– Бред! Набор штампов и полная бессмыслица. Не пойму, чем он так людей одурманил? Такую ахинею нёс, что уши в трубочку заворачивались! Ничего умного. Слышал я проповедников настоящих. Те говорят, как паутину плетут. Не хочешь, а веришь. А тут, кустарщина сплошная и теологическая безграмотность. Он, похоже, от религии далёк совсем. Даже верхов не нахватался.
Было дело, по служебным делам в Москве оказался. Под самый отъезд из столицы случилось так, что я на вокзал прибыл часов за пять до отхода поезда. И что делать? Туда прошёлся, там посмотрел, а стрелки на часах, как приклеенные. А тут подсаживается ко мне парень, и говорит, мол, не хочешь со мной на проповедь пастыря сходить. Мол, с Кореи приехал слово Божье нести людям. Делать, всё равно, нечего. А тут – хоть какое-то развлечение. А пошли, говорю. Приколюсь, хоть. Пришли мы в какой-то зал. Народу, много, но места оставались. Люди, в основном, как я, с улицы. С интересом оглядываются, шоу ждут. А тут вышел на сцену маленький такой, толстенький и живой, словно на пружинах, кореец, и давай говорить. Спустя пять минут в зале гробовая тишина висела. Публика каждое его слово ловила. Даже я, всю жизнь считавший себя атеистом до мозга костей и непробиваемым скептиком, был готов подписаться под каждой его фразой и вообще, бежать под его знамёна. Вот это дар был у человека! Не в пример этому Илье.
– Эй! – встрепенулся Миха, до которого, всё-таки, донеслись какие-то обрывки нашего разговора. – Прекратили там нашего преподобного хаять! А то не посмотрю ни на что. Пристрелю!
– Всё! Всё! – выставил я перед собой руки. – Мы, просто обсуждаем наш с ним разговор. Ничего крамольного.
– Что делать-то будем? – дождавшись, когда Миха успокоится, продолжил разговор Гера.
– Нужно соглашаться.
– С чем?
– Изобразим, что прониклись и хотим присоединиться к секте. По-другому нам не выбраться. Да, если и выберемся, далеко уйдём без оружия и припасов? А так, ну, помолимся немного. А момент выпадет – сбежим.
На ночь заступил какой-то дедок с двустволкой, который совершенно не шёл на контакт, а, только, матерился при любой попытке с ним заговорить. Впрочем, он сам службой особо не заморачивался. Уселся на табурет, привалился спиной к стене и задремал, обняв ружьё руками.
– Лёха, – вдруг нарушил молчание Гера. – Ты извини меня. Я на посту уснул.
– Когда?
– Когда нас эти взяли.
– Зачем ты мне это сейчас говоришь?
– Ты, просто, не спрашивал, а мне не по себе. Я же знаю, что ты обвиняешь меня в наших бедах.
– Ну, положим, беда у нас одна.
– Да, какая разница?! Мы, просто, в тот день набегались, вымотались. Ну, не привык я к таким нагрузкам!
– А что тогда со мной попёрся, если слабый такой?
– Ну, попёрся! Расстреляй меня, тогда!
– Да не мешало бы. Без тебя я бы так глупо бы не попался. Только на себя бы надеялся. Ладно, проехали. Чего уже?
– Эй! – проснулся старик. – Чего расшумелись?
– Разговариваем, просто, – поспешил я успокоить нашего тюремщика.
– Громко сильно разговариваете.
– Так, нам, что же, молчать теперь? – возмутился Гера.
– Не мешало бы. Вам сейчас надо молча посидеть. Подумать. В тишине-то думается лучше.
– А думать о чём?
– О жизни, о Боге, о судьбе своей.
– Так, мы, вроде, и так думаем.
– Так не думают. Надо в себя погрузиться, благостью пропитаться. А вы тут ор устроили!
– Ладно, дед, больше не будем. Отдыхай.
– Какой отдыхай? Вы мне тут прекратите! Я, между прочим, на посту!
– Ну, сторожи, тогда. Не будем тебя тревожить.
Старик, наконец, успокоился, опять привалился к стене и задремал. Пора и нам на боковую. Чувствую, завтра этот Илья за нас всерьёз возьмется. И кушать хочется! Кто же знал, что та утренняя булка хлеба и бутылка воды – паёк на весь день? Эх! Надо было нам половину оставить. Перед сном бы перекусили. Ничего, завтра умнее будем.
Как ни странно, но поспали мы неплохо. Ночью нас никто не тревожил, и только утром, уже традиционно, нас разбудили немудрёным завтраком. Правда, времени отвели на завтрак гораздо больше. Деда сменил парень с обширной лысиной, окантованной короткими пегими волосами. Мы, благоразумно, располовинили свой паёк, сгрызли утреннюю часть, запили половиной бутылки и присели, ожидая вызова к местному начальству. О нас не вспоминали полдня. И, только, по внутренним ощущениям, ближе к обеду, наконец, появилась красномордая баба с худосочным парнем лет двадцати пяти.
– Пошли! – бросила она. – Преподобный ждёт.
Наконец-то. Надоело сидеть. Мы опять прошли по старому маршруту и вошли в кабинет к святоше. Илья сидел всё так же в окружении своих апостолов. Вот только стол, вчера пустой, сегодня был накрыт явно к обеду. Там стояла большая белая супница, источающая умопомрачительный запах солянки, сыр, нарезанный тонкими ломтиками, тарелка, на которой горкой лежали кругляшки копчёной колбасы, хлеб и бутылка грузинского коньяка. У меня, аж, в животе заурчало. Я посмотрел на Геру и увидел, что он тоже близок к голодному обмороку.
– Подумали? – довольно поинтересовался Илья.
– Подумали, – сглотнул я набежавшую слюну.
– Прониклись?
– Прониклись.
– На, – взял он со стола кусок хлеба, положил кусочек колбасы и протянул мне.
Я взял этот импровизированный бутерброд, разломил его пополам и протянул половину Гере.
– Молодец! – одобрительно кивнул преподобный. – Вижу, что проникся. Господь завещал делиться. Ведь, по сути, что всё это? Всё это – тлен. Пыль, которая не стоит человеческой души.
Ага. То-то у него стол ломится. Пыль он уничтожает. Пылесос, блин! Рожа треснет скоро, а всё туда же.
– Так, к чему вы пришли в своих размышлениях?
– Мы хотим в твою общину влиться. Давай, окрести нас по-быстрому, и все дела. Надоело в клетке сидеть.
– Ох, шустрый какой! А как твой друг думает?
– Так же думаю. Креститься хочу.
– Не всё так просто. Вам нужно очиститься перед тем, как крёстное знамение принять.
– Как очиститься? В баню, что ли, сходить?
– Через очистительный тоннель. Пройдете, и, считай, очистились. Можно и святое крещение принять. Всё. Идите. Завтра приступим с утра.
