Бомжонок
Прозвище же Моряк после побега к морю закрепилось за парнем ещё более прочно. Его так звали и в милиции, в отделе по делам несовершеннолетних, и в детском доме.
Собрав в заветный рюкзак нехитрые пожитки и небольшой запас продуктов, мальчишки выждали момент, когда воспитателей не оказалось в поле зрения, и покинули территорию приюта через лазейку в дощатом заборе, которую они сами для себя заранее и подготовили. Только на сей раз путь они держали не в Одессу, а в Краснодарский край, в Туапсе.
– Там море лучше, – убеждал друга Сашка. – А ещё лучше в Крыму и в Гаграх. Там теплее. Но это теперь заграница, хоть и ближняя.
– А ты сам-то где был? – поинтересовался Сенька Моряк.
– Нигде. Но мне папка рассказывал. Они с мамкой всё время собирались на море поехать. Каждое лето спорили. Мамка в Одессу звала, там у неё какая-то подруга была, а папка туда не хотел, потому что там море холодное. Говорил, что в Крыму и в Гаграх – тёплое. А в Туапсе у него, мол, дальняя родня живёт. На улице Нахимова. «Во дворе, – говорит, – под навесом нас на ночлег устроят, и хорошо. Звёзды видно…»
– И куда поехали?
– Кто?
– Да родичи твои!
– А, никуда, – махнул рукой Щегол. – Они всё пили и ругались. А когда сильно напивались – начинали драться. И так весь отпуск.
– А сейчас они где?
– Дома, наверное. Я их давно не видел…
– Так мы к твоим родственникам, что ли, заявимся? Они пустят? – спросил Сенька.
– Не-ет! Я даже не знаю, где их искать-то! Только название улицы помню. Они меня и не видели никогда.
– Тогда почему в Туапсе? – поинтересовался Моряк.
– Батя говорил, что там большой порт. Значит, юнги нужны! – аргументировал Сашка.
…Забраться под вагон поезда, следующего в Адлер, с первого раза не удалось: то сотрудник какой-нибудь железнодорожной службы оказывался поблизости, то удобного местечка под вагоном не находилось. Благо, поездов таких через Москву шло много.
Прогуливаясь вдоль путей, ребята увидели вблизи привокзальных беспризорников. Чумазые, иногда нагловатые, они выпрашивали у прохожих «на хлебушек», но что-то подсказывало, что любой из них при удобном случае был готов стащить у зазевавшегося прохожего кошелёк. К этой лихой братии Сенька Моряк и его попутчик Сашка себя не причисляли.
Пристроиться к поезду удалось горе-путешественникам только с третьего раза. И, как им думалось, довольно неплохо: площадка под вагоном оказалась вместительной – почти как полка в плацкарте, только короче. Мальчишки лежали, слегка подогнув ноги, и радовались жизни. Их даже впивающиеся в бок металлические штыри не смущали. Наконец-то они едут в заветные края! Запах железнодорожных путей, стук и скрежет колёс не раздражали, наоборот, дарили особый дух приключений.
– Чуть бы подлиннее была эта железяка! – через какое-то время громко, чтобы перекричать стук колёс, озвучил пожелание Сенька. Он попытался вытянуть затёкшие ноги, и они оказались висящими над стремительно пролетающими вдаль шпалами. Стало жутковато.
– Везёт мелкоте! Которым лет семь-восемь. Они ростом поменьше. Надо было раньше ехать! – вздохнул Сашка.
– Что же ты тогда не собрался? – усмехнулся Сенька.
– Не знаю. Как-то терпел. Да и не с кем было. Одному плохо! А ты?
– У меня раньше всё хорошо было. Когда родители были живы, – вздохнул Сенька и добавил, пытаясь пошевелить затекшими ногами: – Надо скорее успеть добраться до моря, а то в следующий раз не влезем в эту клетушку! Что делать будем в таком случае?
– Доберёмся! – обнадёжил Сашка Щегол.
Благополучно проехав незамеченными несколько станций и устав лежать в скрюченном положении, мальчишки решили на ближайшей стоянке выйти размяться и набрать воды. И это им удалось. Здание вокзала гостеприимно принимало не только законопослушных пассажиров, но и маленьких бродяг, коими они являлись. Но, когда друзья попытались залезть назад в своё убежище под вагоном, их заметила женщина в железнодорожной форме и подняла крик. Парни бросились наутёк. К погоне присоединился ещё один осмотрщик, потом откуда-то взялся милиционер. Ребята убежали бы, да только Сашка, перепрыгивая через рельсы, сильно подвернул ногу. Сенька Моряк не мог оставить друга в беде и попытался ему помочь, но безуспешно. И тут их настигла разъярённая компания железнодорожных служащих. А поезд тронулся…
Сашку увели в медпункт, а Сеньку – прямиком в комнату милиции. И снова – возвращение домой, тёткины презрительные слова, дядин виноватый взгляд, детский дом… Больше всего Сеньку Моряка расстроило даже не то, что не удалось осуществить задуманное, а то, что он потерял друга и попутчика Сашку Щегла.
Третья попытка последовала скоро, но и она оказалась неудачной. Впрочем, из детского дома Сенька Моряк всё равно почти сразу сбежал. Его не оставляли мечты о море, но действовать он решил иначе. Теперь паренёк собрался заработать денег, купить билет и добраться до какого-нибудь морского порта законным образом, как все нормальные люди.
Сенька не побоялся заявиться домой и забрать свои вещи, чем вызвал панику у перепуганной тётки.
– Хулиган! Разбойник! – раскричалась она. – Милицию сейчас вызову!
– Где мои вещи? – спокойно спросил он, увидев в отделении кухонного шкафа, которое отводили ему в пользование родственники, кастрюли и сковородки.
Дядя под несмолкающие вопли жены вынес потрёпанную сумку с оторванной ручкой.
– Вот, – с неизменно-виноватым видом сказал он.
Сенька прошёл в комнату, которая когда-то принадлежала ему, окинул её грустным взором, снял со стены гитару. Девочки-близнецы растерянно смотрели на него.
– А спрашивать не надо? – взвизгнула тётка.
– Эту гитару мне батя подарил! – заявил парень с таким напором, что вздорная баба испуганно округлила глаза.
– Ишь ты! Настоящий бандит! – завопила она. – Девочки, звоните ноль-два!!!
Паренёк молча покинул квартиру, которая была когда-то его родным домом.
– И не приходи больше сюда! – донеслось из-за закрытой двери.
Мальчик слонялся по городу, пел в электричках и в поездах метро. Играть на гитаре он научился в школьном кружке. Подавали немного, но на еду хватало. Ночевал в подвале полуразрушенного дома. Сенька Моряк не хотел походить на привокзальных беспризорников, он старался всегда быть аккуратным, следил за своим внешним видом. Он принял твёрдое решение: каждый день откладывать половину заработка, чтобы накопить на билет. И пока у него получалось.
Однажды он увидел, как привокзальная шпана избивает мальчишку. Вступился. Заслышав милицейский свисток, беспризорники разбежались, а Сенька Моряк, получив за компанию свою порцию синяков и шишек, приобрёл нового товарища.
– Ты откуда? – спросил он паренька, едва отдышавшись. – Ты с этими? На вокзале живёшь?
– Нет. Я вообще нигде не живу, – ответил тот. – Да и они не в самом вокзале околачиваются, а неподалёку. Кто – под платформой, кто – в одном пустующем доме на чердаке. Там раньше тусовались взрослые бомжи, я видел. А эти их прогнали. Так исколошматили дядек, что те больше не сунулись.
– Как звать-то тебя?
– Федькой.
– Фёдор, значит.
– Ага.
– И за что же тебя, Фёдор, били?
– Я руку пассажирам подавал. Это бизнес такой. Но я не из их компании. Они говорят, что я не на своей территории работал.
– И в чём бизнес?
– Ну, ты руку подаёшь, когда пассажиры из вагона по лесенке сходят, типа, помогаешь. А они за это тебе что-нибудь дают. Оставшиеся продукты там, или монетку…
– Ясно. Выходит, ты не выдержал конкуренции.
– Выходит.
– А как на улице оказался?
Паренёк насупился.
– Ладно, потом расскажешь. Ты петь можешь?
– Могу. Только у меня слуха нету. Так училка по пению говорила.
– А лет тебе сколько?
– Скоро двенадцать…
Слуха у Федьки и правда не оказалось, хотя голос был звонкий.
Жили теперь они в подвале вдвоём и по электричкам ходили вместе: Сенька пел под гитару, а Фёдор держал коробку, куда пассажиры складывали небогатое вознаграждение.
Как ни странно, доходы стали прибавляться.
Однажды во время такого представления к ребятам подошёл разбитного вида парень в джинсах и косухе. В руках незнакомец держал барсетку.
– Братки, давно поёте? – спросил он, терпеливо дождавшись конца песни.
– Вдвоём – почти месяц, – простодушно ответил Сенька, не заподозрив ничего плохого.
– И кто крышует? – спросил незнакомец.
– Что? – не понял паренёк.
– Платите кому?
– За что? – не понял Сенька.
– Ну как же? Вы ездите в электричках, деньги зарабатываете. Другим свободным исполнителям конкуренцию составляете. Так у нас принято, пацаны. Налог платить надо, – спокойно объяснил парень.
– И кому платить? – поинтересовался «свободный исполнитель».
– Выходит, мне, – ответил незнакомец. – Я Генка Бригадир. Меня все знают. Найдёте меня на Ленинградском вокзале.
Генка Бригадир растолковал, как его найти и какую сумму приносить ежемесячно.
– На месяц даю отсрочку. Как начинающим. А потом – спуску не будет, – добавил он.
Сумма была вполне подъёмная, и Сенька решил, что, раз уж так принято, придётся платить, чтобы не наживать неприятности. Главное – продержаться, накопить на билеты и уехать к морю.
Позже от беспризорников с Ленинградского вокзала ребята узнали, что Генка Бригадир живёт не на вокзале, а в обычной квартире, где-то в ближнем Подмосковье, а это у него «работа» такая – быть «бригадиром» у беспризорников.
Ребята не стали уточнять, кто поручил ему такую «работу», да, по всей видимости, никто из маленьких бродяг не ответил бы на этот вопрос.
А через два месяца в электричке к поющим под гитару мальчишкам подошёл угрожающего вида парень с наколкой на руке.
– Пошли выйдем, тему одну надо перетереть, – сказал он тоном, не допускающим возражений.
Вышли из вагона на небольшой подмосковной станции, тут же к ним присоединились ещё двое здоровяков. Не успел Сенька Моряк опомниться, как получил сильный удар под дых и следом второй, коленом по лицу.
– Эй, вы за что его? – вступился было за друга Федька, но отхватил такую затрещину, что отлетел в сторону.
Сенька ещё не отдышался, когда его взяли под руки и подвели к тому парню, который попросил выйти из вагона.
– Ты меня знаешь? – спросил он.
– Нет, – ответил Сенька, сплёвывая кровь.
– Так знай! Я Саня Шалый. Подо мной на этом направлении все попрошайки ходят. А ещё – такие вот артисты и другая шушера!
– Как это – под тобой ходят? – не понял Моряк.
– А так это! Платят мне. А я милиции отстёгиваю, чтобы не трогали. Понял? Плати! Или катись отсюда, а то зарою! И он грязно выругался.
– За что платить? – уточнил Сенька.
– За точку! С вас, шнурков, много не возьму, но процент отдадите!
– Мы же Генке Бригадиру с Ленинградского платим за «крышу», – вставил слово едва оправившийся от удара Федька, вспомнив гораздо более мирную беседу с пареньком, которого вокзальные пацаны называли Бригадиром.
– Мне платить будете! Базар понятен?
И молодой бандит подробно объяснил, куда и кому надо приносить дань. Назвал и сумму, которая составляла почти весь заработок ребят за прошлый месяц.
– А не принесёте… найду и закопаю! – и он снова прошипел хрипловатым голосом набор нецензурных слов, половину из которых Моряк раньше не слышал.
Сенька в сопровождении Федьки, не отстающего от него ни на шаг, шёл в свой подвал, раздавленный и униженный хуже прежнего… Все его принципы, его гордость и независимость, были жестоко попраны.
– Интересно, как эти направления между ними распределяются? – спросил он, размышляя вслух. – И кому теперь платить?
Федька молчал.
– Всё равно двоим мы платить не сможем, а если платить этому Сане Шалому – сами с голоду подохнем, не говоря уже о том, что на билеты никогда не наскребём, – вслух рассуждал Моряк.
Посоветовавшись, решили продолжать платить «налог» только Генке Бригадиру.
Где-то через месяц ребята встретили Раю. Её они застали спящей в парке на скамейке. У девочки обнаружился приятный голос и отличный слух. Таким образом, Сенька Моряк обзавёлся партнёром по выступлениям. И, как ни странно, девочка разделяла Сенькино желание уехать к морю.
– Я буфетчицей могу быть или поварихой на судне, – мечтательно сказала она…
Нечаянная встреча и неуместные чувства
Капитан-лейтенант Павел Александрович Броневой два года назад был переведён с Балтийского флота в Севастополь. Подводная лодка, командиром штурманской части которой он был назначен, уже неделю стояла в доке на ремонте после серьёзной аварии на учебных стрельбах. Подводники не особо любили подобные проволочки: их всегда тянуло в море. Но теперь Павел был даже рад паузе: от родителей из Казани поступила весть о серьёзной, как сказала мама, «нехорошей» болезни отца и настоятельная просьба приехать как можно скорей.
– Операцию будут делать! Кто знает, может, больше не увидимся, – кричал отец в трубку, вырвав её из рук матери.
Правда, Александр Павлович, был тот ещё паникёр. Это уже третий такой вызов за последние пять лет. Первый раз, когда Павел служил на Балтике, отца укусил клещ. Сын примчался на зов родителей. Но, как показали исследования, клещ оказался неопасным и никакой угрозы для жизни и здоровья не представлял, а нога у мужчины опухла лишь потому, что кровососа удалили неправильно и в ранку попала грязь.
Полтора года назад, когда Павел служил уже в Севастополе, позвонила встревоженная мама, сообщила, что у отца инфаркт. «Может, ещё застанешь», – со слезами в голосе выразила надежду она. Повезло, что сын и тогда находился на берегу, – экипаж только вернулся из похода. Прилетев в родной город, он узнал, что «инфаркт» оказался банальной межрёберной невралгией. А счастливые родители, обрадованные приездом единственного сына, провожая его, говорили: «Ничего, зато повидались!»
Павел очень надеялся, что и на сей раз будет нечто подобное.
Ехать пришлось поездом, с пересадкой в Москве, – уж так сложились обстоятельства. Но путь до столицы оказался неожиданно приятным, так как прошёл в обществе прелестного мальчугана. У Павла с женой детей не было. Не потому, что в принципе их не могло быть, а по причине боязни супруги оставаться одной с ребёнком, пока муж «болтается в своих морях». Такие отговорки Павел не считал убедительными, но поделать ничего не мог. Не желала Ольга иметь детей, и всё тут! Ему в его тридцать семь лет очень хотелось уже, чтобы кто-то называл его папой. Чтобы маленькие тёплые ручонки обвивались вокруг его шеи и чья-нибудь милая курносая мордашка шептала ему на ушко свои детские секреты… Он с удовольствием играл с соседскими ребятишками в футбол, ремонтировал детскую площадку во дворе…
И мама Егорки, на которую мальчик был очень похож, произвела на Павла приятное впечатление. Хорошенькая блондинка выглядела совсем юной, но вовсе не производила впечатления глупой женщины, вопреки общепринятому предвзятому мнению о светловолосых представительницах прекрасного пола.
Павел лежал на своей полке и думал о новой знакомой.
В памяти всплыли строки:
«… в мыслях был пьяный туман.
Сейчас бы с красивой солдаткой
Завесть хорошо роман…»6
«Эх, Серёга, как же я тебя понимаю», – мысленно обратился он к автору стихов. Томик Сергея Есенина подводник всегда брал с собой в море. Ему казалось, что стихи классика пахнут пашней, полевыми цветами и свежим сеном…
Павлу очень хотелось спросить у молодой женщины номер телефона, но он не посмел. Да и зачем? Никаких положительных перспектив в этом направлении на горизонте не просматривалось: у красотки муж и двое детей, да и сам он не свободен… Даже для кратковременного романа нет возможности. И до романов ли ей сейчас с её материнскими заботами? Офицер-подводник не одобрял супружеских измен, осуждал этот порок, когда речь шла о других, но себе вполне мог простить некоторые вольности…
А уж этот мальчишка с его вопросами про морских чудовищ! Моряк улыбнулся, вспомнив о малыше.
«Вот такого бы сынишку, – мечтал он. – Играл бы с ним в машинки, рассказывал бы сказки, а потом, когда он бы немного подрос, брал бы его с собой на рыбалку, учил бы нанизывать наживку на крючок. И сидел бы с ним на ранней зорьке, пока утренний туман застилает речку, а когда солнце встанет – шли бы мы вместе счастливые домой, освещаемые утренним солнцем. И он называл бы меня папой. И неважно даже, велик ли был бы улов…»
Павел помог Вере с детьми сойти с поезда. Прощаясь, взял на руки Егорку, весело подбросил вверх, а поймав, прижал к себе.
– Расти, богатырь! – сказал напоследок.
Со странной грустью посмотрел он на молодую маму.
– Счастья вам, Вера! – пожелал ей с улыбкой.
– Спасибо! И вам всего хорошего, – ответила она, бросив на мужчину насмешливый взгляд. Или ему показалось, что насмешливый?
В ожидании поезда Павел бродил по Москве, а мысли о мальчишке и его маме не отпускали. Он сам не понимал, о ком из них думал больше.
Каково же было удивление подводника, когда, вернувшись в зал ожидания, он встретил Веру в обществе стражей правопорядка. Заплаканная, встревоженная и испуганная, она напоминала ему маленькую беспомощную птичку, которая, случайно залетев в открытое окно, в панике билась о стекло, безуспешно пытаясь вернуться в небо.
«Егорка пропал», – эти слова резанули его сознание. А она доверчиво склонила голову на его плечо и разрыдалась. Её растрепавшиеся волосы пахли ветром, слёзы обжигали его щёку. В этот момент как будто что-то оборвалось в груди Павла, словно переключателем щёлкнуло, и всё, кроме этой женщины и её потерявшегося сына, отступило на второй план. До отправления его поезда оставалось около тридцати минут, но это уже не имело никакого значения.
В сознании офицера мгновенно созрело решение: «Надо помочь. Задержусь на денёк. Ничего за это время с отцом не случится. Если болезнь «нехорошая», то это история долгая…»
– Где искали? – спросил моряк.
– Здесь, на вокзале, – ответил милиционер.
– Что же вы стоите! Пойдёмте! – скомандовал он. – Люди в помощь есть?
– Найдутся, – неохотно ответил один из стражей правопорядка, смена которого, видимо, скоро заканчивалась.
– Женщину надо устроить в комнату матери и ребёнка. Поспособствуете? Пусть она отдохнёт, а мы поработаем.
– Мы смотрели, мест нет, там объявление висит, – ответил тот, что держал на руках малышку.
– Нет, я не хочу никуда устраиваться, ни в какую комнату. Я с вами пойду, – возразила Вера. – Или здесь подожду. Какой мне может быть отдых!
Видя такое искреннее участие и готовность мужчин помочь, она заметно оживилась.
– Да куда же вы с малышкой? Здесь, в зале, подождите, – сказал моряк тоном, не допускающим возражений.
Он помог ей вместе с ребёнком устроиться поудобнее, а сам с тремя милиционерами отправился на поиски мальчика. Мужчины прочесали всю Комсомольскую площадь, все прилегающие к вокзалам переходы, выходы на перрон, прошлись вдоль путей, проверили каждый закоулок Казанского вокзала, побеседовали с компанией местных бомжей, но результата это не принесло.
Новая жизнь Егорки
– Все поели, братва? – спросил вожак, бросая в вылезшую из какой-то щели огромную крысу кость со «стола». – Гоните деньги на бочку!
– Жачем в кищку кидача? – не понял малыш.
– Он не в киску кидается, это крыса! – пояснила Тоня. – Они кусаются. Во сне могут что-нибудь отгрызть – и не почувствуешь… И еду крадут.
В этом сообществе беспризорников существовало строгое правило: две трети «заработка» сдавали в общий котёл. Часть общих денег вожак ежемесячно отдавал Генке Бригадиру с Ленинградского вокзала. Как говорили, «платил дань» – чтобы членам «стаи» Сеньки Моряка разрешали просить милостыню в переходах метро и петь в электричках – тем, кто умеет.
О «наезде» Сани Шалого с требованиями ежемесячной платы Генка Бригадир уже знал и обещал решить эту проблему, но в связи с этим почти в два раза увеличил «налог».
– Тем более у вас братвы теперь больше, – добавил он. – Каждый должен зарабатывать!
Остаток денег Сенька хранил в ему одному известном тайнике и делил на две части: первая предназначалась для покупки железнодорожных билетов на всю компанию, мечтающую однажды отправиться «к морю», вторая – «на чёрный день». На случай, если вдруг настанут особо трудные времена…
С того времени, как Сенька оказался на улице, его «экипаж» вырос, и все хотели попасть вместе с вожаком в тёплые края. Да и сам он не смог бы теперь их оставить без своего покровительства. Средств на заветное путешествие требовалось всё больше, но денежный запас рос очень медленно. Слишком много случалось непредвиденных, но необходимых расходов.
– Не жмитесь, братва! Для всех стараюсь! – напомнил Сенька. – Вот уедем к морю, совсем другая жизнь начнётся! – мечтательно произнёс он и широко улыбнулся.
…Тоня постелила на толстые трубы, обмотанные жёлтым изоляционным материалом, какие-то тряпки, позвала Егорку.
– Давай спать, поздно уже, – распорядилась она. – Я рядом с тобой буду, – сказав это, девочка помогла Егорке расстегнуть его красивый ярко-синий комбинезончик.
– А где моя коватка? – недоумённо спросил малыш.
– Теперь здесь твоя кроватка! – сообщила девочка. – Что, не нравится?
– Это не коватка! – возразил Егорка.
Мальчишки вокруг засмеялись.
– О, интеллигенция пожаловала!
– Не нравится ему…
– Ничего, юнга, привыкай к настоящей жизни! – посоветовал Сенька Моряк.
– А где поштынка? – спросил Егорка, надув пухлые губки. – И одеялко…
– Г-где п-простынка! – передразнил Борька.
– Одеяло ему подавай! – захохотали обитатели теплушки.
– У меня в Саратове тоже простынка была! – вставил Генка. – А теперь нету!
– Почему они шмеюча? – обиделся малыш.
– Да не смотри на них! Посмеются и перестанут. Они мировые, в общем, пацаны! Нормальные. Ложись давай…
Малыш стал снимать носочки.
– Э, носки не снимай! – остановила его «нянька». – Спи так!
– Ношочки надо поштиять, – возразил мальчик.
Все опять засмеялись.
– «Носочки постирать!» Какой аристократ выискался, – веселилась публика. – Где ж тебе стиральную машинку тут взять?
– Тогда въюкопашную! – настаивал Егорка, явно намереваясь заплакать.
– Ой, «врукопашную» носки стирать собрался! Ну, цирк!
– Хватит вам ржать! – попыталась урезонить всех Тоня. – Он же маленький!
– Я башой! – снова возразил Егорка, и плакать ему совсем расхотелось.
– Ладно, большой, – согласилась нянька. – Мы здесь так спим. На трубах. Они тёплые. Только вот носочки снимать не будем… Зимой вообще ничего не снимаем… А когда запачкаются – выбросим и новые купим.
– Мама не так меня шпать укладывает! Надо обнять, шкажать, кто я, и пеекьештить!
Мальчишки примолкли, слушая Егорку.
– Обнять? Ладно. И перекрещу. А как это «сказать, кто ты»? В смысле – ты кто?
– Шинок, лапочка, шолнышко!
– А-а, – улыбнулась Тоня. – Мама тебе ласковые слова говорила, – догадалась она. – «Сынок, солнышко»… Выходит, любила… Что ж оставила тогда? – недоумевала новоявленная нянька.
– Потеялащь, – вздохнул малыш и пожал плечиками.
– Да уж… потерялась. Ну, ложись давай, лапочка. А завтра на работу вместе пойдём.
– На папину? – встрепенулся он. – Далеко-о!
– На мою, Воробышек, на мою! В переход. Говорят, с тобой больше подадут… Так что мы теперь… вроде как напарники! – улыбнулась девочка.
Обитатели теплушки затихли. Каждый вспомнил времена своего короткого детства. Федька украдкой смахнул слёзы.
– Ты чего? – спросил Вовка.
– Да-а… так… Мне мамка тоже ласковые слова говорила… когда трезвая была…
Егорка долго не мог уснуть. К нему запрыгнула Белка, облизала щёчки тёплым языком, пристроилась рядом. Мешали непривычные звуки и этот резкий запах, от которого щипало глаза. Кто-то, наверное, снова открыл в темноте вонючий пакет с клеем…
Безуспешные поиски
Уже давно стояла глубокая ночь, пассажиры уходили на посадку, их сменяли другие, а вестей о Егорке не было. Вера даже плакать больше не могла – слёзы, наверное, кончились… Тревога сковала её, стотонным камнем повиснув на груди. Дочка, накормленная молочной смесью, заваренной кипятком, тихо спала в коляске.
Наконец Вера увидела Павла. Он быстрым шагом направлялся к ней. Один. Уже по выражению его лица женщина поняла, что поиски прошли впустую. Несчастная мать сидела на краешке скамьи, как вдруг медленно повалилась набок и мягко сползла на пол.
Подскочивший офицер не успел её подхватить. Он осторожно поднял Веру с пола, усадил на скамью. Дамы, сидевшие по соседству, начали приводить её в чувство: обрызгали водой лицо, прикладывали к вискам ватку с нашатырным спиртом.
Наконец несчастная пришла в себя. В этот момент подоспела бригада скорой медицинской помощи, вызванная Павлом. Вере сделали укол, дали какие-то таблетки…