Рождество в Фогвуде

Он смолк и посмотрел в сторону входа. В гостиную вошёл невысокий, грузный человек с бледным желтоватым лицом и пронзительным взглядом чёрных выпуклых глаз. Я догадалась, что это и есть отец Вэлери. Джеймс представил нас друг другу, и он сел возле стола, оценивающе глядя на присутствующих.

Я подала ему чашку чая, и он прямо впился взглядом в моё лицо. Не могу сказать, что его интерес показался мне приятным, поэтому я постаралась вежливо улыбнуться и отвела глаза.

– У вас богатый дом, – произнёс он, обращаясь к сэру Артуру. – Много дорогих вещей. Комната, куда меня поселили, большая, с паровым отоплением и даже отдельной ванной. Недёшево, наверно, отапливать такую махину зимой. Впрочем, вы вряд ли задумываетесь о таких мелочах. Богатые люди должны обеспечивать себе комфорт. Я не одобряю скряг, которые, купаясь в деньгах, экономят на мелочах. Богатство обеспечивается не экономией, а умением вести дела. Вы со мной согласны?

– Я полностью с вами согласен, – произнёс сэр Артур, а я вдруг заметила, как съёжилась на своём месте Вэлери.

– Расточительство тоже неуместно, – заметил Симонс и посмотрел на виконта, смотревшего на него с несколько презрительной улыбкой. – Развелось слишком много бездельников, считающих себя высшей расой. Голубая кровь. А на деле ничего… Я создал свою жизнь своими руками и не стыжусь, что заработал свои деньги трудом. В бизнесе нужна хватка и упорство, а также трудолюбие. В Англии редко сходятся вместе все эти добродетели и потому мы уже не Великая Империя. Нам нужно было следовать примеру Германии, а не Америки. Порядок превыше всего! И избавиться от лишних людей… А мы тратим деньги на нищих и убогих, вместо того, чтоб строить Великую Империю. И убрать от власти бездельников, чтоб не повторять чужих ошибок.

– Вы о Палате лордов или о королеве? – ехидно поинтересовался виконт.

– Не пытайтесь меня подловить на верноподданнических чувствах, – усмехнулся Симонс. – Я далёк от того, чтоб выступать против существующего порядка. Просто, на мой взгляд, его нужно упрочить. И это пойдёт на пользу бизнесу. Как было в Германии. Если б Гитлер отстранил от власти аристократов и дал больше полномочий деловым людям, он был бы непобедим. При нём промышленность Германии достигла неимоверных высот. Страна богатела с каждым днём и все были при деле. И он не тратил деньги на благотворительность.

– Мягко сказано… – негромко вставил Игорь, и Симонс повернулся к нему.

– Вам, как еврею, наверняка неприятна эта тема, – заметил он.

– Я русский, и, естественно, она мне неприятна, – холодно улыбнулся Игорь.

– Думаю, что здесь вы не найдёте поклонников подобных идей, – заметил сэр Артур. – Наша семья в меру сил способствовала поражению Германии во второй мировой войне и искренне поддерживала коалицию. Моя бабушка приютила в имении две семьи бельгийских евреев, бежавших от нацистов, а дядя Гарольд ушёл добровольцем на фронт. Он был ранен в сорок первом под Дюнкерком, в сорок четвёртом участвовал в высадке десанта в Нормандии и закончил войну в Дании. Он, как и мой сын Джеймс, был награждён военным крестом.

– Есть чем гордиться, – согласился Симонс, бросив острый взгляд на Джеймса. – Но ваша семья наверняка не бедствовала в годы войны. Военные контракты и всё такое прочее. Война – довольно выгодное дело.

– Вы забываете, что мы торгуем чаем, – заметил Джеймс. – А в Англии чай не растёт. Его доставляли пароходами. В годы войны морские перевозки были крайне убыточны из-за того, что транспорты топили немецкие подводные лодки. Только в сорок третьем году благодаря усилению противолодочных сил удалось добиться некоторой безопасности, тем не менее, война обошлась нам дорого. Хотя в чём-то вы правы, военные поставки помогли нам удержаться наплаву.

– Тогда понятно ваше отношение к Гитлеру, он вас чуть не разорил, – усмехнулся Симонс и посмотрел на меня. – А у вас, юная леди, есть своё мнение на этот счёт, или вы предпочитаете соглашаться с вашим супругом во всём?

– Я согласна со своим супругом в частности и на этот счёт, – любезно улыбнулась я, – что обусловлено тем, что мой прадед был командиром Красной Армии, и особенно гордился медалями за оборону Ленинграда, за Сталинград, и за взятие Берлина.

Он рассмеялся и хлопнул себя ладонью по колену.

– Какова плутовка! Подлейте-ка мне ещё чаю!

Я выполнила его просьбу, пожалев, что не имею возможности подсыпать в чашку что-нибудь вроде крысиного яда. После этого я посмотрела на Джеймса, и он мне кивнул. Сэр Артур тоже смотрел на нашего чересчур развязного гостя спокойно и внимательно. Похоже, и ему стала ясна эта тактика, сперва спровоцировать нас на резкость, потом разыграть обиду и в порядке компенсации выторговать себе что-нибудь сверх положенного. Даже эта весьма рискованная в светском обществе тема была выбрана не зря. Ясно, что в такой семье, как Оруэллы, никто не будет восхищаться Гитлером. К тому же он наверняка знал, что жена наследника и один из гостей родом из России. Однако провокация явно не удалась, а тут вдруг виконтесса взглянула на сына с возмущением и проговорила:

– Франко был убийцей. Он расстрелял твоего деда и пустил его семью по миру. Гитлер был таким же убийцей, как Франко.

– Бабушка, – испуганно встрепенулась Вэлери.

А Симонс, взглянув на мать, кивнул.

– Насчёт Франко, я согласен. И чтоб не беспокоить тебя, я закрываю эту тему. Действительно, это было не слишком уместно. Просто мне нравится Германия. Я езжу туда несколько раз в год на лечение. Там хорошие врачи. С этим вы не будете спорить?

– Я, действительно, слышал, что в Германии хорошие врачи, – с достоинством согласился сэр Артур.

– Вы играете в гольф? – тут же спросил Симонс, явно меняя тему на более безопасную.

Сэр Артур был членом гольф-клуба и летом часто ездил туда по выходным, потому с готовностью поддержал эту тему. А я подумала, что Симонс ещё хитрее, чем я подумала вначале. Он не стал переть напролом, пытаясь вызвать нас на конфликт, а лишь прощупал возможность такового, и, поняв, что ничего не выйдет, решил не перегибать палку. Богатство этого дома было им оценено, и он решил не портить отношения. Особенно он был заинтересован в сэре Артуре, потому беседовал с ним учтиво, и его грубоватая манера говорить теперь выглядела даже симпатичной.

Допив свою чашку, и заметив, что Симонс больше не протягивает мне свою, сэр Артур предложил ему пройти в кабинет и обсудить некоторые вопросы наедине. Симонс энергично поднялся, заметив, что не отказался бы от глотка хорошего бренди, и они ушли.

– Мне очень жаль! – быстро проговорила Вэлери, и её тревожный взгляд перебегал с одного лица на другое. – Обычно он не ведёт себя так…

– Мы это поняли, – улыбнулся Джеймс.

Вэлери обернулась к Игорю, но и он её успокоил, заверив, что всё в порядке.

– Я должна извиниться за своего сына, – горестно произнесла виконтесса. – Его увлечения этими идеями всегда тревожили меня.

– К счастью, они никогда не шли дальше разговоров, – заметил виконт. – Правда, я удивлён, что он заговорил об этом здесь… Впрочем, он быстро одумался. Простите, – он мило улыбнулся, взглянув на Тома, – с моей стороны не будет слишком неуместным просить вас показать мне дом? Он кажется мне необыкновенно уютным и при этом утончённым, и я сгораю от желания посмотреть другие интерьеры.

– Конечно, – пребывавший в задумчивости Том поднялся и посмотрел на Игоря. – Составишь нам компанию?

– Я тоже был бы рад такой компании, – обернулся к нему виконт.

Втроём они вышли из гостиной, а я посмотрела на виконтессу, которая сидела, печально глядя перед собой.

– Налить вам ещё чаю, миледи? – спросила я.

– Спасибо, – улыбнулась она, взглянув на меня, а потом перевела взгляд на тётю Роззи, сидевшую в кресле рядом. – Ваша кухарка печёт очень вкусное печенье, вот это, в виде бутонов роз. Я очень люблю розы. Они напоминают мне Испанию. У нас с Аурильо на террасе стояли большие горшки, в которых росли розы. И когда он рисовал меня, он всегда хотел, чтоб в моих волосах была красная роза… Я очень скучаю по нему. Хотя это было так давно. Но мне кажется, это было лишь вчера…

– Бабушка, – тихо проговорила Вэлери.

– Не останавливайте её, – попросил Джеймс и нагнулся к старой леди. – Сеньор Аурильо, он был известным художником? Я не слишком разбираюсь в испанской живописи.

Она с благодарностью взглянула на него.

– Тогда нет. Мы с трудом сводили концы с концами, но всё равно были очень счастливы. Ему ещё не было и тридцати, а мне – всего лишь шестнадцать. У нас не было свадьбы. Мы обвенчались и пошли в таверну, а потом сняли маленький дом с террасой, – на её лицо набежала тень. – Я знаю, теперь говорят, что он умер от наркотиков, но это было не так. У него были сильные боли. Он даже плакал тайком от меня и принимал морфий, чтоб унять боль. Без этого он не мог рисовать. А рисовал он много, он часами сидел за мольбертом. И его картины всегда покупали. Он рисовал красиво и странно, как Эль-Греко, – она бросила вопросительный взгляд на Джеймса, чтоб убедиться, что он понял, о чём она говорит. – Мануэль Каррера, его друг часто выручал нас, покупая картины, которые не брали туристы. У него была маленькая галерея. Он давал нам деньги в долг… А потом, когда Аурильо не стало, забрал все картины за долги. Я просила оставить мне хоть что-то, но Мануэль сказал, что Аурильо не хотел бы уйти, не расплатившись. Он показал мне расписку. У меня не было таких денег, и он забрал картины. Особенно мне жалко было последние пять картин. Это был цикл «Матадор». Аурильо хотел нарисовать семь картин, но успел только пять, и последняя «Смерть» оказалась незакончена, – она вздохнула. – Мне нечем было платить за дом, долги ещё оставались, и я не знала что делать. Но мне помог Рубен. Он был такой смешной и грустный, совсем не похожий на Аурильо. Он был англичанин, и он часто приглашал нас с Аурильо на ужин в таверну. А потом он заплатил долги и позвал меня в Англию. Я не знала, что делать, и поехала. У меня с собой был только маленький чемоданчик, в котором лежал потрёпанный альбом Аурильо с карандашными набросками, его письмо и пара платьев.

Она замолчала, очень грустно глядя в огонь.

– Это был Рубен Симонс, мой дедушка, – пояснила Вэлери. – Просто бабушка называет его на испанский манер, с ударением на второй слог.

– Мне не понравилось в Англии, – пробормотала пожилая леди. – Здесь оказалось так холодно и сыро. Я очень тосковала по Испании. Мне часто хотелось вернуться и умереть там, на солнце, высохнуть, как листок с дерева и превратиться в тлен, смешаться с раскалённой пылью и навсегда остаться там. Но уже родился Джошуа, да и Рубен был так добр ко мне. Он очень меня любил. Жаль, что он рано умер. У него была больная печень. Если б он воспитывал Джошуа, тот был бы совсем иным. Но после смерти второго мужа я снова осталась без денег, да ещё в чужой стране, и мне ничего не оставалось, как отдать его родственникам мужа. Они были неприятными людьми, но могли дать ему образование. Меня они не жаловали. И я задыхалась в их доме, потому ушла и скоро вышла замуж за Десмонда…

– Это дедушка Чарли, – вставила Вэлери.

– Он показался мне похожим на Аурильо, – несколько меланхолично продолжала виконтесса. – Он обещал мне, что мы заберём Джошуа, но всё оттягивал. А потом родился Перси. И я поняла, что Десмонд никогда не позволит сыну лавочника жить рядом с его наследником. Оба моих сына меня разочаровали, но у меня есть мои внуки, – она взглянула на Вэлери и улыбнулась. – Я знаю, моя девочка, что тебе несладко приходилось в той школе, но теперь ты понимаешь, что с отцом тебе было бы хуже. Это я настояла, чтоб он отправил тебя туда. Если хочешь, можешь сердиться на меня за это.

– Мне не за что сердиться на тебя, – покачала головой Вэлери. – Мне было там совсем не так плохо. Я много читала, и много мечтала. Думаю, что с папой у меня не было бы ни того, ни другого.

– Я оставлю всё, что у меня есть, своей внучке, – проговорила виконтесса, взглянув на тётю Роззи. – Это совсем немного, но вполне приличные драгоценности. Я уже написала завещание.

– И вы ничего не оставите внуку, миледи? – удивилась тётя Роззи. – Он так заботится о вас.

– Вы могли бы звать меня Долли, – в несколько просительной манере произнесла та, – все друзья зовут меня Долли. Моё имя Долорес, но это слишком вычурно для Англии. А что до наследства, то Чарли получил наследство от своих родителей, он обеспечен. К тому же заботясь обо мне, он ведёт себя так, как и должен вести себя мужчина. Странно, что не все в Англии это понимают. Но в Испании мужчины всегда заботятся не только о своих жёнах и детях, но и о матерях и бабушках. Это их долг. И Чарли это понимает. Да и зачем ему женские побрякушки? Женское наследство должно достаться женщине, поэтому я всё оставлю Вэлери. По крайней мере, ей будет, в чём появиться на людях.

– Может, тебе стоит прилечь? – спросила Вэлери, склонившись к бабушке. – До обеда ещё несколько часов. Съедутся гости, возможно, мы засидимся допоздна.

– Да, – леди Бринзби-Ашер поднялась, опираясь на руку внучки. – Мне лучше прилечь и немного отдохнуть. Или нет, я посижу в кресле у камина. В моей комнате красивый старинный камин и уютное кресло.

Они ушли, а я задумчиво посмотрела на мужа.

– О чём думаешь? – спросил он.

– О том, как мне повезло с мужем, не то, что этой бедняжке, – призналась я.

– Первого мужа она любила, – заметила Дэбби. – Как красиво она о нём сказала, что он был замешан на оливках с жасмином, или что-то вроде этого.

– Это из стихотворения испанского поэта Федерико Гарсиа Лорки, расстрелянного франкистами, – проговорила я и, поймав удивлённый взгляд Джеймса, пояснила: – Мне всегда очень нравились его стихи, я много читала в школе. В переводе, естественно.

На пороге появился новый лакей и сообщил:

– Сэр Артур просит мистера Джеймса зайти в его кабинет. Я могу убрать со стола, мэм?

Джеймс застал отца в одиночестве. Тот сидел за своим столом и в задумчивости поигрывал золотой ручкой. Увидев сына, он коротко распорядился:

– Садись, – и после того, как тот сел в большое кресло у журнального столика со столешницей из золотистого мрамора, произнёс: – Мне очень жаль, но мы не смогли договориться.

– Что это значит? – осторожно спросил Джеймс.

Сэр Артур был, как всегда, спокоен, и посторонний взгляд не заметил бы его волнения, но Джеймс слишком хорошо его знал. Он видел, что отец встревожен, раздосадован и, может быть, даже смущён.

– Расскажи мне, что произошло, – попросил он.

– Этот Симонс довольно скользкий тип, – заметил сэр Артур. – Он начал издалека, и вполне логичным было, что он поинтересовался, чем располагает Том. Я объяснил, что в данный момент я являюсь единоличным владельцем контрольного пакета акций компании, а мои дети имеют только то, что заработают. Свои дополнительные расходы они должны, по меньшей мере, обосновать, после чего и получают деньги на их оплату.

– Как в это вписывается мой пентхаус? – невольно усмехнувшись, вставил Джеймс.

– Ты вернулся живым из Афганистана, и это было для меня достаточным обоснованием, – серьёзно ответил сэр Артур. – Я не жалею для вас денег. Том тоже купил свою квартиру и спортивный автомобиль не на гонорар, который получает за работу в офисе, но я никогда не мог упрекнуть вас в чрезмерном транжирстве. То, в чём вы нуждались, было в пределах разумного для мужчин вашего возраста и положения. Именно это я ему и объяснил. Ему это не понравилось, но он посчитал нужным выяснить, на что Том может рассчитывать в случае моей смерти.

– И это ему тоже не понравилось.

– Контрольный пакет акций неделим и переходит вместе с поместьем и титулом к старшему сыну. Это не я придумал, – слегка раздражённо пожал плечами сэр Артур. – Это записано в меморандуме сэра Руперта. Никто никогда не сомневался в разумности такого подхода, защищающего фирму от растаскивания по кускам. Естественно, я дал ему понять, что Том получит свою долю из моих личных средств, не являющихся активами фирмы. Сумму я называть не стал, но вряд ли он сомневается, что это немало. Однако он заявил, что из всего этого следует, что на данный момент Том живёт на гонорар, который получает за свою работу в фирме, то есть, по сути, не отличается от обычного клерка в Сити. И что он, как успешный бизнесмен, не может выдать свою дочь за обычного клерка.

– И какой же выход из сложившейся ситуации он предложил? – мрачно поинтересовался Джеймс, полагая, что именно сейчас прозвучит сумма, составляющая цену вопроса.

– Он предложил мне выделить Тому триста тысяч фунтов, чтоб тот вложил их в предприятие мистера Симонса, естественно с правом последующего участия в прибылях.

– Что за предприятие, он сказал?

– Производство интеллектуальных газонокосилок.

– Интеллектуальных?

– Он их так назвал и пространно расписал, как купил у японцев патент на изобретение, закупил у них оборудование и уже смонтировал его в Йоркшире. Но на пусковом цикле у него возникли проблемы с наличием оборотных средств. Если Том поможет их решить, то уже после Нового года первые экземпляры поступят в продажу. Если нет, свадьбы не будет.

– Даже так?

– Именно так. Он уверял меня, что эти агрегаты будут расходиться на рынке в считанные часы. Представь себе газонокосилку, которая в установленный день и час сама выходит из ангара и без вмешательства персонала выкашивает луг любого рельефа и любой конфигурации.