Под позолотой кровь
Не на ближайшее будущее, эти планы уже, кажется, обдуманы, и решение по ним принято однозначное и бесповоротное. Грустно, конечно, что мужчине приходится идти на поводке у женщины, но у такой женщины… Впрочем, он не об этом.
Вечером Гаврилину придется отправляться к телефону и назначать место встречи. До сегодняшнего дня он обходился телефонными разговорами, но, судя по всему, теперь с ним захотят встретиться лично.
Хотя бы для того, чтобы посмотреть ему в глаза. И эта процедура уже сейчас не вызывала у Гаврилина восторга.
Ума ему хватило только на то, чтобы ретироваться с площадки до появления милиции. О всем произошедшем в кафе у Гаврилина было самое приблизительное представление, а о том, что происходило потом – нет вообще никакого. Все его мысли заняла Марина, но как оправдание это было недостаточно весомо.
Нет, если бы представитель руководства лично пообщался бы с Мариной, заглянул в ее глаза, ощутил ее прикосновение, рассмотрел все изгибы ее тела, то… То Гаврилин все равно получил бы по голове от всей начальнической души.
Наблюдатель должен наблюдать. Опытный наблюдатель уже давно бы обратил внимание на то, что раскаленные до бела улицы претерпели некоторые изменения. Как только Гаврилин осознал, что на улицах что-то изменилось, мозг сам собой решительно занялся тем, к чему его долго и тщательно готовили.
На улице было все также жарко и пыльно. Изменений в погоде фиг дождешься. Люди. Люди точно такие же, как и вчера – вялые и вяленые. Дома, лица, походки, движение на дороге, одежда… Одежда. В полуголой пестрой толпе появилось большое количество одежды скромных тонов. А среди головных уборов замелькали фуражки. Милиция. Милиция патрулирует улицы, не взирая ни на какую жару и ни на какие традиции.
Быстро тут у них реагируют. Наверное, и блокпосты на выездах из города сейчас изо всех сил перетряхивают багажники машин и записывают паспортные данные пассажиров.
Подполковник Симоненко, как и ожидалось, действует оперативно. И есть с чего. Если верить тому типу возле кафе, который первый заглянул в павильон, то там есть из-за чего милиции посуетится. Проблевавшись, тот парень сообщил, что там куча покойников, и все залито кровью. Даже если списать немного на естественное возбуждение и вспомнить старую мудрость «врет, как очевидец», то и тогда выходит много.
Когда Гаврилин явился на эту сковородку, парень в пиджаке уже маячил в дверях, а блондинка с пистолетом в сумочке уже сидела за столиком. Так что количество людей, находившихся в павильоне, для Гаврилина оставалась загадкой.
Как минимум, официант, за несколько минут до начала стрельбы вошедший в павильон, и бармен, находившийся там постоянно. Кроме этого, парень в дверях кого-то охранял, а это обозначает, как минимум, еще одного покойника. Можно с уверенностью говорить о четырех убитых.
Если пофантазировать, то можно предположить, что охраняемый не просто наслаждался духотой в павильоне. Очень большая степень вероятности, что у него там происходила встреча с кем-нибудь, так что можно к четырем гарантированным трупам для отчета начальству прибавить еще и один гипотетический.
Была во всем этом какая-то незавершенность. Вроде все нормально, ясно и понятно. Убийца, убитые, свидетели… Кстати о свидетелях, их будут искать.
Есть, конечно, подгорелая мадам с дочкой, но вряд ли она заметила что-либо существенное. А если заметила, то заставить ее внятно сформулировать все увиденное будет очень непросто. Тут следователю не позавидуешь.
Стоп. Гаврилин поежился. Мамаша могла запомнить его и того типа с пивом и газетой. Шансов за то, что по ее описанию из всей этой толпы курортников смогут вычислить его было очень мало. Но они были.
Предположим, начнут у всех, живущих рядом, выяснять не видели ли они парня спортивного телосложения лет тридцати в белой футболке и шортах возле кафе. И кто-нибудь вспомнит, что он ушел с площадки вместе с Мариной. Потом спросят Марину, и она вдруг вспомнит, как он очень интересовался происходящим…
Мамочка моя. Она, кроме всего прочего, знает, где Гаврилин живет. Холодно у них здесь в машинах. Но в пот все равно бросает. Гаврилин повернулся к Марине.
Машинка у нее явно недавно – ведет неуверенно, глаз от дороги не отрывает. И все равно, даже в профиль она неотразима. Лицо, грудь, ноги… Интересненько, а ведь сейчас она не сводит с ума, или это от того, что она слишком занята, или от того, что у Гаврилина в голове копошатся самые разные мысли.
Кастрация подозрением. А вы, батенька, пугливы. А вам, батенька, нужно показаться врачу. Еще даже не известно, запомнила ли вас клуша в кафе, запомнил ли вас кто-нибудь, и станет ли Марина вас сдавать, а гормоны уже не так вас ослепляют.
Успокойтесь. Теперь вы даже сможете объяснить начальству необходимость контакта с Мариной. Он ее просто использовал. И не надо ухмылочек. Не в этом смысле. Ну и в этом тоже, но вообще… Теперь ее по всем канонам нужно влюбить в себя, и тогда она меня, любимого, не выдаст никому, даже в жадные руки милиции.
Гаврилин приготовил достаточно игривую фразу, чтобы начать игривый разговор, способный плавно перейти в игривые действия, но машина резко остановилась. Гаврилина качнуло вперед, он уперся руками в панель перед собой. Гаврилин так увлекся составлением игривой фразы и своими тяжелыми мыслями, что не сразу сообразил – приехали.
Марина остановила машину возле калитки дома бабы Агаты, заглушила мотор, вынула ключ зажигания. Не торопясь перегнулась через спинку кресла и с заднего сидения достала довольно объемную сумку. Вид напряженного женского теле, да еще какого женского тела, начал потихоньку отодвигать опасения Гаврилина на задний план.
– Сумку донести поможешь? – спросила Марина, и их руки на секунду соприкоснулись.
– Д-да, конечно, – пробормотал Гаврилин и, нашарив за спиной ручку, открыл дверь и вылез из машины. У него еще хватило ясности сознания для того, чтобы узнать в изгибе тела Марины изгиб тела блондинки в кафе и еще подумать, что все женщины обольщают мужиков одинаково, даже если цели этого обольщения разные. Но потом Марина закрыла дверцу на ключ и обернулась к Гаврилину. И все мысли улетели, подхваченные ее взглядом.
Гаврилин открыл калитку, пропустил Марину вперед. Из тени вперевалку вышел коротконогий Каро, напоминающий покрытую шерстью скамеечку, задумчиво обнюхал ноги Марины и, решив не связываться, вернулся на место. Дверь закрыта на ключ – бабы Агаты нет, и будет она явно не скоро. Гаврилин достал из-под половика ключ и открыл дверь.
– Душ у вас во дворе, – констатировала Марина.
– За домом, – подтвердил Гаврилин.
– Знаешь, Саша, – спокойно сказала Марина, – я предпочитаю заниматься любовью после душа. У тебя возражений нет?
Гаврилин помотал головой. Снова навалилось косноязычие.
– Что? – безжалостно переспросила Марина.
– Я – за! – выдавил из себя Гаврилин.
– Тогда я тебя жду.
Вода в душе нагревалась солнцем и освежить не могла. Гаврилин торопливо намылился, быстро смыл пену. Вообще, он очень любил постоять под душем, особенно под упругим ледяным душем, но сейчас у него не было ни холодной воды, ни напора, ни времени. В комнате его ждала Марина.
Уже вытираясь на ходу полотенцем, Гаврилин заставил себя мысленно поклясться самой страшной клятвой, что вечером он все тщательно обдумает и проанализирует. И эта его клятва была последней данью здравому смыслу и служебному долгу. Его ждала Марина. На пороге, с полотенцем в руках.
– Ты тоже?.. – спросил Гаврилин.
Марина прошла мимо него, оглянулась и с улыбкой сказала:
– Я надеюсь, что потные женщины тебя не возбуждают.
Гаврилин неуверенно потоптался на веранде, потом вспомнил, что нужно подумать о постели бросился в свою комнату.
О постели можно было не думать. Как можно было не думать и о закуске. Марина уже обо всем подумала. Постель была застелена свежим бельем, на столе поставлены бокалы и разложены фрукты.
Интересно, кто тут мужик. Или так, кто здесь кого собирается иметь. Гаврилин даже захотел обидеться, но вспомнил о том, что его продовольственные запасы состоят из сырой картошки, сала и бульонных кубиков.
Потом посмотрел на пустые бокалы и осознал, что вина у него тоже нет. Это сильно подпортило ему настроение. Дон Жуан доморощенный. Казанова из Мухосранска.
Сейчас она захочет вина, и ты будешь просить ее немного подождать пока ты сбегаешь в магазин. Из магазина ты принесешь бутылку теплого вина или шампанского, а тем временем она будет тебя ждать, а ты припрешься снова потный и пыльный, а она снова скажет, что любит заниматься любовью после душа, ты помчишься в душ, вино, даже если ты не забудешь поставить его в холодильник, остыть не успеет, и вы будете пить его теплым, а она…
А она все предусмотрела. Марина стояла в дверях, волосы ее были влажными, глаза светились немного безумным зеленым огнем, а в руках она держала бутылку шампанского.
– Пока ты мылся, я положила бутылку в морозильник, – сказала Марина. Невозможная, фантастическая женщина.
– Ну что, приступим? – спросила Марина, после того, как они выпили по бокалу шампанского. Гаврилин попытался сказать что-то достойное этой торжественной минуте, но оказалось, что это уже не так важно.
Мусор
Под конец Нинку чуть не стошнило. Удержал ее только страх перед Мусором. Нинка думала, что Мусор взорвется, что он может не сдержаться, и во что может вылиться его злость. И она стерпела.
Терпеть – это было то, что у нее получалось лучше всего. Она привыкла терпеть, а вот теперь начала привыкать бояться.
Нинка поняла, что нужно бояться всех, даже собственной семьи нужно бояться. Вначале она спрятала у себя наркотики, потому что боялась Мастера. Мастер приказал, и она положила пакет между другими товарами.
Потом Мусор нашел наркотики и Нинка стала бояться его. Мусор не отобрал наркотиков. Он просто потребовал, чтобы Нинка написала объяснение, и Нинка написала. И о Мастере написала, потому что в тот момент Мусора боялась больше чем Мастера.
А когда Мусор ушел, снова вернулся страх перед Мастером. А потом Мусор пришел и потребовал денег, а потом пришел злой и, не говоря ни слова, прижал ее к стене и…
Она тогда тихо плакала, пока Мусор сопел у нее за спиной, а потом, когда, кончив, он ушел, так и не проронив ни слова, испугалась, что могла залететь, а потом, придя из консультации, испугалась, что все может узнать муж, а потом снова пришел Мусор, потом снова Мастер приказывал прятать наркотики, а потом…
А Мусор был даже немного разочарован тем, что Нинка сдержалась. Он сделал все, чтобы и без того мучительный для нее процесс превратился в пытку. И если бы она вдруг отпрянула от него, захлебываясь его семенем и рвотой, он бы смог, про себя, в уме сказать: «Мой мусор тебе в рот не вмещается» и оттолкнуть Нинку. Потом он просто переступил бы через нее и ушел, почти успокоенный.
Теперь же Нинка стояла перед ним на коленях, по лицу ее текли слезы, а в глазах плескались ужас и безысходность. Не торопясь застегивать брюки, Мусор сгреб в кулак Нинкины волосы и притянул ее лицо к себе:
– По моему, тебе понравилось. Смотри, улыбаешься. Или тебе смешно?
Нинка застонала. Мусор, запрокинув голову Нинке медленно водил пальцем по ее губам. Нинка зажмурилась. Но даже не пыталась вырваться. Он терпеливо ждала, когда Мусору надоест ее испуг и ее бессилие.
– Ладно, – сказал Мусор и отпустил Нинкины волосы. Она осела на пол и закрыла лицо руками.
– У меня для тебя есть хорошая новость. Слышишь, Нинуля? Слышишь?
– Слышу, – всхлипнула Нинка.
– Твоего приятеля замочили, Мастера. Кто же тебе теперь наркоту будет оставлять на хранение?
Нинка что-то невнятно пробормотала.
Мусор удовлетворенно кивнул, поправил на себе одежду и открыл засов на двери, но с порога вернулся. Почувствовав на своем плече его руку, Нинка дернулась.
– Ну не надо так, – сказал Мусор, – я понимаю, что тебе хочется еще, но служба есть служба. Я к тебе еще как-нибудь загляну, когда тебе можно будет не только в рот дать. Ты готовься, а чтобы у нас с тобой любовь получилась как следует, ты мне Малявку найди. Найдешь – оставлю тебя в покое. Честно. Слышишь меня?
Нинка закивала, не отрывая рук от лица.
Вот так и надо. Вся эта шваль должна знать свое место. На коленях и с концом во рту. Вот так, они тогда не смогут кликуху эту гнусную в слух произносить.
Мусору было наплевать на то, что Нинка никогда даже не пыталась назвать его Мусором. Он знал, что они в мыслях так его называют, что за спиной его шепотом произносят ненавистное слово. Даже дома, когда его жена называла мусор хламом, он знал, что она делает это только потому, что знает эту кличку и боится его задеть. И еще знал, что жену его кличут за глаза Мусоркой. И знал, что жена во всем винит его, старательно закрывая глаза на то, как к ней самой относятся люди.
Нинка не успокоила Мусора. Немного разрядила, сделала его злость не такой яростной. И все. Ладно. Теперь нужно потолковать с Кинутым.
Отгрохал Вася высоченный забор и думает, что старший лейтенант милиции, участковый Игорь Иванович Мусоргский не узнает ничего.
Хрен тебе, Васенька. Игорь Иванович свой участок знает и вас всех, ублюдков, насквозь видит. Это вы от Короля можете прятать наркотики, это Король может думать, что он сможет у себя в городе перекрыть продажу дури. Мусоргский давно знает, что Мастер, покойный Мастер, продавал порошок. Если бы Король это узнал, то бригадир бы умер быстро и не очень весело.
Твою мать! Мусор остановился возле зеленого забора Кинутого. А, может, это Король и приказал всех в кафе перебить? Король шутить не любит. Если так – нужно действовать осторожно. Очень осторожно. Тут главное не встрять в разборки. Нужно посмотреть вокруг, не уронят ли чего дерущиеся. А, если уж совсем повезет, заработать на этом.
Мусор толкнул калитку. Закрыто. Значит, ты теперь у нас дверь среди бела дня закрываешь? Может, ты еще и сарай свой закрытым держишь? Мусор ударил в калитку кулаком. Потом еще несколько раз. Краска под солнечными лучами размякла, и на руке Мусора осталось небольшое зеленое пятно.
Мусор ударил в калитку ногой. Из-за калитки послышались шаги, а потом и сопение. Кинутому когда-то сломали нос, сросся он неправильно, и сопел теперь Вася, как закипающий чайник.
– Хто там? – неуверенно спросил Кинутый.
– А ты открой, и я тебе объясню, падла сопатая.
– Игорь Иванович? – Кинутый торопливо отодвинул засов. – В гости?
– Я сейчас тебе, пидор, таких гостей навешаю, – тихо сказал Мусор и, шагнув во двор, захлопнул за собой калитку. – Кто дома?
– Никого, один я, – Кинутый сообразил, что сейчас будут неприятности, но увернуться не успел. Мусор вначале ударил его ногой по голени, а когда Кинутый наклонился, схватившись за ногу, ударил его коленом в лицо.
Нос у Васи слабый. После того перелома, даже от самого легкого толчка юшка заливает все лицо. Это Васе помогает понять кто тут хозяин. Кинутый опрокинулся на спину, по лицу потекла кровь. Мусор шагнул к нему и ударил ногой в печень. Кинутого скрутило, он перевернулся на бок. Еще один удар по печени.
Вася извивался в пыли, как полураздавленный червяк. Как червяк. Кровь, упав на пыльную землю, мгновенно теряла красный цвет и превращалась в комочки мокрой черной пыли.
– Ко мне повернись, – приказал Мусор. Кинутый перевернулся снова на спину, повернул к Мусору серо-красное лицо. Дышал он тяжело, возле носа пузырилась кровь.
– За что?
– А было бы за что – давно убил бы. Ты мне вроде и не рад? Дружить со мной перестал. Не заходишь ко мне в гости. К себе не зовешь. Даже вон ворота закрыл. И сарай закрыт.
Дурак, ты, Кинутый, чего к тебе Мастер обращался? Двор заметать надо, можно еще из шланга поливать, чтобы следы от протекторов через весь двор к сараю не вели. Сорок лет придурку, а ума не набрался.
– Открывай сарай, Васенька.
– Не могу, Игорь Иванович, что хочешь со мной делай.
– А ты не баба, чтобы я с тобой делал что хочу. Мастера боишься?
Кинутый молчал.
– Ладно, тогда давай я угадаю, что у тебя в сарае. Самолет тебе туда не влезет, пароход сюда от моря не доплывет. Машина там у тебя. Открывай.
– У меня ключа нет. Бля буду, Мастер сам замок повесил и сам ключ унес.
Кинутый потихоньку встал. Кровь стекала на замызганную майку и линялые спортивные штаны. Не врет. И то верно, Вася любопытный, Вася может и в машину залезть, посмотреть, чего это квартиранты там прячут.
– Неси топор, будем сарай открывать.
Кинутый побледнел так, что стало видно под смесью крови и пыли.
– А что я буду делать, когда Мастер придет?
Мусор помолчал немного, наслаждаясь замешательством Кинутого.
– Когда к тебе Мастер придет, в чем я сомневаюсь, зови отца Никодима со святой водой. Замочили Мастера и дружков его замочили.
Новость произвела на Кинутого сильное впечатление. Козел даже рожу не вытер, так и поперся за топором. Его теперь припугнуть – все что угодно сделает, хоть убьет, хоть украдет. Сам как привидение, с топором в руках.
Работай, Вася, работай. Мусоргского не обманешь.
А мужик ничего, сильный, замок снес с одного удара, может практика есть. Мусор вспомнил, как в прошлом году сбили замок на складе магазина. Там тоже – аккуратно замок снесли. Ничего, Вася, мы с тобой об том складе потом поговорим.
– Ты пойди погуляй, а я тут пока машину осмотрю. И рожу умой – смотреть противно.
Так. Машина ничего себе, «форд», не такая чтобы очень крутая. И правильно, чего внимание привлекать? Дверцы закрыты или нет? Если закрыты – придется сообщать по службе. Не закрыты. Вот так эта блатота всегда. На сарай замок цепляют, а дверь и багажник в машине оставляют незапертыми.
Мусор аккуратно носовым платком открыл заднюю дверь салона. Пусто. На передних сидениях – тоже. Глянем в багажник. В багажнике были две сумки. Мусор потянул молнию на одной. Оружие. Как на войну приехали. Мусор не стал особенно рассматривать этот арсенал и открыл вторую сумку. Быстро оглянулся на вход.
Кинутый гремел ведром где-то в глубине двора. Во рту у Мусора мгновенно пересохло, а на лбу выступил пот. Это да. Это да. Это да. Мусор закрыл сумку. Потом вытащил обе сумки из багажника. Сумка с оружием весила килограммов пятнадцать. Вторая была легче, но Мусору показалось, что руку она оттягивает значительно сильнее.
Мусор попытался позвать Кинутого, но голос не послушался. Мусор откашлялся:
– Кинутый!
– Я, – Вася появился в дверях сразу же. Боится.
– Мне нужен мешок, чистый. Вот эти сумки положишь в мешок и отнесешь в киоск к Нинке. Я буду идти следом. Оставишь мешок – иди домой.
– А чего там?
Козел. Не твоего ума дело.
– Наркотики там. Понял? Наркотики. Ты для Мастера наркотики прятал.
Кинутый засопел сильнее:
– Что же теперь будет?
– А будет то, что Король тебя на кусочки порезать прикажет. Он же всем передал – наркотой в городе не торговать. Вон Мастер уже доторговался.
– Так это его Король?
– Нет, папа Римский. Твое счастье, что мне самому не нужно, чтобы на моем участке наркотики нашли. А то бы я тебе сам наручники одел. Если кому ляпнешь только, что я у тебя нашел – жене или соседям – сдам Королю. Вечером я к тебе зайду, часов в одиннадцать. Жену отправь куда-нибудь… Она про машину знает?
– Знает. Мастер при ней со мной разговаривал.
– Ей скажешь, что человек от Мастера за машиной придет, и отправь свою благоверную подальше. Есть куда?
– К теще, в Уютное.
– Вот туда и отправь. Я к тебе приду – скажу куда машину денем. Cам в машину не лезь.
Мусор наблюдал за тем как суетится Кинутый и понимал, что с ним нужно будет что-то делать. Вечером. Все решится вечером. Мусор, говорите. Мусор? Ладно. Ладно. Ладно.
Король
Король. Он давно привык, что его так называют все. Даже жена называла его Королем. И он привык чувствовать себя Королем. У него была ответственность, от которой его могла освободить только смерть. Он сознательно принял на себя эту ответственность и со временем она становилась только тяжелее.
Король не боялся этой ответственности, она стала частью его, главной составляющей его характера. Вначале, еще во времена своей комсомольской карьеры, Король искренне не понимал, как можно не сдержать данное слово.
Пусть обещание вырвалось после большой дозы спиртного, пусть он дал его сгоряча, не взвесив всех возможностей – для Короля это было неважно. Это было слово. Его слово.
Если у меня не будет даже честного слова, что у меня останется, сказал он однажды в кругу приятелей и ни один из них не улыбнулся. Они знали Короля.
Когда-то, уже будучи первым секретарем горкома комсомола, он пообещал помочь другу разобраться с подонками, терроризировавшими его жену. Король не стал вызывать милицию, он просто пришел к другу, и они вместе дрались с тремя мерзавцами, дрались до тех пор, пока все трое не перестали пытаться подняться с земли. Тогда Король отвел друга домой, а на следующий день всем в горкоме рассказывал, что споткнулся на лестнице.
Решив, что так правильно, Король мог поставить на это все. И драться до конца.
Когда рассыпался Союз, как и многие комсомольские работники, Король ушел в бизнес. Оказалось, что комсомольские аппаратчики просто созданы для новых рыночных отношений. Они знали друг друга и доверяли друг другу, они понимали, что выстоять смогут только все вместе.
И они всегда были готовы помочь своим.
Это был клан, построенный на взаимном доверии и на взаимной помощи. Поначалу. Потом стало сложнее. Гораздо сложнее. Они хоронили друзей, они теряли друзей, не выдержавших искушения властью и деньгами.
Когда на них стали наезжать уголовники, некоторые не выдержали и ушли, некоторые пытались драться и погибали, некоторые сами становились уголовниками или принимали защиту от уголовников.
И однажды Короля поставили перед выбором. Он отказался. На него надавили. Он отказался. Тогда на него надавили сильнее, и Король взорвался. Те, кто считал его беззащитным, поняли свою ошибку слишком поздно. Они не учли, что из райкомов и горкомов вышли не только партийные и советские работники.
Комсомольцы уходили в КГБ, милицию, армию. И еще они не учли, что Король – это Король. Слишком много людей знало Короля, и слишком много людей были ему чем-либо обязаны.
После того, как городской авторитет, уверенный в себе и в своем прикрытии, умер, так и не придя в себя от изумления, а люди из его ближайшего окружения стали умирать как во время эпидемии, уголовники и деловые рангом пониже стали задумываться.
Когда неожиданно лишились своих постов и отправились в отсидку почти все руководители города, оказалось, что все готовы прислушиваться к мнению Короля.
После того, как он отразил натиск конкурентов из других городов, все стали выполнять его советы, которые постепенно становились приказами.
Король приучил всех к повиновению, а сам привык к тому, что ему не возражают. Когда он потребовал перекрыть торговлю наркотиками на территории города, раздалось много недовольных голосов.
Король собрал всех и в течении двух часов разъяснял им свои взгляды на эту проблему и свое видение дальнейшей жизни города. Каждый из присутствовавших получил от Короля цифры и гарантии будущих доходов. Согласились почти все. Те, кто не согласился сразу, согласились немного позже. Почти все.
Те, кто не согласился позже, либо сменили место жительства, либо вообще перестали жить. Кто-то время от времени пытался нарушить запрет. Таких Король наказывал.
Мастера наказать Король не успел. Но теперь, и Король это ясно сознавал, все будут уверены в том, что это по приказу Короля был убит Мастер. В этой истории стоило разобраться внимательнее.
Когда Симоненко позвонил ему, Король испытал легкое беспокойство. Девять трупов – это проблемы. Даже если это просто произошла поножовщина среди швали.
Когда Симоненко сообщил о том, что среди убитых обнаружен труп Мастера, Король удивился. Не было никаких признаков возможной катастрофы. В городе уже давно не происходили внутренние разборки, на своей территории Мастер держался уверенно. Даже слишком уверенно.
Ходили слухи, что именно через Мастера проходит тот ручеек наркотиков, продаваемых в городе. Король даже приказал разобраться в этом вопросе, но…
Убийство? Среди белого дня, в разгар сезона? Это было необычно и сулило неожиданности. Но когда Симоненко положил на стол перед Королем паспорт Лазаря, Король ясно осознал всю величину возникшей проблемы.
Вор в законе тайно приезжает в его город. Это уже неприятно. Тут он встречается с одним из бригадиров. Это грозит очень серьезными неприятностями. И оба, Лазарь и Мастер оказываются убитыми. Симоненко прав – первое, что приходит на ум, Король так выразил свое недовольство по поводу переговоров за своей спиной.