Однажды в Москве. Часть II
Никто…
Никто никогда на эти вопросы не сможет ответить…”
Старик-прислуга открыл дверь и впустил в комнату полную женщину с шалью с подносом в руках. Она молча разложила перед нами стаканы, варенье, сахар, разлила из небольшой емкости чай и покинула комнату.
Но мы не притронулись. Нас “поили” мысли.
Я вынул из кармана сверток и положил перед ним.
Спартак долго изучал предмет глазами, перед тем как дотронуться. Он выглядел рассеянным и, наверное, никак не мог осмыслить, что могло бы быть внутри этого маленького и аккуратно завязанного сверточка.
Наконец он открыл его, и на стол вывалился отрезанный от основания, почерневший и опухший палец Ашота Багдасаряна, на котором в полумраке царственно засияло великолепное кольцо, представляющее из себя немалую ювелирную и, видимо, антикварную ценность.
Старик словно в ступоре застыл перед страшным зрелищем. Это кольцо должно быть являлось предметом гордости его хозяина и объектом зависти всех тех, кто участвовал в их совместных мероприятиях. Кольцо невозможно было не узнать. Но вряд ли кто тогда мог предвидеть столь печальную участь для его хозяина, который, наверное, этим же сейчас почерневшим от мертвых тканей пальцем, все еще носящий это кольцо, теребил по столу, когда что-то шло не по его замыслу или какой-то упертый индивидуум вроде Артура Манучарова перечил…
– Значит, действительно мертв… – наконец произнес он, слегка дрогнувшим голосом.
– …
– Ты… сам?
Я кивнул.
– Я перед тобой в долгу.
– Вы тут ни при чем. Я исполнил приказ…
Спартак на минутку умолк, опустив взгляд. После отчужденно спросил.
– Зачем ты ненавидишь меня? Ведь это… так?
Он пытливо присмотрелся.
– …
– Да, вопрос неуместный…
Дверь приоткрылась. На крыльце показался старик и вопросительно уставился на хозяина. Тот кивком позвал.
– Убери эту дрянь… – он с отвращением указал на согнутый палец. Как будто он звал нас туда, где ныне обитал его хозяин. – Кольцо вымой и принеси. Чай остывает… – он вновь обратился ко мне и сам сделал глоток.
Я нехотя тоже отпил. Спартак, словно размышляя, начал говорить.
– Я всегда ненавидел турков. Я считал, что чем их меньше, тем для нас просторнее. Теперь судьба распорядилась так, что за моего сына отомстил азербайджанец, к тому же являющийся мужем моей умирающей племянницы… Отомстил армянам… Сплошные парадоксы, не так ли? – с горечью усмехнулся. – Что творишь? – обратился он незрячим взглядом в пустоту, к невидимому оппоненту.
Я вздохнул. Что-то похожее я уже слышал от Казанцева. Что ответить? Он и так жизнь прожил впустую. Может, за его деяния и Всевышний наказал его, отняв единственного сына. Ведь у Бога нет пальцев, чтобы воткнуть в глаза грешников. Он так и реагирует. Может, чуть поздно, но прицельно.
Наверное…
Вошел старик. Принес кольцо. Теперь оно сияло перед нами без страшного пальца Багдасаряна.
– Зачем убили моего сына? – Спартак взглядом отпустил старика. – Мне сказали страшные вещи. Якобы он организовал налет на их квартиру, присвоил… народные деньги. Но это чушь! Артур не способен был на такое! Я всегда ругал его за мягкотелость… – он вынул платок и вытер внезапно появившиеся слезы. – Теперь его преподносят мне, как злодея.
– Это неправда. Его подставили.
– Кто? Зачем?!
– Все они понесли заслуженную кару. Убийцы, заказчик… Можете мне верить.
– Верю… – прошептал Манучаров. – Почему-то я тебе верю… А ты… не можешь рассказать?
– Нет. Есть вещи, которые должны храниться в памяти.
– …
– Я пойду. Мне надо к Джулии.
– Забери кольцо.
– Мне оно не нужно. Заройте в могиле Артура. Пусть осознание того, что он отомщен, вас успокоит…
Уже у двери он меня позвал. Первый раз по имени.
– Рафаэль, у меня к тебе еще просьба.
– Я слушаю.
– Помнишь, стекольный завод в Мытищах? Где мы собирались.
– Мне не интересно, где и зачем вы собирались.
– Это неважно. Ты знаешь, где этот завод. Артур за него платил… Сейчас он закрыт. Людей я отпустил в бессрочный отпуск. Я предлагаю тебе приобрести этот завод. Дома всегда будут строиться. А в них нужны стекла.
– Вы хотите мне его продать?
– На тех условиях, которые предлагаю, я его тебе дарю. Отдай сколько можешь денег Гаянэ. Ей не помешает.
– Но…
– У меня отказывается брать.
– …
– Я теперь ненавижу это место!.. – Спартак, стиснув зубы, сжал кулаки. – Все началось со стен этого проклятого завода… Я уже сломлен, не смогу дать отпор этим мерзавцам. Ты сможешь. Пусть это будет моей местью.
– Хорошо…
На пороге я обернулся. Спартак сидел с сжатыми кулаками и застывшим взглядом в одну точку – на кольцо перед собой.
Я тихо прикрыл за собой дверь…
Длинный вновь вынул сигарету. Это означало, что он хочет передохнуть. Легкий шумок прошелся по аудитории. Кто ухватился за сигарету, кто за помаду, а кто умчался в уборную.
– Вы меня простите за кольцо, – смущенно промолвила Аталай. – Я-то, глупая, думала, вы хотите его присвоить.
– Зачем ему присвоить кольцо, дура? – постучал костяшками пальцев по лбу Ветеран в тельняшке. – Это же вещдок! Они и так нехило забурились… Братан, – обратился он к рассказчику, – снимаю перед тобой шляпу.
– Кепку, – поправил Бакинец.
– И заодно носки грязные, – презрительно зажала нос Гюлечка, – видно, ты их не менял после последней отсидки… Боже, как можно носить белые носки с черными туфлями? Что за извращенный вкус?
– Вот щас как сниму твои колготки…
– Ну все, хватит! – привычно стукнул ладонью Прилизанный. – Носки, колготки… Давайте еще труселя. Тут серьезная тема, а вы колготки.
– Ты что, все это время палец Ашота в холодильнике держал? – хмуро спросил Бакинец.
– В морозильнике.
– Тебе больше нечего спросить? – это огрызнулась Гюля.
Длинный потушил окурок, глотнул из рюмки и продолжил…
– Завод я оформил. Заплатил Гаянэ. Она очень удивилась и не хотела брать деньги в небольшой коробке. Но я ее убедил, что завод принадлежал Артуру, и что деньги пригодятся.
– Артур их всех ненавидел… – она оглянулась на Джулину комнату. Жена сегодня никак не просыпалась, потому все нервничали. – Это отец подвел его к этой черте со своими армянскими делами. Они постоянно ссорились.
– …
– Ненавижу его! Ненавижу их! Люди нормально жить хотят, а они все еще в мире грез. Древность свою откапывают!.. Господи, зачем я родилась в этой убогой стране?
– Ты свекра прости, он и так…
– Не могу. Мы собираемся в Америку. Там родня. Хочу, чтобы Стасик держался подальше от этой грязи.
– Думаешь, там чище?
– Мне все равно. Лишь бы подальше отсюда. После Артура и Джулии я тоже умру здесь от тоски.
– …
– Ты можешь с нами… – отводя взгляд, она нерешительно предложила.
– …
– Что тебя держит здесь после Джулии?
– Как ты это представляешь?
– Распишемся. Фиктивно, конечно… Господи, да какая разница! Первое время мне нужна будет поддержка. Я боюсь, Рафаэль… – она расплакалась.
Я неуклюже обнял ее, пытаясь успокоить. Уткнувшись мне в грудь, она еще долго ревела.
– Забудь… – после, вытирая глаза платком, выговорила. – Просто… просто мы в одинаковом дерьме. И дети… Кто лучше поймет?
– Все у тебя наладится, девочка.
– Уже нет… Ни у меня, ни у тебя…
Резко оттолкнувшись, она ушла, поникшая, оставив меня в оцепенении…
– Бедняжка… – вновь заревела Аталай. – Еще одна несчастная…
– А те люди? Ну те, которые должны были заменять Ашота Багдасаряна, пришли на завод? Вы сказали, двое соскочили? – спросила Гюля.
– Нет. Наверное, узнали о продаже или просто не решились, – ответил рассказчик. – Ведь люди реально озлобились против них. Я посадил на заводе Павла. А он провел чистку. Часть армян-рабочих были мастеровые – работяги. Их не тронули. Избавились от приблатненных – от тех, кто на чужом горбу в рай пытались попасть. После уже начали набирать интернациональный состав – русских, украинцев…
– А наших? – спросила Аталай.
– Ну и наших, – улыбнулся Длинный. – Мы выбирали нормальных, специалистов. Фактор национальности не был приоритетным.
– А сколько вы денег взяли из Зеленого дома? – вдруг вспомнила Аталай. – Вы, кажется, забыли назвать цифру.
– Ничего я не забыл, – сухо ответил Длинный. – Зачем вам это? Любопытной Варваре нос оторвали, – он натянуто улыбнулся. – Мы не бедствовали. Идея приобретения завода и Наильке понравилась. Деньги приходят-уходят, а дело остается.
– Со всеми этими криминальными разборками, вендеттой, ну и болезнью жены вы, как я поняла, отошли от непосредственной задачи? – это спросила Гюля.
– Да, действительно, вам же срок назначили, чтобы расколоть Мансурова? – оживился и Прилизанный.
– Вы думаете ликвидация группы Багдасаряна, которая ни много ни мало, выполняла и финансировала задачи армянских спецслужб в Москве – это не показатель? Или же упразднение штаб-квартиры военной спецслужбы противника в Мытищах тоже не показатель?
– Да нет!.. – ответил немного сконфуженный Прилизанный. – Это, конечно… Еще какой!.. Но перед вами была поставлена конкретная задача. И нас интересует, смогли ли вы ее решить? Смогли ли подобраться к Мансурову?
– К Мансурову? – рассеянно переспросил Длинный, видимо, вновь уходя в прошлое. – Смог. Но это больше являлось подарком судьбы, чем моей заслугой… И если это действительно этично будет называть подарком, – вздохнув, после паузы добавил он…
Глава III
Застрелили Корейца. И до него добрались. Эту новость принес Алик Мансуров, который однажды завалившись ночью, разбудил меня. Впрочем, разбудил – громко сказано. Джулия от болей уже не могла нормально спать даже под инъекциями. Я с медсестрой Танькой дремали прямо у ее кровати…
– Жив?
– Считай, мертв, – ответил почерневший от горя и злости Мансуров. – Сказали, ранение несовместимое с жизнью. Меня к нему не допускают. Сейчас всем заправляет Трофим.
– Тощий?
– Да, черт бы его побрал. Возомнил себя главным. Он всегда был любимчиком у Казанцева.
– Может, так надо?
Он не ответил и сплюнул.
Мы стояли во дворе. Несколько дней назад пошел снег. И сейчас крупные снежинки хаотично танцевали в воздухе, пушистым одеялом покрывая землю и все, что на ней было. Собаки забились в конуру и время от времени высовывали морды, как бы отмечаясь, что не спят и бдительно хранят покой хозяев. Мансура они знали и на его появление среагировали тихим поскуливанием. То есть, зашел чужой, но “свой” чужой.
– Кто напал? – я поднял воротник куртки, надетой поверх тельняшки.
– Не знаю. Каж, Федька замешан.
– …
– Несколько дней назад его ребят засекли у КПП – 2. Вроде с телками катались. Ким обычно оттуда выезжал.
– Где застрелили?
– У дома его женщины. С крыши соседнего дома. Целились в голову. Знали, что в бронике ходит.
– Стрелка поймали?
– Нет. Отход был рассчитан до секунды. Винтовку с ночником бросили на крыше.
– Если вычислили ночлег, значит получили наводку. Подругу пробили?
Мансур кивнул:
– Елизавета Самойлова – бывшая связистка. Побывала в горячих точках. У нас в секретке числится.
– Понятно… Ты по делу или зашел сообщить?
– Я похож на почтальона?
– Послушай, если Федька в деле, значит замешана ФСБ. Он сам не полез бы – кишка тонка. Пока ситуация с Кимом неясна, лучше переждать. Санкцию на ответные действия должны дать те, кто рулили Корейцем. В противном случае нас отстреляют или бандиты, или чекисты.
– Сука Федька! – заскрипел зубами Мансуров. – Все равно доберусь…
– Или он до тебя, если засветишься у Лариски. Останься.
– Не могу. Надо подготовиться. Да и у тебя небезопасно.
– Думаешь? – я побледнел.
– Уверен. Федька еще тогда, когда заказал вас дагам, вычислил хаты. Есть куда деваться?
“Нельзя медлить…”
– Где братья? – выслушав паузу, он вновь спросил.
– У Иннокентия.
– А… их сестра?
– Я ее предупрежу.
– Встретимся в 7 утра у метро Бабушкинская…
Когда зашел к Джуле, она уже проснулась. Таня только закончила с процедурами, увидев меня, сладко зевнула, собрала со стола использованные шприцы и ампулы, и вышла. Когда боли особенно мучили, Джулию кололи инъекциями морфина. К нашему отчаянию, все чаще…
Мне уже больно было смотреть на нее. По натуре и так хрупкая, как кукла Барби, она сейчас напоминала живой скелет. Но болезнь как ни старалась, не могла уничтожить на ее почти прозрачном лице следы былой красоты. Черные, как смола волосы волнами обрамляли ее тонкое бледное лицо, на котором контрастом выделялись невероятно красивые глаза.
В соседней комнате ночевали родители. Вчера были Инна с Араксей. Днем и Гаянка почти не отходила. Так и дежурили без всякой надежды на ее выздоровление. Со временем душевная боль от ожидающей нас утраты начала притупляться, и мы ощущали себя как бы в другой реальности. Как будто все это происходило в коллективном, дурном сне. В скором проснемся, этот кошмар исчезнет, и мы вновь вернемся к прежней счастливой жизни…
– Не спишь? – я на цыпочках подошел. Она лежала с открытыми глазами. Веки ее дрогнули, закрылись и вновь открылись. Так она молча звала меня, когда не хотела говорить. Поцеловав ее ручку, я сел рядом.
– Снег идет… Как красиво! – она еле слышно прошептала.
Занавески перед окном были распахнуты. Широкая кровать, где лежала Джулия “смотрела” прямо на панорамное окно, за которым находилась наша любимая веранда. Потому вся красота снежной ночи просачивалась в комнату, словно с широкого экрана.
– Как я хочу стоять рядом с тобой и вдыхать полной грудью зиму!..
– Джуль, родная, ты и сейчас сможешь, – я ответил, грея в ладонях ее высохшую ручку. – Врач сказал, что тебе становится лучше, хоть это не сразу ощущается. Только пока слабая, можешь простудиться.
– Да, мне лучше. Мне всегда лучше, когда ты рядом.
– Я всегда буду рядом, дорогая. Только выздоравливай…
Я попытался, как всегда, скрыть дрожь в голосе. При ней я сдерживал слезы. Зато закрываясь в ванной, открывал на полную мощь воду и рыдал навзрыд…
– Поверьте, мне не помнится, когда я раньше плакал. Даже над телом любимого брата…
Одно дело человек сразу умер. Машина сбила, пуля или инфаркт… Родные сталкиваются с внезапно обрушившейся на их голову бедой. А тут родной человек медленно угасает, каждый день приближаясь к смерти, страдает не только от болезни, но и от безысходности. И ты при каждом его вздохе тысячи раз умираешь.
Безысходность!.. Нет ничего хуже! Ощущения неизбежной потери любимого человека. Порой тебе еще хуже, если по-настоящему любишь.
Понимаете, ты готов сотни раз жертвовать собой, но это невозможно. И от осознания этого можно с ума сойти! Ты бессилен перед роком, перед судьбой…
Последние мысли рассказчик произнес, словно деля мысли с самим собой и, вероятно, ощущая себя в той, прошедшей жизни. Вернула его в реальность вновь разрыдавшаяся Аталай. Гюлечка прошмыгнула в уборную и вышла оттуда тоже с покрасневшими глазами.
– Извините, опять увлекся… – виновато прошептал Длинный.
– Проклятая жизнь!.. – схватив бутылку со стола, нагло приложился к остаткам ее содержимого Ветеран в тельняшке. Но никто и не подумал его поругать. Потому, спешно утопив свое, вернее Длинного горе в водке, он вытер ладонью рот и… тоже заревел.
– У тебя хоть любовь была, братишка! А что я видел в своей поганой жизни? – стукнул он по столу уже пустой емкостью. – Жена давно бросила. А дети и вовсе не признают. Я для них тюремщик, понимаешь, зэк? Человек ниже плинтуса!
– Вы тоже жену свою… любили? – сквозь рыдания спросила Аталай.
– Да не любил я эту суку! – вдруг зло завопил тот. – Родители засватали, я даже не понял! – он со злостью махнул рукой. – Но все равно обидно!
– Тьфу!.. – сымитировала Гюлечка плевок в направлении Тельняшки.
– При всем уважении, друг мой, любовь к женщине не для тебя, – попытался успокоить его Бакинец, обняв за плечи.
– Это почему? – отстранился насторожившийся оппонент, резко перестав брызгать слезами. – А ну, раскрой тему!
– Да потому, что у тебя всегда одна муза была – свобода! Сидя в застенках, ты всю свою тюремную жизнь с редкими выходными мечтал о ней. Теперь вы вместе. Что тебе еще надо?
– Это верно… – промолвил тот. – Свобода! Она как проститутка всегда динамила меня. Получала от меня все, а давала во… – показал он аудитории большой палец, неприлично высовывающийся меж двумя следующими.
– Все! – вновь хлопнул по столу Прилизанный. – Продолжайте, – требовательно обратился он к Длинному, тоже втихаря пьющему. – Надеюсь, конец вашего рассказа близок.
– Да я только начал! – как бы удивился тот.
– Господи! – побледнел оппонент.
– Хотите, вообще уйду?
– Нет!.. – прокричали все, косясь на чиновника.
– Ну ладно, остаюсь, раз просите, – снисходительно согласился рассказчик…
…Когда я предложил Джуле перебраться к родителям, она наотрез отказалась.
– Я из этого дома уйду только в могилу. А ты уходи. Я понимаю, ты бандит… – попыталась пошутить она. – Мой Рафаэльчик бандит. Боже мой!..
– Джуль, умоляю!.. – я в отчаянии пытался уговорить. – Я не могу оставить тебя здесь. Это небезопасно!
– Со мной папа и мама. А главное, Бог. Можешь поверить, раньше времени он меня… не заберет… Господи, это же Артур! – она вдруг попыталась приподняться, уставясь в пустоту. – Разве ты не видишь, Рафаэль? Он теперь смотрит на тебя!
– Джуль, что с тобой? – я в страхе закричал. Она бредила. Может быть…
– Не знаю. Меня знобит. И я… Я ничего не вижу! Мама!.. Рома, мне страшно, позови маму! Скажи, Артур не умер…
Я бросился к двери, но она сама раскрылась. На пороге стояли испуганные родители Джулии. За ними выглядывала Татьяна, пытаясь обхватить обзор. Роза в панике, оттолкнув меня, бросилась к кровати.
– Джуля, джана!.. – разрыдавшись, она обняла дочь.
– Мама, Артур был здесь! Я его видела!
– Чтобы сдохла твоя мама, не видела тебя такой… – она тихо завыла. – Тебе показалась, джана, Артурчик умер.
– Что случилось? – дрогнувшим голосом спросил Самвел. – Ей плохо?
Я растерянно кивнул. Татьяна бросилась к столу, заваленному кучей медикаментов.
– Я ничего не вижу! Мама, кажется, я умираю… Скорее бы!..
– Что ты говоришь, моя бала… – вновь расплакалась Роза. – Сейчас вызовем врача, тебе вновь полегчает… Самвел, не стой как пень, вызови Андрея! – накричала вдруг она в истерике. – Таня, сделай что-нибудь, она уходит!..
– Не паникуйте! – решительно заявила медсестра, вводя иглу в вену уже бесчувственной Джулии. – Она скоро очнется. Это скорее от слабости. Лучше, помогите систему поставить.
– Врача… – как зомби повторил растерявшийся отец Джулии и хотел выйти. На пороге его взгляд задержался на мне, и он как будто очнулся.
– Что случилось? – закричав, схватил меня за руку. – Почему во дворе твои амбалы? Что в это время делает здесь Иннокентий?
– Я позвал… – осторожно выводя тестя из комнаты, коротко, не вникая в подробности, объяснил.
– Нельзя было ей в таком состоянии, – выслушав, он в раздражении ответил. – Она заволновалась.
– Господи!.. – я сжал кулаки от безысходности. – Что ж теперь делать? Что мне делать, дядь Самик?
– Ты обязательно должен уходить?
– Да! Поверьте, бывают обстоятельства, от которых никуда не деться.
– Тогда и этих… своих уводи. Может, так лучше.
– Но…
– Уходи!
– Вот, возьмите… – я протянул ему пистолет.
– Не надо… – он в нетерпении оттолкнул руку, – у меня свой. Не думай, один ты крутой. И уходи уже, мне надо Андрея позвать…
Андрей Ступа был лечащим врачом Джулии. Можно сказать, персональный. Он ушел-то от нас часа четыре назад. Я даже не знал, сколько платил ему тесть. Наверное, немало, если такой квалифицированный врач почти все рабочее и нерабочее время проводил у нас…
– А вы что, вообще отстранились от финансовой части? – удивленно спросила Гюля. – То есть оплата врачам, лекарства…
– Родители ее с самого начала руководили процессом. Словно меня и не было. Дядь Самвел просто махнул рукой, когда я завел речь о деньгах. Думаю, они просто утешались, когда хоть что-то для нее делали.
– А вас это устраивало, да-а? – вдруг язвительно выпалила Аталай и сразу закрыла рот ладонью.
– Ты понимаешь, что сейчас ляпнула, дура? – обрушила всеобщее негодование на нее Гюля, постучав костяшками пальцев по столу.
– У нее истерия… – тихо заступился Бакинец.
– У нас в сейфе, вмонтированном в стену, всегда хранилась определенная сумма, – не отреагировав на выпад, ответил Длинный. – Я дал ключ Розе. Не помню, они каж даже не воспользовались. После выяснилось, что ключ потерян.
– Закройте ей рот хоть ключом! – злорадно предложил Ветеран в тельняшке. Все одобрительно зацокали, даже Ганмурат, который осторожно прочистил горло, выражая со всеми солидарность…
– …Прошу, позовите родственников! Я хочу, чтобы в эти дни в доме было людно. Я оставлю Павла у Иннокентия. Всем сообщите, что меня выгнали. Я здесь не проживаю. Да хоть сдох!..
– Не надо Павла. Мы сами разберемся. Ты же вроде отошел от них? – вновь рассердился Манучаров.
– Я-то отошел, – стиснув зубы, ответил, – да вот от меня никак… Это особый случай, дядь Самик. Я после объясню.
– Хорошо. Иди, иди… – он слегка подтолкнул меня к лестнице. И береги себя. Не хватало… – он не докончил мысль, поднес платок к глазам.
Внизу послышались шаги. Это Иннокентий с женой поднимались, видимо, устав ждать во дворе. Я посмотрел на часы. 5-30 утра.
– Я сейчас…
Быстро проскользнул в спальню. Роза испуганно сделала предупредительный жест, приложив палец к губам. Джулия спала. Татьяна накрывала ее дополнительным одеялом.
Ноги мои как будто прилипли к полу, стали ватными. Сердце забилось. Я впился глазами в лицо Джулии – в этот милый, божественный образ, который вот так, с непередаваемым покоем на лице запечатлелся в моей памяти. Губы у нее натянулись в легкой улыбке.
Мне всегда нравилась эта улыбка – умиротворяющая, слегка интригующая. Краешек правой губы у нее всегда подергивался чуть вверх. Когда она смеялась, эти губы раскрывались как бутон, обнажая ослепительную белизну зубов…
Душу мою сжимала безграничная тоска и страх. Одна чудовищная мысль буравила мозг – я ее больше не увижу…
Глава IV
– Не помню, как оказался в бешено мчавшейся во мгле машине, – после небольшой паузы вновь продолжил рассказчик, – кажется, еще был гололед. Это я понял, когда Павел заорал Толику, чтобы тот аккуратнее водил.
Мне было все равно. Поверьте, в тот миг я очень хотел, чтобы машина врезалась куда-нибудь, и проснулся я уже на том свете. Чтобы самому ждать Джулию. Хоть в аду.
“Хотя, если попаду в ад, я ее точно не увижу…”
Мансурова я слушал почти в ступоре. Но по мере осмысливания ситуации, я “трезвел”.
Кореец, по-видимому, не жилец. Пристрелили еще нескольких “офицеров”. Выжившие подтянулись в Городок – к Штабу и заняли оборону. КПП превратились в блокпосты.
Напала на нас Федькина бригада. Заказ – от лиц из Президентской администрации. Задействована ФСБ. Первостепенная задача для нас – ликвидация Федьки.
– Кто ставит задачу?
– Не понял… – Мансуров удивленно посмотрел.
– Раньше был Кореец. Теперь он мертв или почти. Тощий тебя близко не подпускает. Потому, мне интересно, чья…
– Моя. Что еще не ясно?
– Я же сказал, выступив со скудными силами и не владея ситуацией, мы подставимся. Я не хочу рисковать пацанами.
– Шкурничаешь?
– Нет. Не выношу бессмыслие.
– Ясно… – Мансур обернулся к машине, припаркованной чуть в стороне. Одновременно двери ее распахнулись и вышли трое в камуфляже и в чеченках. Романовы мгновенно засунули руки за пазухи своих кожаных курток.
– Свои! – крикнул один, помахав рукой и снимая сходу чеченку. Митяй! Тех двоих тоже узнали – в разное время участвовали в совместных “мероприятиях”.
– Когда надо было, вас прикрыли и пригрели, – начал с досадой Мансуров. – Теперь нас отстреливают, словно мы звери. Убили моего друга. Мне теперь не до рациональности, понимаешь? Теперь решайте и голову не морочьте. Вы со мной или с этого момента расходимся?
– Я с ним! – посмотрев на меня, решительно высказался Кощей после короткой паузы.
Мы с братьями переглянулись.
– Вариантов нет, – после секундного замешательства бормотнул Павел. – По-любому, Федька не отстанет.
– Однозначно. – Толик.
– Я против. Но пусть случится то, что должно случиться. Каков твой план? – это я Мансуру.
– Честно, не знаю. Но есть мысля. Если Ким скончается, похоронят на нашем кладбище рядом с сеструхой. Та еще в детдоме отошла. Мы ее перехоронили позже. Есть завещание Кима по этой части.