Моя жизнь с лимфедемой и варикозом
Глава 7. Первые попытки лечения. Андреевская центральная районная больница. Бердянская городская больница. Запорожская областная детская клиническая больница.
Как-то после уроков отец повел меня в нашу сельскую амбулаторию. Ему позвонил наш участковый терапевт и сообщил, что приехал хирург из районной больницы. В кабинете врача мы кроме самого терапевта застали ещё одного довольно таки молодого приятного мужчину. Это и был районный хирург Рогожников Аркадий Петрович, если мне не изменяет память, то так его звали. Он, кажется, был также одновременно главным врачом Андреевской центральной районной больницы и заведующим хирургическим отделением. Аркадий Петрович осмотрел мои ноги и предложил госпитализацию в хирургическое отделение.
Меня положили в Андреевскую центральную районную больницу, в хирургическое отделение. Помню, что оно было переполнено, и я лежал в коридоре рядом с очень тяжело больным парнем, разбившемся на мотоцикле. Пролежал несколько дней с приподнятыми ногами, потом мне сделали на них повязки. Моя койка находилась рядом со столом дежурной медсестры, и я слышал, как врач звонил в аптеку по поводу цинк-желатиновых повязок для меня: какого-то компонента не было в наличии, и врач предложил заменить его чем-то другим. В итоге вместо мягких и эластичных повязок (мне потом такие делали в Донецке) получились твердые и ломкие, содержимое бинтов чем-то напоминало битое стекло. И наложили тогда неправильно (во время бинтования носок надо оттягивать на себя). Получилась невыносимая боль в голеностопном суставе при ходьбе, я еле отходил две недели в школу. После этого отец меня снова повез в больницу снимать эти повязки. Врач развел руками: ничего не получилось, он ничем больше помочь не в силах…
Потом где-то около года, наверное, пробовали лечить народными средствами. Мама и бабушка по вечерам накладывали на пораженные ноги компрессы с вареной тертой (или толченой?) картошкой с кожурой. Я лежал с этими горячими компрессами, с укутанными ногами где-то около часа. Не помогло ничего! Зря улыбаетесь – лет десять назад я нашел на одном серьезном медицинском сайте советы некоего знаменитого хирурга (фамилию забыл – отыщу – обязательно кину ссылку), где он тоже рекомендует лечить варикозные и лимфатические отеки ног вареной картошкой. Другое дело, что, скорее всего, ни в коем случае не надо было накладывать компрессы в горячем виде. Ведь людям с варикозом и лимфедемой даже горячие ванны противопоказаны.
Другой народный метод лечения отеков и варикоза – секти больную ногу крапивой – мы только раз попробовали и не стали больше делать. Тоже, оказывается, какая-то доля истины в этом есть: в тибетской медицине крапива входит в перечень трав для лечения болезней лимфы и отеков (см. в главе 22).
Не знаю от чего, может от очень горячих компрессов или по другой причине, однажды у меня началось сильное рожистое воспаление. А может это был ожог? А может и тромбофлебит? Я точно не помню симптомов. Кажется, диагноз был записан, как тромбофлебит. Мама старалась наложить компрессы как можно более горячими, а это, как потом выяснилось, делать категорически нельзя. «Скорая» увезла меня в Бердянск, в городскую больницу.
Хирургическое отделение бердянской городской больницы размещалось в те годы (а точнее это был 1967 год) на третьем этаже трехэтажного здания, причем дети и взрослые лежали иногда даже в одной палате. Со мной в палате, например, лежала маленькая девочка Людочка, около двух лет, вся нижняя часть тела её была в гипсе. У неё, кажется, был туберкулез костей. Возле девочки хлопотала её мама, Вера Ивановна. А на третью койку в нашей палате потом положили дряхлую старуху. Я так и не знаю, где тогда могла прилечь ночью мама той девочки. Рядом с нашей палатой находилась палата инвалидов Отечественной войны и мы, несколько мальчиков из разных палат, дружили с ветеранами, часто слушали их фронтовые истории. После войны прошло 22 года, но во многих воевавших раны не заживали. Поразила своей жутью одна история. У одного инвалида очень сильно гноилась рана, несмотря ни на какое лечение. И тогда одна из наших медсестер, пожилая женщина-фронтовичка (не помню её имени) взяла обыкновенную булавку, расковыряла рану и вытащила оттуда кусок полусгнившего бинта. Неизвестно, сколько лет пробыл этот бинт в ране, зарос уже тканью, но не давал ране зажить.
Детей в отделении лечил и оперировал известный тогда в городе детский хирург Чаусовский, но мне лечения как такового не было. Только кололи антибиотики, давали несколько таблеток и аскорбинку в порошке, а также прогревали больные ноги кварцевой лампой. Надо особо отметить, что точного диагноза в те годы у меня не было: в Андреевской ЦРБ признали слоновость, а в Бердянске – тромбофлебит и варикозное расширение вен.
Когда через несколько месяцев меня положили в детскую областную клиническую больницу, то там фигурировало только варикозное расширение вен. У меня кроме отеков голеней и ниже были еще набухшие вены от паха до колен, а также небольшой варикозный узел на тыльной стороне левой голени. В те годы правая нога отекала значительно больше, чем левая. За ночь при возвышенном положении отеки сходили полностью. В Запорожье меня осмотрел профессор, заведующий кафедрой госпитальной хирургии Запорожского медицинского института (фамилию его я не помню). Он сделал заключение, что необходимо делать операцию. Меня стали готовить к операции, и ожидали приезда моей матери, которая должна была дать письменное согласие на операцию. Моя мать ехала (180 км от областного центра) с твердым намерением подписать такое согласие, но в автобусе разговорилась со случайным попутчиком, который убедил её не соглашаться на операцию. С точки зрения современной медицины этот человек оказался прав: ничего, кроме лишних страданий такая операция не дала бы! Можно сказать, что это вмешался мой Ангел-Хранитель! Гораздо позже меня снова начнут заставлять ложиться на операцию. И снова случайный мужчина убедит меня в последний момент не делать этого!
Пребывание в областной больнице запомнилось несколькими яркими событиями. Нас в палате лежало шесть мальчиков в возрасте 10-13 лет. Ни у одного из них такой болезни, как у меня не было. Один мальчик, фамилия его была, кажется, Богдановский, находился в самом тяжёлом состоянии. Я не интересовался или забыл причины его недуга. Знаю, что он совсем не вставал, был в гипсе. Мама его приходила несколько раз в день, но видимо, не могла ради сына оставить работу. Поэтому мальчики нашей палаты всячески помогали ему, подавали “судно” и “утку”, поворачивали его, приподнимали голову в полулежащее положение. Если уж не справлялись, то звали санитарку или дежурную медсестру. Мальчик был очень мужественно настроен, терпел боли и упорно занимался самостоятельно учебой. У другого мальчика родители были глухонемыми. Он хорошо владел языком жестов и часто разговаривал жестами через окно палаты с отцом или матерью, стоявшими на тротуаре. Окно выходило на улицу, отделение было на втором или третьем этаже. Этот мальчик был дальтоником, не различал цвета. Я это узнал, когда мы рисовали цветными карандашами. До этого я не слышал о такой болезни, и меня очень удивило, когда этот мальчик разрисовал траву и листья деревьев синим карандашом.
По утрам в нашей палате, сразу же после обхода, проходили занятия студентов Запорожского медицинского института. Студенты и студентки (сейчас таких называют, наверное, интернами) в белых халатах садились по несколько человек на края наших кроватей, и женщина-доцент разбирала с ними проведенные операции, рассказывала, инструктировала, а иногда и спрашивала. Однажды вечером мы услышали истерику и женский плач в коридоре. Это плакала мама одного грудного ребенка, который умер при операции. Операцию делал под руководством преподавателей один из наших студентов, очень хороший парень. Несколько дней после этого случая он ходил осунувшийся и печальный, мы его очень жалели.
Мы дружили с девочками из соседней палаты, примерно одного с нами возраста. Некоторым нашим мальчикам нравилась девочка, которую звали Наташа Савицкая, но мы переиначили её фамилию и называли Советская.
Так как это была областная клиническая больница, то в отделении лежали дети с непростыми заболеваниями или патологиями, иначе их лечили бы в городских или районных больницах. Один я, оказалось, провалял там две недели дурака. Меня совсем не лечили. Я, можно сказать, был наглядным учебным пособием для студентов. Они меня обмеряли, изучали, фотографировали мои ноги.
А попал я в эту больницу благодаря письму моей матери в Министерство здравоохранения. В письме были просьба помочь в моем лечении и вопрос, где такую болезнь лечат. Министерство направило нас в облздравотдел, а оттуда направили к этой женщине-доценту, которая вела занятия в нашей палате. Я так понял, что местные медики вообще не имели понятия, что со мной делать, а профессор-хирург, как представитель своей профессии решил, видимо, меня резать.
Глава 8. Лечение в Донецке: первые успехи.
После Запорожья я стал носить эластичные гольфы советского производства, весьма грубые, но они помогали сдерживать отек. Однажды мать узнала, что в нашем селе живет женщина, которая ездит лечить свои больные ноги в Донецке. Мы пошли к этой женщине, она жила довольно далеко от нас, на другом конце села, и расспросили об отделении цинк-желатиновых повязок (ЦЖП) в одной из городских больниц Донецка, которое возглавлял профессор Иона Моисеевич Чижин. У этой женщины в Донецке жила сестра, через которую она узнала о таком лечении. Женщина ездила в Донецк раз в месяц-два менять повязки. Она показала нам свои ноги и мы впервые увидели, как выглядит настоящая цинк-желатиновая повязка.
До недавних пор я и не подозревал, что профессор И.М. Чижин (1890-1972) являлся известным ученым-специалистом в области ортопедии и травматологии, автором ряда усовершенствований гипсовых и цинк-желатиновых повязок. Тем более что, лечась в его отделении, иногда слышал от недоброжелателей среди медицинского персонала о том, что Иона Моисеевич никакой и не профессор. Я к этому относился спокойно: обычно пациенты называют хороших врачей докторами, но это ведь не значит, что все они доктора медицинских наук. А в отношении И.М. Чижина, как я потом выяснил, оказалось всё очень сложно и, так сказать, нечистоплотно. Его лишили профессорского звания за несколько лет до описываемых событий в результате интриг, недобросовестной травли некоторых деятелей от медицины. Вроде бы документы на присвоение профессорского звания затерялись, или их признали недействительными. Где-то читал или слышал, что до Великой Отечественной войны ученые степени и звания, не только в медицине, но и в других науках, часто присваивались без защиты диссертации, лишь бы человек занимал соответствующую должность. А И.М. Чижин в 1933-1934 годах был директором Среднеазиатского института ортопедии и травматологии в г. Ташкенте, профессором и зав. кафедрой Ташкентского медицинского института. С 1934 по 1949 год (с перерывом в Великую Отечественную войну, когда работал во фронтовых госпиталях) И.М. Чижин был первым заведующим кафедрой травматологии и ортопедии Донецкого медицинского института. После работал в Донецком научно-исследовательском институте травматологии и ортопедии (ДНИИТО), одним из основателей которого он был сам. Когда же И.М. Чижина лишили профессорского звания, то он, вопреки ожиданиям недоброжелателей, не сложил руки, а организовал и стал руководить отделением цинк-желатиновых повязок при городской больнице № 28, где успешно применял для лечения язв, варикозного расширения вен, тромбофлебита, лимфедемы усовершенствованные повязки Унны. В 2014-2015 годах в районе поселка Рутченково – шахты Трудовская, где находилась 28-я больница города Донецка шли ожесточенные бои, а в 2022 году этот район усиленно обстреливался украинскими войсками. Так что, возможно, зданий больницы уже и не существует.
Мне довелось лечиться в этом отделении, когда Иону Моисеевичу было уже за 80. Я думаю, что И. М. Чижин сделал очень много в усовершенствовании цинк-желатиновых повязок. Во всяком случае, состав пасты, которую использовали в отделении, отличался от всех вариантов пасты Унны. Способ наложения повязок по Чижину также отличается от того, что описан в литературе. Повязки накладывались так, что не стесняли движения при ходьбе, я даже в них бегал на физкультуре и играл в спортивные игры. Нигде не встречал в литературе, что после наложения повязки ее смачивают слабым раствором формалина, поверхность при этом становится нелипкой. Сама повязка, в отличие от гипсовой, очень мягкая и эластичная, а особым образом вставленные куски бинта не давали больной ноге отекать.
И.М. Чижин был врачом еще старой, дореволюционной школы. Будучи студентом, служил санитаром на фронтах первой мировой войны. В 1916 году получил диплом об окончании медицинского факультета Киевского университета имени Святого Владимира. На финской войне лечил раненных и обмороженных. В годы Великой Отечественной войны в звании подполковника медицинской службы И. М. Чижин являлся главным хирургом армии, воевавшей на Курской дуге.
И.М. Чижин запатентовал сотни изобретений, облегчающих страдания больных. Он сконструировал унистап – универсальный стол-аппарат, за которым было очень удобно оперировать. Легкие в изготовлении, эти столы одно время были весьма распространены в госпиталях Советского Союза. И.М. Чижин разработал и изготовил механический протез руки, со всеми функциями, присущими настоящей кисти.
В последние годы жизни Ион Чижин, как я уже писал, занимался цинк-желатиновыми повязками. Особенно они помогали больным с трофическими язвами. Я лечился в отделении несколько лет и лично убеждался, что некоторые больные, которые едва передвигались при поступлении на лечение, могли потом нормально ходить. Недавно прочитал в Интернете некоторые благодарственные письма тех лет. Так, Анна Ивановна Гребёнкина писала, что ползала на коленях семь лет, а Чижин поставил ее на ноги. Некоторые больные благодаря повязкам избежали ампутаций, тяжёлых осложнений и смерти.
В 1972 году по миру прокатилась пандемия какого-то нового штамма гриппа. Местности, где я жил, эта пандемия почти не коснулась. А вот в Донецке ситуация была крайне тяжёлая. Мы с мамой приехали, как обычно, в назначенный заранее день. А вместо отделения цинк-желатиновых повязок медики развернули инфекционное отделение. Всё наглухо закрыто, через стекло было видно, как там ходят врачи и медсестры в новеньких белых халатах и колпаках, все с ватно-марлевыми повязками. В городе – карантин, а на территорию больницы вообще никого не пускали. Заболело очень много людей, в том числе и сам И.М. Чижин. Пока Чижин болел, его недоброжелатели добились полного закрытия отделения ЦЖП, а Чижина отправили на пенсию. Пенсионером Иона Моисеевич пробыл всего две недели. Скоропостижно скончался. От того, утверждают его близкие, он и умер, что устал бороться с несправедливостью, опустил руки…
Дочь И.М. Чижина Гаянэ вспоминает: «У отца лечилась племянница легендарного партизанского командира дважды Героя Советского Союза С.А. Ковпака. И пока Ковпак был жив, он папу оберегал. А когда его не стало, то поехало…».
Кстати, в 2013 году, еще до войны на Донбассе и на Украине, автору этих строк удалось связаться с родственниками Ионы Моисеевича, проживавшими в Донецке. Гаянэ Ионовна, которой было уже за 80, сообщила, что, кажется, даже помнит, как отец рассказывал о мальчике из Бердянска, больном слоновостью. А Иона Моисеевич действительно уделял тогда мне особое внимание. Часто приглашал к себе в кабинет, замерял мои ноги сантиметровой лентой, что-то записывал, чертил и черкал у себя в блокноте. Если бы не эпидемия гриппа и закрытие отделения, то, возможно, И.М. Чижин разработал бы принципиально новый метод лечения лимфедемы…
Кроме И.М. Чижина в отделении работал еще один врач – молодой и энергичный специалист Андрей Павлович Войтенко. Во время моего лечения И.М. Чижину из-за преклонного возраста уже трудновато было работать, и А.П. Войтенко взвалил на себя основную массу лечебных и административных дел. В начале 1980-х годов, уже после закрытия отделения цинк-желатиновых повязок в Донецке, А.П. Войтенко, к тому времени работавший ангиохирургом в Ленинграде, запатентовал метод лечения трофических язв с помощью цинк-желатиновой пасты, которая стала называться паста Войтенко. Все ньюансы лечения цинк-желатиновыми повязками можно выяснить на сайте А.П. Войтенко http://apvoitenko.wordpress.com
Теперь расскажу о самих цинк-желатиновых повязках. Вот рецепт пасты, которая применялась в отделении ЦЖП в Донецке:
Желатин 100,0
Цинка окись 100,0
Глицерин 600,0
Вода дистиллированная 200,0.
Этот рецепт сильно отличается от известных во всем мире рецептов Пауля Унны, знаменитого немецкого дерматолога. Вот пять рецептов пасты (клея) Унны (Pasta Unna):
Рецепт 1 (мягкая паста)
Желатин 10%
Вода 40%
Цинка окись 10%
Глицерин 40% (25%+15%)
Рецепт 2 (мягкая паста)
Желатин 15%
Вода 45%
Цинка окись 15%
Глицерин 25% (10%+15%)
Рецепт 3 (плотный клей)
Желатин 15%
Вода 45%
Цинка окись 10%
Глицерин 40% (25%+15%)
Рецепт 4 (плотный клей)
Желатин 20%
Вода 40%
Цинка окись 15%
Глицерин 40% (10%+15%)
Рецепт 5 (твердый клей)
Желатин 3,0Вода 3,0
Цинка окись 1,0
Глицерин 3,0
Я привел здесь так много рецептов для тех, кто решится экспериментировать и опробовать разные составы. Ведь одни пасты лучше накладывать в жару, другие – в холодное время года, третьи – ещё при каких-то условиях.
Как приготавливается паста, можно было раньше узнать, наверное, из любого учебника или руководства для фармацевтов. Во всяком случае мои родители предъявляли рецепт из отделения Чижина в любую аптеку (нашу сельскую или одну из городских Бердянска) и нам делали пасту без никаких вопросов. Разве что приходилось приносить свой желатин, ибо он был тогда дефицитным товаром.
Желатин помещают в тарированную фарфоровую чашку и обливают предписанным количеством воды. Оставляют разбухать до мягких студенистых кусочков. После этого в чашку прибавляют часть глицерина (в рецептах 1-4 первое число в скобках) и нагревают смесь на водяной бане при помешивании до получения однородной массы. Взвесив чашку, восполняют убыль в весе, образовавшуюся за счет испарения воды. Окись цинка тщательно растирают со второй порцией глицерина в подогретой ступке и к полученной смеси добавляют теплый желатиновый раствор. Еще теплую смесь переливают в отпускную банку и быстро охлаждают.
Как я уже сказал, в те годы самым дефицитным компонентом для этого препарата был желатин. На две ноги требовалось 200 грамм желатина. Он выпускался в высоких картонных упаковках по 100 грамм, похожих на коробочки для флаконов с жидкими лекарствами. Стоила одна упаковка, кажется, чуть больше рубля, из-за дешевизны, возможно, его и трудно было купить. В аптеках желатина никогда не было. Единственными местами, где его можно было реально приобрести по блату или значительно переплатив, были рестораны. Мои родители, поэтому завели несколько знакомств с работниками и руководителями нескольких ресторанов в Бердянске и Донецке. Первое такое знакомство было с грузчиком ресторана при гостинице «Дружба» в Донецке, где мы остановились, когда приехали в отделение ЦЖП в первый раз.
А лечение в отделении цинк-желатиновых повязок проходило таким образом. При выписке во время предыдущего посещения назначалась дата следующего приезда. Нужно было приехать точно в указанный день, потому что резервировалась койка для каждого конкретного больного. Где-то к обеду, когда уже освободились койки с предыдущей ночи, начинался прием поступающих пациентов. При этом больной должен был предоставить необходимые анализы (если поступал впервые или если ему было предписано их сделать), а также оговоренное при предыдущей выписке количество желатина или уже готовой цинк-желатиновой пасты (допускалось или то или другое). Кроме того нужно было привезти определенное количество обычных марлевых бинтов. С бинтами тоже временами были проблемы: не было необходимой ширины или вообще приходилось покупать в аптеке и резать на полоски медицинскую марлю. Что касается анализов, то нам пришлось много побегать, чтобы сделали анализ на реакцию Вассермана. Еле нашли в Бердянске место, где такие анализы делали. Это был кожно-венерический диспансер. Эта реакция показывает, не болен ли пациент сифилисом, потому что там часто тоже бывают воспаления паховых лимфоузлов, отеки и другие схожие симптомы, как при лимфедеме и некоторых формах хронической венозной недостаточности.
Принятые пациенты проходили в палаты, занимали койки. Потом был обед, тихий час, ужин, необходимые процедуры (кажется, даже измеряли температуру тела), – в общем, все, как в обычной больнице. Кровати были с регулировкой подъема ног. Ночью нужно было спать с возвышенным положением нижних конечностей. В те годы у меня, как и у варикозных больных, отек спадал к утру полностью.
Утром был завтрак, а после него всем больным накладывали цинк-желатиновые повязки. Для этого доставляли в палату банки с уже разогретой на водяной бане пастой. Повязку накладывала медсестра. Она опускала приподнятую часть кровати, застилала постель в области ног клеенкой и на эту клеенку ставилась небольшая скамеечка под пятку. Медсестра кистью, как для покраски, наносила на конечность пасту, имевшую в подогретом состоянии вид жидкой сметаны. Язвы на ногах (у тех, у кого они были, у меня не было) ничем не обрабатывались, прямо на них наносился слой пасты. После того, как нога была покрыта слоем пасты, из марлевого бинта вырезались лоскутки и прилеплялись к смазанной пастой поверхности ноги. Обязательное условие – пальцы ног и ступню нужно была все время наложения повязки держать оттянутыми на себя до отказа. Тогда при застывании всей конструкции было комфортно ходить, как будто повязки и нет вовсе (в Андреевской ЦРБ, о которой я писал выше, этого не учли или не знали, поэтому я всё время нахождения в повязке чувствовал невыносимую боль в голеностопах при ходьбе).
После наложения первого слоя бинтов ногу «красили» вторично и накладывали второй слой лоскутков бинтов так, чтобы стыки перекрывались. Особо укрепляли пятку. Накладывали третий слой пасты и лоскутков. Потом в последний раз смазывали «сапожок» цинк-желатиновой пастой и обильно поливали слабым раствором формалина. Получалась нелипнущая корочка. После подсыхания можно было надевать на повязку простой женский чулок (тогда еще были в обиходе и простые, хлопчатобумажные чулки, не знаю, сейчас бывают?), обуваться, одеваться и идти на выписку.
Так несколько медсестер за несколько часов накладывали повязки, кажется, полусотне пациентов. Было три большие палаты для женщин и одна для мужчин. В каждой палате лежало не менее десяти человек.
Не буду судить о других пациентах, но мне эти цинк-желатиновые повязки очень помогли. В этих повязках я даже бегал, занимался физкультурой. На несколько лет развитие болезни приостановилось, и я чувствовал себя превосходно. Так как я рос, то мне было предписано менять повязку раз в две недели (взрослым – раз в месяц или более). Во всяком случае, гипсовые повязки при переломах тоже ведь долго не снимают.
Неудобства и недостатки цинк-желатиновых повязок.
Нельзя было повязку мочить, поэтому купание ограничивалось лишь обмыванием других частей тела. Ни о ванне, ни о купании в море, речке не могло быть и речи. Выход заключался в том, что повязка делалась съемной: разрезалась вдоль, снималась, делались отверстия для шнуровки или нашивались «липучки».
Нельзя было нагревать повязку. Однажды я ехал зимой в автобусе, сидел там, где нога обдувалась горячим воздухом от печки. В результате повязка «потекла», жидкая паста «чавкала» в ботинке, пока не застыла снова, оголив важные участки отечной ноги.
Иногда под повязкой в некоторых местах возникал зуд, и приходилось велосипедной спицей чесать в том месте.
Когда повязку снимали, то было очень больно, особенно для мужчин, у которых на ногах были волосы. Происходила своего рода «депиляция» волос. Приходилось даже осторожно подрезать некоторые прилипшие к пасте волосы ножницами или лезвием бритвы.
Люди приезжали в отделение ЦЖП донецкой горбольницы № 28 со всех уголков Советского Союза. Хорошо помню мужчин из Курска, Ростова-на-Дону, Волгограда… Помню также толстую столетнюю бабушку с огромной трофической язвой на ноге. Её привезли и завели в отделение внучка и внук, сами уже, по моим тогдашним понятиям, старички. Ион Моисеевич тогда ещё пошутил: «Вот видите, с вашими болезнями люди могут жить и до 100 лет!».