Однажды в Москве. Часть II

Краткое описание Первой Книги – “Однажды в Карабахе”

Наметившаяся телевизионная передача с присутствием ветеранов Карабахской войны в целях патриотического воспитания молодежи и ознакомления ее с непосредственными свидетелями этого кровавого конфликта неожиданно переходит в скандальный, местами в острый социальный диспут между ее участниками, так как они представляют разные слои населения, с разными судьбами и отсюда с противоречивыми взглядами на то или иное явление, понятие или событие. В том числе и на непростые армяно-азербайджанские отношения, которые участники передачи пытаются изобразить не только через призму национальных и государственных интересов, но и в контексте личностных отношений и с индивидуальными подходами. Ситуация интригуется тем, что один из ветеранов, бывший диверсант, в своем амплуа незаметно заменяет часть минеральных напитков спиртным…

Постепенно разогретые горячительным, участники более откровенно и дерзко начинают выражать свои мысли, порой диаметрально противоположные. Передача выходит из намеченных чиновниками пропагандистских контуров, и перед читателем разворачиваются известные события тех времен – спровоцированные мировыми силами и потворствующие им армянскими националистами истоки и причины конфликта, сломленные судьбы тысяч простых людей на примере конкретных индивидуумов – не только азербайджанцев, но и простых армян, эпизоды карабахской войны, динамично выдержанные порой в ироничном, в комичном или же в трагичном русле.

Сюжет пятого рассказа оказывается наиболее увлекательным. Являясь представителем той яркой молодежи в начале восьмидесятых без националистических и религиозных предрассудков в интернациональном Баку, рассказчик – в то время молодой человек – сначала на фоне разворачивающихся событий расстается с любимой девушкой-армянкой, семья которой вынуждена была перебраться в Москву, следом теряет брата, который погибает в боях с агрессором, и по требованию обезумевшего от горя отца также отправляется воевать с врагом в район боевых действий.

На месте последней дислокации он попадает в поле зрения азербайджанских военных спецслужб, ведущих работу по выявлению активной агентурной сети противника среди личного состава указанной военной части. Разузнав с подачи внедренного в районный госпиталь в качестве военврача сотрудницы Разведцентра старшего лейтенанта Саламовой об отношениях молодого человека с Джулией Манучаровой, дядя которой являлся криминальным авторитетом и сотрудничал с неким разведывательно-диверсионным подразделением армянских спецслужб, функционирующим с территории РФ, военные разведчики принимают решение привлечь его в свои разработки…

Потому Гусейнов – в книге он проходит также под прозвищем Длинный – неожиданно оказывается в гуще динамичных и запутанных историй. Его сначала арестовывают по подозрению в убийстве сослуживца, даже пытают и оказывают моральное давление, а после выясняется, что все это инсценировка Военной разведки с целью проверки личностных качеств разрабатываемого, а также для усыпления бдительности подозреваемой в сотрудничестве с противником руководства военной части, являющейся истинным автором преступления.

В ходе разворачиваемых событий перед читателем вырисовываются яркие образы персонажей. Честный и бескомпромиссный полковник Мусаев, большая умница Саламова, играющая в криминально-разведывательном сюжете не последнюю роль; беженец из Армении – грозный, но справедливый здоровяк Ганмурадбек, сексапильная журналистка Аталай, юркий и смышленый Бакинец, колкая на язык Гюлечка, смертельно оппозиционный ко всему правоохранительному Ветеран в тельняшке – бывший зек, простодушный и очень верующий исламист Хаджимурат Магомедказиев, превратившийся в руках заинтересованных внешних сил в опасное идеологическое оружие; всесильный чиновник, условно обозначенный в книге под прозвищем Прилизанный – позже выясняется, что он не такой уж чопорный и педантичный, как кажется, и ему присущи вполне человеческие и благородные черты; Расулов, Адылов… Даже главный антигерой Алигейдар Мансуров запоминается с сильным характером, харизмой, с трагической и сложной судьбой, которая буквально втолкнула его в объятия противника.

Гусейнов с трудом, но все-таки принимает предложение военных агентуристов, которые спешно подготавливают его к предстоящей задаче в Москве в среде бакинских армян, где проживает и дорогой ему человек, с которым он собирается связать свою жизнь – Джулия Манучарова.

А также ему предстоит опасное противоборство с Алигейдаром Мансуровым, являющимся ключевой фигурой в этой сложной, многовекторной сети противника, которого сами военные разведчики пока еще представляют себе довольно призрачно…

Национализм – это в сравнении доброкачественная опухоль в теле нации, при “благоприятных” условиях переходящая в злокачественную – это фашизм. А иногда и откровенный расизм, когда заявляют на уровне официального лица об этнической несовместимости двух соседних народов. То есть, один из них должен исчезнуть…

автор

Глава I

– Бог не любит счастливых… – скривил

губы Длинный. – Счастливые, выходит,

в нем не нуждаются. А может, он и не

такой всесильный. Или жестокий, или

не всесильный…

Длинный потянулся за очередной сигаретой.

– Да-а, вам не позавидуешь… – сказал Прилизанный и вовремя зыркнул на опять надумавшую встрянуть в диспут Аталай. – А как далее потекли события? То, что вы живой и все это рассказываете, понятно, выкрутились.

– События потекли в абсолютно ином русле… – вдруг дрогнул голос рассказчика. – В самом неожиданном, фатальном…

Дома меня ждала беда. Джулию увезли в больницу.

– Когда? Зачем? – помню, я так взревел, что тетя Аракся отскочила.

– Ей стало плохо… – она в отчаянии заломила руки. – Джуля на кухне возилась. Хорошо, крикнула. Когда мы прибежали, уже лежала на полу без сознания… – старушка всплакнула. – А ты где был? Вечно где-то шляешься, когда нужен. И не ори под ухом, мне и так страшно…

Сердце не то, что похолодело – покрылось льдиной…

Не помню, как вломился в больницу, отшвырнув в сторону медбрата, что-то спрашивающего. Эта была Городская Онкологическая Больница. Находилась она в Истре, где, то ли главврач, то ли зам. являлся знакомым отца Джулии.

Здесь уже собрались многие ее родные и близкие. Персонал отчаянно пытался загородить мне дорогу в реанимацию.

Дядя Самвел успел схватить меня за руку:

– Успокойся. Она под капельницей…

– Что с ней? – я уже, кажется, впадал в невменяемое состояние, дрожал. Вы знаете, у больниц свой специфический запах. И человек, вдыхая его, нередко ощущает безысходность от приближающегося чувства утраты. Я постарался “проглотить” собравшийся ком в горле.

– Мы пока не знаем… – всхлипнула тетя Роза. – Завтра Самвел соберет врачей. – Этот… – она показала на приближающегося с противоположной стороны коридора грузного мужчину в синем халате, – утверждает, что нужны обследование и анализы. И ничего толком не объясняет!.. – она зарыдала.

Самвел чуть ли с силой привлек ее к себе, пытаясь обнять.

– Где мама? – оттолкнув мужа, она неожиданно завопила.

– Инна домой поехала, – кто-то из женщин сообщила. – Аракся одна с ребенком…

Я бросился навстречу “синему халату”.

– Вы кто? – он снял очки и требовательно спросил.

– Муж… – я еле выговорил.

– Пройдемте…

Он решительно взял меня за локоть и повел. И начал тихо говорить, не замечая, что каждое его слово озвучивается молотком в моем сознании.

– Не буду скрывать, подозреваем опухоль. Головной мозг… Я, лично, предполагаю глиому. Точный диагноз поставим завтра. Дай Бог, чтобы я ошибся или опухоль хотя бы оказалась доброкачественной…

Видя, что я пошатнулся, он удержал меня:

– Крепитесь. Я только вам и Самвелу Арутюновичу… – он кивнул в сторону адресата. Наши взгляды встретились, и я заметил, как тесть быстро смахнул появившуюся на щеке слезинку. – Он сразу подсунул мне кучу денег… – врач засмутился, – что было вовсе не обязательно. Мы бы и без этого…

– Скажите… – я еле выговорил. Голос как будто исходил из гроба, который очень глубоко закопали. – Ведь вы… уже уверены в диагнозе?

Он вновь надел очки и отвел взгляд:

– Я не Бог, молодой человек. К сожалению… Но вы мужчина, должны понять, что все очень плохо. Не будем терять надежду…

Не помню, что еще услышал от него, как расстался и подошел к родственникам. Или, наоборот, они меня окружили. Не помню.

– Рафаэль, что этот хейван сказал? – тихо и умоляюще спросила меня Роза. – Что с нашей кровинкой? Что с Джулей? – она вновь разрыдалась. Материнское сердце не обманешь.

– Говорит, анализы… – я в прострации произнес.

– Какие анализы, зачем анализы? Вай, Джуля, вай, моя бала!.. Господи, в чем мы провинились? Только начали жить…

– Хватит! – закричал на нее Самвел. – Еще беду накличешь! Она спит. Мы все видели.

– Вай, Самвел… – она уже тихо промолвила и пошатнулась. Ее поддержали и усадили на край скрепленных между собой больничных стульев. – Не обманывай меня. Что я, дура, что ли!..

Правильно говорят – беда приходит не одна. Так, после смерти Артура она снова переступила наш порог. И дверь за собой не закрыла. Сука!..

Он, кажется, захлебнулся воспоминаниями и сник. Впервые мы заметили слезы на его глазах, проложившие дорогу по щетине.

Арзуман быстро наполнил его рюмку. Но Длинный даже не заметил. Мысли его плавали в океане прошлого. Губы что-то шептали. Может, те слова, с которыми он когда-то обращался к Богу – с мольбой о спасении любимого человека.

Вдруг я осознал, что начал идентифицировать себя с рассказчиком. Ощущаю его боль почти так же. Вот и в сердце кольнуло. Только этого не хватало. Черт…

Я встал и вновь распахнул одно из окон. Ураганного ветра уже не было. Приятная прохлада вместе с легким ветерком освежила помещение. Образы чужого прошлого начали плавно возникать в моем воображении и жить своей уже однажды прожитой жизнью. И я реально увидел Длинного, заснувшего в кресле у постели Джулии. На другой кровати, свернувшись калачиком прямо в одежде, спала ее мама, накрытая легким одеялом…

– Не хочу долго мусолить эту тему. Во-первых, нелегко. Еще и вас загружаю негативом. Одно дело самому жить в грезах и воспоминаниях, пусть порой очень болезненных, другое, эту боль еще кому-то передать. Зачем? У каждого свое…

– Вы… Вы за нас не беспокойтесь. Вы рассказывайте, как удобно… – пролепетала Аталай, всхлипывая как ребенок.

– Мне удобно переходить к следующей фазе. Добавлю лишь, что чуть ли не вся армянская диаспора Москвы была информирована о болезни Джулии и каждый, кто имел отношения с Манучаровыми, старался проявить участие. Делали предложения увезти ее за границу: кто в Израиль, кто в Германию, кто еще не помню куда – у кого где завязки. Лучшие онкологи России были задействованы сначала в постановке диагноза, после в лечении. Я только тогда по-настоящему осмыслил всю мощь и влияние манучарового клана.

– Так значит, диагноз все-таки подтвердился? – вновь с дрожью в голосе заикнулась Аталай.

– Увы, да, – вздохнул Длинный, – при том уже в неоперабельной стадии. Джулия была очень терпелива. На каждую боль или недомогание старалась не реагировать. Мы после вспомнили ее участившиеся в последнее время головные боли, тошноту, которую она объясняла сначала беременностью, после, мигренью. Так и шутила, мол, у меня болезнь аристократов.

Врачи разводили руками. Только чудо. Молитесь…

Скольким безнадежным больным они эту фразу говорили. Знаешь, что чудо не случится, но все равно надежду не теряешь. Она тихо тлеет в твоей уже застывающей, скорбящей душе, пока окончательно не потухнет.

Человек живет, и у него всегда ложная уверенность, что с ним ничего плохого не случится. Беда его не коснется. Что все это предназначено для других, а он избранный. Весь мир крутится чуть ли не вокруг него.

Какая чушь!

Он это понимает, когда беда его не только касается, а уже терзает в клочья, душит в объятиях…

Джулия наотрез отказалась от химиотерапии, не хотела сталкиваться с ее последствиями. Она была глубоко религиозным человеком, фаталисткой по натуре. Она просто молча и покорно приняла этот самый страшный и смертельный удар судьбы в своей молодой, еще не познавшей полное счастье жизни. Попросила любимую Библию, и она до самой ее кончины находилась над ее головой сначала в палате, позже дома.

Проконсультировавшись с авторитетами в этой области, мы вконец отчаялись. И не стали настаивать. Все было бесполезно. Мы обрекли бы ее на дополнительные муки.

Думаю, излишне говорить, что я почти днем и ночью находился рядом. Но, к сожалению, не до конца…

– Вы хотите сказать, что, когда она… она… вас не было рядом? – уже почти рыдая, спросила Аталай. Ганмуратбек неуклюже попытался вытереть ей глаза, но только оцарапал своими мозолями. Наконец она в истерике укусила его за палец, и он обиженно оставил ее в покое.

– Господи, ну что это такое, – начала причитать зареванная, – как кому-то хорошо, ты обязательно какую-то гадость придумываешь… Ой, что это я сказала? Это все вы! Вы!.. – огрызнулась она в слезах на рассказчика.

– Нет, меня не было… – Длинный нервно затеребил пальцами по столу. – И не спрашивайте, я сам…

Через недели две ей стало чуть лучше, и она с помощью медсестер стала ходить. Что только врачи ей не вливали!

Джулия попросилась домой. Так и высказалась: хочу умереть дома. Я, конечно, пытался отогнать эти мысли, но как только сталкивался с ее спокойными, печально улыбающимися глазами, которые, кажется, жили своей отдельной жизнью на ее почти прозрачном лице, терялся и замолкал. Джулия сама понимала и чувствовала свое состояние – она все-таки была медиком. К тому времени ей уже назначили специальные обезболивающие, которые постепенно увеличивались в дозах.

Мы перевезли ее в наш дом. Родители хотели ее к себе забрать, она отказалась.

В этом доме мы провели самые счастливые дни своей жизни. Превратили его в уютный уголочек нашего родного города: с запахом пахлавы и ароматного плова, с согревающим душу бакинским шансоном – Бока у нас “пел” постоянно, с мугамом, с радушными гостями, друзьями… Наша кровинка Тимур родился здесь, в атмосфере любви и счастья. Здесь должны были воплотиться наши бурные фантазии. Например, мы хотели достроить третий этаж со стеклянными стенами, с оранжереей, с цветочными клумбами.

Наши несбыточные уже мечты…

За Джулией был организован тщательный уход. Квалифицированные врачи, казалось, больше времени проводили у нас, чем в клиниках. При Джулии постоянно присутствовали две медсестры. Одна в последующем вообще поселилась у нас. Роза и бабушка сидели при ней, почти не отлучаясь. Джуля иногда сама отсылала их, чтобы остаться со мной наедине. В такие минуты она брала мою руку под одеяло, и мы обычно молча смотрели друг другу в глаза или что-то вспоминали из прежней жизни, пока она не засыпала.

Через некоторое время Джулия уже не могла ходить. Ела все хуже, впрочем, ее иссякшие силы все чаще поддерживала капельница. Редко смотрела телевизор, предпочитала, чтобы ей вслух читали что-то из Библии, так и засыпала. Перед смертью она впала в беспамятство. Не узнавала родных.

Все близкие нам люди регулярно наведывались. Но к Джуле заходили лишь те, кого она сама хотела видеть. Я всегда буду благодарен Гаянэ. Она каждый день приходила. Сама в шоковом состоянии из-за смерти мужа, она при ней находила в себе силы для шуток. Старалась хоть как-то отвлечь, подбодрить…

Однажды, когда ей было чуть лучше, пустила к себе Размика Аллахвердяна. Старик вышел от нее почти счастливым. Она с Гаянкой поприкалывались над ним, обсуждали его интимные отношения с Люськой.

Инесса Андреевна высохла как скелет. Несчастье с любимой внучкой сломило ее. Некогда с царственной осанкой, она теперь двигалась по дому как тень, еле выпрямляя спину, которая все больше горбилась. Я почти до самой ее смерти – она умерла через два года после изложенных событий – ни разу не видел в ее глазах ни слезинки. Они как будто высохли от горя.

А глаза у родителей Джулии не высыхали. Впрочем, и они старались при ней держаться бодро. Все пытались уверить, что с каждым днем ей становится лучше. С Тимуром больше времени проводила Аракся и поселившаяся у нас медсестра Татьяна. Родные этой доброй девушки держали в пригороде Москвы несколько коз, молоко которых начало заменять сыну материнское. Джулия категорически была против кормления ребенка искусственными смесями. Она упорно продолжала контролировать этот процесс, пока была в состоянии.

Как-то заехал Мансур. Он по привычке отказался подняться в дом, пообщался во дворе с братьями, которые почти безвылазно дежурили у меня дома. Ночью по очереди оставались у Иннокентия. Я инструктировал их и по поводу Мансурова. Но, как ни странно, тот больше не заводил разговор про дело Багдасаряна.

Меня очень озадачило, когда Джулия позвала к себе Наилю, однажды зашедшую к нам с братьями. О чем они говорили битый час, никто не узнал. Жена попросила даже удивленную Гаянку оставить их наедине. Саламова вышла от нее с распухшими и заплаканными глазами, за что мы ее поругали. Не ответив, она птицей пролетела по ступенькам и юркнула в машину. Павел отвез ее домой. Позже Романов мне сказал, что она всю дорогу ревела, так и не ответив, в чем дело.

Впрочем, мы были в таком ступоре, что скоро забыли об этом довольно странном случае. Джулия никогда не была близка с Наилей, наоборот, казалось, относилась к ней настороженно. Да и общались-то они всего пару раз…

Арам заехал лишь однажды ранним утром. Было холодно и мы вошли в дом. Некоторое время молча сидели за столом, пили чай. Он даже не спросил про состояние жены. Мы это “обсудили” глазами.

Я рассказал про разговор с Мансуровым. О своих опасениях. Немного подумав, он согласился, что мне грозит опасность. Он не сказал нам – я понял, что и у него чемоданное настроение на тот свет. Казалось, хуже Арам никогда не выглядел.

– Хочешь, завалю его. Мне уже все равно… – он безразлично предложил.

Я покачал головой:

– Это осложнит ситуацию. Есть фактор Корейца.

– Ну, как знаешь…

– Ты разобрался с домом?

Он кивнул:

– Я там с Марго. Мы зарегистрировались. После моей смерти она унаследует мое состояние. Я кое-что накопил за время своей, в общем-то, не то волчьей, не то собачьей жизни, – он печально улыбнулся. – Знаешь, я благодарен Богу за Марго. И тебе за то, что подарил нам этот чудный уголок. Хоть в конце жизни я познал, что такое настоящее счастье. Жаль, оно продлится недолго.

– Арам, там трупы!

– Живых надо бояться… – он привычно махнул.

Уходя, оставил маленькую спортивную сумку, с которой зашел…

– Это была ваша доля с продажи камушек? – быстро сообразила Аталай, хотя соображать-то особо нечего было. На нее привычно зацокали.

Длинный кивнул…

– Я проводил Арама до машины. Перед тем как уехать, он опустил стекло и некоторое время молча смотрел на меня. Я навсегда запомнил этот его взгляд поверх черных очков – отрешенный, полный тоски и печали…

– Он с вами прощался… – опять заревела Аталай. – Господи, как все грустно! Почему ты не хочешь дарить людям счастье? – обратилась она к высшей инстанции уже более деликатно. – Встретились две несчастные, потерянные души, обрели наконец счастье, а ты их сразу обрекаешь…

– Бог не любит счастливых… – скривил губы Длинный. – Счастливые, выходит, в нем не нуждаются. А может, он и не такой всесильный. Или жестокий, или невсесильный…

Глава II

Из родственников не навестил Джулию только Спартак. Люди шептались, что у того крыша съехала. Он почти не выходил из дома, редко брился и оброс седыми волосами. Приходила лишь его жена – дородная дама, одетая во все черное. Впрочем, и она долго не засиживалась. Больше молчала. Нехотя отвечала на вопросы и почти всегда уходила, не прощаясь. Просто вставала и уходила.

Однажды Мансуров принес мне весточку. Старший Манучаров хотел меня видеть.

Я никогда не был у него дома. И сейчас он вряд ли пригласил бы, если жизнь текла прежним руслом. Я был для него прежде всего азербайджанцем, а после родственником, и к большому его сожалению. Да и к моему тоже. Он был одним из зачинщиков карабахской драмы, которая искорежила жизнь сотни тысяч людям, в том числе и мне. Я знал, что Спартак тогда сильно воспрепятствовал нашему с Джулией браку. Лишь четкая позиция младшего Манучарова заставила его отступить. Братья, несмотря на некоторые основательные различия в мировоззрениях, уважали и любили друг друга.

При очень редких встречах мы лишь холодно кивали друг другу. Все “рабочие” вопросы, связанные с Организацией, в отсутствии Мансура я обсуждал с Артуром.

Видимо, брат моего тестя сначала ждал, что я сам навещу его. Безусловно, он был информирован о ликвидации Багдасаряна – я подробно отчитался перед Корейцем. Но так как я игнорировал его, а после последовала и трагедия с Джулией, прошло довольно продолжительное время перед тем, как старший Манучаров решился на первый шаг.

Дом его находился вблизи хвойного лесочка, расположенного в пригороде Москвы, и не отличался особой помпезностью. Обычный двухэтажный дом. Вокруг были разбросаны несколько схожего плана строения, хозяева которых вряд ли друг с другом даже были знакомы. В таких местностях обычно поселялись люди, предпочитающие держаться вдали от городской суеты.

Старший Манучаров, видимо, тоже был таким. Замкнутый, но целеустремленный, привыкший властвовать в своей маленькой, но сплоченной империи…

Небольшую калитку во двор открыл старый, седой, но крепкого телосложения мужчина в поношенном свитере со свисающим подолом чуть ли не до колен. Услышав имя, он внимательно пробуравил меня близко посаженными на морщинистом лице глазами, огляделся на машину, где за рулем хмуро сидел Мансуров и, наконец, кивнув, пригласил внутрь. Видимо, получил соответствующее указание.

В большом саду между серо-зелеными деревьями бегали десятка три разноцветных кур и петушков, что являло собой непередаваемый контраст с замкнутостью окружающей среды. Лишь небольшая колония ворон, обитавших на верхушках деревьев, иногда с возмущенным карканьем выражала как бы протест против такого крикливого соседства.

Рядом с домом аккуратно были расположены подсобные помещения, из одного которого вышла полная женщина средних лет, обвязанная шерстяной шалью вокруг еле различимой талии и, не обращая внимания на нас, через узенькую низкую дверь втиснулась в соседнюю подсобку. Оттуда с криком и кудахтаньем вылетели еще несколько птиц.

Проводив меня в дом и указав на одну из дверей в полуосвещенном холле, старик молча растворился. Я стоял перед закрытой дверью и не решался постучать, до того унылой и безрадостной была атмосфера. Но дверь открыл сам Спартак Манучаров, своей седой, колючей щетиной похожий больше на старого итальянца, чем на армянина, и жестом пригласил меня в комнату. Впрочем, итальянцы и армяне, наверное, чем-то похожи…

В середине небольшого зала, треща внутри горящими углями, стоял большой кирпичный камин. Меня моментально окутал дурманящий запах. Видимо, подбросили дрова специальных пород.

Наверно свет раздражал хозяина. Потому комнату освещали лишь бледный свет, скупо просачивающийся из узких щелей занавесей и, то угасающее, то возгорающееся пламя из широкого жерла камина.

– Хозяйка остается у сестры, – нарушил неловкое молчание Манучаров, когда мы уселись друг против друга за небольшим круглым столом. Он скрестил перед собой узловатые, волосатые пальцы обеих рук и сжал. Видно было, ему до сих пор трудно было смириться с потерей Артура.

– А ваш внук?

– Cтасик с Гаянэ. Мама ее приехала из Еревана и остается с ней. Она, говорят, больше времени проводит с твоей женой… Как Джуля?

– Спасибо, плохо.

– Понятно… – он вздохнул. Кажется, взгляд его из-под обросших, всколоченных бровей еще больше потускнел. – Я не выхожу из дома. Я сейчас не знаю, во имя кого и чего должен выходить.

– У вас чудный внук.

– Я его давно не вижу. Все остановилось после смерти Артура. Мир перестал для меня существовать…

Я посмотрел на его воспаленные глаза и все равно пожалел. В этот миг я не врага перед собой видел, а потерявшего единственного сына безутешного отца.

Скольких родителей я оставил без сыновей? Кто оставил моих без Искандера? Может, до сих пор матери убитых мною ребят проклинают неизвестного “убийцу”…

“Господи, зачем?

Кто ответит на этот извечный вопрос человечества?

В чем суть твоего божественного беспредела?