиком из машины в баню повели. Девчонки даже сообразить не успели, куда попали… Значит, кто-то заранее предупредил? Тогда, кто? Чёрт! Совсем голова пухнет!!! Какие-то ещё версии есть?

Мы дружно молчим. У нас нет никаких догадок.

– А самое смешное, – продолжает минуту спустя Бутурлин, – объяснение может оказаться до такой степени очевидным и простым, что… Вот если бы только зацепку найти, хотя бы одну деталь!!! Ничего пока не вижу. Но как бы то ни было, мы должны найти деньги, пока Сохатого здесь нет… Даже если он их не терял. Но это будет крайний вариант. Если найдём, тогда с нас обвинения он обязан снять. Вот тогда и выяснится, какие тараканы живут в его башке.

Мы уставились на Бутурлина.

– Чего смотрите? Ну, если он не терял деньги, а мы всё равно ему принесём, стрясём с какого-нибудь козла, как он тогда будет реагировать? Вот мы и узнаем, что он надумал… Ничего. Скоро, надеюсь, узнаем, специально ли потерял деньги Сохатый или на самом деле кто-то украл… А пока, дорогие мои, – он испытующе вглядывается в наши лица, – все вы на подозрении…