Она опять кивнула. Приготовилась защищаться. Снова. Девять месяцев, как она прибыла в Эргад – изгнанница в собственной империи. Шесть месяцев, как родился Санлитун. Всего шесть месяцев, а уже кажется: она не спала год, целую жизнь. Санлитун, хоть и был назван по деду, не отличался его спокойствием и молчаливостью. Он вечно был голодным или мокрым, вечно его тошнило или он капризничал, цеплялся за нее, когда не спал, и лягался во сне.
– Кормилица… – заговорил ил Торнья.
– Обойдусь без кормилицы.
– Кому на пользу, что ты втаптываешь себя в грязь? – медленно проговорил он. – Ни тебе, ни ребенку, и уж наверняка не нашей империи.
– Моей империи.
– Твоей империи, – кивнул он с колючей усмешкой.
– Сколько женщин сами поднимают детей? Шестерых. Десятерых. Думаю, с одним мальчишкой я справлюсь.
– Пастушки растят по шесть детей. Рыбачки. Женщины, у которых только и забот, чтоб очаг горел и овцы были сыты. Ты – император Аннура, Адер. Ты пророчица. Мы ведем войну на два фронта и проигрываем. Рыбацкие жены могут себе позволить сами растить детей. Ты – нет.
Ил Торнья что-то проделал со своим голосом, сменил тембр или тон (она бы сказала, смягчил, если бы речь шла о другом мужчине) и добавил:
– Он и мой ребенок.
– Не напоминай мне о своих детях, – прорычала Адер, откидываясь в кресле, чтобы оказаться как можно дальше от него. – Я слишком хорошо помню, как вы их растили в былые времена.
Если бы она наделась пробить его броню, сорвать маску, ей пришлось бы разочароваться. Ил Торнья сложил лицо в виноватую улыбку и снова покачал головой:
– То было давно, Адер. Много тысяч лет назад. То была ошибка, и я долго трудился над ее исправлением. – Он протянул руку в сторону Санлитуна отеческим и безличным жестом. – Оттого что ты с ним так носишься, он не вырастет ни сильнее, ни мудрее. Если ты забросишь другие дела, он, может статься, вовсе не вырастет.
– Я не забрасываю другие дела! Разве ты застал меня спящей? Бормочущей глупые сказочки? Я каждое утро до рассвета сажусь за стол и, как видишь, все еще здесь. – Адер указала ему на бумаги. – Я поставлю печать на эти договоры, и наши люди еще на три месяца забудут о голоде. А после меня ждет кипа прошений из Раалте. Я в этой комнате живу, а если не здесь, то работаю над стратегией в южных областях с Лехавом, объезжаю войска или составляю письма.
– Наше счастье, что ты унаследовала ум отца, – гладко вставил ил Торнья. – Даже недосыпая, не отнимая от груди ребенка, ты мыслишь лучше большинства виденных мною аннурских императоров.
Адер пропустила комплимент мимо ушей. Похвала, как обычно, звучала искренне, и, как обычно, была фальшива, выверена до грана. Он ее отмерял, отвешивал и выдавал по мере надобности там, где считал полезными. Суть этих слов была в том, что она свое дело знает.
– Тогда что тебе надо? Я буду растить Санлитуна и…
– Нам мало того, что ты превосходишь большинство своих предков, Адер, – перебил ее кенаранг.
Он держал паузу, остановив на ней свой «генеральский» взгляд. Не настоящий, слава Интарре, – не тот непостижимый черный взгляд поглощенного размышлениями кшештрим, который она видела лишь однажды, при битве в Андт-Киле, – а другой, который он наверняка отрабатывал не одно поколение: жесткий, но человеческий.
– Нам нужно, чтобы ты превзошла всех. А для этого ты должна отдыхать. Отрываться от ребенка хотя бы иногда.
– Я сделаю все, что нужно, – пробормотала она, чувствуя, как распускается в груди болезненный цветок сомнения.
По правде сказать, последние шесть месяцев стали самыми мучительными за всю ее жизнь. Днем ей приходилось решать сложнейшие задачи, а ночи были нескончаемой пыткой: Санлитун вопил, она выпутывалась из одеяла, уносила ребенка к себе в постель, уговаривала, молясь Интарре и Бедисе, чтобы он еще хоть немножко поспал. Обычно он, взяв грудь, сосал жадно, но недолго, а потом отталкивал ее и снова разражался криком.
Конечно, у нее были служанки: с десяток сидели под дверью в готовности прилететь по первому зову с охапками пеленок и простынок. Такую помощь она принимала, но отослать от себя сына, допустить, чтобы он брал грудь чужой женщины… это было бы слишком для него. И для нее. Даже плача от изнеможения, даже с мутящим голову ядом бессонницы в крови она смотрела на младенца, на прижатую к ее набухшей груди пухлую щечку и сознавала, как сознают великую истину, что никогда его не отдаст.
Она видела, как умирает мать – выкашливает в мягчайшие шелка изодранные в клочья легкие. Сама Адер убила одного брата, а с другим сошлась в отчаянной, беспощадной войне. Из всех родных у нее осталось только это дитя. Она оглянулась на колыбельку, проследила, как дышит маленькая грудь, и повернулась к ил Торнье.
– Зачем ты здесь? – в третий раз спросила она срывающимся от усталости голосом. – Ты же не для того оставил фронт, чтобы обсудить тонкости материнства?
Ил Торнья покивал, сцепил пальцы, изучил их взглядом и снова кивнул.
– Появился шанс, – наконец сказал он.
– Если у меня нет времени на сына, – развела руками Адер, – то его тем более нет на разгадывание твоих поганых загадок.
– Республика предлагает соглашение.
Адер опешила.
– Мои люди перехватили гонца – он ждет внизу. Я хотел прежде сам с тобой переговорить.
«Не спеши, – приказала себе Адер. – Не спеши».
Она вгляделась в лицо ил Торньи, но ничего не сумела на нем прочесть.
– Гонца к кому?
– К тебе.
– А твои люди его перехватили. Это не назовешь образцом сотрудничества.
– Перехватили… столкнулись, сопроводили, – отмахнулся ил Торнья. – Его нашли…
– И доставили к тебе, – договорила Адер, старательно сдерживая гнев, – а не ко мне. И что вообще твои люди делали на юге? Сыны держат фронт.
– Тот, кто неотрывно смотрит в одну сторону, недолго проживет, Адер. Я не сомневаюсь в преданности Сынов своей богине и ее пророчице… – он слегка поклонился, – но давно научился не доверять войскам, которыми командую не я. Мои люди нашли гонца, доставили его ко мне, а я, узнав содержание послания, немедленно приехал к тебе. Нельзя во всем видеть заговор, Адер.
Ил Торнья покачал головой.
– Прости, но это звучит фальшиво. – Она откинулась на стуле, пригладила волосы, давая себе время сосредоточиться на главном. – Хорошо. Гонец. От республики.
– И они предлагают переговоры. Мирное соглашение. Судя по всему, начинают понимать, что их «народное правительство» провалилось.
– Какая проницательность! И им понадобилось всего девять месяцев, потеря двух атрепий, гибель десяти тысяч людей и голод по всей стране.
– Они хотят вернуть тебя. Хотят снова посадить на Нетесаный трон императора. Залечить раскол.
Адер прищурилась, стараясь выровнять дыхание и рассуждать хладнокровно. Звучало соблазнительно – о, как соблазнительно. И столь же невероятно.
– Невозможно, – покачала она головой. – Сорок пять самых богатых и злобных аннурских магнатов не способны уступить обретенной власти. Даже загорись вокруг них город, даже загорись сам дворец, они не свернут с пути. Слишком меня ненавидят.
– Ну… – протянул ил Торнья, пожимая плечами, будто извинялся за свои слова. – Они и не намерены отказываться от власти. Строго говоря, они хотят посадить тебя на трон, но по-прежнему принимать законы и определять политику. А ты чтоб послушно лаяла по их команде… Как-то так.
Адер ударила ладонью по столу – сильнее, чем намеревалась. Санлитун пискнул в колыбели, и она замерла, восстанавливая сорвавшееся дыхание.
– Их сраная политика, – прошипела она, – губит Аннур, выворачивает империю наизнанку. Их политика убивает. И они хотят, чтобы я одобряла такое дерьмо?
– Насколько я понял, они ждут от тебя не просто одобрения. Они хотят, чтобы ты улыбалась народу с этой навозной кучи.
