Чрез тернии к счастью

Три ночи прокоротав в полудрёмном состоянии, то на кушетке в сестринской комнате, то у постели дочери, вконец обессиленная Раиса Васильевна, всё-таки решилась сходить на одну ночь в дом к дочери помыться и поспать. А по пути решила сходить на переговорный пункт заказать переговоры с родными в деревне.

Вечер прошёл как в тумане: почти без чувств вымылась в душе и только коснулась подушки головой, как тут же провалилась.

3

Окончательно Ольга пришла в себя и начала поправляться уже на следующий день. Молодой организм одолел последствия отчаянного шага, а укрепившаяся цель в дальнейшей жизни придала силы и состояние женщины пошло на поправку.

Отдохнув от переживаний и немного успокоившись, Раиса Васильевна поутру пришла в больницу и, войдя в палату к дочери, увидела, что та уже с открытыми глазами лежит на приподнятом изголовье, а сватья её кормит как ребёнка, беря из тарелочки ложкой молочную кашу и поднося ко рту невестки.

– Ну, как ты себя чувствуешь, доченька? – спросила мама, подходя к постели и присаживаясь в ногах.

– Здравствуй сватья. Во-от, она у нас уже кушает.

– Спасибо тебе Света, давай уже я сама.

– Всё, спасибо. Больше не хочу. – Всё ещё слабым голоском, но уже отчётливей произнесла девушка. Светлана Алексеевна убрала тарелочку и, промокнув подбородок больной полотенцем, которым были прикрыты её шея и грудь, собрала его в комок и, встав, тихо вышла из палаты.

Ольга протянула слабую руку к маме и Раиса Васильевна подвинулась ближе, беря дочь за протянутую ладонь.

– Прости меня, мама, – медленно произнесла Ольга, глядя на маму полными слёз глазами.

– Всё хорошо, доченька. Не плачь, держись. Тебе нельзя волноваться. Главное – ты жива, а остальное всё образуется.

Девушка повернула голову на бок и слёзы покатились из уголков глаз через переносицу на подушку. Мама, продолжая удерживать одой рукой слабую ладонь дочери, достала из кармана своей юбки носовой платок и стала промакивать им глаза и нос девушки.

– Всё, всё будет хорошо. Успокойся, милая. Вылечишься, я тебя заберу отсюда.

Ольга, глядя в глаза маме, еле заметно помотала головой, как бы говоря «нет»…

За спиной Раисы Васильевны послышался характерный звук открывающейся двери и шаги, кто-то входил в палату.

– Ну, как дела больная? – Повернув голову на голос, Раиса Васильевна увидела и лечащего врача, и заведующую отделением.

– Хорошо, – тихим голосом произнесла больная, не отводя глаз от мамы.

– Мамаша, вы побудьте в коридоре, а мы осмотрим больную.

– Иди, мама, – Оля слегка сжала пальцы маминой ладони. – Потом… – шёпотом добавила она, как будто хотела что-то сказать, но не успела. Раиса Васильевна, встала, укладывая дочкину руку на простыню, и пошла к двери.

Через некоторое время из дверей палаты показались врачи, мама Оли подошла к ним.

– Скажите, ну как она?

– Не беспокойтесь, мамаша. Всё страшное уже позади. Сегодня переведём больную в общую палату. Недельку на очищение и укрепление организма и выпишем. – Короткая улыбка завотделением успокоила мать и она, с благодарностью посмотрев в след удаляющимся медикам, обессилено опустилась на стул у двери палаты. Но, недолго просидев, встала и пошла к дочери.

Ольга на глазах преображалась. Прошли сутки, как девушка очнулась, а уже старается выглядеть бодрой и даже, улыбнулась появлению мамы.

– Мама…, – Ольга протянула руку к маме.

– Лежи, лежи, доченька. Тебе ещё нельзя…

– Мама, – слабым голосом заговорила дочь, – присядь рядом. – Раиса Васильевна отодвинула одеяло от края кровати и присела около дочери. – Я хочу сказать…, – болезненно слабый голос девушки, звучал приглушенно, – … У меня, – взгляды мамы и дочери встретились, – … есть ребёнок, сын, Олежек. – Имя уже произнесла на последнем дыхании, шёпотом. И с последним словом, глаза мамы расширились, не то от удивления, не то от ужаса, рот приоткрылся, и она замерла, глядя на дочь, словно не узнавая её.

Оле безумно тяжело далось сказать такое маме. Казалось бы, облегчающее признание, но, оно, своей горечью снова обессилило несчастную женщину, и она склонила ослабленную голову на бок, из глаз покатились слезинки. Ольга думала про себя: – «Я сделала себя несчастной сама, а горе принесла маме. Смирюсь, если она откажется от меня и уйдёт, но, признаюсь до конца».

Ошарашенная таким признанием, Раиса Васильевна, в душе и радовалась, и возмущалась одновременно: – «Как это, у дочери есть сын, а я не знаю? И почему доченька не сказала раньше? И почему и свекровь и зять молчат? Что от меня скрывают?». Только собралась спросить об этом дочь, как та снова выпрямив голову на подушке и сквозь слёзы заливавшие глаза, видя, что мама пришла в себя от первой новости и, не дав ей заговорить первой, довершила начатое:

– Он в другой семье, – выдавила она отрывисто из-за вырывающегося из груди рыдания.

Мама побледнела, схватилась левой рукой за спинку стоявшего рядом с кроватью стула и, глядя на закусившую от отчаяния губу, дочь, готова была провалиться от стыда, горя и безысходноси в самую глубокую бездну. Но, неведомая сила держала её на месте.

– Господи! Что ещё мне предстоит испытать? – в отчаянии вырвалось у матери, и она повалилась на дочь, не сдержав рыданий. – А, что же тебе довелось пережить, если ты и руки наложила на себя. – Обнимая ноги дочери, мама не могла сдержать рыданий. Ей было и стыдно, и досадно за неладно сложившуюся свою жизнь. Не меньше ей было и жаль дочь, частичку её организма, натворившую бед в самостоятельной жизни, познавшую горе и утрату, а теперь страдающую от бессилия изменить что-либо и повторившую предательство своей матери в далёкой молодости.

В туманной памяти всплыла юность, целина, неожиданная беременность, плачь новорождённого малыша, точнее малышки и бегство от самой себя в никуда. Не зная ещё подробностей трагедии, она чувствовала сердцем, что предстоит её дочери долгая, тяжёлая борьба за своё сгубленное счастье. А вместе с дочерью и маме. Ещё и дома предстояло пережить во второй раз всё то, что свалилось на неё здесь, рассказывая мужу и отцу Оли.

Видя душевные и физические страдания не окрепшей ещё дочери, Раиса Васильевна силой материнской воли взяла себя в руки и, выпрямляясь, и вытирая ладонью слёзы, как могла спокойнее, заговорила:

– Ох, Оленька, натворила ты видно бед по молодости, да так, что на всю нашу с тобой жизнь хватит. – Взяла со спинки кровати полотенце и стала осторожно промакивать глаза и щёки дочери, у которой уже не было сил на рыдания, и она не подвижно лежала, а слёзы стекали по щекам, чуть ли не ручьём.

Немного успокоившись, дочь и мать стали разговаривать:

– Как дома? …Папа как…? Здоров?

– Все здоровы, за тебя волнуются. Люда собиралась ехать со мной, да Серёжку не на кого оставить, в школу ему. На зятя надёжи никакой. Оксанка заканчивает школу, тоже никуда. Да и денег нет, я одна поехала. Тебе привет от всех. Расскажи мне про внука, – немного помолчав, попросила Раиса Васильевна.

Ольга, как могла, изложила беду, в которую сама, по своей воле и попала. Завершила короткий рассказ, словами:

– … Я буду искать его, пока не найду. А найду, буду просить прощения, пока не простит, и не отпущу его больше от себя, – Ольга опять заплакала.

– Ох, доченька! А я думала, заберу тебя домой. Но, вижу, что опять тебя не удержу. Выздоравливай поскорей. И Бог с тобой.

Послышался звук открываемой двери, и вошли медсестра и санитарка.

– Оля, тебя переводят в общую палату, – известила сестра. – Ты сможешь сама идти, или каталку прикатить? – спросила она, подходя к постели больной.

– Смогу, – кивнула головкой девушка. Мама встала с кровати и стала помогать Оле, подниматься. После недельного неподвижного лежания, тело плохо слушалось, и с помощью мамы свесив ноги, девушка посидела некоторое время, чтоб адаптировать организм к вертикальному положению. Придерживаемая мамой, дочь поднялась на ноги, но из-за лёгкого головокружения на большее сил не хватило и она села снова на кровать.

– Ничего, ничего, – сказала медсестра, встретив вопросительный взгляд мамы больной. – Это нормально. Сейчас головокружение пройдёт и ей надо уже потихоньку вставать, тогда она быстрей начнёт поправляться. – Раиса Васильевна присела рядом с дочерью и, обняв её за плечи, прижала слегка к себе.

– Посиди чуток, наберись сил, – она погладила дочь по плечу.

Отдохнув минуту, другую, девушка снова приподнялась, но уже более уверенно и, опираясь на плечо мамы, сделала один шаг, затем другой, и медленной поступью пошла к двери палаты. Санитарка начала собирать постель, а медсестра сопровождала больную девушку с мамой к её новому месту.

Раиса Васильевна, успокоившись, что дочь пошла на поправку, решила ехать домой, там тоже накопилось не мало дел по хозяйству.

4

В одну из предвыписных ночей, Ольга не могла долго уснуть и рассуждая сама с собой обо всём, что произошло с ней за последнее время, в её памяти вдруг стали проявляться какие-то неясные фрагменты: не то труба, не то тоннель, по которому она движется, не чувствуя тяжести ног; светло-серое пространство, в которое выходит тоннель, переливалось заревом сверкавших бликов, а со всех сторон к ним текли людские ручейки; силуэт человека, перегородившего путь Ольге в это пространство… Она стала вспоминать подробности: «Это же мой дедушка! Как он здесь оказался? …Он же умер…?». Человек стал показывать ладонью назад, на тоннель. Ольга оглянулась и увидела на выходе из тоннеля, стояла знакомая фигурка пожилой женщины, в которой она без труда узнала нянечку из родильного отделения, тётю Маню. Она стояла и махала рукой, манила к себе. – «Тётя Маня…», – вырвалось вслух во сне девушки. В этот момент Оля проснулась вся в поту, сердце сильно колотилось, какая-то тревога и волнение беспокоили сознание девушки. – «Что это было? – мысленно спросила она себя. – Тётя Маня? Причём здесь тётя Маня? Почему она мне приснилась? Пять лет прошло…» – Больше до утра Ольга не сомкнула глаз. Она всё время думала о своём сыне, об Олеженьке: – «Где же он? Где его искать? Как он? С кем он? Как ему живётся? Мне даже не сказали точно, взяли ли его в какую-то семью или он где то в детдоме. Если в детдоме…? Разве это жизнь? Все чужие, мамы нет, есть чужие тётки, которые кричат, бьют, … Что я наделала? – Переносицу Ольги неприятно заломило, из глаз покатились слёзы. – А если его отдали в семью…? Ведь все, кто берёт детей в семью, конечно, не все плохие, есть и хорошие, берут, чтоб кому-то отдать своё тепло, свою душу. Хорошо, если с Олежкой так. Но, всё равно, так же в семью берут и собаку, и кошку, для души или как игрушку. Всё равно он там чужой, не родной. С мамой ему было бы лучше. А чем ты раньше думала, когда отказывалась? – упрекнула сама себя Оля. – А теперь голову ломаешь. Тётя Маня… При чём здесь опять тётя Маня? Почему я её вспомнила? Что-то она мне тогда сказала, какие-то слова, не болезненные, как все говорили, а горькие, но душевные. Кажется, что-то, вроде «Запомни одно, девонька. За свои ошибки в молодости, мы горько и тяжело рассчитываемся в старости». Да, точно! Я ещё до старости начала расплачиваться. Только б с ума не сойти. А, может она мне поможет, чем ни будь? Найти её, она ведь здесь работает, в этой больнице?!» – С этими мыслями Ольга не заметила, как на какое-то время забылась в коротком сне.

Выписавшись из больницы и выйдя из терапевтического отделения, Оля первым делом направилась в родильное отделение, которое она покинула пять лет назад с облегчением, а сейчас шла с надеждой.

Родильное отделение было в том же здании, только в другом подъезде. Поднимаясь по ступенькам крыльца, на входе Ольга встретила санитарку, которую нянечка называла Петровной, по отчеству.

– Здравствуйте, – обратилась к ней девушка. – Вы не скажете, тётя Маня сегодня работает?

– Какая тётя Маня? У нас нет… – санитарка посмотрела на спрашивающую девушку и о чём-то припоминая, спросила: Марья Владимировна, что ли? Нянька? – Девушка закивала головой. – Так она, год, как уволилась. На пенсии она. – Голос санитарки был грубоватый и противный такой, что не хотелось больше о чём-либо её спрашивать, к тому же, она даже не приостановилась, чтоб ответить спрашивавшей, а продолжала идти, и девушке пришлось сойти с крыльца и следовать за ней. Но цель, стоявшая перед Ольгой, вынуждала терпеть, и она вновь вдогонку спросила: – Может, подскажете, где её найти? Где она живёт?

– А я почём знаю? – не поворачиваясь, грубым голосом отвечала санитарка, – где-то в городе. В гости не ходила, не знаю.

Ольга замедлила шаг, глядя в спину удаляющейся не приветливой санитарке, и в нерешительности остановилась, не зная, что дальше предпринять. Но, через мгновение, какой-то импульс решимости пронизал её, и она вновь направилась к крыльцу родильного отделения. Чуть больше месяца назад, она уже была здесь, но, столкнувшись с не пониманием завотделением, даже не подумала о доброй нянечке. А теперь, решила любым путём разузнать, где живёт тётя Маня и уж если он не поможет, то хотя бы посоветует что-то.

При входе в родильное отделение, было не большое фойе, где обычно находились посетители и где молодым папашам вручали маленькие свёртки-конвертики с их наследниками.

Ольга вошла в фойе и никого там не увидела. – «Наверное, рано ещё, – подумала девушка, – к обеду будут выписывать». Нажав кнопку звонка, справа от двери, и ожидая пока её откроют, Ольга разволновалась до дрожи в теле. Хотя тело ещё не окрепло от своей болезни и, хлебнув прохладного, осеннего воздуха, дрожало само по себе.

Ожидание всегда долгое, а тем более, ожидание не известности, хотя, прошло не более минуты от нажатия кнопки, мучительно давило на психику. – «Ну, где же вы?» – в мыслях возмущалась Ольга, и тут же щёлкнул замок, и дверь открылась. Из проёма показалась женщина в белом халате, вероятно дежурная медсестра.

– Здравствуйте. Я тут когда-то рожала… – Оля не договорила обстоятельства своих родов, но, как-то нужно было расположить к себе медсестру и она начала как бы издалека. Но та, невозмутимо глядя на посетительницу, спокойно ответила:

– Ну, у нас весь город и полрайона рожают…

– Ну да, ну да, – Ольга спешила сказать суть своего прихода, чтоб дежурная не ушла. – Но, помогите мне, – она просительно посмотрела в глаза дежурной сестре, – … мне нужно узнать, где живёт тётя Маня, то есть, Мария Владимировна, нянечка, она год назад уволилась. Помогите, пожалуйста, – молодая женщина чуть не плакала, прося, – найдите её адрес.

– А где же я вам найду? – растерялась от ситуации сестра. – Здесь же не отдел кадров. Уже год прошёл…

– Ну, пожалуйста…, мне очень надо. Больше негде узнать! – По голосу просительницы чувствовалось, как комок досады перекрывает горло и ей становится трудно говорить, а в глазах заблестели искорки слёз. Медсестре стало жаль девушку. Глядя на неё, она почему-то прониклась каким-то скрытым пониманием. – «Так просто не будет просить, верно, очень надо».

– Ну, хорошо, я попробую, – не уверенно, но, всё-таки оставляя надежду, сказала сестра. – Ждите здесь.

Нет ничего ужасней, чем ждать и догонять. Мучительно долго тянется время, тем более, когда впереди неизвестность. Минуты кажутся часами, часы – вечностью. Но цель, к которой шла Ольга, оправдывала трудности и лишения, оказывавшиеся на пути.

В ожидании ответа, Ольга стояла у окна и смотрела на серый, не уютный вид из окна, где деревья были грязно-серыми, без листьев, осыпавшихся на землю и смешавшихся с мусором и грязью. Периодически, то начинался и моросил, противный осенний, мелкий дождь, то на какое-то время прекращался. Лёгкий ветерок, шевелил тонкие нити ветвей, пятнистой, с корявым стволом, берёзы. Несмотря на то, что в помещении было сравнительно тепло, батареи отопления грели, но, при виде гнусного, осеннего пейзажа за окном, по не окрепшему телу девушки то и дело пробегали холодные «мурашки», инстинктивно сокращались мышцы спины и плеч и, видно было, как они передёргиваются под пальто.

Глядя в окно, Ольга не особо то и думала о том, что там видела. Её голова, её сознание были подчинены конечному результату цели – встрече мамы с крохотным существом, которого много лет назад она так бездумно предала, отказавшись от него и получив некое моральное облегчение, пресловутую свободу. Не думала тогда Ольга, что это облегчение будет мнимым и организм, сохранивший в памяти частичку себя, насильственно оторванную неокрепшим молодым сознанием, ныл, страдал от потери этой частички.

Всесильную, мудрую природу, не обманешь! В природе всё живое, всё чувственное, всё взаимосвязанное и зависит друг от друга.

Если произвела матушка Природа любой организм, травинку ли, водичку ли, камешек или человека, она будет сопровождать это всё в течение всей, определённой своими сроками, жизни: травинку – пока она растёт, зеленеет, становясь кормом для других детей Природы, или желтеет и засыхает, разлагаясь и становясь удобрением для других растений, проросших на её прахе; водичку – пока та, выйдя из недр Земли, течёт, питая своей влагой по пути русла, всё живое вокруг, либо испаряясь, возносится к облакам, накапливается в них, а оттуда матушка проливает её в виде дождя на всё рождённое ею, в стороне от водного русла, поя и омывая своих детей; камешек – определяя его предназначение и местоположение; человека – наделив его способностью разумно размножаться, помогать матушке, содержать Землю, украшать её, а состарившегося и умершего – примет в своё лоно, дав возможность продолжать свою миссию его потомкам. И каждое, не естественное, не определённое Природой действие – не естественная утрата своей частички, вызывает мучение всего организма, и длиться оно будет до полного восстановления положения определённого ей.

Соответствуя этому правилу, организм Ольги ныл, болел от нарушенного естества, определённого Природой. И в сознании девушки проявлялись картины, которые должны были быть при естественном ходе событий: малыш, радующийся при виде мамы, бегущий ей на встречу с распростёртыми ручонками и падающий в её объятия, получающий дополнительную энергию через мамин поцелуй. Но, почему-то Ольга не видит его личика! Почему-то личико ребёнка расплывчато, без чётких очертаний лобика, глазок, носика… Почему? – «Какой он сейчас? – попробовала мысленно представить Олежека. – Почти пять лет! Уже большой!». И всё! Больше не было представления, какой он сейчас. Да и откуда ему, этому представлению взяться? Для этого надо видеть ребёнка каждую минуту, кормить его, купать, укладывать спать, спеть колыбельную или сказку рассказать, видеть его первые шаги, слышать первые слова, провожать в ясли или садик…, тогда и в памяти будет храниться информация. Если не испытать всего этого, то трудно, или вообще не возможно вообразить того, чего не было.

Тяжело вздохнув, – «Как мучительно долго тянется время!?» – женщина промокнула следы скатившихся по щекам слезинок и сами глаза.

Долгожданная дверь, наконец-то клацнула отпираемым замком и из приоткрытой створки показалась медсестра.

– Вы здесь? Вот, смотрите, – Оля не подошла, а прыгнула к двери, где выглядывала дежурная и протягивала листочек, бланк назначения врача, – еле нашла в старых списках сотрудников, чудом не выброшенных. – Оля схватила бланк и увидела написанный ручкой адрес. Нервы её не сдержались и из глаз не потекли, а хлынули слёзы. Вместе с страданием, на лице появилась и улыбка благодарности этой любезной незнакомке, ни чем ей не обязанной.

Ольга поцеловала листочек и в порыве чувства благодарности, приникла к медсестре и поцеловала её в щёку.

– Спасибо, – всё, что смогла выдавить из себя сквозь слёзы девушка и, повернувшись, выбежала из фойе. Медсестра в след ей только пожала плечами и не произвольно, вместе с ответной улыбкой, из её уст вырвалось:

– Чудная…, – и она скрылась за дверью, опять щёлкнув замком.

Окрылённая надеждой Ольга, не пошла сразу домой, а, глянув ещё раз на листочек и прочитав адрес: ул. Садовая 21 кв. 4, – стала вспоминать, где она могла слышать о такой улице. Но, к сожалению, города, хоть он был и не большой, она не знала. На улице прохожих почти не было. Время ещё только близилось к полудню и, одни были ещё на работе, другие, ещё только собирались на работу, и спросить было не у кого. Пройдя ещё не много в сторону центра, так и не рискнула спросить ни у школьников, ни у торговки овощами и фруктами. На оставленые мамой деньги, на всякий случай купила по килограмму яблок и груш и полкило мандарин, и пошла дальше, в надежде встретить кого-то понадежней и возможно, осведомлённей.

Домой идти не хотелось. При выписке из больницы, можно было подождать Ваську, он бы зашёл, но, Ольге не хотелось его видеть, по крайней мере, пока. За две недели нахождения её в больнице, муж появился три раза. С последним разом, на кануне выписки, Оля отдала мужу не нужные ей вещи и сейчас шла налегке. Она, для себя уже решила всё окончательно, расскажет Василию о своей тайне-горе, и если он не поймёт и не примет её с сыном – она расстанется с ним. Отношения, сложившиеся между ними нельзя назвать светлыми, искренними и не связывают их ни чем, кроме штампа в паспорте. И к основной цели пойдёт сама. «Жалко только его родителей, – думала о стариках девушка, пересекая перекрёсток по „зебре“. – Добрые они, надеялись, что родим им внука. Но, ему не надо».

Перейдя на другую сторону улицы, Ольга увидела, на своё счастье, как из-за угла жилого дома-пятиэтажки, вышла женщина в длинной форменной куртке почтальона. – «Вот, кто может знать!» – подумала девушка и направилась к почтальонше. А та, повернув на тротуар, стала удаляться. Ольга пробежала несколько десятков шагов, и догнала женщину в форме. Женщина, услышав за спиной шум тяжёлых шагов, на ходу оглянулась.

– Простите, простите! Можно вас спросить? – Почтальон остановилась. – Может, вы мне скажете, где улица Садовая?

– Да, вон там, за больничным комплексом, – женщина махнула ладонью в сторону, с которой Ольга только, что пришла.

– Спасибо. – Ольга растерянно посмотрела на женщину.

– Не за что, – почтальонша безразлично повернулась и пошла восвояси. А девушка продолжала растерянно смотреть ей в след.

«Я ведь только оттуда пришла…» – расстроившись, рассуждала Ольга. Но, проснувшееся и постоянно укреплявшееся материнское чувство, не позволило отчаяться, и она решительно повернулась. Не идя к переходу, тут же перешла на другую сторону улицы, и через двор углового дома сократила путь на полквартала.