Эмиграция энной волны. Женские истории

– Даже наша Анжела и та – всегда в первых рядах, но ведь с кем-то мне нужно делиться здесь, в Вене, кроме Глеба и слуг, на родном языке. Мой муж любит лишь равных, а где их возьмешь, только пару семей у нас тут для общения, да и те, в основном, иностранцы. С русскими Глеб всегда осторожен, – пыталась ввести меня в курс дела и стиля жизни своей семьи в Вене хозяйка роскоши. – Я могу заплатить за молчание, – наконец закончила она свой монолог.

– О какой плате Вы говорите? – искренне недоумевала я. – Есть врачебная этика и она неподкупна.

– Ладно, ладно, не надо! Не кривите душой! Знаю я эту этику за сотни баксов. А сейчас в Москве даже и их не хватает. Официально продуманы взятки.

– А я думаю, что не все их берут.

– Что касается денег, то я в этом ас. Сколько я из-за них настрадалась, а вернее, что не было их.

– Но теперь, видимо, все в порядке?

– Наконец-то, – вздохнула Кристина, – хотя это приносит проблемы. Но за деньги купить можно все, даже жизнь, даже жизнь покупается… Глеб содержит в Москве пять охранников.

– Пять охранников? – вновь не поверила я.

– Если бы не они, уже не было б Глеба, может быть, и меня, – не то хвасталась, набивая себе цену, не то, в самом деле, делилась пережитым Кристина. А мне все это было трудно понять, потому что такой образ жизни я еще до сих пор не встречала.

– Кем работает Глеб?

– Он…он…он… – почему-то замялась хозяйка особняка, – бизнесмен.

– У него своя фирма?

– Конечно.

– В Вене или в Москве?

– Тут и там.

– Его бизнес – торговля? – по инерции начала я собирать нужный мне для работы анамнез, не задумываясь о том, что не на все вопросы бывают правильные ответы, особенно в тех семьях, о которых надо молчать и в которых лучше молчать.

– Я же внятно сказала Вам – бизнесмен, – как от навязчивого комара, пыталась отвязаться от меня Кристина. И я поняла, что разговор на подобную тему, окончен.

– Так какие же все же проблемы у дочери? – не сумев собрать полностью анамнез жизни родителей и ребенка, мне хотелось приблизиться к жалобам, чтоб понять наконец цель визита. Сетуя на саму себя, что дала этой странной взбалмошной женщине завести себя в бездну иллюзий и мюнхаузенских откровений, я решила взять власть в свои руки.

– Дело в том, что моя дочь не живет со мной, – почему-то именно с этого начала Кристина.

– Не живет с Вами в Вене? – на всякий случай решила уточнить я.

– Не перебивайте меня, – властным тоном приказала хозяйка. – Слушайте и молчите, когда я говорю!

Я вскочила со стула. Безусловно, мой метод работы, а особенно сбора анамнеза, не совсем соответствовал рекламируемым во всех печатных изданиях правилам хорошего тона – спокойно выслушать собеседника, – но ведь это же был не просто ничего не значащий разговор о хорошей погоде. В ответах Кристины для меня важны были даже паузы. Чтобы все-таки докопаться до тщательно завуалированной сути – а я чувствовала, что это будет именно так, – мне было просто необходимо уточнить для себя ряд деталей, ничего не значащих на первый взгляд, но потом составляющих целое. Поэтому ее грубое и властное вмешательство в процесс моей работы послужило толчком, чтобы уйти, так и не проведя консультацию. Хватит мне уже горькой пилюли от Глеба.

– Извините, Кристина, но я Вам не слуга. И не дай Бог стать ею. Прощайте!

– И чего Вы обиделись, не понимаю. Я с таким трудом собрала все свои мысли. Ну, а Вы перебили меня. Их так трудно собрать…

– Соберете! До свидания. Мне надо идти.

– И чего обижаться? Зачем? Я привыкла командовать в доме.

– Но пока я не в Вашей команде.

– Вы же можете здесь заработать.

– Заработок такой мне не нужен.

– Не пойму, зачем в Вене Вам интеллигентничать? Знаю я Ваши интеллигентские выходки. Насмотрелась во время работы в кафе, переехав из нашей деревни в Москву. Придут эти очкарики, все с дипломатами, важно сядут за стол, позовут официанта и закажут такую туфту, что противно взять в рот, было бы подешевле. Раньше думала – скряги, потом поняла – кошельки их пусты, ведь мозги для кого-то… Зарабатывать деньги способны кому-то: государству, хозяину, но не себе. Кормятся лишь своими идеями. Шашлычок – верх блаженства. Дорогую жратву за всю жизнь навряд ли попробуют. Она – не по карману. Никак не пойму, что за жизнь такая у них. Наш садовник, как Вы, раньше тоже «профессничал». А у нас получает в семь раз больше прежнего, говорит, что теперь начинает лишь жить.

– До свидания, Кристина.

– А как же Глеб, Машка? С Глебом шутки плохи, он ведь ждет результат.

– Позовите другого к себе консультанта.

– Но нам нужен престижный, а их больше нет. У нас в доме все только высшего качества. Глеб так хочет – и так тому быть! – Словно подстегивала саму себя Кристина.

– Анжелика сказала, что Вы здесь недавно, официальной работы у Вас еще нет. Вы поможете мне, а я Вам помогу, хоть подержите шиллинги в своих руках.

– Мне хотелось помочь Вам, а не заработать…

– Гордость Вам не заменит еды, – к моему изумлению в голове рыжеволосой Кристины рождались какие-то довольно разумные мысли, касающиеся не только ее благополучного существования на этой земле.

– Вы остались совком даже в западном мире. Здесь помочь можно только за деньги. Гордость – это утеха для неудачников, кто не знает сам, как заработать. – Почему-то слова Кристины мне казались озвученными мыслями Глеба.

– Но я здесь не брала еще деньги за свои консультации. Не у всех они есть.

– У кого денег нет, можно бы обойтись без таких специалистов, как Вы, приходящих домой. Психиатр не для всех.

– Но я не психиатр.

– Да, да, да, Вы психолог, хотя разницы нет. О таких специалистах, как Вы, в кругу наших знакомых вслух нельзя говорить. Это стыдно. Подумают, что-то не так.

– Понимаю, всех очень волнует то, что скажет княгиня Марья Алексеевна.

– Вы сказали – княгиня? Какая княгиня? Она тоже из новых русских, как мы?

– Нет, из старых… из грибоедовских, – иронизировала я, уже полностью отдавая себе отчет в особенностях интеллекта Кристины, хотя нужен ли, в самом деле, интеллект интеллигентных людей – это, действительно, еще большой вопрос. Во всяком случае, жизнь показывает, что навряд ли, доказывая, что мудрость не в нем. А мудр тот, кто все берет от жизни, умея наслаждаться ей, не создавая бесконечные проблемы. И кристины, увы, в их числе.

– Из старых русских, – все еще не понимала меня Кристина. – Да, да, да, Вы сказали – княгиня, но почему же я еще до сих пор не знакома с ней, если она живет в Вене?

– Но Вы же сами мне говорили, что не слишком жалуете здесь своих соотечественников, – я невольно уже сочиняла сценарий прямо сейчас разыгрываемого спектакля.

– Да, но смотря каких соотечественников, ведь не все здесь завистники. А мой муж пытается завести в Вене знакомства со всеми знатными русскими, даже из предков белогвардейской эмиграции. – Она опять, казалось бы, рассуждала подобно нормальному человеку, а не барону Мюнхгаузену, говоря об эмиграции первой волны.

«Интересно, а какой волны эмиграция в наше время? – Задала сама себе мысленно я вопрос, – говорят, что четвертой… Нет, наверное, энной волны, потому что она продолжается изо дня в день во все страны, даже в Австрию – не в страну иммиграции, пусть по каплям, но из капель родился ручей. Оказалось, у всех ручейков большого ручья есть причины надолго переехать сюда из безумно «любимой» России: новым русским там тесно и боязно, прячут семьи здесь в особняках, не нуждаясь тут в телохранителях; фирмачи самых средних достатков открывают здесь все, что угодно, лишь бы только хоть как-то покинуть этот бывший Советский Союз. Ну, а русские жены австрийцев – это уже совсем другой пласт, правда, браков так много фиктивных или со скороспелой любовью, плод которой, как падалица, а не райское яблочко».

– Мы бываем у них на приемах, – я прислушалась снова к Кристине. – Мы знакомы с такими людьми, – продолжала она почему-то рекламировать мне качество своей жизни. – Посетили недавно Сногинского. Вы бы видели его хоромы. Нет, недаром все венцы пытались посмотреть на его особняк…

Мне все время казалось, что все эти ее пространные монологи, обращенные будто ко мне, вовсе не для меня – для нее, и она упивается ими, воздвигая себя на доступный лишь ей пьедестал.

У Сногинского мрамор на мраморе, а у нас сделано под Шенбрунн, даже ставни зеленого цвета, желтым – выкрашен дом. Но внутри у Сногинских – Версаль, а для Глеба был главным лишь тронный зал…

– Тронный зал в Вашем доме? – не поверила я.

– Из-за этого зала как раз Машка сдурела. Надо ж, черт меня дернул ей его показать, хотя зал этот только для Глеба.

– Из-за тронного зала? – Забыв об обиде, я опять опустилась на стул, даже не понимая, что сделала это, находясь под гипнозом ее болтовни. Почему-то мне вдруг показалось, что я стала участвовать в большой массовке экранизации одного из самых непостижимых сюжетов из современной «тысячи и одной ночи». Во всяком случае, психология этих новых людей для бывшего нормального советского человека, в самом деле, была непостижима. И мое любопытство – хоть как-то понять ее – пересилило и усмирило только что так вспененную гордость, ведь, в конце концов, пена вся так эфемерна, что ее без труда можно смыть.

– Остаетесь, – обрадовалась Кристина. – Я же Вам говорила, что за деньги купить можно все. Так что, кто из нас прав и кто ас в своем деле? – Переполненная своим величием, Кристина торжествовала.

– Покупайте, а я все равно не возьму Ваши шиллинги, – молниеносно выпалила я. – Чувство долга обязывает, потому что Анжела сказала, что немецкий язык Вы не знаете и к австрийцам навряд ли пойдете. А у Вашей Машки, как Вы называете свою дочь, проблемы с тронным залом. – Я специально сделала акцент на Машке и тронном зале, потому что все Машки и Дашки уже сильно коробили мой слух, – неужели родного, любимого человека нельзя просто назвать как-то ласково или по имени, пускай Маша, не Машенька, но не Машка же.

Я учила ее, как девчонку, погружаясь невольно в дидактику, отступая от нравственных норм, предав только минуту назад чувство собственного достоинства. Ну, а ради чего? Любопытства… Чтоб познать психологию новых людей, разрушая свою психологию, ее стержень, ее основание…

– Да, Анжела меня убедила позвать Вас, хоть хорошая порка помогла бы намного быстрее, если б только не Глеб. Он боится, что порка расстроит вдруг Дуньку. Ах, не Дуньку – Дуняшу, – не удержалась от ехидства Кристина, по-своему переварив мой дидактический монолог.

– Наша Дунечка слишком чувствительная, – не переставала ехидничать женщина. – Вырастил Глеб себе «принцессу на горошине», – продолжала она, демонстрируя мне свои литературные пристрастия. – И теперь все должны мы стоять перед этой сопливой девчонкой на задних лапках, даже я… Я должна! – Она искренне негодовала.

– Перед своей Машкой никогда не стояла, а перед этой стервозницей стою… Очевидно, мои дидактические наставления относительно добрых порывов по отношению к детям так и не были ею серьезно усвоены. «У нее только лишь кратковременная память и нет долговременной», – машинально резюмировала я, проводя мысленную консультацию. Правда, может быть, смотря на что. Что касается лично ее, там другая, наверное, закономерность.

– Вы даже не представляете, как мой Глеб помешан на этой девчонке, докладывающей ему даже, что я кричу на прислугу, как будто бы он сам не кричит. Но ему можно, а мне – нельзя, – никак не могла успокоиться обиженная хозяйка. – Понаехали сюда всякие из Молдавии, Украины, России и живут здесь без виз, видите ли, хотят близким помочь. Коль имели б мозги, смозговали бы сами, чем заняться на родине и как там прожить.

– Катька, – живо прервала Кристина саму себя, – Принеси-ка воды. Да, да, да… минеральной.

– Как на них не кричать, ну, хотя бы на Катьку, ведь деревня, глухая деревня она. Зато может держать свой язык за зубами. Они все его держат. Боятся меня: знают – коль разозлят … выгоню всех подряд.

– Ну, а с Машей, что с ней? – Не реагировала уже я на постоянное подчеркивание Кристиной своего превосходства над окружающими ее людьми, не от хорошей жизни зависящими от ее милости. Все равно, все мои возражения были бы безрезультатны, потому что ей очень хотелось хотя бы в чем-то утвердить свою значимость, которую, скорее всего, судя по своему поведению с ней, совершенно игнорировал муж.

– Машка – моя беда. Я согласна все рассказать, хотя, честно сказать, не хотелось бы.

– Говорите, что хочется. Только то, что считаете нужным.

– Ладно, ладно! Не дура! Я все поняла. Моя дочь не от Глеба, хотя он у меня первый муж, но… не первый мужчина. – Она вытащила из кармана халата пачку «Мальборо». – Вы курите?

– Нет.

– Так и думала. Вы – как святоша. И наверно, во всем, – как будто бы злорадствовала Кристина. – А я ей никогда не была. Этим, видимо, всех привлекала. Глеб считает, что я – сексапильная, – ни с того, ни с сего почему-то сообщила она мне и для убедительности, словно невзначай, расстегнула верхнюю пуговицу на своем элегантном халате, оголив кусочек веснушчатой груди.

– Сексапильная? – с удивлением переспросила я, невольно смотря на этот начинающийся стриптиз.

– Сексапильная, – вызывающе повторила она, почему-то обидевшись на меня. – Вам это, видимо, не понять.

– Да, наверное, мне это не угрожает, – не скрывая иронии, тут же бросила я.

– Оттого и ходите по домам, – моментально нашлась Кристина, – а так сами бы деньги плыли в Ваши руки.

– Да Вы просто психолог, Кристина.

– Я житейски умна, а Вы – книжно. Неизвестно еще, что важнее, – никак не успокаивалась она, выпячивая вновь свое самолюбие, готовое обострить наши отношения с ней, но я уже не поддавалась на эти известные мне трюки, стараясь пропустить мимо ушей ее трафаретные шпильки и уколы, отрепетированные, очевидно, на ком-то другом.

– Словом, в юности я нагулялась, – вызывающе обескураживала она меня своей откровенностью. – И мужчины ко мне липли так же, как мухи к липучке. Но я замуж так просто не шла. Не нужны были мне штампы в паспорте. Мне романтика была нужна. Ну, и Машка моя от романтики.

– От романтики?

– Да, романтической связи. В восемнадцать лет нравится каждый, если дарит конфеты и песни поет в твою честь, пускай даже чужие. Был такой кавалер у меня, но как я от него залетела – моментально исчез, испарился. Пришлось Машку родить, так аборта боялась. Да Бог с ним, с тем моим кавалером. Уже все прощено и оплакано. А какая бы участь была у меня, если бы мы тогда расписались: быть примерной женой, как учили все рядом, позабыв о себе, сохраняя семью. Что б я видела в жизни тогда, кроме пьянок да вечных скандалов? Ничего! – как будто бы уговаривала смириться саму себя, безусловно, не с самым приятным воспоминанием из своей прежней жизни Кристина.

– Слава Богу, осталась свободной! Вот и встретила Глеба…

– Катька, Катя, принеси-ка вина, поживее!

– Мне не надо.

– Не пьете вино? Я тогда за Вас выпью сама. Словом, Машку растила без мужа. Помогали немного родители. Нашли хлебное место мне в нашей столовой… – Погруженный в прошлое взгляд Кристины как будто бы действительно видел, что было в те далекие времена. – А потом я решила уехать в Москву, вся в надеждах – а вдруг повезет. Приняли официанткой в кафе. Чаевые и флирт были радостью жизни. Я немного забылась, забыла про все, даже про своего кавалера, хотя клялся он мне, что влюблен.

Кристина залпом осушила бокал. Ее хорошо ухоженное лицо заалело, и в глазах появился какой-то особенный блеск, может быть… именно той сексапильности, о которой она мне твердила лишь минуту назад. Честно говоря, мне было чисто по-человечески жаль эту брошенную когда-то каким-то подонком женщину, хорохорящуюся сейчас передо мной, все еще, видимо, желающую хоть как-то отомстить своему прошлому.

– Ну, а дочери я ничего не жалела. Покупала ей модные шмотки – спекулянты носили в кафе. Приносила домой всегда вкусненькое. Баловала ее – ведь дитя без отца. А какой результат? – завела вновь сама себя тут же Кристина. – До чего докатилась она?!

– До чего? – Мне не верилось, что я все же сумею узнать, почему же я здесь оказалась.

– Как увидите – сами поймете. Хочет, видно, рассорить нас с Глебом. Не удастся. Он нужен мне больше ее. Я такого искала всю жизнь, как смекнула: богатство важнее любви. Это я поняла, живя лишь на зарплату. Если б не чаевые – навряд бы и выжила. Я сама для себя была только спиной. А теперь прячусь за спиной Глеба, – надменным тоном сообщила она, очевидно считая «бесспинными» всех, не имеющих таких Глебов.

– Где Вы встретили Глеба? – я сделала вид, что не поняла ее намека.

– Конечно, в кафе. Он туда заходил выпить пива, иногда был с женой, чаще же без нее, и давал чаевые мне… ой, ой, какие…

Вспоминая куда-то ушедшие дни и осушив новый бокал вина, очевидно, уже за меня, Кристина то упивалась своим первым свиданием с Глебом, то тем, как отбила его у законной жены, вечно им недовольной и такой же стервозной, как Дунька, то тем, как Глеб восхищался ее сексапильностью и умением жить. Глеб тогда только лишь становился на ноги, но чутье подсказало ей – станет. И она не ошиблась.

Кристина умудрялась не только выплескивать на меня воспоминания, но и одновременно курить, запивая любой выдох сигаретного дыма вином.

– Все бы было неплохо, если бы Глеб так сильно не любил свою дочь от первого брака, сразу же невзлюбив Машку. Почему моя дочь со мной рядом, а его – от него далеко. Пришлось Машку отправить к родителям. Помогала, конечно, деньгами. И сейчас тоже всех содержу.

Бизнес Глеба шел лучше и лучше. И Кристина уже не работала, занималась собой, чтобы нравиться мужу, удержать, чтоб никто не увел.

– Глеб купил особняк в Подмосковье, богатея уже не по дням, по часам. Ах, какая там началась жизнь, главное, что была вся на русском, а не то, что тут в Вене, на чужом языке.

– Почему же тогда Вы сюда переехали?

– Из-за Дуньки его, в основном. Ну, а также другие причины… – она вновь осушила бокал. Почему-то в ушах моих явно послышались наставления Анжелики: главное – это меньше вопросов. Но вопрос я уже задала, и Кристина пыталась ответить, разогретая новым бокалом вина.

– Дуньку кто-то похитил и потребовал выкуп. Глеб, конечно же, дал и ей нанял охранников, чтоб везде были с нею. Представляете, даже ходили бы с ней в туалет, – не то насмехалась, не то возмущалась Кристина. Ну, а эта дуреха боялась охранников, она даже боялась собственной тени. Врач сказал, что какой-то невроз, кормил долго таблетками, а потом предложил поменять обстановку.

Поменяли! Из-за этой дурехи, хотя Глеб все равно хотел уезжать, увезти и меня из Москвы. Слишком много завистников там.

Мне ведь тоже давно надоели все охранники, телохранители. Ты живешь с ними, как на витрине. Даже мысли твои они видят. Злые, будто бы псы, если что-то не так. Понимаю – такая профессия. Вы закурите?

– Я не курю.

– Не пойму, как же Вам удалось найти мужа?

Казалось, не я, а Кристина пыталась собрать анамнез моей жизни, по-видимому, обратив внимание, на мое обручальное кольцо.

– Вы не пьете, не курите, не сексапильная. Неужели одними мозгами? Анжелика сказала – они у Вас есть и не просто есть, а на все сто.

Я была польщена подобной характеристикой Анжелики, еще так мало знавшей меня, но тем не менее нашедшей верный пиарный трюк для убеждения своих непростых друзей.

– На все сто или меньше, я еще не задумывалась.

– А я Вам подскажу – не на все сто. Если бы они были такими, Вы собрали бы деньги на свою ординацию. Мне бы Ваше образование…

– Что ж, спасибо Вам за откровенность, Кристина!

– Я всегда говорю то, что думаю. Впрочем, хватит болтать, я забыла, что моя болтовня – это деньги, ведь у Вас консультация. Сколько стоит она, а то я раскудахталась?

– Вы – подруга Анжелы, значит, даром.

– Но Анжела имеет здесь сотню друзей, и Вы с них не возьмете копейки? – не то удивлялась, не то пыталась уличить меня в неискренности Кристина. – Или Вам просто некуда деть тут свободное время?

– У меня его нет.

– Если нет, так зачем же его разбазаривать даром? – почти менторским тоном начала поучать меня жизни хозяйка. – Правда, если работа для Вас – это хобби, как для Глеба – картины… Он сейчас покупает Ван Гога. Сумасшедшие деньги и за азиата. То ли был он вьетнамцем, то ли был он корейцем…

– Ван Гог был и остался знаменитым голландцем.

– Не шутите, с такою фамилией…

– Но что все-таки с Машей? – настаивала я на своем, утомленная от общения с хозяйкою особняка.

– Да свихнулась она, увидав тронный зал. Черт бы взял его!

– Можно ли поточнее?

– Попробую.

И Кристина, по-прежнему наслаждаясь вином, мне поведала уже подробно, что случилось, как и почему.

– Когда мы переехали в Австрию, Машку я не взяла, пусть живет, как жила, у родителей. Она в доме подмога. Без нее трудно им. Ей шестнадцать уже. Помогала деньгами, как раньше. Машка рвалась сюда. Я не скрою, обещала ей позже, потом. Но когда Глеб привел в дом к нам Дуньку, видите ли, ее раздражает то, что мать заимела бойфренда, а она его не признает, ждет, что папа вернется к ним снова, – с нескрываемым ехидством рассказывала Кристина, – я тотчас же позвала к нам Машку. Почему его дочь, не моя? Я веду целый дом, а не Дунька, – Кристина даже заалела от возмущения.

– Надо же, чтоб случилось такое! – не успокаивалась она. Правда трудно было понять, что все-таки подразумевается под «такое» – приход в дом дочери Глеба или приглашение Маши.

– Моя Машка приехала и… обалдела. Не поверила, что так вообще можно жить. И заплакала даже от зависти. А когда я ее завела в тронный зал, с ней случилась истерика. Она даже каталась по полу, – Кристина размахивала бокалом с вином, как платком, расплескивая капельки рубиновой жидкости по столу.

– Почему Вы назвали зал тронным?

– Потому что там трон.

– Трон кого? – Я пыталась понять, что Кристина подразумевает под словом «трон», наслышавшись от нее об азиате Ван Гоге.

– Кого? Глеба! Он его заказал по специальным проектам. Заплатил уйму денег за дурь. Мы с ним даже ругались.

– Для чего Глебу трон? – Я не верила ей. Она вновь мне казалась бароном Мюнхаузеном.

– Говорит, что на нем ощущает себя человеком, – не скрывая иронии, объяснила Кристина.

– А без трона нельзя?

– Ему так захотелось. А мой муж не мечтает, он действует. Захотел – тут же сделал. Средств на это хватает. У него дар особый – делать деньги из воздуха, – уже явно не иронизировала, а восхищалась своим Глебом Кристина. – Он мальчишкой смекнул первый раз, как себе заработать на велик.

И опять уже вместо истории с Машей мне пришлось услышать, как десятилетний Глеб в конце шестидесятых годов в бывшем Советском Союзе прекрасно понял, что на зарплату родителей, которые весь день были на работе, не купишь себе даже лишний раз леденцов, а не то, что велосипед. И тут же смекнул, как можно исполнить свои желания. Он стал продавать обычную водопроводную воду на базаре торговцам, не имеющим возможности отойти от своего прилавка и умирающим от жажды, особенно в летнюю жару. Тогда никакой пепси или фанты еще не было, а если и появлялись где-то, то были дефицитными. В общем, благодаря водопроводной воде Глеб не только купил себе велик, а даже начал помогать родителям.

– Вы представляете, десятилетний пацан стал почти кормильцем семьи, – продолжала восхищаться своим мужем Кристина, – а Машке уже целых шестнадцать, а все виснет на моей шее и еще недовольна. – Кристина поставила наконец бокал на стол и вдруг случайно задела его. И стакан, заскользив, как конькобежец на льду, по гладкой поверхности стола, внезапно рухнул на пол, мгновенно превратившись теперь уже в груду осколков-льдинок, разлегшихся в лужице вина. Я даже еще не поняла, что произошло, как Кристина, откуда-то вытащив метлу, сама начала подметать эти осколки, а потом, выхватив тряпку у примчавшейся на ее крик Катерины, умело вытерла сверкающую на солнце коралловую лужицу вина. Мгновенно несколько человек из прислуги засуетились возле нее, но всю работу стереотипно проделала она сама, не осознавая нелепости своего положения не только передо мной, но и перед обслуживающим ее персоналом. Великосветская дама так и не утратила свой инстинкт официантки.

– Как говорят, посуда бьется на счастье, – шаблонно начала успокаивать ее я, почувствовав, что она очень расстроена.

– Какое счастье?! – В сердцах вскрикнула Кристина.

– Если бы Вы только знали, на сколько баксов тянет этот бокал. Глеб будет в ярости, – она трясущимися руками пыталась поднять осколки.

– Катька, Катька, – внезапно заорала хозяйка, хотя горничная была рядом. – Ты откуда брала эти бокалы, с какого серванта?

– Со второго. С какого еще? Вы же сами сказали…

– Ах, да, вспомнила. Со второго. Я сказала тебе – со второго. Слава Богу, бокалы не те! Я их плохо еще различаю, – почему-то Кристина решила уже «успокоить» меня.