Смута

Большая разборка

1.

Норковое манто сползло с плеча Соловьевой. Отвисшие щеки подрагивали в такт словам. И подрагивали арбузные груди. Адвокат глядел на нее, расплывшуюся, намакияженную, с блеклыми глазами-бусинами, утонувшими в глазницах – глядел и не мог взять в толк: как же ей удалось оболванить многие тысячи людей.

– Я за своё отвечу, – сказала Соловьева, сглатывая окончания слов. – Да, жила, как королевишна. С артистами тусовалась. И сама жила, и другим жить давала. А все одно – крошки перепадали. Куски бугры расхватывали! Всех заложу!

– У вас нет никаких доказательств, Валентина Федоровна.

– Есть!

– Почему же вы не хотите представить их следователю?

– Ха! Все они заодно. И ты с ними, господин хороший!

– Моя фамилия – Уханов. Для вас я – Борис Аркадьевич.

– А мне без разницы. Ополчились на бабу – крайнюю нашли! Да ихний начальник сам у меня процентами кормился! – «Проценты» она произнесла с ударением на первом слоге. – А ваш Красавчик меня на даче прятал, когда в розыск объявили. Он и паспорт с турецкой визой выправил. Да видно, что-то не так сделал, захомутали в аэропорту.

Из-за Красавчика по фамилии Ненашин адвокат и добился свидания с Соловьевой.

Ненашин был советником президента и, по слухам, постельным дружком его дочери. Дружка долбали и правые, и левые. Думцы то и дело выдергивали советника для объяснений. Особенно доставалось ему за связь с финансовой пирамидой «Мальвина», которой рулила мадам Соловьева. Он от нее открещивался. Даже перед своим адвокатом заврался.

Однако адвокат нутром чуял, что «Мальвина» обирала дураков с благословения советника. И если у Соловьевой есть какие-либо доказательства, они рано или поздно попадут в руки следователей. Тогда суд, и проигранный процесс. Проигрывать он не собирался, просто не мог этого допустить. Лопнула бы репутация, которую он взращивал правдами и неправдами.

Опасные улики требовалось нейтрализовать, потому он сам решил пообщаться с Соловьевой, что было совсем непросто: Лефортовская тюрьма считалась неприступной для посторонних. Но универсальная долларовая отмычка и тут помогла открыть железные двери…

– Ваши слова, Валентина Федоровна, – вкрадчиво сказал он, – можно квалифицировать как оговор.

– Не держите меня за дуру! Мои доказательства на бумаге. Записочки, самолично им написанные: тому – столько-то наличными отгрузить, другому – столько зелеными… В надежном месте мои доказательства! Где – скажу только на суде. А если что со мной случится, подруга знает, куда их передать. Приедет в Москву и передаст. Я за это ей хорошие бабки отвалила…

По ее щекам вдруг поползли крупные слезы. Манто свалилось на пол.

– Пускай Красавчик вытаскивает меня отсюда! Не то – хуже будет! Так и передай господину советнику!..

Уже стемнело, когда проходная Лефортовского каземата вытолкнула адвоката на улицу. Шофер Миша ждал его на улице Солдатской.

Они ехали по сверкающей огнями Тверской. На «Пушке», у «Макдоналдса», проходил ежевечерний развод проституток. В милицейских кругах поговаривали, что и Соловьева начинала свою карьеру на Пушке. Сегодня она открыто занималась шантажом. Рассчитывала, что адвокат передаст ее угрозы бывшему покровителю. Надеялась, что тот вытащит из-за решетки. Скорее уж подтолкнет, чем вытащит.

Кое-что он все же узнал. Записки действительно существуют, хотя клиент и не признавался в том. Какой бы хитроумной Соловьева себя не выказывала, а информацию выложила. И отнюдь не намеренно, а по бабскому недомыслию. Записок в Москве явно нет. Всего скорее они у кого-то из прежних подруг в Тверской губернии. Придется бородатому сыскарю Степке Вовочкину прошерстить ее лихославльских знакомых.

С Вовочкиным они приятельствовали еще с Магадана. Там все знали адвоката под родной фамилией – Кузнецов. А в Москве знают только знакомые. Уханов тоже фамилия не чужая, досталась от предков.

– Шеф, нас пасут, – вдруг сказал шофер Миша. – Серый «Вольво» на хвосте. Я еще у «Пушки» засек.

На Садовом кольце было светло, как днем. Вглядываясь в зеркало, Кузнецов попытался определить «пастуха».

– Сбавь скорость, Михаил.

Миша нахально перестроился в правый ряд, сбросил скорость до сорока. Тут Кузнецов и разглядел «Вольво».

Он терпеть не мог, когда что-то не понимал. Что за преследователи? Откуда взялись? Не клиент же их послал!.. Или кому-то он перебежал дорожку?

– Отрываться? – спросил Миша.

– Попробуй.

Тот набрал скорость и через пару минут резко крутанул вправо. В переулке было темно, как в дымогарной трубе. Миша вырубил свет и, не доезжая до освещенного перекрестка, въехал в какой-то двор как раз в тот момент, когда сзади полоснули фары. Кузнецову показалось, что заехали в тупик. Но Миша, бывший таксист, знал московские улицы, как собственную ладонь. Впритирку проскочил между гаражами, выехал в проулок. Еще дважды уходил вправо, пока не выскочил снова на Садовое кольцо. Теперь «Вольво» болтался где-то впереди.

Кому и что понадобилось? Информация? У следователя ее всегда больше. Тактика защиты на вероятном процессе? Она интересна только прокуратуре. Или это те, молодые и наглые, что три дня назад появились на исходе дня в его офисе? Пропуск накануне им никто не заказывал, но они как-то миновали кордон вневедомственной охраны.

– Борис Аркадьевич, – сказал один, с голым черепом. – Есть конфиденциальный разговор.

Клиенты почти всегда начинали с просьбы о конфиденциальности.

– Лиля, попейте чайку в комнате отдыха, – выпроводил Кузнецов секретаршу. Сам же незаметно нажал кнопку, вмонтированную в столешницу. В соседней комнате включилась записывающая аппаратура.

– У нас к вам деловое предложение, – сказал Череп-пустыня.

– Слушаю.

– Вы – юридический консультант советника президента. И красиво уводите его от ответственности. Мы даже знаем, что в кабинете зама генерального прокурора вы ухитрились проглотить небольшой документ и подсунуть другой.

Был такой случай, еще по первому делу об урожайных чеках. Тогда прокурор отвлекся на звонок. Кузнецов изъял подписанное клиентом распоряжение, а в дело вложил такой же, но с датой годичной давности, что в корне меняло ситуацию…

– Нас интересует все, что вы знаете о его делах, – продолжал Череп, – и в частности, о связях с «Мальвиной». Информация будет хорошо оплачена.

К деньгам Кузнецов относился очень даже уважительно. Они давали независимость и комфорт – то, чего не хватало ему во времена, когда все были равны и похожи друг на друга, словно серые мыши. Тогда мозги были дешевыми, как кефир, а информация, какой бы важной она ни была, вообще ничего не стоила.

Первые шальные деньги Кузнецов получил, когда защитил в Королевском суде Великобритании скандально известного русского бизнесмена Артема Золотова. Тот и в Англии ухитрился делать деньги из воздуха. Освободившись от обвинения, гроссмейстер черной экономики отстегнул адвокату по-купечески: и на джип, и на элитные хоромы с евроремонтом. Позже Кузнецов сообразил, что продешевил, запросив в качестве гонорара несусветную, как поначалу казалось, сумму. Клиент заплатил бы и вдвое больше, и ничуть не обеднел бы при этом.

Опыт подсказывал адвокату, что от человека с головой-черепом сильно тянет не только деньгами, но и опасностью.

– Кого вы представляете? – спросил Кузнецов, чтобы выиграть время.

– Пока это не имеет значения. Назовите сумму, которая вас устраивает.

– Молодой человек, как вы думаете, во что превратится довольно-таки преуспевающий адвокат, если он станет торговать интересами своих клиентов?

– Не клиентов, Борис Аркадьевич, а одного-единственного клиента.

– А моя репутация? Клиенты станут шарахаться от меня.

– Клиентуру мы вам обеспечим.

– И как отнесетесь к тому, что я стану продавать ее секреты?

– Подловили, Борис Аркадьевич! Мы с вами мыслим одинаково.

– Совсем не уверен. До свидания.

– Упертый базарило! – вмешался спутник Черепа, с квадратными плечами и с маленькой головой-пробкой.

Тот взглядом заставил его умолкнуть. Произнес со смутной улыбкой:

– Мне очень жаль, Борис Аркадьевич…

После их ухода Кузнецов отключил аппаратуру. Прослушивать запись не было необходимости. Разговор много времени не занял и отложился в памяти.

Заинтересоваться советником президента могла и правая, и левая оппозиция. Либо третья сила, остающаяся до поры до времени в тени. Очень даже мог проявить заинтересованность и криминальный мир. В последние годы Кузнецов довольно часто общался с его представителями. Платили они, не торгуясь. Защищать их было сложно. Но прокурорские чиновники, привыкшие к застойной вседозволенности, подставлялись сами, сплошь и рядом нарушая процессуальный кодекс.

Кузнецов давно понял, что криминальным миром заправляют не дураки. Они быстро усвоили новые правила игры, создали свою властную вертикаль, так бездумно разрушенную новой государственной властью. Застойный «гоп-стоп» сменился уголовщиной цивилизованной, с офисами, собственными службами безопасности и отлаженной компьютерной сетью. Всех, кто стоял на дороге, покупали или убирали. На адвокатов не покушались. С адвокатами дружили. «Вольво» на хвосте никак не походил на проявление дружеских чувств…

На Большой Дорогомиловской Миша развернулся, лихо зарулил под арку и притерся к подъезду. Дом напоминал букву «Г». Оба отростка буквы продолжал ажурный металлический забор с шипами наверху, образуя просторный закрытый двор с липовым сквером в центре. Жизнь теплилась лишь у подъездов.

Заверещал мобильный. На связь вышел бородатый сыскарь Вовочка.

– Ты где, Борис? – спросил.

– Во дворе своего дома. А ты, Вовочка, где?

– Возле кольцевой. У меня непонятки.

– С банкиршей?

– С ней. Кто-то нас рисует.

– Сумеешь кинуть без проблем рисовальщика?

– Кинуть сумею. Насчет «без проблем» – как получится.

– Постарайся. И сразу ко мне.

Непонятки для Вовочки, то бишь для частного сыскаря Степана Вовочкина, начались сразу после того, как он, измочаленный до звонкости, вышел из коттеджа юной вдовы-банкирши. Три месяца назад ее кривоногого и пузатенького мужа взорвали в шестисотом «мерсе» вместе с охранниками, и к бедной вдовушке повадились барабашки. Для избавления от такого кошмара она и наняла детектива.

Договор на охрану заключила на месяц и платила каждую пятидневку из расчета триста долларов за сутки.

У Вовочкина было круглое, губастое и курносое лицо деревенского мужичка. Потому Кузнецов и называл его Вовочкой. Он еще в Магадане посоветовал ему отпустить бороду для солидности, что он и сделал. Лицо удлинилось, солидности добавилось, а обманчивое простодушие осталось. Бугры бицепсов скрывала тогда ментовская форма с двумя звездочками на погонах. Теперь они маскировались под неброским, но весьма недешевым костюмом спортивного покроя…

Вышел он сегодня на перильчатое крыльцо коттеджа, обежал взглядом двор с усадьбой. Увидел приткнувшийся к соседскому забору «Пежо» цвета «металлик». Чем-то не понравился ему автомобиль. В нем явно кто-то находился, но кто – разглядеть за тонированными стеклами было невозможно.

Вовочка постоял, дожидаясь вдовицу Елену. Она выплыла из окантованных медью дверей, ухоженная, упакованная в розовую кожу и свеженькая, ровно бы и не было бессонных суток.

– Не крути головой, – сказал ей Вовочкин. – Обними меня и погляди на машину у деревянного забора. Тебе знаком этот металлик?

– Первый раз вижу, а что?

– Давай ключи от гаража. Выезжай первой и в объезд. Я погляжу, как будет себя вести «Пежо». Через минуту выеду за тобой.

– Как интере-есно! – воскликнула она и сунула ему в руки ключи

Она выехала на двухместном «Ягуаре». Секунд через двадцать заурчал мотор «Пежо», машина лихо скакнула вслед за вдовушкой и скрылась за поворотом. Вовочка вывел из гаража свой боевой «Москвич» и направил его между домами к асфальтированному шоссе. Его подопечная ехала, не торопясь, беспечно удерживая руль одной рукой. «Пежо» то приближался вплотную к «Ягуару», то оказывался метрах в трехстах позади.

Вовочкин уже не сомневался, что вдовушка кого-то заинтересовала. Кого? И с какой стати?.. Всего скорее, примитивных грабителей, решивших поживиться за ее счет. А поживиться было чем: побрякушками с брюликами она была увешана, как новогодняя елка. Крупной наличности при себе, правда, не держала, предпочитала банковские кредитные карты. Вот и сегодня сказала Вовочке:

– Баксы в Башкредитбанке на Арбате. Заедем – огонорарю…

Вовочка держался от подозрительной машины на приличном расстоянии. Маршрут Елены знал, потому пропустил вперед себя еще и «Газель». Он даже испытывал удовлетворение, что стал наконец-то заниматься своим делом. До сегодняшнего вечера вся забота о подопечной сводилась к изнурительному сексу. А в перерывах терпел ее постоянные «милашка», «очаровашка» – так и казалось, что она вот-вот назовет его «какашка».

Наконец, что-то прорезалось. Может, и в самом деле за ней следят? Может, по ночам шастают живые, а не придуманные барабашки?..

Пожалуй, Вовочке повезло, что в Москве пути его и Кузнецова снова пересеклись. Магадан, где они приятельствовали с адвокатом, – это молодость и куча глупостей. Там опер Степан Вовочкин ухитрился размотать такой икряной клубок, что вызвал сильное негодование начальства. И своего, ментовского, и обкомовского. И вроде бы даже министерского. Подсказок он слушать не захотел. Пер напролом, пока не уткнулся лбом в стену. Дела на главных фигурантов «икряного цеха» сгорели при случайном пожаре. На скамью подсудимых попал лишь могучий бородатый рыбак с библейским именем Авраам. Вовочка попросил Кузнецова взять на себя его защиту. Рыбак ничем не помог адвокату. На все вопросы отвечал одной фразой:

– Все в руце Божьей.

Но Кузнецов все равно развалил обвинение: запутал свидетелей так, что они стали противоречить один другому. Прокурор упрекал Кузнецова в нарушении адвокатской этики, но поделать ничего не мог. Год условно Аврааму и на доследование – в отношении других обвиняемых. Такой приговор не могли простить ни оперу, ни адвокату.

Первого поперли из милиции за превышение служебных полномочий и не санкционированное применение табельного оружия. Второго исключили из магаданской коллегии адвокатов «за нарушение этических норм». Вовочкин свалил добровольцем в Афганистан. После вывода войск осел в Москве, за которую чуть раньше зацепился и Кузнецов. Так и оказались оба колымских изгнанника в столице.

Перестройка и последовавший за ней всероссийский бардак не дали им утонуть в омуте многомиллионного города. В мутной воде всегда много корма. Частным детективам тоже хватает…

Все три машины между тем добрались до Нового Арбата. Юная вдова лихо зарулила в проулок, чтобы подъехать к банку с тыла. За ней – «Пежо».

Вовочка припарковал свой «Москвич» прямо на проспекте и направился размеренным шагом во двор. Он был небольшим и весь заставлен транспортом. Елена оставила свою спортивную таратайку, заехав на тротуар. «Пежо» стоял метрах в десяти впереди. Из него вывалился квадратный, похожий на флакон мужичок. За ним шофер. Оба направились к «Ягуару». Шофер, подойдя к водительской дверце, сманипулировал руками. Похоже, отключил сигнализацию и направился к своей машине. Флакон юркнул в салон «Ягуара».

«Угонщики», – решил было Вовочкин. Однако непонятки крутнулись на новый оборот. Он услышал щелчок автомобильной дверцы. Из «Пежо» выскочил водила. Подбежал к «Ягуару». Распахнув дверцу, громко прокудахтал:

– Флакон! Тебя Полкаш требует! Сказал, если через двадцать минут не нарисуемся в бункере, уши сбреет…

2.

Флакон переминался с ноги на ногу, шаря глазами по белой стене. На Полкаша, сидевшего за массивным дубовым столом, не взглядывал.

– За кем следили? С какой целью? – спросил тихо тот, но в голове Флакона голос его отозвался, как удар в рельсу.

Говорили, что Полкаш может дать по мозгам гипнозом. Как удав кролику… А заточенной монетой с трех метров ухо отхватить. Глист трепался, что уже трое без ушей по Москве шастают.

– Я это…, – промямлил Флакон. – К телке ехал. В натуре.

– А банкирша Елена при чем?

«Про банкиршу узнал! – ахнул Флакон».

– Ну? – подстегнул тот. – Только не врать, Мухоморов!

Флакон вздрогнул, услышав свою фамилию. Он уже давно отвык от нее, еще с первой ходки к хозяину. Отзывался на кликуху и ничего обидного в ней не находил.

– Брюликов на ней навалом, – выдавил из себя. – И зелень намылилась снять.

– Выкладывайте по порядку!

Спотыкаясь на каждом слове, боясь соврать, Флакон выложил все, как было.

– Что за человек был в ее коттедже? – не удовлетворился его рассказом удав.

– Хахаль. Обжимались на крыльце.

– Как он выглядел?

– Фраер с бородой. Хлипкий.

– Куда он делся?

– В доме остался. Она одна поехала. Мы с Глистом до банка ее вели.

– Дурак вы, Мухоморов! – Флакон опять вздрогнул. – Он сидел у вас на хвосте. И номер вашей машины засек.

– Так мы… Тачку у одного лоха… Он в Турцию поканал…

– Вбейте себе в голову: никакой самодеятельности, если не хотите остаться без ушей.

«Уши» добили Флакона, даже голос у него сел:

– Я в самодеятельность того… и на зоне в хор не ходил.

Хозяин бункера глянул на него, будто плюнул на макушку.

– Вам все понятно?

– Дык я… век воли не видать!

– У меня вам воли не будет… Вон с глаз моих!..

Оставшись один, хозяин кабинета-бункера нажал кнопку селектора.

– Зайди, Белый.

Бесшумно распахнулись незаметная постороннему глазу дверь. К столу шагнул и уселся в кресло друг и соратник. Разница в их возрасте и званиях давно стерлась. Как осталась в прошлом и государева служба. Но субординация и привычка называть друг друга псевдонимами сохранились.

– Вот что, Белый. Перехваченный разговор Козырного с каким-то Вовочкой настораживает. Возьми-ка его, на всякий случай, под колпак.

– Без проблем, – слово «проблемы» было самым ходовым в лексиконе Белого.

– Кстати, как вдова реагировала на смерть мужа?

Белый еле заметно усмехнулся: