Волбешная нчоь
Сидим – наедине с пустыней, со звездами, сложенными в непривычные узоры. Шевелится сонная пустыня, укладывается на ночлег, зализывает раны, наколотые хитромудрыми что-то-там-добывающими установками.
Даже странно.
А что в этом мире вообще не странно.
Смотрим друг на друга – не слишком холодно, не слишком пристально, как раз так, чтобы не обидеть.
Показываю на чашу в руке.
– Вода. Во-да.
Тычет в чашу, называет как-то по своему. Спохватываюсь…
– Нет… это чаша. Ча-ша…
Неуклюже повторяет за мной. Называет по-своему – неловко, смешно, что за язык у них…
Что вообще за тварь, сотворит же такое вселенная – будто посмеялась над нами над всеми. Нет, всякое, конечно, я видел, и разумный туман на мертвых болотах, и снежные души, и говорящую рыбу, которая горела в огне, но не сгорала… но такое… то и дело косо смотрю на него – да правда ли, да может ли такое быть…
А ведь чуть не убили друг друга…
Я умирал.
Умирал – когда падал на мертвую землю под мертвыми звездами. Еще пытался удержаться, еще хватался – за пустоту, еще переключал какие-то регистры и датчики, еще барахтался, чуть не захлебываясь собственной кровью. Чужая земля приняла меня – как принимала всех, холодно, равнодушно, дрогнула пустыня, разбежались прочь перепуганные песчинки.
Там-то я и увидел его.
Нет, сначала не его – сначала город на горизонте, вернее, то, что показалось мне городом, и даже не городом – злой насмешкой над городом, пародией, будто кто-то, никогда не видевший города, выстроил это…
Это… стальные башни, скелеты, остовы, снующие вверх-вниз… маленькие домики, – скользящие туда-сюда. Приземистые укрытия, оскаленные огнями…
Зачем я шел туда… не знаю, сработал какой-то вековой зов предков, что бы ни случилось, идти к жилью, к огню, к очагу – через дебри, через пустыни, через холод космоса…
Там-то я…
Нет, сначала он… он увидел меня первым, он, непонятный, чужой, жуткий…
Несколько минут мы смотрели друг на друга.
А потом случилось страшное – когда он отбросил часть себя. Ту часть, которая убивала издалека.
Не мое дело…
Сам знаю – не мое дело, нечего мне на это смотреть, а все-таки – смотрю. А что еще делать, на что еще смотреть, старый мой мир рассыпался в прах, не выдержал тяжести самого себя, новый мир еще не получился, рано ему еще быть, новому миру. Скитаюсь по галактикам, спотыкаюсь о звезды, ищу – может, сгодится что-нибудь для моего мира, какая-нибудь вселенская шестереночка, космический винтик…
Так что, что мне еще делать… смотреть… и видеть…
Смотрю – как он сидит перед электрической машиной, ритуал у него такой – сидеть перед электрической машиной, день-деньской, смотреть в сияющий экран, ласкать машину – тоненько, бережно, кончиками пальцев, и при этом вижу – не любит он ее, не любит… Будто сам не знает, зачем сидит, протирает усталые глаза, и снова ласкает кончиками пальцев – тч-тч-тч, щелк-щелк-щелк…
Встает. Уходит… Ну зачем ты встал, зачем ты ушел, зачем бросил свою машину – вот так, передо мной. Плохо ты знаешь народ аюми, нам только оставь что-нибудь, просочимся, проникнем – до последнего атома…
Приближаюсь.
Заглядываю.
Смотрю – еще не понимаю, еще только-только неумело складываю знаки в слова, в мысли, в… нет, не дано мне слышать языки, еще пращур бил по ауре – буквами, буквами, кричал, да проще жар солнца заморозить, чем тебя выучить…
Вздрагиваю.
Начинаю понимать – как-то неожиданно для самого себя…
Ласточка моя ненаглядная!
Веришь, нет, хоть сейчас бы все бросил, полетел бы к тебе, вот так, через миры, через звезды, да безо всяких кораблей, кто их выдумал, корабли эти, а так бы, замахал руками и полетел. Да какое там…
Начальник меня в три шкуры гнет… Черт, что написал… в три погибели гнет, три шкуры дерет, пока нормуль ему не сделаю, не отпустит.
Ничего, заживем… ты меня только дождись… дом куплю, как хотел, да что дом, я теперь себе виллу на лазурном берегу могу позволить. Чтобы дети наши там играли… я им каждому по яхте куплю…
Ты, главное, дождись, ты на других не смотри, оно понятно, другие-то вот они, руку протянула, и вот они все к тебе слетаются, а я далеко. А ты все-таки жди… какие-то полтора года в масштабах космоса – вообще, тьфу, и какие-то два световых года – тоже…
Твой Миталька.
Сокол ты мой ясный!
Хорош летать, все перья уже себе поистер, вернешься лысый. Что ты там не видел в своих звездах, каких еще гуманоидов не переловил… золотые горы мне обещаешь, реки, полные вина – не нужно мне ни хрена, мне ты нужен. Ты меня уже десять лет сказками кормишь, вернусь, вернусь, то есть, не ты меня, начальник тебя… пошли его куда подальше… Сам где-нибудь в Швейцарии прохлаждается, тебя на небо забросил… Плюнь ты на него, как на нечистую силу, и домой иди… А не то сама пойду вот так, за тобой, по звездам.
Твоя Шурочка
Вселенная вспыхивает ненавистью. Такой сильной, жгучей – даже не сразу понимаю, откуда, перебираю в уме всех врагов, начиная с первозданного хаоса. И смотрю – и не верю, что вот этот, непонятный, хрупкий, может источать столько злобы…
Не бойся, не бойся, я не обижу твои слова на экране, я не сделаю больно этим буквам. Нет, злится, прямо вижу, как шевелится в нем злоба, и хочет сказать мне что-то – и не может, боится обидеть меня.
Садится за электрическую машину.
Растекаюсь по полу – слезной лужей, он кладет на меня озябшие ноги, чтобы согреться…
Слышно, как в черном космосе ворочаются галактики.
Молчим.
До этого – дней десять, не меньше – молчали порознь, теперь, наконец, молчим вместе. Я даже и не верил, что с этим – чужим, непонятным, далеким – можно молчать вместе.
Чувствую – он устал не меньше меня, выгребая из мертвой пустыни крупицы чего-то там, высасывая астероид – хитромудрыми своими приборами. Я тоже вымотался, собирал по пустыне ничейные мечты, чтобы укрепить свою волю, искал относившиеся сны, чтобы приладить их к своим крыльям, хотел еще поискать воспоминаний, подкормиться перед долгими скитаниями, но из воспоминаний тут только его память, какая-то уж сильно… непонятная.
– Давно здесь? – спрашиваю.
– Здесь-то? Да полгода.
– А до этого?
– Да… это черт пойми уже какой по счету астероид… Тридцать лет туда-сюда мотаюсь. Задолбало уже…
– Почему не вернешься?
– Тебе какое дело?
Новый приступ ярости – какой-то странной, неуместной здесь.
– Она же ждет тебя… почему не вернешься?
– А не охренел, чужие письма читать?
Чувствую – сделал ему больно, нестерпимо больно. Вот и пойми его… как живой туман с синих земель, который чуть не так тронешь – и умирает…
– Прости.
– Прощаю.
Слышу, как в его голове бегают мысли, догоняют друг друга, хватаются за длинные хвосты.
Снова осторожно придвигаюсь к нему.
– А все-таки – почему не вернешься?
– Тебя не спросили.
– Шеф не пускает?
– Вот-вот… с-садюга.
– А сам в Швейцарии.
– Может, в Швейцарии, может, еще где.
– А плюнь на него, чтобы он исчез.
– Слушай, я на тебя сейчас плюну, чтобы ты исчез! Его не спросили… принес черт на мою голову… это вообще моя земля, тебе здесь какого надо?
Проваливаюсь в подпространства, тут же выхожу – в дальних комнатах, где электрическая машина. Что-то притягивает меня к ней – может, запрет, что нельзя смотреть, нельзя видеть… Плохо ты народ Аюми знаешь, нам только скажи – нельзя, и все, считай, мы это уже сделали…
Ласточка моя!
Мне без тебя плохо – смотрю на небо, ищу солнце, и верить не хочу, что вот эта крохотная блендочка на небе – это и есть солнце. А когда солнце заходит, ищу его на небе, не нахожу, чувствую себя так, будто у меня что-то отобрали.
Веришь, нет, бросил бы все, ушел бы к тебе – вот так, по пустоте, это если скорость моя шесть километров в час, а от меня до тебя сейчас – три световых года, это через сколько же встретимся, посчитай…
Поезжай в Париж, там сейчас шеф мой, убей его к чертям собачьим, а труп в Сену сбрось. :))))
Он меня уже достал… Честное слово, здесь уже забывать начинаю, что такое Земля, как выглядит солнце – не блендочка в небе, а настоящее, лицо твое забываю, ты мне что фотки-то новые не скидываешь, только этим и живу, что на них смотрю…
Твой Миталька
Гагарин ты мой разнесчастный!
Я поеду в Париж, и шефа твоего прибью, а потом доберусь до астероидов твоих, и тебя заодно туда же… в Сену. Хорош уже по звездам своим мотаться, все звезды не пересчитаешь, всех денег не заработаешь. И вообще, выбирай давай, ты на ком женишься, на мне, или на миллионах своих. А то смотри, вернешься, а я выйду замуж за какой-нибудь счет в банке… согласны ли вы взять в мужья процент с прибыли, быть с ним и в стагнацию, и в кризис…
Твоя Пенелопа, окаянный ты мой Одиссей.
Я пересчитал письма – их оказалось восемьсот с лишним тысяч, похоже, переговаривались они каждый день, и не по разу. Какой-то странный ритуал – которого я не понимал, как и все остальные его ритуалы…
Тревога…
Еле успел – метнулся под столы, замер, затих, наполовину вывалился в соседнее измерение, чтобы уместиться. Он вошел – усталый, замотанный, устроился перед электрической машиной.
Странный…
Душа его там, а сам он здесь, и хочет воссоединиться с душой, с сердцем, со своим миром – и не хочет.
Как можно – одновременно хотеть и не хотеть…
А что в этом мире не странно…
– Вроде бы все… – он оборачивается, подмигивает мне, – ничего не забыл?
Не понимаю его. Не понимаю – как можно что-то забыть.
– А то я всегда так… сначала стартую, потом вспоминаю, там вышку не убрал, сям приборы из шахты не вытащил…
– Приборы.
– Что приборы?
– Приборы… в шахте… в восьмой.
– Черт, точно. Ну, ты голова… спасибо, родина тебя не забудет…
Жду его. Сам не знаю, зачем – жду. Смотрю, как он устраивается в своем стальном коконе, как кокон вспыхивает огнем.
– Мы тоже так раньше… с Шурочкой… куда-нибудь поедем, уж что-нибудь да и оставим… в гости пойдем, там телефоны оставим, на озеро куда поедем, или палатку оставим, или еще что… два раза сумочку ее в такси оставляли… как в анекдоте… выходит еврей из такси, черт, я забыл в такси кошелек… Эй, ты меня понимаешь?
– Понимаю, – говорю, хоть и ничего не понимаю. Он видит, что я не понимаю… только это уже и неважно…
– Черт… а что у нас приборы-то с ума сходят? Эт-то что… никогда так не было…
Молчу. Стальной кокон несется через миры, изрыгая пламя, этот, живой, вертит головой, сплевывает что-то – бурое вперемешку с красным…
– Слушай… ты мне корабль выровнять можешь, чтобы не дергался так?
– Попытаюсь…
– Да уж попытайся, пожалуйста… а то я тут и загнусь…
Стальной кокон замирает. Он неуклюже выкарабкивается из стальной скорлупы, трясет головой. Будто хочет вытряхнуть самый мозг. Не идет – ползет по песку, прочь от раскаленного кокона, долго выверяет какие-то параметры, давление, процент кислорода, температуру, бережно-бережно отделяет шлем…
– О-ох, ч-чер-рт… с курса сбились к свиньям собачьим… Это мы где вообще?
Оглядывается. Еще не понимает, не верит…
– Так… ты, друг сердечный, подсуетился?
– Я для тебя… чтобы тебе хорошо было…
– Ага, мне от шефа теперь так хорошо будет, что лучше некуда… я у него сам в Сене буду плавать… он еще крокодилов туда напустит… Назад давай.
– Ты даже… не увидишься с ней?
– О-ох, идиотище… Ладно, что поделаешь… Ты где меня вышвырнул-то вообще, в чистом поле, давай, вези теперь… в город какой-нибудь… как на тебя забраться-то вообще… черт… ты как бесплотный какой-то… слушай, что-то от тебя щелочью попахивает… ты меня не сожжешь на хрен?
– Здесь?
Он даже не отвечает мне. И так понятно, что не здесь. Взмываю над городом, летим дальше – над руинами, над выжженной землей, над оплавленными стенами, над…
Стой, куда понесся-то, ты меня голодом уморить решил, или как? Цыц, тут не вздумай даже приземляться, там уж, где-нибудь… на травушке, на муравушке…
Как всегда – с трудом понимаю его, на всякий случай опускаюсь на холмы – далеко за городом. Он спускается на землю, снимает с меня одеяло, пропитанное слизью. Вынимает из котомки нехитрую снедь.
Едим – каждый свое.
Вместе пьем воду.
На том и сошлись – что оба не можем без воды.
Он зачеркивает в своих буквах еще горсточку букв – П, А, Р, И, Ж, приговаривает что-то – вот тебе и Сена.
– Может, она в Лондоне? – спрашиваю я, очень гордый, что помню, есть такой город.
– Были уже в Лондоне, ничего там… камня на камне не осталось.
– Или в Нью-Йорке.
– Да нет… это если искать, то по маленьким городкам, от больших-то ничего не осталось… Да и маленькие все как вымерли…
– А… что случилось?
– И ты у меня спрашиваешь? Меня тридцать лет на Земле не было, у меня спрашиваешь. Логично…
– А мы найдем ее?
– Найдем… яс-сное дело… без нее отсюда не уйду… еще вместе поживем, сколько нам отмерено… а что, мне шестьдесят, скажи ведь, для человека не возраст? Ну скажи, не возраст же?
Не возраст, – говорю, хоть ничего не понимаю.
Первый раз слышу всплеск радости – от него. Я даже испугался, не думал, что он может… радоваться…
Едим – каждый свое.
Пьем воду.
Он вычеркивает в буквах еще что-то, намечает какие-то маршруты.
– Ну… давай еще Швейцарию ту же прочешем… хотя стой, замотал я тебя совсем… Ну хорош, гоняю тебя, сани не наши, хомут не свой, погоняй, не стой… устал?
– Не понимаю.
Вот молодец какой, не устает… мне бы так…
В тишине слышно, как звезды летят по своим трассам.
Он не спит. Даже странно – почему не спит, говорит же, что устает… нет, сидит перед электрической машиной, ласкает клавиши, играет с буквами… подхожу… Знаю – нельзя, так он сам виноват, чего ради сказал – нельзя, мне только скажи – нельзя, все, считай, я уже это сделал…
Вижу – как буквы выпрыгивают, ведомые его рукой…
Слышь, бродяга, хорош летать-то…
Я тут уже себе богатенького присмотрела, конкретный такой мужик, прочто на ногах стоит, звезды с неба не хватает.
– Т-тебе чего?
– Не понимаю. Ничего… не понимаю. Ты знал… что здесь ничего нет… ее нет… ты пишешь…
Вон пшел, ком-му сказал! – хватает электрическую машину, бьет меня, машина проходит – насквозь, вдребезги разбивается об стол. Уворачиваюсь от него, хватает меня, обжигается, больно, сильно…
Перебрасываю его – через миры, через галактики, туда, где взял… Голос пращура – откуда-то ниоткуда, из самого детства, я кому сказал, поиграл, на место положи… всякой вещи свое место…
Лечу – рассекаю облака тумана, огибаю звезды.
Старый мой мир рассыпался в прах, новый мой мир еще не появился. Но это не значило, что можно расслабиться – надо еще добраться до дальних миров, поискать мечты, из которых склею новый мир, пошарить по космосу, выискать энергию, и заковать время в материю, а я даже не решил, сколько будет измерений, совсем хорош, измерений-то у меня не хватает, вот третье и четвертое в котомке за крыльями, со вторым проблем не будет, вытяну из первого, а вот за первым и нулевым еще лететь до соседних галактик, да неизвестно, найду или нет.
Напоследок – на крутом вираже над черной дырой – смотрю на него, встреченного мной так ненадолго. Как он расхаживает по мертвой пустыне, – бессмысленно, бесцельно, как возвращается – в свой дом, жуткую пародию на дом, как снова берет к себе часть себя, которая убивает издалека.
Направляет на себя.
Даже отсюда вижу – и хочет и не хочет делать так…
Замираю – окруженный туманностями, просачиваюсь в волны, бегущие через вселенную от электрической машины.
ПАРОЛЬ
КОД ДОСТУПА
Просачиваюсь – без паролей и кодов, какая-то электромагнитная дрянь пытается перехватить меня, уничтожить… не на того напали…
ВОЙТИ В ЯНДЕКС ПОЧТУ…
СОЗДАТЬ СООБЩЕНИЕ…
Создаю – неумело, неловко, складываю – из непривычных слов…
СООБЩЕНИЕ УСПЕШНО ОТПРАВЛЕНО…
Неужели не увидит…
Нет… видит, снова бросает часть себя, несущую смерть. Прижимается к электрической машине, будто сливается с ней, бьет по клавишам….
СООБЩЕНИЯ
НЕПРОЧИТАННЫЕ – 1
ОТВЕТИТЬ…
ОТПРАВИТЬ…
Новые всплески – тихой трепетной радости. Пью их, хватаю – издалека…
Ах да, совсем забыл, поставить подпись, как на сообщениях…
Твоя Шурочка…
Ой, Ленусик…
– Ой, Ленусик, приветик, что не звонишь-то? Да что я, запарилась совсем, пока то, пока это… вчера? Да вчера на распродаже была, ты прикинь, совсем новая коллекция со скидкой идет, пятьдесят процентов… Ой, Ленусик, там такие блузочки есть, ты закачаешься… Там на белом фоне цветочки розовые, а в середине котеночек…
Ой, Ленусик, и говорить-то некогда, у меня там котлеты горят… Ты прикинь, позавчера сделала, ну как Катюсик сказала мне, лапок курьих купила на холодец, варить поставила… Кастрюлю открываю, они там такие шевелятся, чуть не вылазят оттуда… слушай, мне так страшно стало, я их все повыкидывала… Катюсик мне говорит, ты че, совсем уже, вкуснятина же… Да какая там вкуснятина, страшно же…
А то давай, Ленусик, на выходные подплывай… Ты же у меня и не была ни разу, как переехали? Тьфу на тебя, подруга, называется… Ага, это у него-то на даче и места бы тебе не хватило… ой, тут у него дача такая, закачаешься, ей-богу, я первый день сюда приехала, я заблудилась… комнаты, комнаты… страшно так…
Что? А, этот-то, благоверный-то мой… да ничего мужик… Нормальный… Ой, Ленусик, нормальные мужики сейчас тоже на дороге не валяются… Вот будешь принца своего ждать, вот ни с чем и останешься… тьфу-тьфу, дай тебе бог всего…
Да говорю, нормальный… Да мы и не видимся почти, он мужик-то занятой. Он там не то в минобороны, не то в спецслужбах, не то хрен пойми где… У него телефон вообще не выключается, ты прикинь, в постели со мной лежит, своим названивает, говорит я вам, установку не трогать, мешала она вам, что ли?
Так что жизнь удалась… что? А, ну да, хожу с фингалом… Да сама хороша, на хрена я в его ноутбук полезла, будто своего нет… Ну я же специально себе купила, розовенький такой… с блесточками. Ну вот, я же его кофеем облила, ворона, в ремонте тык-мык, что-то там из Китая привезти надо, запчасти какие-то… Ну а скучно же, я уже и без Однокласников и не могу… ну посидела маленько… он потом полдня орал, где файлы би-шесть, где… я откуда знаю, не трогала я у него файлы никакие…
..да что, Ленусик, какой развод, ты чего? Говорю тебе. Нормальные мужики на дороге не валяются… Он же потом на коленях прощения просил, бабок мне отстегнул, тебе и не снились… Я себе уже гарнитурчик прикупила в гостиную, ну ты же знаешь, у него дом такой огромный, и пустой совсем… и вот вчера, на распродаже…
А то айда вместе туда, сгоняем завтра? А? не можешь… А, ты же у нас работаешь, бедненькая… слушай, я уже и забыла, что люди на работу ходят… Ну давай в выходные… а то это… говорят, война будет…
Не слышала? Ну я тоже так, краем уха… Говорят, кретин какой-то в минобороны ракеты выпустил, две американские базы загубил… Ну, военные… да не говори, как таких вообще держат… Ну это как у нас в отделе Катюсик та же, дважды два сложить не может, только шефу глазки строит, умные люди ее работу делают…
Ну все, побежала я, муж приехал… Ой… это что, мне? Ой, Ленусик, ты сейчас упадешь, там такая машиночка… ну да, муж купил… красненькая такая… уж не знаю, какой марки… не разбираюсь я… Ой, все, побежала, Ленусик, ауньки, Лешик, бегу!
Ой, привет, Ленусик! Ты меня как нашла-то вобще? Слушай, я сколько раз тебе позвонить пыталась, а номер-то я твой новый не знаю…
Да ничего устроилась… Слушай, Ленусик, я тебе все сказать хотела… я тут такой гарнитручик себе прикупила, ты увидишь, вообще закачаешься! А? нет, не тот, который в Парадизе брала, того уже нет, ну а что ты хочешь, когда дачу-то разбомбили, там вообще ничего не осталось! Ой, Ленусик, я только и успела, что ноутбук свой розовый забрать, и шкатулочку еще, ну там где украшения… Так ты прикинь, она же у меня на улице раскрылась, этот-то сапфир, который в Париже брали, раз, раз, и под крыльцо укатился… Слушай, я за ним, охрана не пускает, дом-то горит уже… Слушай, я так ревела… Этот тоже завелся, мой, всю дорогу кудахтал, на хрена ты свой ноутбук притаранила, лучше бы мой взяла… А что его, таких, как у него, хоть пруд пруди, черный, классический, а я все магазины обшарила, пока свой розовенький выискала…
Ленусик, ты куда пропала-то? Давай, рассказывай, как устроилась, как что… Да я что? Помаленьку… Слушай, на-днях себе такие шторочки прикупила, закачаешься… они синенькие такие, со звездочками, а звездочки в темноте светятся… классненько так…
Что? Шторочки-то зачем? Да знаешь… тоскливо как-то в бункере… ни окон, ни дверей, полна горница, блин, людей… Я себе хоть шторочки повесила, как бы иллюзия, что окно есть. Слушай, слушай, Ленусик, я тут слышала, штучки такие в продаже появились, как стекло, а за стеклом пейзажик там какой-нибудь, и подсветка… Слушай, так здорово… я в интернет-каталоге видела, там с Манхэттеном есть, с Альпами, с Лазурным берегом…
А? да ты чего, правда, что ли? Слушай, бегу, бегу, Ленусик, айда в выходные с тобой махнем на рынок, прикупим… Да что там страшно-то, чего бояться, у меня охраны как звезд на небе… И ты к нам подплывай, ни одна сволочь нас не тронет… Слушай, знала бы, что окошечки эти на рынке есть, давно бы прикупила… А то и к нам заходи, ты там на проходной скажи – к Кисуленьке, тебя и пустят. Слышишь? Только не к Олесе, а к Кисуленьке, что я Олеся, это любой дурак знает, а Кисульенка, это для внутреннего круга…
Так что давай, подплывай… А то тут опять война какая-то намечается, задолбали уже войнами своими… вроде как бункеры наши обнаружили… кто? Да не знаю я, кто… враги… это ты у моего спроси, кто, он минобороны, не я…
Ой, Ленусик, ты, что ли? Слушай, не узнала, богатая будешь… Ты как устроилась, рассказывай, давай… а то сколько уже не виделись… Замуж не вышла? Что ж ты так еще никого себе не отхватила…
Да что я… скрипим помаленьку… чего не звонила? Да какое там звонила, я же на распродаже была… Да какая распродажа, ну это когда конец света был, с Земли-то улетали, мы рейс устроили… с девчонками… вертолет наняли, и давай, по городам, по столицам, по бутикам, что от них осталось, там такие шмотки обалденные в Париже, я офигела прямо… ну, и бесплатно все, кто там продавать что будет… Летчик все орал, туда не полечу, сюда не полечу, ну мы ему баблом быстренько рот заткнули…
Ленусик, ты в каком Ковчеге-то, не в десятом, нет? вот, блин, я-то думала, в одном Ковчеге живем, друг друга не видим. Ну на хрена ты в этот четвертый поперлась? Д что женщин бесплатно брали, мне бы звякнула, я бы подсуетилась…
А? как в десятый-то угодила? Да как, Ленусик, муж-то мой десятым Ковчегом управляет, не каким-то… нет, не за штурвалом сидит, он там комендант, или не знаю, что… Кто? Да нет, не Лешик, Лешик все уже… Они же ночью на нас напали… Да откуда я знаю, кто, враги… Жуть такая, я просыпаюсь, ночь в Крыму, все в дыму, ох и визжала же я… Лешик в коридоре лежит, голова прострелена… слушай, кошмар такой… и тут этот появляется… слушай, такой лапочка, глаза у него такие… Да не знаю я, кто, командир какой-то ихний… А, вспомнила, полковник он… Джонатан Игл… Слушай, Джонатан, это от какого имени, Джек или Джон? Прикольный такой… Миль пардон, мадам, вилкам ту эмэрикэн йорми… и в Ковчег он меня пристроил… Слушай, жмот такой, ну ты прикинь, сто тыщ мне на неделю дает, и все… Я тут в магазине на борту такую сумочку себе присмотрела, под крокодила сделана, и по форме как крокодильчик такой… ну прикинь, пока туда, пока сюда по бутикам, денежки-то все, там буквально пяти штук не хватило… Я к Джонатану, он мне такой – хэй, бэби, онли ту мундэй… блин, пяти штук ему жалко было… Одно слово, мундэй… а пока этот мундэй, сумочку уже какая-то крыса себе купила, прикинь? Ох, глаза бы ей выцарапала…
Ну что, что, неделю потом с ним не разговаривала… он мне уже и так, и эдак, и кулончик мне с ангелочком купил, и цветами задаривал, и в киношку эту пять-дэ водил… Ну ясен пень, помирились, куда деваться-то… Он меня в рубку свою затащил, все эту звезду показывал, ну Альфу Центавра, к которой летим… Ну я что, делаю вид, что интересно, не обижать же мужика… чем бы дитя не тешилось, альфами своими, бетами…
Ой, Ленусик, слышала ты, Земля-то сгорела? Ну, когда последняя война была, бункеры рвали… говорят, поэтому с Земли Ковчеги-то и улетели…
Ауньки? А, я тоже думаю, утка, да мало ли что там напишут… я вот тоже слышала по телику, на Тибете какая-то пирамида есть…
Ау? А, скину, скину фотки, скину… Со свадьбы с нашей, хоть на Джонатана посмотришь, красавчик такой, квартирку нашу… у нас тут десять комнат в самом начале Ковчега… Джонатан мне три выделил, так уже мало три, шмотки девать некуда… Там аппаратуры всякой до хренища было, так мешалась, вообще, я сколько мастерам говорила, снимите эту хрень на хрен… они такие – да как можно, техника безопасности, жизнеобеспечение корабля… Ничего, на стороне ребят наняла, они мне быстро все это лазером спилили, про жизнеобеспечение не заикнулись. Так что у меня тут теперь как во дворце, я тебе фотки скину…