Лунное молоко. Научно-мистический роман
– Ждать в терпении, – повторила Альбертина. Посмотрела на Юргена. – Молись за меня, Турнесол.
– Хорошо, – он кивнул. – Но ты и сама можешь за себя молиться. Ты не должна умирать, Альбертина. Ты должна жить, чтобы сохранить память о своём любимом отце, чтобы передать своим детям всё, чему Якобело Альберено научил тебя…
– Он меня ничему не учил… – проговорила она отрешённо. Вздрогнула. – Нет, он научил меня главному – любви и вере в то, что всё в нашей жизни подчинено воле Творца. Но… – она уткнулась Юргену в грудь и разрыдалась. – Господи, почему всё так несправедливо? Почему? Я не хочу уезжать, не хочу прощаться с Венецией, с тобой, с Рио… Но я должна уехать… Должна, потому что так велит синьора Коронела Альберено – моя мать…
Юрген больше не находил слов для утешения. Горячие слёзы Альбертины проникали через одежду, жгли его сердце. Он плакал вместе с нею, оплакивал свою любовь к этой хрупкой девочке, этому неземному существу, на долю которого выпало столько страданий и мучений… Он не сомневался в том, что его влечение к Альбертине это – настоящая любовь на всю жизнь, и не понимал, как жить дальше без этой девочки, без этих чистых чувств, так неожиданно возникших.
Юрген не знал, насколько растянется их с Альбертиной разлука. Не ведал, что будет потом. Узнают ли они друг друга по прошествии нескольких разлучных лет? Смогут ли когда-нибудь быть вместе или всё закончится сейчас у дверей дома Альберено. Мысли сменяли одна другую, перемешивались, не позволяли сосредоточиться на главном:
– Не отпускать… Узнать, куда они едут… Помчаться следом… Стать её неотъемлемой частью… Неотъемлемой…
Уткнувшись в грудь Юргена, Альбертина оплакивала не только смерть отца, но и свои разбитые надежды, свою несостоявшуюся любовь к Марио – Рио. Она понимала, чувствовала, что между ними возникло нечто особенное, не поддающееся пока объяснению. Верила, что всё со временем станет понятным. Но выходило, что теперь поздно искать ответы. Остались только новые чувства и слова:
– Навеки твой…
– Твоя навеки…
– Только смерть разлучит нас…
– Только смерть…
И она их с Марио разлучает. На сколько? Возможно, навсегда. Узнают ли они друг друга после разлуки? Что с ними станет потом?
В сердце Альбертины чернота. Чернота сгущается вокруг неё, сжимает свои смертельные объятия. Покачивается чёрная гондола, покрытая чёрным бархатом… Внутри гроб, как чёрный постамент, а поверх него чёрная клякса на белом листе, превращённая ею в цветок подсолнуха… Турнесол лучиком солнца, лучиком надежды пробивается сквозь эту черноту… Но мутная вода Рио Гранде, Гранд Канала, по которому они плывут, поглощает свет и радость, затуманивает глаза Альбертины, лишает слуха и желания жить… Умереть… Пойти следом за отцом в склеп… Следом…
Альбертина каменеет от горя. Душевная боль делает её бесчувственной ко всему, происходящему снаружи. Она думает об отце. Вспоминает их разговоры о неизбежном финале всего живого. Восстанавливает в памяти разговор, состоявшийся за день до смерти отца.
– Милая моя девочка, я чувствую холод. Я знаю, что меня скоро не станет. Я тороплюсь. Не перебивай меня, слушай и запоминай. Я сделал всё, чтобы вы с мамой ни в чём не нуждались после моего ухода. Но, к сожалению, деньги быстро заканчиваются. Они утекают, как вода по Гранд Каналу. Чем их больше, тем сильнее становится течение, уносящее их, парадокс, – усмехнулся. – Когда-то мы жили с Коронелой в маленьком домике на окраине города и были самыми счастливыми людьми. Нам всего хватало. А сейчас, увы… – покачал головой. – Наш особняк требует много денег. Слуги, кухарки, учителя, наряды, балы… Не буду перечислять всех наших трат, ты всё сама знаешь, дорогая. Мои картины пока ещё не считаются шедеврами. Есть много достойных художников в Венеции, которые по праву занимают главные места. Мне нужно ещё много трудиться, чтобы подняться на одну ступень с ними. Но… Боюсь, у меня нет на это времени. Я останусь на том уровне, которого достиг.
– Отец, но твоими картинами восхищаются! – воскликнула Альбертина.
– Это всего лишь мизерная часть того, что я мог бы сделать, дорогая, – он обнял её. – Да, я расписывал стены дворца. Мне хорошо заплатили. Мы купили этот особняк. Я много работаю на заказ. Это приносит деньги… Но я сейчас говорю тебе не об этом, а о том, что было написано по велению души. Эти мои работы хранятся у синьора Перуджино. Вместе с ними у него хранится сундучок с твоим приданым. Но об этом ты никому не должна говорить, никому и даже своей матери. Поклянись.
– Клянусь, отец, – проговорила она с дрожью в голосе.
Он снял с шеи медальон, внутри которого был спрятан ключ от сундучка, надел его на шею Альбертине, сказал:
– Надеюсь, это поможет тебе, моя дорогая девочка. Я старался изо всех сил, но… Мы не властны над днём смерти и днём рождения… Нагими мы приходим в этот мир, нагими и покидаем его… – усмехнулся. – Нет, после смерти наши бренные тела принаряжают… Нас наряжают в королевские одежды, чтобы мы почувствовали себя королями… Это добавляет комизма в траурную церемонию. Простолюдин становится королём… Королём среди мертвецов…
– Папа, ну зачем ты так? Я хочу, чтобы ты жил долго-долго, чтобы писал свои прекрасные картины. Ты обещал написать мой портрет, а сам…
– О, прости, душа моя. Неси скорее холст и краски. Художник Альберено напишет твой портрет за пару минут!
Этот портрет висит в комнате Альбертины. Отец сумел уловить потаённую грусть в её глазах. На портрете она выглядит старше своих лет. Ей не тринадцать, а намного больше. И сейчас, стоя у дверей дома с Юргеном, Альбертина понимает, что смерть отца сделала её взрослой…
Она отстранилась, вытерла слёзы.
– Спасибо, что утешил меня, Юрген Турнесол. Мне дорога наша дружба. Позволь подарить тебе на память мои локоны, – достала из кармана миниатюрные ножницы, отстригла прядь волос, завернула в белый кружевной платочек с инициалами А. А., поцеловала Юргена в лоб и ушла.
А он долго стоял у дверей дома Альберено, слушал колокольный звон, ждал, что Альбертина выйдет, что назовет точный адрес своего нового места жительства. Но так ничего и не дождался…
Звон разбитого стекла вывел Юргена из оцепенения. Ночь спустилась на Венецию Нужно было бежать домой. Юрген спрятал локоны Альбертины за пазуху, ощутил такую резкую боль и отчаяние, что не сдержался, вскрикнул. Осознание того, что он стал взрослым, ударило в солнечное сплетение.
– Детство закончилось, Турнесол. Приготовься к испытаниям, – грянул колокольным звоном голос вечности…
Коронела
Якобело Альберено был сыном богатого вельможи. Выходя за него замуж, Коронела надеялась жить в роскоши. Она не подозревала, что между отцом и сыном возникли серьезные разногласия. Узнав о том, что Якобело увлечен рисованием, отец рассвирепел и отказал сыну в наследстве. Он выселил непокорного отпрыска в маленький домик на окраине города, надеясь, что тот бросит свои художества и займётся важными государственными делами. Но время шло. Якобело свои художества не бросал. Даже женитьба не прибавила ума строптивому отпрыску синьора Альберено.
Безумец Якобело, как его называли в семье, не побоялся привести юную красавицу Коронелу в своё убогое жилище. Он уверил жену, что скоро жизнь их станет другой. Нужно просто немного подождать.
Коронела была обескуражена, но вида не подала. Поначалу она ловко изображала радость. Но со временем театр ей наскучил. Из нежной, любящей синьоры Коронела превратилась в злобную фурию. Бесконечные истерики утомили Якобело. Он намеревался расторгнуть брак, но строгие законы церкви не позволили ему этого сделать. Приходилось терпеть, подстраиваться под своенравную жену, которая становилась всё сварливее и злее.
Рождение дочери Альбертины немного успокоило Коронелу, примирило её с мужем. А когда Якобело получил заказ от дожа на оформление одной из дворцовых комнат, Коронела возликовала. Наконец-то осуществится её заветная мечта жить в роскоши и богатстве. Она нашла один из самых дорогих домов в Венеции неподалеку от площади Сан Марко. Сама занималась обустройством, набирала слуг. На несколько лет мир и покой воцарились в семье Альберено. Коронелу и Якобело считали эталоном для подражания. Никто не подозревал о том, что творится за стенами их роскошного особняка.
Коронела всё больше отдалялась от мужа. Её раздражала его «мазня», так она называла картины Якобело. Она задыхалась от запаха красок, несмотря на то, что его мастерская находилась в другом крыле их огромного дома.
Чтобы поправить здоровье, Коронела совершала прогулки, которые становились продолжительнее день ото дня. Занятый работой Якобело не замечал странного поведения жены. Коронела могла вернуться домой под утро, придумав какую-то нелепую отговорку в своё оправдание. Со временем и отговорки прекратились.
– Я так захотела! – с вызовом выкрикивала она на немой вопрос мужа.
Якобело выволочек жене не устраивал. Не было ни сил, ни времени на ссоры. Он предчувствовал, что скоро его земной путь завершится, поэтому важнее для него было позаботиться о дочери и подготовиться к встрече с Вечностью. Странная, неизлечимая болезнь давно поселилась в теле Якобело. Он верил, что победит её. Ему было ради кого жить и бороться. Но последняя ссора с женой его добила. Якобело слёг, а Коронела уехала… к родственникам…
У постели отца дежурила Альбертина. Когда бы он не открыл глаза, она была рядом. Её улыбка, её сияющие любовью глаза вселяли в него надежду на избавление. Но, когда вернулась синьора Коронела, Якобело понял, что смерть для него – избавление. Он больше не сможет жить так, как желает Коронела. А она с изрядной долей цинизма заявила:
– Я не собираюсь нянчиться с тобой, дорогой. Мне нужен крепкий, сильный, богатый человек, а не больной нищий художник, пропахший лекарствами…
Он ничего ей не сказал. Зачем? Его слова она не услышит. А вот Господь услышит и пошлёт спасение. Так и произошло. Букет подсолнухов, принесённый Турнесолом, явился знамением, доброй вестью. Якобело почувствовал прилив сил, поднялся. Знал, что нужно спешить. Время ему дается для того, чтобы привести в порядок все бумаги. Он написал завещание в пользу дочери. Отправил синьору Перуджино шкатулку и картину для Альбертины. Взялся писать портрет семейства Мелькомено, за который ему щедро заплатили вперёд.
– Хорошо, что ты поправился, – сказала Коронела, забрав деньги. – Мой отъезд не станет для тебя трагедией.
– Отъезд?! Куда ты собралась на этот раз? – спросил он растерянно.
– Далеко, – с вызовом ответила она. – Мне надоела Венеция. Сырость, вонь из грязных каналов, фальшивая помпезность меня убивают. Я хочу настоящей роскоши. Хочу блистать на балах, одеваться в дорогие наряды, носить дорогие украшения, гулять по паркам Версаля… – замолчала, поняв, что сболтнула лишнего.
– Альбертина останется со мной, – заявил Якобело. – Девочке ни к чему смотреть на безнравственное поведение своей матери.
– Не имею ничего против, – Коронела скривилась. – Альбертина – твоя дочь. Воспитывай её так, как сочтёшь нужным. А я рожу ещё детей, если понадобится.
– Прекрасно, – он поднялся.
– Сядь, – приказала она. – Ты должен дать мне разрешение на развод.
– Не сегодня…
– Сейчас! – она стукнула кулаком по столу. – Или я придушу тебя…
Якобело побледнел и упал на пол. Слуги отнесли его в комнату, положили на кровать.
– Вам нельзя волноваться, иначе… – сказал доктор, когда Якобело открыл глаза.
– Знаю, – еле слышно проговорил художник.
– Вам нужно лежать…
– Не имею права. У меня не завершен заказ…
– Что вам дороже: жизнь или…
– Или, доктор, – Якобело поднялся. – К сожалению на данный момент деньги важнее жизни. Я не имею права оставлять неоплаченные долги. Я не хочу, чтобы моя жена попала в долговую тюрьму. Простите…
– Сочувствую вам, держитесь… – доктор ушёл.
Якобело развел краски, сел к мольберту, сделал несколько мазков и замер. Острая стрела вонзилась между лопаток. Ярчайшая вспышка света ослепила его.
– Пора… – пропел ангельский голос. – Пора… Якобело, ты загостился здесь…
Звон разбитого стекла заставил его повернуть голову. В комнату вбежала Альбертина. Он не увидел лица дочери. Только размытый силуэт. Улыбнулся из последних сил, выдохнул: люблю… и уронил голову на грудь.
Всё, что происходило потом, было похоже на меняющиеся картинки: слуги, доктор, дочь, жена, мертвецкая, странные люди с серыми угрюмыми лицами, свет, колокола, чёрный бархат, тёмно-зеленая вода, чёрная гондола, подсолнухи, огонь и тишина. Траурная процессия движется молча с земли на воду и обратно. Надо всеми возвышается закутанная в чёрное платье фигурка Альбертины, скорбь, отчаяние и слёзы…
– Не плачь, моя девочка, – кричит он ей с небес, с белых облаков. Но она не слышит. – Не плачь, Альбертина. Мы ещё встретимся. Жизнь не заканчивается, не заканчивается, нет…
– Альбертина, я продаю дом, – взяв дочь за руку, сказала Коронела. – Ты должна меня понять. Так будет лучше. Мы не сможем оплачивать счета. Мы не сможем содержать столько слуг. Мы потратили слишком много денег на похороны твоего отца.
– Да, мама, да… – проговорила Альбертина, вздрогнула, испугавшись своего голоса. Он стал чужим, далеким, неузнаваемым, словно шёл из-под земли. Словно она сейчас там, вместе с отцом в чёрном гробу, заваленном землей. Ей всё безразлично. Всё…
– Завтра мы уезжаем, Альбертина, – голос матери выводит её из оцепенения.
– Завтра?! Но, почему…
– Не смей задавать глупые вопросы, – зашипела на дочь Коронела. – Не раздражай меня… Мне и без тебя тошно. Я только что похоронила мужа, а ты…
– А я попрощалась с отцом, – сказала Альбертина так, что Коронела побледнела.
– В этом ангелочке сидит демон, – подумала она. – С этой девчонкой нужно быть осторожней. Ах, как же быстро она выросла… Как быстро…
Коронела обняла дочь, сказала:
– Всё будет хорошо, дорогая, не плачь. Мы справимся с потерей… Держись…
– Хорошо… Ма-ма… – еле слышно проговорила Альбертина.
Проводив дочь до дома, Коронела побежала на встречу с графом Сансавино.
– Траур тебе к лицу, – сказал граф, поцеловав её руку. – Ты сказала ей?
– Да. И выпустила на волю демона, – Коронела поёжилась. – Альбертина выросла. Ей уже тринадцать… – улыбнулась. – Самое время выдать её замуж и получить хорошее приданое.
– Мысль прекрасная, но сейчас нам нужно завершить сделку с продажей дома. Покупатель торопит, спрашивает, когда вы сможете освободить дом? – граф не был расположен к сентиментальным беседам.
– Завтра к полудню, милый, – голос Коронелы стал нежным.
– Прекрасно, – граф улыбнулся. – Завтра к полудню мы станем баснословно богатыми людьми, дорогая. И тогда наше счастье будет безграничным. Тогда мы наконец-то насладимся друг другом.
– О, не терзай мою душу, Николо. Я же в трауре, – она приложила платочек к глазам, протянула ему руку в чёрной кружевной перчатке. Он приспустил её, поцеловал белую изнеженную кожу, посмотрел на Коронелу с вожделением:
– Ради этого стоит жить, моя прелесть, – прошептал он.
– Стоит… – выдохнула она, прижавшись к нему всем телом.
Они не знали, что Якобело Альберено смотрит на них с небес, но оба почувствовали что-то неладное. Где-то неподалеку разбилось стекло, запели колокола.
– Я пойду, милый, мне что-то не по себе, – сказала Коронела. – До завтра…
– До полудня, любовь моя…
Коронела Альберено вернулась домой. Увидела дочь, сидящую на ступенях крыльца, села рядом, взяла её за руку, попросила:
– Расскажи обо всём, что тебя тревожит, деточка.
– Мне грустно от того, что мы должны уезжать так скоро, – сказала Альбертина. – Дух отца ещё здесь, с нами. Я его чувствую…
– Хватит болтать вздор! – закричала Коронела, вскочив. – Занятия теософией были лишними. Тебе вбили в голову всякий вздор. Дух витает… Нет никаких духов, запомни это. И не смей мне больше морочить голову всякой ерундой. Пойди лучше собери свои вещи, которые хочешь взять с собой. Только бери самое необходимое. У нас нет места для сундуков, запомни это.
– Хорошо, – Альберитина поднялась.
– Завтра в полдень мы должны уехать, – сказала Коронела бесцветным голосом. – Не спрашивай меня, куда. Потом всё узнаешь.
– Хорошо… – Альбертина пошла собирать вещи.
Коронела закрылась в своей комнате, упала ничком на кровать, разрыдалась.
– Господи, зачем я всё это делаю? Почему я доверилась графу, пошла у него на поводу? Я не уверена в искренности его чувств. Он скользкий, мутный человек. Что, если его титул и его богатство – блеф? Куда я тащу дочь? На что я обрекаю собственного ребенка? Почему я думаю об этом только сейчас? – встала. – Нужно немедленно отменить сделку… Нет… Уже поздно… Мы уже потратили задаток… Расписки, данные покупателю приведут меня в свинцовую тюрьму Пьёмбо… Нет, – схватилась за голову. – Нет. Боже, какие мрачные мысли меня посещают. А во всём виноват Якобело. Если бы он не поссорился с отцом, то… – спохватилась, прикрыла рот платочком. – Мир твоему праху, мой дорогой супруг. Ты был прекрасным человеком, хорошим художником… Ты любил меня, я это знаю. Прости, что не смогла сделать тебя счастливым. Но и ты не сделал того, чего я от тебя ожидала. Мы квиты, Якобело. Нам не в чем друг друга упрекать. Ты успокоился от мирских забот, а я ещё поживу. Должна же я получить то, чего была лишена все годы жизни с тобой. Пятнадцать лет мы были вместе, Якобело. У нас выросла прекрасная дочь. Я о ней позабочусь, не волнуйся, – вытерла слёзы. – Мне нужно быть сильной. Нужно верить в то, что граф говорит правду. Мы ещё покажем себя. Я стану графиней Сансавино, встану на одну ступень с королем Франции, – закатила глаза. – Николо, потомок королевского рода, как я его обожаю… – испугалась, зажала рот ладошкой. – Милый мой супруг Якобело Альберено, мир твоему праху. Верю, что ты переселился в лучшее место. Ты успокоился, ты, наконец-то, счастлив и любим… А я смертельно устала после твоих похорон. Смертельно… Доброй ночи, мой дорогой… Покойся с миром, Якобело…
Альбертина не спала всю ночь. На рассвете она выскользнула из дома. Мирио уже поджидал её, схватил за руку, потянул за собой. В узком переулке, где на домах не было окон, он прижал Альбертину к груди, заговорил скороговоркой:
– Милая моя, знай, что я всегда буду любить тебя. Всегда. Я найду тебя, Берта, клянусь. Помни, что я жду тебя. Я отдаю тебе ключ, чтобы ты смогла открыть двери моего дома в любое время, – он надел ей на шею ключ на шелковом шнурке. – Да хранит тебя Господь и моя любовь. Бежим прощаться с Венецией…
Они прибежали к заветному месту в тот самый момент, когда солнце выплыло из-за горизонта. Прощальный венецианский поцелуй был таким обжигающим, что оставил рубец на губах Альбертины и Марио.
– Мы обвенчаны, мы теперь навеки вместе, Берта…
– Навеки, Рио…
Колокольный звон разбудил город.
– Прощай, Марио…
– Прощай, Альбертина…
– Прощай Венеция… Прости меня за всё, отец… Прости меня, Рио…
Она развернулась и убежала. Он остался на мосту. Не хотел, чтобы она видела его слёзы. Он не знал, как ему теперь жить без этой девочки, отдавшей ему всю себя без остатка…
Пещера
Профессор Юрген проснулся позже обычного. Долго лежал, вспоминая свой сон. Что-то забылось, что-то врезалось в память. Почему? Встал, пошёл на кухню.
– Жизнь полна загадок. Мистерия со множеством действующих лиц, в которую добавляются всё новые и новые персонажи из снов – сновидений… – усмехнулся. – Видения – привидения, каламбур подвыпившего профессора. Или это разгадка тайны лунного молока? – налил себе кофе. – Выходит, дорогая моя Альбертина, мы с вами знакомы тысячу лет. Хотя, это было понятно сразу с первой минуты, когда я вас увидел. Увидел и умер, а потом воскрес… Итак, вы – дочь художника Альберено. Не знаю, чем занимаются ваши родители в настоящее время. Мы это ни разу не обсуждали. А вот ваши восторженные восклицания по поводу Турнесола схожи с теми тысячелетней давности восторгами. Интересно, а вы, моя милая девочка, помните наше тысячелетнее прошлое? Вы видите такие же сны, как я или нет? – сжал виски. – По-моему, я брежу. Нужно как следует отдохнуть. У меня есть два выходных, чтобы восстановиться. Не могу же я в таком состоянии спускаться в пещеру. Я должен быть сильным. Я отвечаю не только за себя, но и за милого Ангелочка. Хотя… – покачал головой. – Альбертина больше похожа на дьяволёнка. С ней раскисать нельзя. Я и не собираюсь раскисать. Я намерен собрать вещи для предстоящего погружения под землю.
Юрген допил кофе, вытащил из кладовки снаряжение, проверил его, поставил на зарядку аккумуляторы, позвонил Альбертине.
– Привет. Не отвлекаю? – спросил он.
– Нет, – она улыбнулась. – Я собирала рюкзак. Поставила на зарядку фонари, пью кофе.
– Отлично, – он тоже улыбнулся. – Думаю, нам нужно взять побольше пробирок и пинцетов, чтобы не переживать, что их не хватит, как это было в прошлый раз, когда мы искали в пещере рачков.
– Я тоже об этом подумала.
– Кого ещё возьмём с собой? – спросил Юрген.
– Никого, – ответила она. – Мы и вдвоём прекрасно справимся. Перуджино будет страховать нас у выхода из пещеры, как в прошлый раз.
– Рад, что мы думаем одинаково, – сказал Юрген.
– Хочешь поехать завтра? – спросила Альбертина.
– А Перуджино согласился? – в голосе Юргена прозвучал даже не вопрос, а утверждение. Он чувствовал, что сейчас услышит положительный ответ.
– Перуджино ждёт твоего решения, – Альбертина рассмеялась.
– Время согласовали? – голос Юргена стал деловым.
– Согласовали, господин профессор. Отъезд назначен на семь часов тридцать минут, – сообщила Альбертина тоном ответственного секретаря.
– Отлично. Сейчас слетаю в лабораторию и возьму всё, что нужно нам для погружения. Обнимаю…
– До завтра, профессор Турнесол…
Дорога до Охотничьей пещеры была долгой. Несколько часов они ехали по горам на стареньком вездеходе Перуджино. Потом разбили палатки, приготовили еду. Сели кушать. Перуджино посмотрел на Юргена и Альбертину исподлобья, сказал:
– Я никак не могу понять, дорогие мои, что влечёт вас во тьму подземную. Зачем вы лезете в недра этих пещер? Опять пропадёте там дня на три, а то и больше. Будете как черви ползать там на пузе, дышать спёртым воздухом ради каких-то микроорганизмов…
– Не каких-то, а лунного молока! – парировал Юрген. – Мы двигаем науку, Перуджино. А ты, мой дорогой Джузеппе, двигаешь рычаги на своём стареньком вездеходе…
– Да без моего вездехода вы бы пропали, – огрызнулся Перуджино.
Был он довольно грузным человеком. Но высокий рост скрывал эту полноту. Добродушное выражение лица добавляло в его облик особый шарм и привлекательность. Перуджино был красивым человеком, перешагнувшим порог пятидесятилетия. Даже когда он сердился, это выглядело трогательно. В такие моменты он был похож на карапуза, у которого отобрали любимую игрушку. Альбертина любила этого смешного великовозрастного малыша, который всю свою жизнь посвятил своей больной маме. Когда её не стало, он сник. Долго не мог справиться с потерей, страдал… А потом купил старенький вездеход и отправился в горы. Возле одной из пещер они встретились с Юргеном. И жизнь стала другой…
– Ты – наша путеводная нить, Джузеппе, – обняв его, сказала Альбертина.
– Не нить, а канат, – поправил её Перуджино. – На ниточке вас двоих не удержать. А если вы ещё бидоны с молоком возьмёте, то мне туго придётся… – улыбнулся. – Вы придумали про молоко, да?
– Нет, – сказала Альбертина. – Мы сюда ради него и приехали. Надеемся, что оно здесь есть. Мы видели образцы лунного молока, держали их в руках и нашли в них особую актинобактерию, которая способна синтезировать сотню новых антибиотиков.
– Вот оно что! – воскликнул Перуджино. – Да-а-а, ради этого стоит рисковать и превращаться в червяков, ползающих на брюхе под землёй.
– Ты зря так плохо думаешь о пещерах, – проговорил Юрген тоном всезнайки. – Там есть не только опасные колодцы – шкуродёры, где приходится ползти на животе, но ещё имеются и настоящие бальные залы, где можно разместить симфонический оркестр и танцевать, танцевать, танцевать… – он сделал несколько «па».
– Не думаю, что симфонический оркестр захочет спускаться в земные недра, – хмыкнул Перуджино.
– Я тебе о масштабах говорю, а не о перспективах проведения подземных концертов, – огрызнулся Юрген.
– Друзья мои, не ссорьтесь, – попросила Альбертина. – Для меня лично пещера – это живой организм, внутри которого постоянно что-то происходит.
– Постоянное непостоянство, как в моём желудке, – усмехнулся Перуджино.
– Болтун ты, – она улыбнулась. – Всё, я пошла спать. Завтра на рассвете отправляемся за лунным молоком. Надеюсь, что оно здесь есть.
– Оно должно в этой пещере быть, иначе нам хана, – Юрген провёл ладонью по горлу. – Нас обезглавят…