Рождение «Сталкера». Попытка реконструкции

Атака Тарковского – письмо к съезду

Двадцать четвертого – двадцать пятого февраля Тарковский пишет письмо в Президиум XXV съезда КПСС с жалобой на безработицу и дискриминационные действия Ермаша и возглавляемого им Госкино СССР.

Марианна Чугунова: А потом был очередной съезд партии, на который Андрей Арсеньевич написал письмо о том, что ему не дают работать. Я напечатала его и отправила с центрального телеграфа заказным письмом с уведомлением о вручении243.

Двадцать шестого февраля это письмо было отправлено. В тот же день Тарковский написал письмо председателю Госкино СССР.

26 февраля 76 года. Москва.

Филипп Тимофеевич!

Меня несказанно огорчила и даже унизила встреча с Вами 23 февраля (то есть накануне съезда КПСС). Потому что передо мной возникла еще более неприступная пропасть на пути к запуску в производство, чем это было раньше.

1. Стругацкие оказались людьми, протаскивающими какую-то свою идею в сценарии, написанном для Одесской киностудии244. (Я хоть и не читал сценария, никогда в жизни не поверю в это.) Тем не менее Вы этим предупреждением как бы говорите – будь готов к тому, что сценарий, который Стругацкие пишут для Вас, очень даже может быть мною зарезан. До 23 (нашей встречи) я был уверен, что буду ставить его.

2. Юбилейный фильм о Толстом, который Вы мне предложили ставить прошлой весной, превратился в проблему вообще. Несмотря на то, что Вашими словами были слова обещания доверить фильм мне, несмотря на имеющиеся уже заявки режиссеров на эту тему. Рушится и эта возможность. Вы, как говорится, «берете свои слова назад».

3. Теперь «Идиот» Достоевского.

Вы требуете от нас новой – третьей заявки.

Необходимость во второй возникла у Вас перед открытием Московского фестиваля. Необходимость в третьей – накануне съезда КПСС.

Для меня ясно, что эта волокита связана с желанием оттолкнуть меня подальше от творчества, не дать мне картины ни в коем случае. Ведь Вы обещали весной решить вопрос через неделю. Прошел же почти год.

Я снова и снова перечитал заявку (2-ю редакцию). Ее редактировали и известные литературные критики, и драматурги. Несмотря уж на то, что написана она, смею пока надеяться, профессионалами.

Она ясна и в идейном и конструктивном (линии и характеры) смысле. Я посылал ее в надежде, что Вы ее все-таки прочтете.

Андрей Тарковский.

P. S. Как это Вы сказали во время последнего разговора? «Вы что, не хотите работать?» По-моему, это издевательство. У меня ведь семья и дети.

Поступок совершен. Теперь наступает новый этап245.

Тарковский – один из лучших режиссеров мирового кино – требовал у высшего партийного органа дать ему работу. Одновременно он отправил письмо Ермашу, давая понять, что не остановится в своей борьбе.

В те времена письмо к съезду было последней надеждой рядовых граждан в борьбе с партийной бюрократией и произволом местных и ведомственных властей. Тысячи людей обращались к Высшему партийному синклиту с просьбой решить важнейший для них житейский вопрос – улучшить квартирные условия, назначить пенсию, сдвинуть с мертвой точки застрявшее в инстанциях дело. Раз в пять лет в стране начинались мероприятия по поддержанию благожелательного образа Коммунистической партии и ее Центрального комитета. Начиналась игра в отзывчивый и добрый съезд, находивший управу на бездушных чиновников на местах. Перед съездом партийное руководство старалось чуть «подсластить» жизнь, подновить фасад «партии всего народа», показать, что руководство все видит и вовремя исправляет «допущенные на местах ошибки и отдельные злоупотребления».

Творческая интеллигенция не была исключением. Александр Сокуров писал:

Я знаю, что в свое время А. Тарковский не раз обращался в президиум партийных съездов, и только после этого он получил какую-то работу. И вообще, обращаться в партийный аппарат, «в Москву», полагая, что это как-то принципиально решит нашу судьбу, стало уже просто одной из наших национальных черт246.

Письмо в Президиум съезда иногда было эффективной мерой. Кому-то повышали зарплату или пенсию, очередникам давали некоторое количество квартир, писателю могли позволить выпустить годами валявшуюся в издательствах книгу, а режиссеру – долгожданную постановку.

Как метко назвал эти кратковременные послабления замечательный рок-поэт, лидер группы «ДДТ» Юрий Шевчук: «Из-под добрых царей льется в рты мармелад»247. Правда, «мармелад» проливался далеко не всем и, как правило, требовал еще более действенной поддержки. У Тарковского такая поддержка была. Он дружил с видными чиновниками из аппарата ЦК КПСС. Они не могли решить вопрос о его запуске (это была не их епархия), но могли помочь получить хороший отзыв о его творчестве, организовать нужную подпись или мнение в высоких партийных сферах.

В регионах письма-жалобы Съезду обычно перехватывались радетелями-чекистами, перлюстрировались и направлялись местным властям, попадая на стол к тем, на кого была написана жалоба. В таком случае судьба жалобщика была незавидной. Его могли посадить в тюрьму по состряпанному обвинению, выслать «куда Макар телят не гонял», а то и «к черту на кулички». Хуже всего было тем, за кого брались психиатры. Жалобщику ставился диагноз «синдром несправедливости», его признавали неадекватным и опасным для общества, после чего отправляли в сумасшедший дом на принудительное лечение. Оттуда, после усиленного курса галоперидола, если и выходили, то чаще всего уже действительно неадекватными, с пожизненным клеймом «вялотекущая шизофрения». Так что «ужас моего отсутствия в тюрьме», приснившийся Тарковскому, был не самой страшной перспективой, которая могла его ожидать, если бы за него взялись по-настоящему.

Считалось, что есть лишь одно место, откуда письма доходят к высоким адресатам, – Центральный телеграф. Письмо Тарковского отправлено именно оттуда, чтобы оно дошло до высокопоставленных адресатов.

Резкие перемены

Следствием этого поступка стало быстрое изменение ситуации и отношения к Тарковскому кинематографического руководства.

Марианна Чугунова: Через несколько дней – еще съезд не закончился248 – мне позвонили из приемной Николая Трофимовича Сизова, директора «Мосфильма», и попросили, чтобы я немедленно пошла к Тарковскому домой (в то время у него в новой квартире еще не было телефона) и сообщила, что его срочно вызывают в Госкино249.

В партийных верхах поняли, что Тарковский доведен до крайности и может покинуть СССР. И ему решили кое-что позволить. Андрей Арсеньевич получил разрешение делать картину по сценарию Стругацких, у него приняли заявку на фильм «Идиот» по Ф. М. Достоевскому, а сверх того предложили напечатать сценарий «Гофманиана» в журнале «Искусство кино».

Марианна Чугунова: В Госкино Тарковскому сказали: «Мы вас сейчас же запускаем. Что у вас есть?» А у Андрея Арсеньевича в тот момент был сценарий «Светлый ветер», о котором они категорически и слышать не хотели, и вот этот сценарий – «Машина желаний». Больше у него ничего готового не было. Он предложил «Машину желаний», и в Госкино сразу согласились. Так Тарковского запустили в производство250.

Двадцать восьмого февраля главный редактор ЭТО Владимир Огнев251 дал чрезвычайно положительный отзыв на сценарий Стругацких «Машина желаний». Он начинался так:

Литературный сценарий братьев Стругацких написан для режиссера А. Тарковского. Так я и читал его, с прикидкой на стилистику и, главное, философскую трактовку этого режиссера. Смело говорить за А. Тарковского, но, мне кажется, что сценарий этот – «для него». В главном – по крайней мере. Мне лично он представляется цельным, интересным и значительным, как все, что пишут эти писатели.

В «Машине желаний» есть сверхзадача, крупный масштаб в решении кардинальных задач времени – события века, движение мира к выбору: атомная война или мир во многом зависит от ЧЕЛОВЕКА. Авторы ставят на личность. Они говорят нам: от нравственной позиции человека, от «прочности» его моральных устоев, от формирования гармонической личности сегодня зависит очень многое в том, каким будет наше Завтра. Таинственная Зона, как мыслящий океан в «Солярисе» – это модель среды, резче, чем обыденное сознание окружающей нас жизни проявляет главное, СОКРОВЕННОЕ в современном человеке. Знаю, что перед сценарием встанут трудности – объяснять содержание, идейную задачу придется не просто: локальный характер действия, достаточно условная манера отвлечения от социально-политического фона, к которому нас приучила литература именно обыденного сознания, узко понимающего цели искусства и форму реализма – все это может насторожить читающих сценарий. Надо сразу же поставить точки над «i». Мы делаем фильм о нравственной готовности человека ХХ века к испытаниям века НТР, с его возможным облегчением материальной сферы, но утратой или притуплением нравственного начала. Мы хотим сказать, что даже Утопия об исполнении желаний чревата иллюзиями: человек, разрушающий в себе человека, не станет Господином мира, покорителем природы и т. д.252

Не менее положительный отзыв пришел и от одного из ведущих редакторов ЭТО. Пятого марта 1976 года Валентин Дьяченко253 писал, что

Сценарий чрезвычайно значителен – со всех точек зрения. Как всегда, Стругацкие моделируют в сюжете одну из самых тревожных тенденций нашего времени. Да, наука, быть может, уже завтра подарит нам «Машину желаний», – весь вопрос в том, чего следует пожелать. А может, ничего не стоит выпрашивать у машины? А может, человеку и человечеству гибельно зависеть от машинной инопланетной благостыни, от незаработанных даров? <…> Только поставить перед зрителем такие проблемы – и то много стоит. Форма притчи, уход от обязательных реалий, сигнал опасности из воображаемого будущего – идеально соответствуют задаче254.

Было у редактора и одно замечание, вернее пожелание – усилить влияние характеров персонажей на происходящее в Зоне, чтобы избежать «однолинейности» и одинакового корыстолюбия в исполнении Ученого и Писателя, вверивших себя Сталкеру.

Тарковский благодарно использовал в работе мысли, которые ему подсказывали пользующиеся его доверием люди. Идея о зависимости состояния зоны от свойств характера персонажей проявилась в знаменитом монологе Сталкера о природе Зоны.

1 марта 1976 . Из письма АН – БН: Вчера был у Тарковского. Любопытные новости. Во-первых, экспериментальная студия переведена с коммерческого на общий режим, и наш сценарий остается там. Это тем более хорошо, что директор объединения – друг Тарковского, а главред Замошкин – мой старый знакомый и доброжелатель255. Завтра или послезавтра состоится худсовет, где сценарий должны утвердить в качестве первого варианта.

Далее. Перед самым съездом Ермаш вдруг вызвал к себе Тарковского. Разговор шел по поводу работы Тарковского со Стругацкими и по поводу возможности работы Тарковского над «Идиотом» и над фильмом «Уход Толстого» (к юбилею великого старца). Вторая часть для нас не очень существенна, а вот по поводу нас Ермаш выразился: «Имейте в виду, что Стругацкие – сложные люди. В сценарии для детской киностудии (имеется в виду „Бойцовый Кот“) они протаскивают сионистскую идею о том, что все евреи должны вернуться к себе на родину и воевать за ее интересы»256. Оставляю в стороне эмоции Тарковского. Он считает: а) что этим Ермаш хочет сказать, что в любой момент может зарезать наш сценарий (договор с нами заключил директор Мосфильма и один из замов Ермаша Сизов, большой ненавистник Ермаша, а окончательный вариант по существующим ныне правилам утверждается Госкомитетом) и б) что все это работа главреда Госкома Даля Орлова. Независимо от этого Тарковский написал жалобы в Президиум съезда на действия Ермаша, который не дает ему работать, и письмо Ермашу, в котором объявляет ему войну.

Наконец. Много говорили по поводу сценария. Как всегда, все туманно и зыбко. Как бы то ни было, переделки предстоят основательные – боюсь, что придется весь сценарий переписывать заново. Более определенно будем говорить с Тарковским после худсовета, тогда смогу и более определенно написать о сути переделок.

Третьего марта Тарковский получил письмо с «Таллинфильма». Его эстонские заказчики и благожелатели с огорчением сообщили, что Госкино СССР не приняло сценарий «Гофманиана». Это был ответный ход Ермаша и его команды. Они мотивировали свое решение тем, что Тарковский якобы не справился с возложенной на него задачей.

Случилось то, чего следовало ожидать. Тарковский, радуясь принятию «Гофманианы» на «Таллинфильме», забыл, что сценарий будут читать и редакторы Госкино СССР, никаких симпатий к нему не питавшие. Они не рекомендовали его к постановке. А чтобы показать, как они «любят и ценят Тарковского», разрешили публикацию сценария, который сами же забраковали, имитируя интерес к идее фильма об уходе Толстого. Тарковский понял, что ничего классического и давно желанного в кино ему не светит и нужно соглашаться на то, что пока еще возможно. Тем более что политическая обстановка в стране становилась все жестче, о чем свидетельствовали усиливающиеся репрессии против любого инакомыслия.

5 марта 1976 года. Из Письма БН – АН: Было бы здорово, если бы ты все-таки уговорил Тарковского хоть часть своих (то есть его) соображений изложить ПИСЬМЕННО. Пусть он изложит на бумаге ну хотя бы план сценария, как он его видит. Если все опять ограничится разговорами, мы не сможем действовать последовательными приближениями. А ведь нужно, грубо говоря, чтобы в первом варианте было, скажем, две подходящие сцены, во втором – пять, в третьем 10 и т. д. Попробуй убедить его взять в ручки перышко и перышком по бумажечке тяп-тяп-тяпоньки и чего-нибудь натяпать. И у него станет в голове яснее, и у нас.

9 марта. После очередного благосклонного отзыва от главного редактора IV творческого объединения Кирилла Замошкина257 сценарно-редакционная коллегия ЭТО рассмотрела сценарий и рекомендовала его к запуску. Мосфильмовская редактура ценила творчество Тарковского. Кирилл Замошкин, опытнейший мосфильмовский зубр, все же порекомендовал авторам сделать несколько поправок. Некоторые из них весьма существенны для дальнейшего развития сценария.

Наиболее важное пожелание – заменить русские имена персонажей на иностранные, дабы у зрителей, а главное у кинематографического и идеологического начальства, не возникло мысли, что события происходят в Советском Союзе. Полезным оказалось предложение более четко обозначить разницу между главным героем и Стервятником (впоследствии Дикобразом) – учителем Сталкера. Остальные поправки продиктованы желанием студийных редакторов соблюсти бюрократический политес и видимость «идеологической чистоты» сценария, дабы облегчить его прохождение через редакционные жернова Госкино. Для выполнения пожеланий объединения и студии автором дали пятьдесят дней. Стругацкие снова отреагировали очень быстро.

11 марта. Из письма БН – Б. Штерну 258 : Мы связались с одним большим нашим кинорежиссером – делаем ему сценарий. Он, как и полагается гению, капризничает – все ему не так. А что ему так, сказать зачастую не может. Поэтому порядок работы такой: мы пишем вариант сценария и даем его гению; гений читает, обдумывает, бранится, хвалит то, что ругал вчера, и наоборот – и все это длится, к сожалению, неопределенно долго. Мы же все время должны быть на подхвате: как только гений разражается наконец требованиями и рекомендациями, мы тут же съезжаемся и начинаем писать следующий вариант. Именно поэтому я начисто лишен возможности планировать свое время.

Решительный поступок, совершенный Тарковским в конце февраля, принес довольно скорый и неожиданный результат. Через несколько дней Андрею Арсеньевичу сообщили о немедленном запуске его в производство. Режиссер явно не ожидал столь быстрых действий со стороны всегда медленно ворочавшейся партийно-государственной машины.

Марианна Чугунова: Сценарий «Машина желаний» по мотивам своей повести «Пикник на обочине» братья Стругацкие написали для режиссера Георгия Калатозишвили. Но поскольку сценаристы они были неопытные, Андрей Арсеньевич им помогал. Однако по каким-то причинам Калатозишвили фильм снимать не стал – то ли его не запустили, то ли что-то случилось, я точно не помню. То же самое произошло и с другим сценарием Тарковского «Ариэль, или Светлый ветер», который должен был снимать Валерий Ахадов.

Неготовность к запуску

Андрей Арсеньевич готовился к репетициям «Гамлета» и решения о запуске в кинопроизводство совершенно не ожидал. У него был сценарий «Светлый ветер», написанный с Фридрихом Горенштейном для режиссера Валерия Ахадова по мотивам романа «Ариэль» классика советской фантастики Александра Беляева. Это мистическая история о летающем человеке. Действие там в основном происходило в монастыре и на фронте, а летающий человек был католическим монахом и никак не укладывался в представления редакторов Госкино о магистральном пути развития советского киноискусства. Летающий монах вряд ли мог считаться достижением кино развитого социализма. Сценарий был категорически отвергнут. Некоторые его мысли и мотивы впоследствии нашли свое отражение в «Сталкере».

Столь же непроходимой оказалась и «Гофманиана». Говорить в Госкино СССР о постановке отвергнутых сценариев было бесполезно – отменять запрет там бы не стали. Позже Тарковский безуспешно предлагал «Гофманиану» Элему Климову.

Возникла очень неприятная ситуация: Госкино готово дать Тарковскому работу, но у него нет сценария. Идея фильма «Гамлет» была отклонена, поскольку в прокате еще шел снятый двенадцать лет назад фильм Козинцева. Не вызвали начальственного энтузиазма предложенные Андреем Арсеньевичем идеи фильмов «Смерть Ивана Ильича» по рассказу Льва Толстого и «Уход Толстого» по Бунину. Об «Идиоте», как было сказано в сентябре прошлого года, не могло быть и речи.

* Анатолий Степанов 259: После «Зеркала» поначалу все планы Тарковского строились вокруг экранизации «Идиота». Я знал по редакционным разговорам, что он хочет экранизировать Достоевского. К тому времени в объединении Алова и Наумова, где Андрей снимал «Солярис» и «Зеркало», отношения у него испортились. Тарковский не хотел иметь дело с Наумовым, ибо считал, что это слишком опасно: «Наумов человек необязательный и коварный». Поэтому он (Тарковский. – Е. Ц.) пришел в наше объединение, которое возглавлял Лео Оскарович Арнштам.

По решению главного редактора «Мосфильма» Леонида Николаевича Нехорошева все дела по «Идиоту» из главной редакции были переданы в наше объединение. Тарковский никакой видимой активности в связи с новой своей работой не проявлял. Он даже не приходил на студию. Все хлопоты по договору он поручил Ларисе. Она выбивала авансы, а потом, когда в положенный срок ничего не было написано, весь процесс закрытия и списания сценария также шел через нее. Она подписывала за Андрея все документы. Мы заплатили ему 25% за первый вариант, 15% за второй вариант и еще 10% за третий. Таким образом, Тарковскому были выплачены 50% стоимости сценария, который так никто и не увидел. По всем законам Андрей обязан был возвращать аванс или предъявить сценарий, писать который он так и не собрался.

Чтобы как-то выбраться из этой ситуации, Леонидом Николаевичем Нехорошевым был написан некий вариант сценария «Идиот». Со стороны «Мосфильма» и нашего объединения это была чистая благотворительность. Главным благодетелем семейства Тарковских стал Леонид Николаевич Нехорошев. Он же помог мне, как главному редактору объединения, все это оформить чисто технически. Так произошло с «Идиотом», о котором Андрей много говорил, но для постановки которого ничего не сделал.

«Некий вариант сценария „Идиот“», написанный Леонидом Нехорошевым, потребовал серьезной работы. Рисковавший своей карьерой и репутацией главный редактор «Мосфильма», один из ближайших друзей режиссера, потратил немало времени и сил, чтобы написать труд, хотя бы по объему соответствовавший сценарию двухсерийного фильма, то есть 120–130 страниц текста. По стилю и содержанию он должен был соответствовать уровню предыдущих сценариев Тарковского и не вызвать подозрений у редакторов Госкино СССР. Впрочем, финал истории с «Идиотом» был уже после «Сталкера».

Тарковский понимал: нужно срочно начинать работу над новым фильмом. Если он этого не сделает, у чиновников от кино и идеологии будет оправдание на годы вперед: «Мы ему предлагали работать, а он оказался не готов». И Тарковский предложил сценарий «Машина желаний». Редакторы «Мосфильма» и Госкино прочитали сценарий и немного успокоились – это было нечто совсем иное, чем они ожидали, не похожее на то, чего они опасались. Действие происходило в неназываемой западной стране.

Сценарий носил «обличительный» по отношению к Западу характер и не предвещал неприятностей. В нем присутствовали типичные штампы советской идеологии: «реакционная военщина», могущественный «военно-промышленный комплекс», «классовое расслоение общества» со всеми вытекающими последствиями: «неравенством, обездоленностью, потерянными жизненными перспективами». Алчные корпорации, готовые платить бешеные деньги за предметы, оставленные в Зоне. Они конкурировали между собой, не стесняясь в выборе средств расправы с конкурентами. Гремели взрывы, трещали автоматные очереди, полиция приезжала подбирать трупы и даже не пыталась искать виновных.

Явно не социалистическое государство изолировало Зону, дабы избежать выноса оттуда таинственных и опасных вещей и внеземных технологий. Особенно всполошились власти, когда стал распространяться слух о находящемся в Зоне Золотом Шаре, якобы исполняющем желания. Были предприняты строжайшие меры, исключающие возможность проникновения. Но если что-то запрещается, всегда найдутся люди, которые нарушат этот запрет. За деньги или просто из непреодолимого желания. Авантюристов, которые пробирались в запретную Зону и приносили оттуда внеземные артефакты, называли сталкерами.

Ни о каком реальном «обличительстве» братья Стругацкие и не думали. Они поместили события в условный «Западный мир», чтобы иметь возможность сказать о проблемах, о которых применительно к миру социализма говорить в принципе не позволялось. Кроме того, они искренне хотели сделать это кино интересным, захватывающим, увлекательным, в надежде привлечь максимальное количество зрителей. Сценаристы тогда еще не знали, что Тарковский любое упоминание о «массовом зрителе» воспринимал враждебно и нетерпимо.

«Массовый зритель» был для него символом дурного вкуса и бессмысленной развлекательности. Для такого зрителя Андрей Арсеньевич делать ничего не хотел. Тарковский даже «Амаркорд» Феллини упрекал в потакании низменным вкусам публики. Да и главный герой «Машины желаний» – волевой, упорный, активный, напоминающий персонажей западных фильмов – интуитивно его не устраивал. Пока он этого не осознавал, хотя некоторое внутреннее раздражение все же имело место. Но другого готового сценария не было, а Тарковскому нужно было срочно снимать.