Теория выигрыша
Через полчаса начальник автобазы и его жена вместе легли на шикарную кровать, приготовленную для Верки.
А сама Верка в это время уже подходила к железнодорожной станции.
Через два часа она сидела в тамбуре поезда, ползущего из Баку в Москву. А через двое суток стояла на московском вокзале, задрав голову и приоткрыв рот. На недосягаемом потолке этого чудесного здания был настоящий Кисловодск: лепной, синеватый, состаренный патиной пыли.
Это была красота в чистом виде.
Верка поняла, что достигла пределов мира.
– Что, мадмуазель, красиво? Столица родины, мать ее… Трр-ретий Рр-рим! И куда вы, кстати, направляетесь, такая беленькая, хотя и замарашка?
Верка оглянулась.
Перед ней стоял тощий высокий старик в пиджаке на голое тело. Еще на нем были подвязанные веревкой штаны и сильно стоптанные ботинки. От старика разило перегаром.
– Да никуда, – пожала плечами Верка. – Я ведь сирота.
Старика звали Иван Переверзин. Лет тридцать назад он был довольно успешным художником. От тучных лет ему осталась однокомнатная квартира в огромном доме с башенками в пяти минутах ходьбы от вокзала. Все остальное богатство: мастерскую, дачу в Петрово-Дальнем, толстую красивую жену, сберкнижку – сожрала водка.
Иван Переверзин был алкоголиком.
Его алкоголизм был слегка загадочным. Он не сказывался ни на поведении Переверзина, ни на ясности его мысли, он даже не портил Переверзину здоровье. Единственное последствие алкоголизма заключалось в том, что, когда Иван был пьян, у него пропадали деньги, предметы и близкие люди – то есть любые материальные объекты. Пропадали они в небольших количествах, но регулярно – и никогда больше не возвращались. Порой, будучи трезвым, он пытался проанализировать свой странный недуг, а его друг-ученый Митя даже разработал для него сложную статистическую систему, позволяющую найти закономерности в исчезновении объектов.
Сложная система не помогла.
Тогда Митя сам решил стать участником эксперимента. Он уселся рядом с Иваном Переверзиным и его бутылкой водки и просидел от первой рюмки до последней. Потом он сходил с Иваном в магазин и там строго проверил все расчеты с продавщицей. Потом он еще два раза сам сходил в магазин и, разумеется, свои траты записал. Ивана он на это время запирал в квартире. Это был настолько добросовестный ученый, что прежде чем вернуться в квартиру из магазина, он прошел вдоль дома, проверяя, не выбрасывал ли запертый Иван какие-нибудь предметы из окон. Никаких предметов под окнами не было.
И что же? Утром, как только Переверзин протрезвел, в квартире не оказалось двух его лучших картин, альбома семейных фотографий и одной серебряной вилки.
«Это первый зарегистрированный случай бесследного исчезновения материи!» – заявил Митя, который и раньше страдал идеализмом и даже отсидел за это восемь лет. Трезвый Иван только развел руками.
Вот такой необычный человек теперь стоял перед Веркой.
Она внимательно смотрела на него своими голубыми глазами. Ее взгляд показался Переверзину очень несчастным. Такая уж особенность была у Веркиных глаз – любой мужчина видел в них то, что хотел видеть. Переверзин любил жалеть людей. Это была последняя роскошь его жизни – после любви, славы, денег, искусства – роскошь, которую он, шестидесятилетний, теперь считал самой драгоценной.
«Значит негде ночевать?» – спросил он и, не дождавшись ответа, потянул Верку за собой. Ладонь у него оказалась сухой и колючей.
«Задохлик, – снисходительно подумала Верка. – Идет-шатается. Если полезет, я ему дам по башке так, что он окочурится».
После богатых интерьеров начальника автобазы квартира Переверзина показалась ей убогой. Не такого она ждала от Москвы. Не было здесь ни одного ковра, а картины на стенах висели не гладкие, а бугристые. Вблизи и вовсе не разберешь, что нарисовано. «Твоя мазня?» – строго спросила Верка, и он повинился: «Моя».
Пришедший к вечеру Митя обнаружил Переверзина пьяным, а на его кровати он обнаружил большой накрытый одеялом холм. Холм страшно храпел.
– Это я на вокзале подобрал, – похвастался Переверзин.
– Что за мужик?
– Это девчонка… Такая голубоглазая, жалкая, как птенец.
Митя недоверчиво скосил глаза на храпящий холм, но больше ничего не сказал. До самого утра они пили под аккомпанемент Веркиного храпа и переговоры диспетчеров на вокзале. Задремали только на рассвете, а когда проснулись, солнце уже заливало комнату.
Надо ли говорить, что трезвый Переверзин и его друг-ученый не обнаружили в квартире даже намека на храпящий холм. Кровать была не застелена, но холм исчез. Вместе с ним исчезли четыре яйца и батон хлеба. Исчезновение было настолько привычным, что они даже не удивились.
«Куда это все девается? – бормотал Переверзин, бродя по квартире. – В какие миры? Оттуда нет возврата…»
Он еще не знал, что совсем скоро его поразительная особенность даст сбой.
Верка окажется первым в мире материальным объектом, который не только сумеет преодолеть непреодолимый барьер и вернется уже через три дня, но еще и останется, и не исчезнет во время следующих Ивановых пьянок.
И даже кое-что прояснит о том темном мире, куда уходят любимые вещи и люди.
5
– Это я два года назад. Смешно, правда? – говорит Галина. – Если бы мне тогда сказали, что моя жизнь изменится всего за одну неделю, я бы ни за что не поверила…
Острый черный взгляд исподлобья.
– Да и как поверить? Я ведь голодала, Лида. Была на грани самоубийства. Думала, что все, – рука вверх и вниз, за рукой плывет дуга золотого блика, похожая на нить марионетки, – Тебе не понять, что это такое: когда есть нечего. Ты ведь москвичка, у тебя, говорят, мама богатая… – рука чешет кончит носа, нос тренькает, – А я о хлебе простом мечтала. А получила: вот! – браслеты тяжело падают друг на друга: это рука обводит пространство вокруг Галины, словно Галине теперь принадлежит вся газета, впрочем, черт его знает, что ей принадлежит. – Ты думаешь, трудно изменить жизнь? Ты ошибаешься. Изменить жизнь просто, ты даже не представляешь, как просто! Твоя жизнь тоже изменится. За одну неделю. Шесть лет он тебя мучает, а через неделю женится. Даю слово.
«Один взмах – и загадки разгаданы, – насмешливо думает Лидия. – «Мама богатая». Это кто рассказал? – (ей приятно тем не менее, что Галина знает о богатой маме) – «Мама богатая»: значит сейчас она предложит какую-нибудь процедуру. Приворожить мужика. Типа, что меня сглазили и надо поводить руками над моей головой. Но это, типа, стоит денег… Интересно, фотография настоящая? Или она таскает чужую?»
– Ты даже не представляешь, как я жила еще два года назад! Я была мать-одиночка, у меня не было прописки. Сбежала из Ельца от мужа-алкоголика… Видишь на фотографии, это комната в Перово, я ухаживала за парализованной женщиной, и мне за это позволяли у нее жить. В квартире все провоняло мочой, и еще там жила старая собака. Ты себе это можешь представить, Лида? Там, кстати, была самая маленькая в мире кухня. Четыре метра, ты такие когда-нибудь видела? Когда готовишь, твоя попа заслоняет телевизор в комнате.
Лидия выражает удивление.
– А у сына аллергия. Он из-за этой проклятой собаки постоянно задыхался. Если бы ты знала, Лида, какой это ужас, когда твой ребенок задыхается. А тут еще мама умерла, больше родственников не осталось. Я устроилась работать продавщицей в ночной ларек, а там недостача – на меня завели уголовное дело… Это потому что я отказалась спать с хозяином. Азербеки мстительные…
Горести Галины множатся. Словно черные ветки, они вылезают из Галининого рта и оплетают воздух вокруг стола. Лидия всегда любила слушать человеческие истории. А тут прямо триллер. Чем закончатся такие ужасные неудачи? Колдовством? Снятием порчи? Каббалой?
– … И такая слабость… Я все-таки решила провериться. Опухоль, Лида! Рак груди.
Лидия на секунду опускает взгляд. Она немного разочарована. Ей почему-то казалось, что будет тоньше.
Но раз в ход пошел рак, значит тоньше не будет. Сейчас она попросит двести долларов. Это чтобы снять порчу. Еще и наврет, что у меня есть тайная болезнь, вызванная забитыми энергетическими каналами, эту болезнь пока не заметить и никак не определить, но через пару лет она приведет к онкологии, так что давай, мать, двести баксов и разойдемся друзьями, ты по любому в выгоде – даже если мужика не получишь, хотя бы от будущей онкологии избавишься. Да, все просто – вот, откуда у нас золотые браслеты и сумка «Шанель», а я гадала, как эта женщина зарабатывает себе на мезотерапию. Если ты, сука, скажешь хоть слово о тайной болезни, я повожу руками уже над твоей головой и скажу тебе: «Гали-и-ина, вас ждут черные времена… Я это ви-и-ижу-у-у-у! У меня тоже есть спосо-о-обности». Надо учить таких людей.
– …И вот эта женщина по секрету рассказала мне о теории выигрыша. Она сказала, что ей в свое время помогли заплатить за эту теорию, и она пообещала тоже кому-нибудь помочь. И выбрала меня. Материн дом в Ельце – двадцать тысяч долларов. Она добавила еще столько же.
Лидия решает, что ослышалась.
– Сколько?
– Тогда было сорок тысяч, сейчас больше.
– Сорок тысяч долларов?!
Мама дорогая! Да я тебя недооценила!
– Два года назад, ты помнишь, Лида, сразу после дефолта – сумасшедшие деньги! Это была трехкомнатная квартира в Москве. Трехкомнатная квартира в Перово стоила сорок тысяч долларов! Но я рискнула. И уже через неделю, Лида: никакого рака – раз, любящий муж – два, огромная квартира – три, ну и загородный дом с бильярдной, домработницы, няня, горничная. И у сына никакой аллергии. Вся жизнь изменилась как по волшебству!
– Галя, я читала твои статьи, там…
– Да статьи не при чем! – сердится Галина. – Какие статьи? Я прочитала пару учебников по психологии, теперь их пересказываю. Дома сидеть скучно, вот я и подрабатываю.
– Значит, твоя теория выигрыша – это совсем другое?
– Во-первых, она не моя. Во-вторых, да, это совсем другое. Совершенно другое, Лида! Ну, немыслимо чудесное! Оно меняет жизнь за один день, понимаешь? И ты получаешь все, что хочешь! Сразу же!
– За сорок тысяч долларов?
– Сейчас это стоит восемьдесят тысяч, – скромно уточняет Галина.
– Восемьдесят тысяч долларов?!
Лидия уважительно затыкается. Сказать нечего: круто.
– А в чем она состоит-то? – наконец, спрашивает она. – Эта теория в чем состоит? Ну, хоть в общих чертах.
– Это семь лекций. Лектор – наш русский человек. Особо он не афишируется, даже, можно сказать, скрывается. Я тебе дам его координаты.
– Ну а что это все-таки? Психологический тренинг, магия?
– Я не могу сказать.
– Почему?
– Не имею права. Я не могу сказать вообще ничего о том, что я услышала на лекциях. Ни одного слова! Это обязательное условие. Иначе для моей судьбы все кончится ужасно… Ну, я умру, короче.
Лидия от неожиданности прыскает. Но Галина не обижается: у нее вид доброй и воспитанной мамочки, чей ребенок пукнул в общественном месте. Нельзя пукать, зайка.
– Это очень интересно, Галя, – говорит Лидия и вздыхает. – Но я не верю в такие вещи. И никогда не поверю.
– Не поверишь? – изумляется Галина. – Но я же говорю тебе, что моя жизнь изменилась как по волшебству.
– Возможно.
– Не «возможно»! А точно изменилась! И у всех остальных, кто прослушал эти лекции, тоже изменилась жизнь. Они получили все, что хотели. Знаешь, чего хотел мужчина, который сидел на лекциях рядом со мной? Тебе сказать?
– Давай я еще раз повторю, а то, боюсь, ты не поняла. Я никогда в это не поверю. Ни при каких условиях. Понимаешь?
Та начинает нервничать, лицо идет пятнами… Или она думала, что Лидия уже на крючке?
– Но это глупо! Если нет таких денег сразу, займи, возьми кредит… Это всего-навсего деньги! Ты уже к концу года сыграешь свадьбу. И не в этой газете паршивой будешь сидеть – в другой газете. В «Аргументах и фактах»! А может, ты вообще работать не хочешь? Чтобы просто так деньги шли, а? Миллионы! Ты о чем мечтаешь?
– Ты золотая рыбка?
– Почему ты иронизируешь? Просто скажи, о чем ты мечтаешь.
– Галя, я не открываю душу перед первым встречным.
– Ты не хочешь быть счастливой?
– Таким чудесным способом – нет.
– А если бы это было бесплатно?
Дура – Галина. Средние люди (а Лидия – средний человек) – это самые рациональные люди на земле. И если уж соблазнять их такими вещами, надо действовать аккуратнее. Конечно, и Лидию можно заарканить, думает Лидия, но только с расстояния вытянутой руки. К чудесным горизонтам она не пойдет, не тот характер.
Ей надо так: «Рак, конечно, никуда не делся, но я его вовремя обнаружила, повезло. Сделали химиотерапию, все-таки у нас в больницах могут лечить, зря мы их ругаем… – потом раздумчивая пауза и как бы между прочим: – А может, правду говорят, что моральный настрой имеет значение? Влюбилась, там, видимо, какие-то гормоны стали вырабатываться, может, они роль сыграли? Рак – это ведь обида. А обида на жизнь у меня прошла…»
Потом так же сказать о работе: «Стала в себе уверенной, это понравилось. Люди ведь принимают нашу уверенность на веру».
Потом сказать о сыне: «Десять лет мальчику исполнилось, перерос аллергию. На работу устроилась – деньги появились, стала сына на море возить, это главное».
Вот как надо убеждать Лидию. Это словно протягивать руку с приманкой.
Рука осторожно высовывается на твою территорию, ждет. Она способна ждать долго. Она знает: ты не скоро ступишь на чудесные поля. А если ступишь, еще отойдешь не единожды.
И в глубине полей ты не затеряешься никогда. Ты слишком рациональна.
– Возьми кредит, заплати – и получишь все, что хочешь!
Лидия устала, ей уже неинтересно, но она думает напоследок: «Красиво». Она рада, что задержалась на работе – получилось приключение. И хорошо, что не было колдовства. Никаких венцов безбрачия. Никаких реалистических приманок. Голое чудо как оно есть. Розовое голое чудо, похожее на пластмассового пупса.
– Хочешь верь, Лида, хочешь нет. Он сразу на тебе женится!
Хочешь верь, Лида, хочешь нет…
А хочешь ли ты, Лида? Или не хочешь?
Она думает мимолетно, что не может ответить на такой простой вопрос… И не может понять, почему не может ответить.
– Я, конечно, вернула деньги этой женщине. И потом еще помогла одной. У той была ужасная ситуация… Но у тебя, наверное, есть деньги? Ты же москвичка. Говорят, у тебя мама крутая… Для тебя же это не запредельная сумма?
Разговор уже утомляет. Он был забавным вначале, но теперь он не забавный. Галина слишком навязчива.
– Все дело в деньгах! – торжествующе говорит Галина.
– А остальные легко соглашались отдать тебе восемьдесят тысяч долларов? – интересуется Лидия.
– Почему мне? При чем здесь я? Я только дам тебе адрес. Ты его больше нигде не найдешь. Я с этого проценты не получаю.
– Да, Галя, я тебе верю.
– Нет, ты мне не веришь. Ты думаешь, я тебя развожу, а я просто хочу тебе помочь. По доброте.
– Еще секунда, и я пошлю тебя. Уж извини.
Та реагирует быстро:
– Да нужна ты мне! Охота была метать бисер перед свиньями…
Галина встает и отходит к своему столу. Походка у нее расхлябанная, вульгарная. Теперь Галина похожа на цыганку, понявшую, что жертва сорвалась. Она начнет хамить?
Но она не хамит, просто теряет интерес. Даже не прощается с Лидией.
Лидия сидит некоторое время, глядя в темное небо за окном. Ну и ну, бывает же…
На следующий день ей хочется посмотреть Галине в глаза – при свете дня – должны же эти люди хоть немного стесняться? Но ни на следующий день, ни через неделю Галина на работу не выходит. Оказывается, она уволилась. Еще через месяц Артем рассказывает, что Галина теперь ведет психологическое ток-шоу на телевидении. «Она тебе предлагала магический тренинг?» – спрашивает Лидия, он отмахивается. Все остальные тоже пожимают плечами. Вначале ее это удивляет, но потом она догадывается: в их газете для богатых работают одни голодранцы. Лидия здесь единственная, кто имеет репутацию человека, способного заплатить восемьдесят тысяч долларов. «Неужели кто-то платит?» – размышляет она и приходит к мысли, что да, кто-то платит.
6
Прежде чем вернуться в квартиру у вокзала, Верка, прямо скажем, помыкалась. Москва умеет обламывать, даже если встречает с распростертыми объятиями. Тут надо отдать Верке должное: она быстро уловила эту московскую особенность и не повелась на все те дары, которые столица излила на нее с первых шагов по перрону.
После бесплатной ночевки в настоящей московской квартире наступило не менее щедрое утро. Верка нашла в холодильнике яйца, на холодильнике нашла батон. Плотно позавтракала. Потом она набрала в раковину воды, помыла лицо, руки и между ногами. У Ивана был душ, но Верка не умела им пользоваться. Ей, впрочем, и бегущая из крана вода была чудесным подарком.
На этом подарки не кончились. Когда Верка вышла на улицу, она обнаружила на двери подъезда объявление с предложением работы на заводе «Карболит». Ну разве это было не чудо? И чего все в Москву не прут? Здесь так легко делать дела.
Пришлось, правда, несколько раз повторить адрес: «Орехово-Зуево» – странное такое название, плохо запоминающееся.
Она нашла эту организацию уже в полдень, хотя сама потом в это не верила – Орехово-Зуево оказалось в ста километрах от Москвы. Чтобы добраться до этого Орехова, ей пришлось найти еще один вокзал (в Москве оказалось аж два вокзала!), потом найти на вокзале электричку, потом преодолеть сто километров зайцем, бегая от контролеров. Денег у Верки были полные рейтузы, но она берегла их для важного.
На заводе «Карболит» все тоже началось прекрасно: она набросилась на мужика в отделе кадров, стала кричать, что не уйдет никуда, потому что идти некуда, потому что она детдомовка; мужик, помнилось ей, все вытирал лысину платком, отступал к стене и бубнил, что да, лимит есть, но он для неженатых мужиков. В итоге она упала в обморок: Верка обладала и таким умением.
Ох, Верка, и Москву-то не проймешь дешевыми обмороками. А уж Орехово-Зуево… Они вынесли тебя на солнышко и прислонили затылком к стенке. Даже покарябали затылок слегка. Бессердечные люди…
Она встала, отряхнула зад, поправила волосы и оглядела голубыми глазами здание отдела кадров, а за ним – тусклый корпус завода.
«Ну и мерзкий городок, – громко сказала она. – Да чем здесь работать, лучше вернуться в детский дом. Это они должны ползать передо мной на коленях, чтобы я согласилась у них жить!»
Так она впервые в жизни вслух сформулировала главное правило своей судьбы: любой провал – это шаг на пути к удаче.
Теперь Верка, как солидная москвичка, купила билет в кассе. Она уже не была намерена бегать по вагонам от контролеров – она теперь ходила по вагонам неспешно, а присаживалась к тем, кого выбирала еще на входе. Высосав нового собеседника до последнего слова, она шла дальше. За полтора часа пути Верка успела поговорить с пятью москвичами и двумя лимитчиками. Это дало ей все необходимые знания о новом мире. Знания были закодированные и звучали абракадаброй, но она ничего не перепутала: ЗИЛМЗМАМЕТРОЖЭК.
Все остальные коды ее отныне не интересовали.
…Вот скажите, как поведет себя обычный человек, потерпев неудачу в городе Орехово-Зуево? Правильно, он отправится в Калугу, потому что Калуга еще дальше и шансов там больше. Обычный человек теперь даже не рыпнется в сторону красивых названий типа «Карболит», он станет искать что-то попроще, чтобы наверняка.
Но у Верки была своя линия поведения. Верка порой вела себя так, что заведующая детдомом доходила до сердечного приступа. «Ну ты же не дебилка! – орала заведующая. – А иногда смотришь: дебилка!» Она так орала потому, что считала поведение Верки нелогичным.
Нелогичным ли было Веркино поведение?
Судите сами.
После провала в Орехово-Зуеве Верка решила устраиваться только в Москве, причем сначала выбрать место будущей работы, осмотреть его, придирчиво оценить и только потом, собственно, прикладывать усилия для завоевания плацдарма. Только так, никак иначе. А выбирать следовало по формуле: ЗИЛМЗМАМЕТРОЖЭК.
Первая часть тайного заклинания – ЗИЛ – была отметена сразу же по причине своей огромности и бездушности. Верка даже не приблизилась к отделу кадров. Вторая часть оказалась и вовсе страшной. Говорили, маленькие автомобильчики, вон как тот, «Москвичи» называются, и ударная комсомольская стройка, для молодых то есть. Но как увидела она котлован под новый корпус, так бежала с этой комсомольской стройки, словно какой-нибудь белогвардеец. Сроду Верка таких провалов не видела. Так ведь насквозь можно землю прокопать…
Метро оставило у нее двойственное чувство. С одной стороны, красиво и мраморно, похоже на Кисловодск, с другой стороны – грохот и очень страшные темные коридоры, засасывающие поезда и людей. На мраморных платформах Верка не заметила рабочих, из чего она заключила, что место их обитания – именно черные коридоры. По телу Верки побежала дрожь – ей и в степи-то порой было тесно.
Оставались последние три буквы: таинственные ЖЭК.
Получилось очень смешно: Верка подошла к первому попавшемуся прохожему и спросила его: «Где у вас тут ЖЭК?» – точно так же, как она спрашивала: «Где у вас тут ЗИЛ?» и «Где у вас тут МЗМА?». Прохожий охотно махнул рукой в сторону дворов. Оказалось, и ехать никуда не надо – вот повезло!
Верка долго брела по дворам, выискивая объекты, хотя бы слегка сопоставимые с ЗИЛ, МЗМА или метро, так она прошла километров пять, перешла большой проспект и поняла, что заблудилась. Она снова спросила у прохожих, где ЖЭК, и те показали ей снова вглубь дворов. Она снова пошла и снова пересекла что-то просторное. Так она ходила два дня и обошла всю Москву по кругу. Ночевала Верка на лавочках и только чудом избежала привода в милицию. Каждое новое большое и светлое здание вселяло в нее надежду, но ЖЭК оставался неуловим. Наконец, к полудню третьего дня блужданий уставшая, натершая ляжки деньгами Верка пришла к его входу.
Это была старая покосившаяся дверь в двухэтажном доме. И она вела под землю! Можно было только поражаться, каким тайным влиянием обладал этот таинственный ЖЭК, если все москвичи в любом уголке Москвы точно знали, где он расположен. Находящиеся от него за многие часы пути, они верно показывали руками – во дворы, во дворы, минуя громады зданий, туда, где между корявыми вязами полощется на летнем ветру белье, где из каждого окна вкусно пахнет жареной картошкой и где скрипит деревянная дверь, приглашая пройти по темным ступенькам вниз – в тайное чрево Трр-р-етьего Р-р-рима.
Ее осадили сразу же: без работы не прописывали, без прописки не брали на работу. Работа была и в самом ЖЭКе, требовались, например, уборщицы. Но без прописки на работу не брали, а без работы не прописывали.
Она продолжала топтаться на пороге, не уходила, буквально кожей чувствуя, что так приходит удача: тихонько, между прочим. Это всегда покосившая дверь, ведущая в маленькую комнатку в цоколе, с окнами вровень с травой… Ну не может быть, чтобы такие таинственные дверцы не открывали таинственные входы… Верка верила в судьбу и теперь топталась, гундося: не то чтобы надеялась на удачу, а как бы тянула время, позволяя событиям созреть.
– Значит, в метро берут?.. – бормотала она.
– Дурочка ты дурочка, – вздохнула гладкая сытая татарка, сидевшая за столом. – С твоей красотой – и по лимиту. Ну что ты будешь делать под землей, а? Состаришься уже через десять лет и все ради койки в общежитии. Даже мужика не приведешь. Тебе мужа надо.
– Ну, мужа… – хмыкнула Верка. – На кой он мне черт сдался?
– Прописку получишь, на хорошую работу устроишься. Или учиться пойдешь. А если муж будет военный, то вообще можешь дома сидеть, шубы мерить.
– А что, если замуж, то и прописку получу? – изумилась Верка.
– Ну конечно! У нас девчонка работает, так она вообще за старика вышла. Он умрет – ей комната достанется. Ко мне даже подходят иногда: нет ли, мол, у вас в районе стариков таких, которые согласны.
– Со стариком жить? – фыркнула Верка. – Ну уж нет.
– Да не живут они! – Татарка от досады на ее непонятливость даже хлопнула ладонью по столу. – Это фиктивный брак. Она ему денег предлагает, он с ней расписывается. А как муж с женой они не живут. Да он старик, смеешься, что ли? – и татарка сама рассмеялась. – А есть такие старики, которые и денег не просят. Ты ему приготовишь раз в день, он и благодарен. А ты зато москвичка. И сама можешь кушать то, что приготовишь! Вот это жизнь… Но стариков таких хороших мало… В основном алкоголики…
Татарка вздохнула, опустила веки на свои зеленые прозрачные глаза – и словно ее никогда не было. Несколько лет спустя Верка попыталась найти тот двор, ту дверцу, чтобы просто благодарно постоять и доказать самой себе, что здесь обошлось без мистики, но найти дверцу оказалось невозможно. И район был точно не известен, и двор был не запомнен, и двухэтажных домов в те годы снесли немало – в общем, ушла под землю подземная комнатка с зеленоглазой татаркой, спасибо ей, кем бы она ни была на самом деле.