Марина Жюли. Романтика и приключения

– Тебе бабушка что-нибудь рассказывала про эту фотографию?

– Рассказывала, – шепотом ответила Марина.

– Ты знаешь, что на этом фото рядом с твоей бабушкой мой дед – Роман Болдырев?

– Твой…? Но… разве… это возможно?

Раймон потянул ее за собой в комнату, снял со стены фотографию, вынул ее из рамы и прочитал надпись, которая была сделана на обороте. «Марина Привалова пятнадцать лет и Роман Болдырев семнадцать лет. Только смерть заставит нас забыть друг друга».

– Дед любил ее всегда. За два дня до смерти он позвал меня к себе в кабинет. Мы долго сидели молча, а потом он передал мне весь свой архив. Все свои письма, которые он написал для Марины Приваловой. Потом поцеловал точно такую же фотографию, улыбнулся и сказал: «Теперь мы вечно будем вместе, Марина. Мы думали, что только смерть разлучит нас, а она нас с тобой соединяет». Потом дед повернулся ко мне и сказал: «Пообещай, что ты разыщешь девушку по имени Марина. Я уверен, что вы полюбите друг друга так же нежно, как и мы. Вы сможете быть вместе, сможете насладиться тем счастьем, которого были лишены мы с Мариной. Я знаю, чувствую, что Марины нет среди живых. Она приходила ко мне во сне и звала меня с собой. Я не смею заставлять ее ждать долее. Вы похороните меня на кладбище Пер-Лашез. Ты увидишь там свежую могилу и все поймешь, мой дорогой Раймон». Дед говорил, а я слушал, не перебивая. В свои девяносто семь дед был весьма энергичным и деятельным человеком. Он был одним из создателей дайвклуба. Он привил мне любовь к морю. Он был и остается моим ангелом-хранителем… – Раймон опустился на диван и закрыл лицо руками.

– Мне ужасно стыдно за то, что я не такая хорошая внучка, как ты, – проговорила Марина. – Я мало знаю о бабушкиной молодости. Наверное, мне не хватало терпения слушать, а у бабушки со временем пропало желание говорить. Последние годы она совсем замкнулась. Единственной ее отдушиной были письма, которые она писала каждый день, но никогда их не отправляла…

– Где они? – Раймон посмотрел на Марину снизу вверх. А ей стало холодно от его взгляда. Глаза Раймона снова стали очень темными. Марине даже показалось, что перед ней совершенно другой человек.

– Где письма? – настойчиво повторил Раймон.

– В чулане, – ответила Марина. – Мама хотела их выбросить, а я забрала. Мне было жалко бабушку. Они с мамой не ладили в последнее время. Мама ругала бабушку за то, что та никогда не любила деда, а жила какими-то глупыми иллюзиями и мечтами…

Раймон поднялся. Марине показалось, что он ее сейчас ударит. Она вся сжалась.

– Отдай мне эти письма, – потребовал Раймон. – Эти письма твоя бабушка писала моему деду.

Марина отдернула гардину, скрывающую дверь в небольшой чуланчик. Все в нем содержалось в таком идеальном порядке, что Марине не составило большого труда быстро найти нужную коробку с письмами бабушки. Она протянула коробку Раймону. Он бережно принял ее, прижал к груди. Марина внимательно наблюдала, как Раймон аккуратно снимает крышку с коробки, гладит пожелтевшие листы, вынимает письма. На дне коробки лежала толстая тетрадь. Раймон достал ее и прочел:

– Я чувствую, как струится время в песочных часах моей жизни. Я знаю, что уже совсем скоро смогу встретиться с тобой, Роман – моя первая и единственная, вечная, неземная любовь!

На странице были приклеены две фотографии: светловолосого мальчика и темноволосой девочки. А под фотографиями надпись «Такими мы были, когда впервые встретились на борту корабля «Надежда».

На другом листе была приклеена фотография старой дамы, глаза которой остались такими же сияющими, как у девочки. А надпись под фотографией гласила: «А такой, Роман, ты увидишь меня через, страшно подумать, восемьдесят лет разлуки. Но мы узнаем друг друга. Обязательно узнаем, как тогда, в Аквабульваре… Твоя Марина Привалова».

Раймон захлопнул тетрадь, посмотрел на Марину, сказал:

– Когда я впервые тебя увидел, то почувствовал нечто похожее на электро шок, и замер. Однажды я уже испытывал нечто похожее, но это было в море, когда на меня напал электрический скат. Хорошо, что рядом был Шарль. Он вытащил меня на берег, вернул к жизни. Но в день нашей первой встречи Шарля рядом не было. Ты уходила прочь, а я не мог двинуться с места. Стоял каменным истуканом посреди бульвара. Голос умершего деда Романа вывел меня из оцепенения.

– Раймон, мальчик мой, ты почувствуешь эту женщину. Именно почувствуешь, а потом поймешь, что это именно та, единственная, настоящая, твоя…

Я улыбнулся. Да, да, да, все так и произошло, как утверждал дед. Вначале я почувствовал тебя и лишь потом увидел тебя в огромной людской толпе. И сразу же мир сузился настолько, что стало трудно дышать. Я понял, что девушка, уходящая от меня, моя судьба. И теперь выясняется, что ты внучка той самой женщины, которую любил и боготворил мой дед. Мистика…

– Раймон, но ведь мы впервые увиделись в кафе, – робко возразила Марина.

– Это ты меня впервые увидела в кафе, – он улыбнулся. – Я шел за тобой следом, чувствуя твой магнетизм… И, если бы не дождь, я возможно не решился бы заговорить с тобой.

– Ты не похож на скромного тихоню. Ни за что не поверю, что тебя не интересует женщины.

– И правильно сделаешь, – он поднялся. – Мне пора. Спрячь эти письма обратно в чулан. Доброй ночи.

– Доброй, – растерянно проговорила Марина.

– Не забудь, что завтра занятия, – Раймон хлопнул дверью, ушел.

– Хорошо…

Марина еще долго стояла посреди комнаты и смотрела на письма, на кофе и коньяк, который они так и не выпили.

Новое утро было солнечный и теплым. Кэролайн и Поль пришли в кафе раньше других. Они долго о чем-то шептались, а потом Кэролайн голосом заговорщика попросила Марину уделить им несколько минут. Когда Марина подошла, Поль вытер лысину большим платком и что-то невнятное пробубнил.

– Ну же, Поль, – надула губки Кэролайн.

– Ма-ма… – начал заикаться тот

– Ах, Поль, ничего тебе нельзя поручить, – рассердилась Кэролайн. – Марина, мы хотим пригласить вас на вечеринку. Понимаете, мы решили пожениться.

– Замечательно, – воскликнула Марина. – Я обязательно приду на вашу вечеринку.

– И это самое… если у вас вдруг нет друга… – Поль покраснел от смущения.

– У меня есть друг, – Марина рассмеялась.

– Тогда берите его с собой, – затараторила Кэролайн. – Мы так волновались. Думали, вдруг вы нам откажете. Вдруг не захотите к нам приходить на вечеринку. А как вы думаете, художник согласится прийти к нам?

– Я думаю, что мосье Жак с большим удовольствием примет ваше приглашение.

– Замечательно! – захлопала в ладоши Кэролайн. – Все, Поль, ты проиграл. Я же предупреждала тебя, что со мной спорить бесполезно.

– Сдаюсь, – поднял руки Поль.

– Ладно, – примирительным тоном проговорила Кэролайн. – Я тебя прощаю, потому что благодаря твоим булочкам, мы познакомились с такими замечательными людьми.

– Здравствуйте все! – зазвенел вместе с колокольчиком голос. Марина повернулась и увидела Лили, которая выглядела как фотомодель. Длинные соломенные волосы Лили были красиво уложены. Легкий макияж подчеркивал ее природную красоту. Одета Лили была так ярко, что Марина зажмурилась. А Лили бросилась обнимать подругу, радостно сообщая, что в ее родном Оксере все в полном порядке.

– Я отпускаю тебя на все четыре стороны, моя дорогая Марина, – пропела Лили и прошла за барную стойку.

– Лили, ты всегда появляешься в нужное время, – сказала Марина и чмокнула Лили в щечку. – Я прощаюсь с вами всего на неделю, – сообщила она Кэролайн и Полю и побежала домой.

Ей нестерпимо хотелось погрузиться в чтение бабушкиных писем и дневника. Вечером она была так растеряна, что побоялась даже прикоснуться к письмам. Они так и остались лежать веером на столе. А утром читать было некогда. Зато теперь у нее уйма времени…

– Прости, прости меня, бабушка за то, что я была плохой внучкой, – сказала Марина, открывая бабушкин дневник.

Волнение нарастало от того, что сейчас ей придется погрузиться в чужую, неизвестную жизнь родного, любимого человека. Часть записей бабушка сделала по-русски, а потом шел понятный Марине французский текст.

Она явственно увидела свою бабушку Марину Привалову юной барышней, поднимающейся на борт корабля. Соломенная шляпка с алыми маками, длинное бледно-лиловое платье, белые кружевные перчатки, зонтик, саквояж. На лице счастливая улыбка, в глазах радость от предстоящего путешествия. Юная барышня еще не знает, что билет взят только в один конец, что она покидает Россию навсегда.

Шел 1917 год. Обстановка в стране была очень сложной. Бабушкины родители решили перебраться во Францию. Они искренне верили, что в скором времени жизнь наладится, и они смогут вернуться обратно. Эта уверенность передалась и Марине.

– Мы поедем во Францию, – пела она, собирая вещи для недолгой поездки. – Я увижу Париж, Париж, Париж!

Но, когда они поднялись на борт корабля и оказались среди раздраженных, озлобленных людей, Марина испугалась. От ее радости и ликования не осталось следа. Она поняла, что их путешествие может закончиться гораздо быстрее, чем они предполагали. Их всех сейчас здесь перестреляют. Нужно скорее отдать швартовы, а матросы медлят. Почему они медлят? Кого ждут? Почему так воют женщины? Почему мужчины прячут глаза?

Порыв ветра сорвал с головы Марины соломенную шляпку с красными маками. Шляпка упала на воду и поплыла к берегу. Протяжный гудок сообщил о том, что путешествие длиною в жизнь началось. Марина Привалова стояла и смотрела на свою шляпку и не могла отделаться от чувсва потери. Словно это не шляпка улетела, а душа Марины шлепнулась в море, чтобы вобрать в себя всю соль и всю горечь, накопившуюся в нем.

– Только моя «счастливая» шляпка вернулась на Родину, – написала Марина Привалова в своем дневнике. – А я прожила большую часть жизни во Франции, стала госпожой Арман, но так и не смогла вернуться обратно. Сначала причиной были строгие запреты, а потом – преклонный возраст.

– Я обязательно побываю в России, бабушка! – пообещала Марина, закрыв тетрадь.

Ей стало стыдно за свое невнимание и черствость. За то, что она была так далека от бабушки, когда ей требовались ее ласка и внимание. Но уже ничего не вернешь, ничего… И обещание, которое звучит сейчас, нужно больше ей самой. Теперь Марина оценивает жизнь бабушки иначе. Она понимает, что та всю свою жизнь ждала чуда, верила в него. Чудо произошло, но было уже слишком, слишком поздно, потому что жизнь бабушки оборвалась…

Марина вспомнила слова Раймона о том, что могилы ее бабушки и Романа Болдырева находятся рядом. Значит, они встретились. Встретились через восемьдесят лет разлуки. Марина подошла к окну и, глядя на базилику Сакре-Кёр, спросила сама себя:

– Смогла бы ты любить так долго одного мужчину? – покачала головой. – Не знаю… Пока я не встречала такого… Может быть, Раймон..?

Ей было пятнадцать лет, когда она впервые увидела его. Они плыли на корабле под названием «Надежда». Он стоял у борта и, не мигая, смотрел вдаль. Марина Привалова встала рядом с ним, заглянула в лицо и воскликнула:

– Ах, в ваших глазах так красиво отражается море, что не возможно отвести взгляд!

– Нет, это не море. Это небо России, которую мы никогда больше не увидим, – ответил он, продолжая смотреть вдаль.

– Почему это мы больше не увидим Россию? – спросила Марина раздраженно.

– Нам не позволят, – ответил юноша.

– Кто? – удивилась она.

– Новые правители… – продолжая неотрывно смотреть на море, ответил он.

Марина испугалась его слов. Повернулась, чтобы уйти, но он попросил:

– Постойте еще со мной рядом, барышня. С вами чувство одиночества не так сильно тяготит меня.

– А почему вы говорите про одиночество, когда здесь столько людей? – придвинувшись ближе к нему, спросила Марина. Теперь они стояли, прислонившись друг к другу. Она чувствовала тепло его тела и ощущала при этом какую-то непонятную внутреннюю дрожь.

– Люди одиноки по своей природе. Мы не нужны никому. Мы разобщены. В огромном людском муравейнике каждый выживает в одиночку.

– Меня пугают ваши слова, – сказала Марина, поежившись. – У меня есть мама и папа, которые меня любят. Они..

– Придет время, и ты останешься совсем одна. И я тоже буду одиноким… – он повернулся к ней. – Давай пообещаем думать друг о друге, где бы мы ни были. Что бы с нами в дальнейшем ни произошло, давай поклянемся не забывать друг друга. Понимаешь, если я буду думать о тебе, а ты обо мне, то мы победим одиночество!

– Мы победим одиночество! – повторила Марина, подумав, что слова юноши не лишены смысла. Кончено, вместе победить одиночество проще. Она встала на цыпочки и поцеловала его в холодную щеку. Он улыбнулся, на щеках появились две ямочки.

– Меня зовут Марина Привалова, – протянув руку, сказала Марина.

– Роман Болдырев, – поцеловав ее тонкие пальцы, представился он.

Неделя, которую они провели на корабле, была самой счастливой в их жизни. Расставаясь, они обменялись маленькими фотографиями и пообещали помнить друг друга вечно.

Прошел почти год, прежде чем они встретились снова. Марина неожиданно почувствовала непонятное волнение, а потом увидела Романа, бегущего через площадь. Она побежала ему навстречу. Они крепко обнялись и долго стояли, прижавшись друг к другу. Таких объятий в их жизни было немного. Они виделись всего три раза. И каждый раз Марина сначала ощущала непонятное волнение, а потом видела бегущего Романа.

В последнюю их встречу они решили сфотографироваться. Роман обещал забрать фотографии и прислать Марине. Через неделю она получила первое его письмо и фотографию, на обороте которой было написано: «Марина Привалова пятнадцать лет + Роман Болдырев семнадцать лет. Только смерть заставит нас забыть друг друга».

Марина расцеловала фотографию и пропела:

«Когда он меня обнимает,Когда нашептывает мне на ушко,Жизнь представляется мне в розовом свете!»

Роман присылал ей письма каждую неделю. Но родители запретили отвечать ему. Марине приходилось тайком отправлять ответы. А потом она караулила почтальона, чтобы никто не узнал ее тайну, их с Романом тайну. Они планировали убежать, чтобы всегда быть вместе.

Но вдруг письма от него перестали приходить. Марина загрустила и даже несколько дней не вставала с постели. Она представляла все, что угодно, но никогда не думала, что Роман разлюбил ее, забыл их клятву.

– Хватит раскисать, – ругала Марину мама. – Мужчин пруд пруди. Посмотри, сколько их ходит по улицам. Что ты помешалась на этом русском голодранце?

– Мама, как ты можешь так говорить? – возмущалась Марина. – Ты же тоже русская.

– Забудь о том, что ты русская, – кричала мать. – Ты получила замечательное образование. Ты говоришь и пишешь по-французски гораздо лучше, чем по-русски. Это все для твоего же блага. Пойми, я всегда мечтала жить во Франции. И эти босяки даже не подозревали, что, создав такую невыносимую обстановку в России, они тем самым ускорили наш отъезд. Они заставили нас сделать то, что я сама врядли бы смогла сделать…

Увидев изумленный взгляд дочери, она смягчилась.

– Я по-своему люблю Россию… Но ты не должна вести себя, как русская. Никто не должен заподозрить, что ты не чистокровная француженка!

– Мама, мама, ты говоришь ужасные вещи. Кто может с уверенностью сказать, какой национальности были его далекие предки? Ведь даже у нашего великого Пушкина дед был арабом!

– Я не желаю слушать тебя. Забудь о России, – прикрикнула на нее мать. – Забудь этого мальчишку. Я сообщила ему, что ты вышла замуж. Что ты забыла его…

– Нет! – закричала Марина и разрыдалась. – Ты не могла так поступить. Это жестоко, мама!

– Могла, – зло отрезала та. – Я именно так и сделала, как сказала.

– Но это же неправда…

– Правда! Потому что ты выйдешь замуж за Ардуэна-Анри Армана. Мы с отцом уже готовимся к свадьбе. Вашей свадьбе. Твоей свадьбе!

– Не-е-т… Я лучше умру.

– Не умрешь, – процедила мать сквозь зубы. – От счастья еще никто не умирал. Никто…

Через неделю Марина Привалова стала женой Ардуэна-Анри Армана, который был старше нее на двадцать лет.

Они прожили в браке сорок пять лет. Все эти годы Марина говорила ему «Вы». Анри безумно любил жену, но и ревность его была еще более безумной. Порой она доходила до абсурда.

Семья Арман жила далеко от Парижа в небольшом домике, окруженном стеной колючего кустарника. Выходить за калитку Марине запрещалось. Да она и не делала подобных попыток. Идти пешком в Париж казалось ей верхом безумия. Просить автомобиль у Анри было еще большей нелепостью. Марина просто ждала, что однажды Роман сам отыщет ее. Эта надежда помогала ей жить и переносить все беды, которые сваливались на юную, ранимую, беззащитную душу.

– Нет, нет, я не одинока, не одинока. Роман думает обо мне. Он никогда не нарушит нашу клятву, никогда, – повторяла Марина как заклинание.

Первым у Марины родился сын Жюль. Но через год он умер. Врачи не смогли понять причину смерти ребенка. Потом было еще трое сыновей, которые тоже умирали по непонятным причинам.

– Это происходит от того, что ты не любишь меня, маленькая русская дрянь, – кричал в бешенстве Ардуэн-Анри Арман. – Четверо сыновей умерли. Это ты убиваешь их своей ненавистью. Но ты будешь рожать до тех пор, пока наши дети, мои дети не останутся жить на земле!

Марина плакала, уткнувшись в подушку, и просила себе смерти. Но наступало утро и ничего не происходило. Она продолжала жить.

В 1938 году родилась девочка, которую Ардуэн-Анри назвал Женевьевой, веря, что это имя спасет малышку от смерти. Он построил небольшую часовенку, где молился за долгую жизнь своей дочери. Нанял кормилицу из Оксера, а Марине не позволял прикасаться к ребенку. Критический возраст миновал. Женевьева не умерла, как предыдущие дети.

Она росла на редкость крепкой девочкой. Ее опекали, выполняя любой каприз. Женевьева была необыкновенно привязана к отцу, обожала его. Злилась на мать за то, что та так строга и холодна с отцом, так замкнута и немногословна.

Когда Женевьева выросла, Ардуэн-Анри нашел ей прекрасного жениха Эдуарда Жюли. Свадьба была грандиозной. Молодые были без ума друг от друга. Ничто не предвещало беды. В семье Жюли ждали прибавления. Но у Женевьевы начались преждевременные роды. Родившийся мальчик умер через неделю. Женевьеву чудом спасли. Оказалось, что у матери и ребенка разные резус-факторы крови. У Женевьевы началась почечная колика, которая и заставила отторгнуть ребенка как чужеродный организм.

Ардуэн-Анри Арман не выдержал смерти внука и умер от разрыва сердца. Когда через месяц Женевьеве сообщили о смерти отца, она побледнела и выкрикнула матери в лицо:

– Почему, почему ты не спасла его? Ты даже рада, что его не стало. Ты никогда не любила его. Ты никогда не любила меня. Ты вообще никого в своей жизни не любила, злая, вредная старуха.

– Я ничего не могла сделать, – ответила Марина, глядя дочери в глаза. – Просто, пришло его время уходить, вот и все. Мы не властны над днем рождения и днем смерти. Ты ведь тоже потеряла ребенка. Тебя саму чудом спасли. У тебя все будет хорошо. Ты молода. Вы с Эдуардом любите друг друга. Не надо злиться на весь свет, Женевьева.

– Я злюсь только на тебя, на тебя, Марина, – выкрикнула она и ушла, громко хлопнув дверью.

С тех пор отношения между матерью и дочерью совсем испортились. Марина осталась одна в своем доме. А Женевьева переехала к Эдуарду.

Через десять лет родилась Марина Жюли – француженка с русским именем.

– Я назвала ее твоим именем, мама, потому что очень хочу, чтобы у моей девочки была долгая жизнь, – сообщила Женевьева, пряча глаза.

Бабушка поцеловала внучку в лобик и прошептала:

– Будь счастлива, крошка. И пусть в твоей жизни будет большая, неземная любовь.

– Ах, мама, не надоело тебе еще? – фыркнула Женевьева.

– Нет, дорогая. Любовь – это самое прекрасное чувство. Если у людей не будет любви, то мир погибнет. Души почернеют и сгорят от ярких солнечных лучей, как загораются угли от огня. Только любовь спасет мир. Только любовь…

– Надеюсь, ты не будешь внушать малышке такие глупости? – строго спросила Женевьева.

– Нет, дорогая. Я просто буду рассказывать ей сказки… о любви, – пообещала та, подумав, что у нее появится прекрасная возможность рассказать малышке о мечтах юной русской девочки, которым не суждено было сбыться…

После тренировки Раймон довез Марину до дома, выключил зажигание и, выйдя из машины, спросил:

– Угостишь меня чашечкой кофе?

– С удовольствием.

Они поднялись на пятый этаж. Марина сварила кофе, поставила чашечки на поднос, пошла в комнату. Остолбенела, увидев Раймона, лежащего на диване под пледом. При этом его одежда валялась на полу.

– Что это значит? – спросила Марина, поставив поднос на стол.

– Это значит, что я настоящий француз, – забросив руки за голову, пояснил Раймон. – Нам давно пора было упасть друг другу в объятия. Ну, иди же скорее ко мне.

– Нет, – сказала Марина резко. – Нет-нет, не сегодня, не сейчас.

– А что случилось? – Раймон сел на диван, натянув плед на обнаженное тело словно стыдливая девушка.

– Прошу тебя, оденься, Раймон, – взмолилась Марина. – Ты меня возбуждаешь, но… Я хотела поговорить о них, – Марина показала на фотографию. – Мне очень нужно поговорить…

Она вышла из комнаты, дав Раймону возможность одеться. Ей безумно хотелось броситься в его объятия. Но огромным усилием воли она отогнала все желания. Еще раз сказав себе: «Не сегодня. Не сейчас…»

– Можешь заходить. Я снова милый, невинный собеседник с голубыми глазами! – крикнул Раймо уселся на диван, сложил руки на коленях как примерный ученик, потупил взор. – Простите.

– Ты напрасно хочешь казаться хуже, чем ты есть на самом деле, – пожурила его Марина.

– Ты так считаешь? Значит, я больше нравлюсь тебе в роли пай-мальчика? А ведь я в жизни жестокий, властный и даже эгоистичный человек, – глядя на Марину снизу вверх, сказал Раймон.

– Пусть так. Я не собираюсь фантазировать на твой счет. Я просто хочу попросить тебя о помощи.

– Интересно, – он поднялся.

– Расскажи мне, пожалуйста, про Романа, – попросила она. – Мне хочется понять природу их такой необыкновенной любви. Что заставляло их столько лет думать друг о друге? Почему они так и не встретились? Почему…

Раймон порывисто обнял Марину, прижал к себе так крепко, что у нее дух перехватило.

– Вот так он прижимал ее к груди двадцать лет назад. А я смотрел на них и не мог понять, почему дед обнимает чужую старушенцию, – проговорил Раймон, уткнувшись Марине в волосы.

– Двадцать лет назад? – воскликнула она.

– Да, да, они встречались. Вернее они встретились двадцать лет назад на открытии Аквабульвара. Она сама шагнула ему навстречу. Он крепко прижал ее к себе. Но тут же защелкали фотообъективы. Им не позволили насладиться сполна этой долгожданной встречей. Да и я вертелся рядом, требовал к себе внимания. Дед погладил меня по голове и сказал:

– Это мой внук Раймон.

– Раймон! – повторила она и тоже погладила меня. Мне стало необыкновенно тепло от этого прикосновения. Я улыбнулся. Она улыбнулась мне в ответ.

– Какая чудная улыбка у тебя, Раймон. А мою внучку зовут Марина.

– Марина, так же, как и тебя! – дед поцеловал ее в щеку.

– Раймон, где ты? – крикнула бабушка. Я побежал на ее зов.

– Это моя жена Джейн. Она американка, – сообщил дед.

– Она такая молоденькая и такая красивая. Ты – счастливый человек, Роман. Я рада за тебя…

Но было понятно, что она не рада, что она огорчена до слез. Ее мечтам не суждено сбыться. Она не посмеет вторгаться в чужую жизнь… Она не будет разрушать покой молодой американки Джейн и русского француза Романа Болдырева.

– Ах, как глупо! – воскликнула Марина. – Они же могли просто изредка видеться, встречаясь где-нибудь в кафе.

– Нет, – Раймон вздохнул. – Все было намного сложнее. Они оба понимали, что видеться изредка – это все равно, что не видеться вовсе. Они понимали, что не смогут расстаться, если встретятся еще раз. Твоя бабушка сама отправила деду письмо о своей вымышленной смерти…

– Что? Нет. Это же безумие. Зачем она это сделала?

– Дед высоко оценил поступок Марины. Он сказал, что не всякий сможет пожертвовать своим счастьем ради счастья другого. Такое самоотречение, самопожертвование дорогого стоит. На такое способна только чистая душа, в которой горит искра Божьей любви!

– Искра Божьей любви, – повторила Марина.

– Вот мы и подошли к ответу на вопрос о природе любви. «Любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не ищет своего, не превозносится, не мыслит зла, не бесчинствует, не раздражается, не радуется неправде, а сорадуется истине, все переносит. Любовь никогда не перестает».4 И если человек раздаст все свое богатство, а тело свое отдаст на сожжение, но любви иметь не будет, то нет в таком геройстве никакой пользы.