Девочка со скрипкой. Все мы платим за чужие грехи…

4

Я прихожу домой, когда брат с сестрой уже пообедали. Глэн сидит за кухонным столом, пьёт содовую и что-то читает в своём планшете. Я открываю холодильник, достаю сок и сажусь напротив. Брат долго не обращает на меня никакого внимания, пока я сама не начинаю разговор.

– Как в школе? – спрашиваю я Глэна, брат кивает. Я понимаю, что он меня не слушает. – Оторвись от планшета. Я задала вопрос.

– С годами ты становишься похожа на маму, – вздыхает Глэн и откладывает девайс в сторону. – Ну и ради чего такой шум? Чтобы я сказал, что в школе всё нормально?

– Где Сади? – вновь спрашиваю я, как ни в чём ни бывало. Брат закатывает глаза.

– В комнате. Эммелин, ты решила поиграть в старшую сестру? Не узнаю тебя, – говорит брат спокойно и снова включает планшет.

Я вздыхаю и понимаю, что сестра из меня и правда никакая. С тех пор, как умер папа, всё своё время я посвящала чему угодно, но только не брату с сестрой. Я заглушала боль утраты игрой на скрипке, учёбой, ссорами с мамой, но не любовью моих самых родных людей. А между тем, они потеряли то же самое, что и я. Я почувствовала себя по-настоящему виноватой.

– Ладно, давай я не буду слишком надоедливой, а ты не будешь меня отталкивать. Хорошо? – нежно спрашиваю я брата и пытаюсь улыбнуться. Глэн мельком смотрит на меня и утвердительно кивает. – Что читаешь? Или играешь во что-то?

Брат молчит пару секунд, а после поднимает глаза и с опаской спрашивает:

– Ты разбираешься в аббревиатурах? Как думаешь, что такое СЭ? Я облазил все сайты, но так ничего и не нашёл. Точнее нашёл, но все варианты такие глупые.

На секунду мне кажется, что мир замер. Я слышу звон в ушах и чувствую, как кружится голова. В глазах темнеет, я упираюсь рукой в стол, будто хватаюсь за спасательный круг. Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем Глэн начинает трясти меня за плечи. Я прихожу в себя и вижу испуганное лицо брата. Боюсь представить, как я сама сейчас выгляжу. Я чувствую, как меня бьёт мелкая дрожь.

– Откуда у тебя это сокращение? – шепчу я. Глэн смотрит на меня, как на сумасшедшую. – Где ты его увидел?

– Эммелин, пустяки. Это неважно. Посмотри на себя. Тебе нужно прилечь, – говорит брат, но я сильно сжимаю его руку.

– Прошу, Глэн, скажи мне. Ты получил записку? Подписанную этими буквами? – мне кажется, что я кричу, но на самом деле мои силы словно закончились. Этот страшный шёпот ещё сильнее пугает брата. Он непонимающе трясёт головой.

– Электронное письмо вообще-то, – отвечает он растеряно. – Откуда ты знаешь? Ты тоже получила? Это от кого?

Я не знаю, что мне ответить брату. Я боюсь его напугать ещё сильнее, боюсь подвергнуть опасности. Не знаю, сколько времени я молчу, в чувства меня приводит голос сестры.

– Сока больше не осталось? – спрашивает Сади, а я не могу вспомнить, в который раз она произносит эти слова, и как она вообще здесь оказалась. Я протягиваю ей свой стакан с соком.

– Пойдём ко мне в комнату, – прошу я брата и, не дожидаясь его ответа, поднимаюсь наверх. Слышу, как он медленно идёт за мной.

Я запираю комнату и сажусь прямо на пол, Глэн садится рядом.

– Ты объяснишь мне, что происходит? – спрашивает брат. Я понимаю, что не могу рассказать ему всю правду. Не потому, что считаю его слишком маленьким или бесполезным. Просто это единственное, что я могу сделать как старшая сестра. Защитить его хотя бы так. Я решаю, что нужно импровизировать.

– Покажи мне сперва письмо, хорошо? – прошу я брата осторожно и спокойно, чтобы больше не пугать. Я вижу, как он немного расслабляется. Я ругаю себя за то, как необдуманно веду себя с ним.

Глэн включает планшет, который принёс с собой, заходит в почту, находит нужное письмо, а после протягивает мне. Мои руки трясутся, я делаю глубокий вдох.

«Привет, Глэн! Давай поиграем. Я буду твоим проводником в мир, где раскрываются тайны, где нет святых, есть только грешники, которые хорошо скрываются под масками.

Для начала давай вспомним, что такое мёртвый мяч. Ты же любишь футбол, не так ли? Я тоже. И мёртвый мяч – это то, что мне всегда удавалось лучше всего.

Хочешь ответы на свои вопросы? Смотри в нижнюю часть турнирной таблицы, если это действительно важно для тебя. Но помни, что победителем в этом матче всё равно буду я. От твоей команды, в конечном итоге, ничего не останется.

СЭ»

Я начинаю паниковать. Я не понимаю чёткого смысла письма, но одно понимаю точно – это угроза. Ещё одна.

– Я подумал, что это спам. Слишком уж всё бессмысленно, – сказал Глэн. Я вцепилась в эту версию, как будто нашла спасение. Верить в то, что эти слова лишь чья-то шутка, для Глэна будет проще всего.

– Думаю, ты прав. Какой-то набор слов, – я смеюсь. Брат расслабляется окончательно, он, кажется, даже слегка повеселел. – Думала, здесь что-то существенное. СЭ? Это разве не Спорт-Экспресс? Ты заказывал там себе мячи. Может, они рассылают так рекламу?

Лицо брата проясняется. Он утвердительно кивает. Я его убедила.

– Ты права. Как же я сам не подумал. Спасибо, Эммелин, – Глэн на секунду замешкался. – Ты как себя чувствуешь? Мне показалось, что ты испугалась.

– Нет, всё нормально. Просто голова закружилась. Не ела ничего целый день, – отвечаю я как можно спокойнее.

– Я могу принести тебе сэндвич, если не хочешь спускаться к ужину. Я слышал, вы с мамой снова ругались, – брат мне улыбается.

Я чувствую, будто вся любовь мира собралась сейчас в моём сердце. Я подвигаюсь ближе и обнимаю Глэна. Я всегда любила его так сильно, что порой не замечала, что он уже не маленький, что может быть мне другом наравне с Хиксом.

– Было бы чудесно, – шепчу я.

– Я был не прав. С возрастом ты становишься ещё более сентиментальной. Обнимаешь меня уже второй раз за неделю, – я смеюсь в ответ на слова брата.

Когда Глэн уже почти выходит из комнаты, я вдруг спрашиваю его о том, что показалось мне более странным, чем всё остальное.

– А что такое мёртвый мяч? Это что-то из футбола?

– Это удар, который принято называть неотразимым, – отвечает брат и улыбается. – В том смысле, что вратарю практически невозможно поймать или отбить такой удар. Как говорится – без шансов.

Глэн выходит, и я остаюсь в комнате одна. Тишина давит на барабанные перепонки, я стараюсь дышать ровно.

Мне было четырнадцать, так же как сейчас моему брату, когда я впервые получила записку. Я пришла домой, а на пороге лежал маленький листок бумаги, обычная страница из школьной тетради. А внутри лишь пара слов неизвестным почерком.

«Привет, Эммелин!

Давай поиграем.

СЭ»

Потом было ещё несколько. И все они были такими странными, непонятными. И только сейчас я, наконец-то, сообразила. Для него это действительно игра. Убийца папы не останавливается. Он выполняет своё обещание убить нас всех. Но, видимо, просто убить – скучно. Поэтому мы играем. А что есть в играх? Правильно, загадки.

Я лезу под кровать, достаю свой ящик с секретами. Такой делают девочки в пять лет. Но есть плюсы в том, чтобы хранить в нём всё, что важно. Мама в него никогда не заглядывает. Я открываю ящичек и достаю оттуда четыре записки. Раскладываю перед собой, вчитываюсь в каждое слово. Что ж, игра началась.

Несколько часов я провожу, перечитывая записки, и пытаюсь понять хоть что-то. Но я слишком взволнована, а голова словно раскалывается на части. У меня ничего не получается. К тому же для полной картины мне не хватает письма, адресованного Глэну. Я провожу достаточно времени, раздумывая, как его получить, а после просто иду в его комнату.

Брат сидит у телевизора, держа в руках тетрадь и ручку. Когда брат видит меня, он начинает что-то усиленно писать. Я смеюсь.

– Не притворяйся. Я знаю, что ты всё равно не учишь уроки, – говорю я, улыбаясь.

– Не говори маме, – просит брат. – Не то чтобы я боялся её гнева, но тратить полчаса жизни на выслушивание лекции не хочу.

Сперва я улыбаюсь, но сразу же заставляю себя сделать серьёзное лицо.

– Не говори так о маме. Не желаю такого больше слышать, – произношу я строго. Глэн закатывает глаза.

– Прошу – перестать быть мамой и стать снова моей сестрой, которой всегда было всё равно, – просит брат. Его слова задевают меня. Но я не должна обижаться, ведь он прав. Я почти никогда не интересовалась жизнью Глэна и Сади. – Ты что-то хотела?

– Можно воспользоваться твоим компьютером? – спрашиваю я. – Мне нужно распечатать пару файлов, а мой принтер, похоже, завис.

– Без проблем, – отвечает брат и встаёт. – Я на кухню. Тебе принести что-нибудь?

– Ничего не нужно. Те сэндвичи, что ты принёс до этого, ещё не переварились, – отвечаю я шуткой, чувствуя, как сильно бьётся сердце. Я боюсь, что брат разгадает мой план, что начнёт задавать вопросы и больше не будет верить в версию со спамом. Но Глэн лишь пожимает плечами и выходит из комнаты.

Я сажусь за компьютер, открываю почту брата и нахожу письмо. Внимательно изучаю его, а после отправляю в печать. Узнать отправителя по емейлу – невозможно, особенно, если адрес его электронной почты подписан теми же самыми буквами. СЭ. Голова начинает гудеть. Я не могу разгадать этот шифр, хотя в нём всего-то две буквы. Беру себя в руки, наскоро открываю какую-то статью про млекопитающих, распечатываю для прикрытия.

Но когда Глэн возвращается, он не обращает внимания на то, что именно я печатаю. Он снова садится перед телевизором, поедая чипсы из пачки.

– Разве чипсы не вредны для спортсменов? У вас же своё питание, диета, – говорю я брату.

– Ты путаешь меня с Хиксом, – отвечает Глэн, и я слышу в его голосе ревность. – Это он у нас качок. А я всего лишь в футбол играю. Не самым лучшим образом, между прочим.

– Просто ты относишься к этому несерьёзно, – отвечаю я брату. – Я уверена, что, если ты действительно постараешься, сможешь добиться успеха.

Глэн слабо улыбается, я вижу, что ему приятны мои слова, хоть он и пытается не выдавать этого. Я выхожу из его комнаты и возвращаюсь в свою. Теперь у меня есть все подсказки, какие пока предоставил мне убийца.

Конечно, кажется, что разумнее было бы обратиться в полицию, рассказать всё, потребовать снова открыть дело, искать убийцу. Но я понимаю, что никто не будет этого делать. Никто не примет всерьёз набор слов из этих записок и тем более не будет разгадывать загадки. Отец Джоса уже один раз бросил это дело, во второй раз он даже не возьмётся за него. Джос…

– О, Господи, – шепчу я, когда понимаю, что не пошла на встречу с Джосом сегодня. За всеми этими записками я забыла, как обещала встретиться с парнем на крыше. На часах девять вечера. Отлично. Думаю, сегодня его там уже нет. Извинюсь завтра.

Я понимаю, что слишком устала думать о чём-то, но всё же стараюсь отгадать хотя бы слово, пока не засыпаю прямо на полу.

Утром всю дорогу до школы я думаю о Джосе, подбираю слова, чтобы извиниться, но так ничего и не нахожу подходящего. Я вижу Джоса в толпе впереди себя, хочу догнать его, а потом понимаю, что он идёт в сторону стадиона. Как в тот день, когда я впервые его увидела. Он поднимается на самый верх, а я поднимаюсь за ним.

– Из тебя плохой преследователь. Я услышал твои шаги почти сразу, – говорит мне Джос и поворачивается.

Наверное, впервые за все эти дни я смотрю на парня без стеснения и понимаю, что не замечала раньше, какой он. Я вижу, что его короткие волосы слегка вьются, но, видимо, Джос обстригает их так, чтобы этого не было заметно. Вижу, что у него сильные руки и широкие плечи. Вижу, какой он на самом деле симпатичный. Почему-то раньше я совсем не обращала на это внимания.

– Чего ты так смотришь? – с улыбкой спрашивает парень. – Я надеюсь, что ты молчишь потому, что подбираешь слова извинения. Я просидел на той чёртовой крыше четыре часа.

– Прости, – выдыхаю я. Не могу найти слов, не могу ничего произнести. Просто смотрю на Джоса и боюсь себе признаться в главном. Я не могу использовать его. Он слишком хороший для этого. Но сразу же я вспоминаю его отца, записки и письмо, закрытое дело, слова тёти Мирты.

Джос долго молчит, а после смеётся.

– Ты сегодня некрасноречива, – отвечает мне он. Я слышу, как звенит звонок. – Ты на урок идёшь?

– А ты? – тихо спрашиваю я. Джос садится и ставит рюкзак на соседнее сидение.

– Как видишь, нет. У меня литература, – парень демонстративно зевает. – Скучно.

– А мне казалось, что ты любишь литературу, – говорю я Джосу и подхожу ближе. Я сажусь на соседнее сидение, между нами остаётся рюкзак, разделяя нас. Джос поднимает бровь в удивлении. – Я видела, как ты пишешь. Часто. Подумала, что это стихи.

Джос смеётся.

– Эммелин, я разгадал твою главную тайну, – говорит он мне. – Ты видишь во всех людях что-то волшебное. То, чего нет на самом деле. Если хочешь себе в компанию идеальных людей, ты зря пришла сюда. Я не такой.

– Стихи пишут только идеальные? – спрашиваю я, не понимая, что Джос имеет в виду. Или делаю вид, что не понимаю.

– Не притворяйся, что не знаешь, о чём речь, – отвечает Джос. – Я не о стихах, а о поступках в общем. Я не хороший, не жди от меня, что я буду всегда мил и вежлив, учтив и заботлив.

– Я жду от тебя, что ты никогда не будешь притворяться, – отвечаю я и чувствую, как мои щёки вспыхивают. Я требую от парня того, чего сама не в состоянии ему подарить. – Можешь не вытирать мои слёзы из-за двойки по контрольной.

– Ты не плачешь из-за двоек, – улыбается Джос. На этот раз улыбка тёплая. Парень выглядит смущённым. – Ты сильная девочка, хоть и со скрипкой.

– Это ты мне такое прозвище придумал? Девочка со скрипкой? – я улыбаюсь в ответ. Чувствую, как напряжение между нами спадает с каждой секундой, но вместо него образуется новое, совсем не такое, как прежде. Не то, что отталкивало нас, а то, что, наоборот, притягивает со страшной силой.

– Не совсем прозвище, – отвечает Джос. Я вижу, как он сомневается. Видимо, не хочет говорить. Но я смотрю прямо на него, задавая этот вопрос мысленно раз за разом. Парень сдаётся. – Просто я не знал твоего имени, потому и стал так называть. Не знаю, помнишь ли ты, но впервые мы увиделись…

– В доме твоего отца, – перебиваю я парня. Мне больно и страшно говорить об этом. Я не хочу ошибиться, выдать себя, но Джос отрицательно качает головой.

– Нет, раньше. Ты просто не помнишь. Я неправильно выразился. Не «мы» увиделись. Я увидел тебя, – говорит Джос. Он не улыбается, но его тихий голос словно наполнен теплом и светом. Каждое слово скользит, словно шёлк. Я чувствую, как окунаюсь в него полностью. – Нам было по десять. Мы учились в разных классах, но однажды, когда в школе устраивали конкурс талантов, ты пришла на репетицию со скрипкой. Сейчас смешно вспоминать. Ты выглядела забавно с большим футляром. Но я видел, как сильно ты была горда собой. Я прокрался на репетицию, чтобы послушать, умеешь ли ты правда играть, или может, просто притворяешься. Но ты умела. До сих пор помню ту мелодию, хотя, наверное, никогда не смогу повторить её.

Я слушаю, затаив дыхание, жадно глотаю каждое слово и всеми силами пытаюсь не верить ни одному из них. Но сделать это сложно. Я понимаю, что он не врёт. Всё это было на самом деле: и концерт, и скрипка, и огромный футляр.

– Когда я слушал, как ты играла, мне казалось, что я улетел куда-то далеко, что я стою не у двери, а словно, – Джос на мгновение замолкает, подбирает правильное слово. Но я уже знаю, какое. Я прекрасно помню, что именно играла в тот день, ведь это был мой первый концерт. И название той пьесы я запомнила навсегда.

– В цветочном саду, – заканчиваю я за Джоса, а он утвердительно кивает.

– В цветочном саду, – повторяет он тихо. – Вот тогда я и начал называть тебя девочкой со скрипкой. Ведь всё, что я знал о тебе, это что ты и вправду девочка, и что ты таскаешь за собой везде свой футляр.

Я смеюсь. Мне приятны эти воспоминания, хотя я до сих пор не верю до конца в то, что Джос помнил это всё столько лет.

– А уже потом, когда ты пришла к нам домой, я узнал твоё имя и фамилию, твой адрес, – говорит Джос, а я лишь сжимаю руку в кулак. Что же ещё рассказал ему отец? Что он ещё знает? Не могу отделаться от мысли, что вся моя затея глупая. Ведь я не могу полностью погрузиться в общение с Джосом, я то и дело вспоминаю прошлое. Хотя, может, это и на пользу. Так я уж точно никогда не влюблюсь в него.

– Про годовщину тоже от отца узнал? – спрашиваю я, Джос утвердительно кивает.

– Можно и так сказать. Твоя мама каждый год приглашает отца на ужин, чтобы почтить память мистера Ллойда.

– Не помню его в этом году, да и в прошлом тоже, – не верю я словам Джоса.

– В этом году его не было. Отца вызвали в участок. Он попросил сходить к вам и выразить сожаление, извиниться за него. Что я и сделал, точнее пытался сделать. Когда шёл к вам домой, увидел, как ты убегаешь. Пошёл следом. Дальше ты сама знаешь, – Джос рассказывает спокойно. Его голос меня словно усыпляет. Я борюсь с желанием взять Джоса за руку или хотя бы просто прикоснуться. Я боюсь таких своих желаний.

– Прости, что злюсь на тебя всегда. Ты не виноват. Всё дело в, – я замолкаю, понимая, что сказала лишнее и теперь не имею понятия, как выпутаться.

– В моём отце, я полагаю, – отвечает Джос, и я на мгновение словно перестаю дышать. Такого поворота я не ожидала. – Не отрицай. Я знаю, что ты злишься на него. Всем известно, что мой отец закрыл то дело об убийстве, и никто не понёс наказание за преступление. Думаю, тебе это не нравится. Ты вправе злиться на моего отца. Но моей вины в этом нет. Подумай об этом, хорошо?

Джос встаёт и забирает рюкзак. Я не знаю, что сказать, чтобы остановить его. Но какой-то частью души я не хочу его останавливать. Я понимаю, что он прав, но не могу принять этого.

– У меня следующая химия, не хочу пропустить, – говорит Джос и спускается вниз по ступенькам.

– Удачи, доктор, – шепчу я, но парень этого не слышит.

Я провожу руками по лицу, пытаюсь успокоиться. Встаю и тоже спускаюсь вниз. Нужно идти на уроки, иначе мисс Вейли не простит мне пропуск урока французского.

Весь оставшийся день я пытаюсь найти в словах Джоса тайный смысл, но чем больше думаю, тем больше убеждаюсь в том, что я ошибаюсь на его счёт. И пусть он не идеальный, он во всяком случае намного лучше, чем я. Он не скрывает ничего, не боится говорить об отце и его ошибках, не стесняется своих чувств и воспоминаний.

Я понимаю, что не могу влюбиться в него ещё по нескольким причинам. Просто я буду недостойна его, ведь каждое моё действие по отношению к нему в данный момент – это обман. Или не каждое? Я стараюсь не думать больше о Джосе и, вернувшись домой, снова запираюсь в комнате. Нужно начать с самой первой записки, нужно разгадать хоть что-то, и тогда, возможно, у нас с Джосом будет хоть какой-то шанс не стать врагами на всю жизнь.

Хотя, по сути, первая записка ни о чём существенном мне не говорит. Убийца знает моё имя. Ничего удивительного. Должно быть, он знает всё о моей семье. И всё-таки интересно, зачем он ждал три года и только потом прислал мне первую записку. Неужели это тоже часть игры, какой-то план. Наверное, он всё неплохо спланировал. К тому же это весьма удобно – присылать свои угрозы детям, которые ничего не смогут сделать, и которым никто не поверит.

Вторая записка пришла через пару месяцев после первой. На таком же тетрадном листе, тем же неизвестным почерком.

«Милая!

Знаешь ли ты, что настоящий странник не стремится пройти весь путь сразу? Он перебирается от места к месту, устраивает ночлеги, передышки. А потом, полностью восстановив силы, продолжает свой путь. Ведь когда ты полон энергии, всё удаётся. К тому же, у тебя всегда есть время обдумать свои дальнейшие шаги.

Шаг первый – все тайны должны быть раскрыты, однако отнюдь не мной. Ведь мы верим лишь в то, что видим сами.

Поиграем в правду?

СЭ»

Что ж, если спокойно рассудить, то можно предположить следующее. Он сравнивает себя со странником, говорит, что достаточно отдохнул и полон сил для дальнейших свершений. Убийца обещал папе изводить нас вечно. Думаю, в этом его план – угнетать нас морально для начала, а потом уже убивать. Ему нравится наблюдать за нашими страданиями. Значит, он всё же где-то рядом, иначе как бы он видел это?

Но что за намёки о тайнах? И в письме к Глэну это упоминалось. «Я буду твоим проводником в мир, где раскрываются тайны, где нет святых, есть только грешники, которые хорошо скрываются под масками». Не хочет ли убийца сказать мне, что у отца были какие-то секреты? Не думает ли он, что какие-то папины поступки могут оправдать его убийство?

Поиграем в правду? Что ж, пока единственное, что я могу, это действительно играть, следовать указаниям, хотя понимаю, что они могут привести меня к смерти. Но страшнее другое. Если письма стали приходить Глэну, то он тоже в опасности. И вот ради него и Сади я готова пожертвовать чем угодно.

Третья записка пришла через год, спустя пару дней после папиной годовщины, так было и с четвёртой запиской, и с письмом Глэна. Я в этом году не получила ни строчки. Может, меня списали со счетов? Или убийца понял, что я не играю по его правилам?

Я понимаю, что моя голова сейчас лопнет от такого количества информации, но я продолжаю.

«Дорогая Эммелин!

Если человек не может справиться с заданием в открытую, он использует хитрые приёмы. Иногда, чтобы добраться куда-то, нужно использовать подземные ходы. И не стоит бояться, что там живёт монстр, ведь ты уже большая. Однако будь осторожна. Там может оказаться что-то пострашнее рогатого чудища, там может быть правда.

СЭ»

Я обхватываю голову руками и пытаюсь настроиться на нужный лад. Слова такие простые, и я чувствую, будто ответ, разгадка лежит на поверхности, но не могу отыскать её среди миллиона мыслей. Всё кружится в голове, смешивается. Мне хочется кричать.