Школа романиста «WATIM». Апрель

Глава 6. Встреча авторитетов

Этот дом на Ипподромной улице, где селились только состоятельные люди, был самым приметным. Не дороговизной материала, не причудливостью архитектуры, а ее необычностью. Почти по всему периметру участка в добрых полакра3 площадью, тянулись сплошные постройки без единого окна наружу.

Первый этаж переходил в подвал, образуя что-то среднее между гаражом, хозяйственными комнатами и цехами по производству всего и вся: от швейки до разлива водки и фасовки мелкой розницы. Второй этаж – жилые комнаты для братвы и работного люда, и опять же цеха-мастерские, не требующие большого народа и суеты: – ювелирка, художественные мастерские, даже личные иконописец и чеканщик царских монет.

Потом шел широкий двор, по которому пешком гуляли здоровые как телята кавказские овчарки и среднеазиаты. И в центре хата пахана: трехэтажная коробка непритязательного дома.

Арочный проход в дом огорожен от собак арматурной сеткой, – гуляй без опаски. Но это обманчивая безопасность. Нажатая кнопка, и сетка улетела под потолок.

Здесь жил Давид – пахан теневого, полукриминального и уголовного мира города. А причудливый забор нужен был ему не столько для защиты своей бесценной шкуры, сколько для авторитета в своей среде. Любой, отсидевший срок баклан, не имеющий крыши над головой, работы или дружков, у которых можно перекантоваться, мог прийти сюда.

Здесь никому не бывает отказа. Люди всегда нужны. А уж к какому делу тебя пристроят, полностью зависит от тебя. Все в соответствии с твоим местом на иерархической лестнице, умением и полезностью общине. Могут просто доверить машины мыть, в теплицах огурчики выращивать. А могут и пристроить к бригаде, которая машины угоняет, разбирает и перепродает. Или в теплом киоске будешь огурчиками торговать да из-под полы порошок толкать.

Люди хоть и жили на вольняшке, но по законам зоны и братвы. И самым строгим судьей здесь был не продажный мирской суд, а всесильный пахан и его личное понятие справедливости.

Дом пахана имел две половины. Одна, обставленная и сверкающая дорогой мебелью, люстрами с позолотой, хрусталем и коврами, больше походила на многокомнатный номер пятизвездочного отеля. Заселялся номер не часто, только когда прибывали важные гости. В обыденной же жизни пахан не любил роскоши и старался меньше проводить здесь время.

По его настроению и под его нужды вторая часть дома была обставлена на пример деревенской избы: просто и чисто. Здесь и воспоминания детства живут, здесь и душа отдыхает. И весь свой люд себя уютнее чувствует. Тут и водка с солеными огурчиками, с квашеной капустой да картошкой на постном масле лучше пьется, и разговоры честнее говорятся.

Самовар, тюлевые занавески, круглый стол и икона с лампадой в красном углу. Он даже привез из маленького провинциального городка, где родился, старый сундук, обитый полосками почерневшей жести. Как это чудо из его детства сумело сохраниться, остается только гадать. Но, в минуты одиночества и подступившей ностальгии, приляжет на этот сундучок, закроет глаза, и как на полвека назад перенесся, в те годы, когда мальцом и взаправду спал на этом сундуке, свернувшись калачиком. А случится какой шум или движение в доме – вскочит, пригладит редкие волосешки и примет положенный его авторитету вид.

Сегодня у пахана гости из администрации. Банный день на широкую руку.

Это лет двадцать назад они могли существовать сами по себе: власть – отдельно, пахан со своими урками – отдельно. Мэр города урку на пушечный выстрел к своему телу не подпустит. Пришли времена иные. Нынче заместитель мэра с компанией в открытую в баньку к нему приехал. Деньги не имеют цвета и запаха. А когда на кону не просто деньги, а очень большие деньги, – стираются все отличия.

Тут уголовник, отсидевший в тюрьмах не один срок, запросто пожимает руку бывшим его гонителям: прокурору, участвующему в его бизнесе, судье, владеющему пакетом акций доходного заводика, или мэру, числящемуся членом совета директоров. Это там, в родных краях христианин не сядет за один стол с правоверным, и оба будут ругать иудея. Здесь общие интересы отодвигают на десятый, двадцатый план межнациональные и межконфессиональные споры.

Давид, двое вице мэров, банкир и директор театра развлекались в бане.

Молодые сочные девки дразнили гостей крутыми бедрами, визжали в холодном бассейне и поднимали у мужчин на соответствующий уровень соответствующее настроение. Девки не уличные шалавы, и, хотя эти гости любой дармовщинке рады, Давид к власти уважение и почет имеет. Артистки из штата того самого театра, где он, пахан, – один из главных спонсоров. Танцевальная подготовка, хорошие голоса, песни под гитару весь вечер. И шампанское вперемешку с коньяком. Правда, он сам ни то, ни другое не любит. Он все по водочке, по беленькой прохаживается.

Чума, порученец пахана, просунув в щель двери единственный целый глаз, отыскал Хозяина и замер, ожидая, когда на него обратят внимание.

Давид, худой жилистый мужичок пенсионного возраста, без малого половину жизни просидел в зонах. Он обладал звериным чутьем, благодаря чему выжил и поднялся до вершин уголовного мира. Даже в этом пьяном бедламе и визге девок, он уловил прожигающий испещренную татуировками кожу взгляд. Он незаметно повел глазами, выискивая точку беспокойства.

В щель дверного проема немигающе смотрел Чума. Порученец никогда не станет подглядывать, а тем более беспокоить отдыхающего пахана из-за пустяка.

– Я на минутку, – сказал Давид партнерам и, скинув с коленей голую приму балета, пошел к двери.

В раздевалке Чума шепнул на ухо пахану свежую новость и отстранился, давая возможность Давиду осмыслить сообщение.

– Допрыгался, – наконец выдавил пахан, и лицо его пронзила мстительная ухмылка. – Давно надо было его к праотцам отправить.

Чума и сейчас молчал. Он знал, когда время рот раскрывать наступит. Пока пахан новость пережует, по своим извилинам прогонит, выгоду или ущерб просчитает – ему лучше не мешать

– Что еще знаешь? – спросил, словно очнувшись, Давид. – Сам влетел или его кто-то?

– Там полиции полно, ни с какого края не подъехать. Безопасность, опять таки, мать в истерике бьется, – перечислял Чума. – Труповозка.

– А отец тут развлекается и ничего не знает, – зло пробросил пахан.

– Его телефон в раздевалке звонил бесконечно, пока я батарею не сунул в кипяток, – раскололся Чума.

– И правильно сделал. Сильнее удар будет. Там и без него есть кому весь город на уши ставить, – сматерился Давид. – Виноватого они быстро найдут.

– Или назначат.

– Ну да. Их ублюдки не умирают сами по себе. – Давид опять погрузился в думы. Лицо его окаменело и лишь уголки губ слегка подергивались, выказывая кипящие в пахане страсти. – Ты вот что, пошли смышленых ребят, пусть потолкаются, послушают.

– Мои давно там, – отрапортовал Чума. – Как только новость прилетела, я Гладу и Глухаря отправил. Ребята смышленые.

– Глухаря-то зачем? – вскинулся Давид. – Что он услышит?

– На «услышать» там, может, и не подойдешь, – размышлял вслух Чума, – через их-то заслоны. А он мастер по губам читать.

– Дельно!

– А Глада у нас по машинам главный спец, чего-нибудь пронюхает.

– Ты этого своего… – Давид всегда терялся от такой предусмотрительности порученца; казалось, не было такой мелочи, которую бы тот не предусмотрел, о чем раньше его не подумал. И все же это был самый старый его кореш, самый преданный и совершенно лишенный каких-либо амбиций. – Ты полицая из дорожной службы, пригласи, как там у ннх немного уляжется. Пусть нам всю картину подробно нарисует.

– Еще что? – настойчиво спросил Чума, прежде чем Давид скрылся за дверью.

– Ну да, ты прав, – вернулся мыслями к делам Давид, – кипеж начнется знатный. Медлить нельзя. Позови Мансура и Саркиса. Пусть вместе с полицаем подкатывают.

– Сейчас?

Пахан сощурился: хорошую новость надо смочить как следует. Выпивка первостатейная и девки молодые да распаренные. А в особый кайф наблюдать, как папанька-подлец безумствует с бабами, когда труп его сына-урода еще кровью последней исходит!

– Гнать коней не будем. Часа через полтора забивай стрелку, – обозначил ориентир. – Мы сейчас отметим это дело и сворачиваться начнем. Пусть этот, – указал себе за плечо, – «приятную» новость не в моем доме узнает, – хохотнул, – предупреди там всех – молчать! – Отдал теперь уже все распоряжения и не по возрасту легкой походкой, пританцовывая, порулил в баню.

Давид был смотрящим в городе. Под ним все рынки, наркота и представители уголовного мира. Но, следуя современным традициям, он имел большие доли и в легальном бизнесе. Акции крупнейших предприятий, доли в хлебозаводе, в молокозаводе, в десятках других контор. Деньги никто сейчас не складывает в кубышку. Деньги в дело пускают. Скупить все, что продается или отдать в рост. И не через банки, под ничтожные десять процентов в год, а через ломбарды да ростовщические конторы под те же десять процентов, но уже в месяц.

Его посаженцы возглавляли или контролировали всю городскую торговлю. Мансур держал весь привоз в город сельхозпродукции из Средней Азии и транзит афганского порошка. Саркис отвечал за ярмарки и торговые центры промтоваров и ширпотреба, большей частью китайского. Под ним же были и цеховики всей округи.

Через пару часов, так и не сказав вице мэру о свалившемся на него горе, он отправил банную компанию плескаться в бассейн. А сам вместе с Мансуром и Саркисом слушал Полицая.

– Что-нибудь прояснили? Кто его?

– Никто, – коротко отвечал Полицай.

– Так не бывает, – хмуро сказал Мансур.

В мире, где цена жизни определялась стоимостью услуг киллера, в случайности верили неохотно.

– Руль оторвался и машина потеряла управление, – досказал Полицай. – Есть желание найти крайнего – можете приписать убийство рулю.

– Вот просто так вот – взял и оторвался? – в минуты волнения Саркис не мог совладать со своим акцентом. – Он что, на одной ниточке болтался, как у меня пуговиц на пальто?

– А что, реально! – бесцеремонно влез Мансур. Он был в авторитете почти как пахан. А по баблу, так и повыше. И народу под ним ходило – сотнями, даже тысячами. На всех рынках, на всех перекрестках торговали или родственники, или единоверцы, что было почти одним и тем же. – У меня давно еще был старенький фиат, деду за войну подарили! Я тоже еду себе по серпантину в горах наших. На камне тряхнуло, я рулю туда-сюда, а машина меня не слушается. Давай думать, какой шайтан мешает? Смотрю – а руль-то у меня в руке болтается, отдельно от этой палки, на которую надет был.

– И как жив остался?

– Так у нас в горах пропасти нет, – дивится непониманию Мансур, – там стена справа и стена слева. Да и скорость маленькая была, я на тормоза нажать успел.

– А этот, выходит, не успел, – молвил Саркис.

– Этот летел, сломя голову, – сплюнул Полицай. – Сами же знаете, какой беспредельщик был.

– Знаем, как не знать! – цокнул Мансур.

– Что делать будут? – спросил Давид у Полицая.

– Руль и рулевую колонку на экспертизу отправили. Но я успел посмотреть – линия разлома естественная, никаких надпилов нет. Да туда и не подобраться, чтобы надпилить. Там труба и кожух!

– А машина-то у него новая, – заметил Саркис, покачивая головой и цокая языком.

– Да, месяца не проездил.

– Теперь уже навсегда отъездился, – кивнул Полицай. – Хоть и нехорошо о мертвых так, но сволочь была та еще. Мы всем отделом бога молили, чтобы забрал его. Сколько народа загубил!

Давид кивнул стоящему у двери Чуме, тот достал из кармана пачку долларов и сунул в карман Полицаю.

– Держи Чуму в курсе дела, – попросил Давид, давая понять, что встреча закончена.

В комнате осталось только трое авторитетов и Чума.

– Вам это ничего не напоминает? – глотнув из кружки крепкого чая, спросил Давид.

– Ты про что?

– Мочат всех подряд!

– А чего ты решил, что их кто-то мочит? – Мансур не спешил принимать версию пахана. – Все, вроде, натурально! Вот и у органов такое же мнение.

– Забыл, как в 90-х наши ряды чистили? – нахмурился пахан.

– А, зачем говоришь – забыл? Я тогда еще маленький был, – показал рукой свой тогдашний рост Мансур, – в школа ходил. Далеко отсюда.

– Извини, брат, – положил ему руку на плечо Давид. – Это я от волнения.

– Не надо – извини! – сильно жестикулируя, раскрыл объятия Мансур. – Мы – братья! Расскажешь – один раз услышу, никогда больше не забуду!

– Тогда на наших мор нашел, – вспоминал Давид. – Что ни месяц, так одного-двух хороним. И тоже не придерешься, все натурально.

– Как же догадались, если натурально?

– Я чую, – ощерился пахан. – Я носом смерть чую. Чистодел объявился по наши души. Хоть и натурально все у него устроено, но не натурально это, когда совсем здоровый мужик, который самую крутую зону прошел и весь беспредел на спине и в сердце вынес, вдруг от сердечного приступа умирает.

– И на чем он прокололся?

– Кто?

– Ну, Чистодел этот?

– След оставил. Даже не след, а так, следок малюсенький. А там уж Чума его и вычислил. И учинили мы с этого Чистильщика спрос по полной программе!

– Тогда контора силой была! – сказал Мансур. – А сейчас – пшик! Пустобрехи да хапуги.

– Не только эта контора есть, – намекнул Давид. – И другие на свет божий повылазили.

– Думаешь, опять он пришел по наши души? – спросил более осторожный Саркис.

– Тот, который был, никуда больше не придет, -зло сказал Давид, – давно в земле сгнил. Но, чувствую, новый Чистодел в городе объявился.

– Наши все целы, – напомнил Саркис, – может, он и не по нашу душу?

– Это меня и тревожит, – Давид помрачнел.

– С какого боку?

– Он с официальными властями расправляется, – напомнил пахан.

– Нам оттого только радость! – хихикнул Мансур. – Сговорчивее будут.

– Радость, говоришь? – упер в него острый взгляд пахан. – Как бы нам с этой радости слез не хапнуть!

– Загадки загадываешь, Давид! Я не такой умный, как ты. Я – простой джигит, с гор недавно спустился! Давай, говори, что знаешь.

– Там тоже не дураки сидят. А ну как придет кому в голову мысль, что это от нас дым идет?

– Сам говорил – Чистодел, следов от него нет. Кто на нас подумает?

– Подумать может любой и что ему угодно, – сказал Саркис. – Сможет ли доказать – другое дело.

– Нам с ними ссориться нельзя. У нас бизнес общий! Нагадить мы им, конечно, при желании сможем, но сила-то настоящая хоть как за ними.

– Что предлагаешь?

– Надо нам этого Чистодела раньше других вычислить! – рубанул кулаком пахан.

– Ты считаешь, что это не череда случайностей?

– Я, как и в тот раз, опять знакомый запах чую, – засопел в обе ноздри пахан, – вокруг смертью пахнет! С каждым разом баба с косой все выше и выше забирается!

– Четвертый за неполный месяц, – впервые вставил слово Чума. – Как обложили их! Крестиками лбы пометили. Кто следующий под раздачу?

Как он вовремя про четвертого ввернул. Все притихли.

– Давай посмотрим с недельку, – сдался Мансур, – если в их рядах новой бреши не появится, соглашусь с тобой.

– Неделю, говоришь?

– Одну неделю.

– А если я прав? Мы время потеряем!

– Согласен с тобой, Давид. Хорошо бы сработать на опережение, – предложил Саркис. – Что решил?

– Народ у нас есть. Список их круга у нас тоже есть. Приставить к каждому наружку и проследить – нет ли рядом подозрительных личностей.

– На что внимание обращать?

– На все! Косой взгляд, случайный контакт. Я где-то читал… или рассказывали… можно к коже листом дерева прикоснуться или газом каким прыснуть, и через неделю труп. И не определить, от чего загнулся.

– Слишком заумно говоришь! Варм взорвался в машине, этот в бетонную стены влетел, всю морду своему джипу разворотил. И самого по косточкам не собрать, и телку всмятку.

– В том-то весь коленкор! Скажите всем своим, всем! – сжал кулаки Давид. – Самому последнему попрошайке, мойщику машин, мусорщику скажите – пусть во все глаза смотрят и во все уши слушают. Надо нам этого Чистодела раньше их найти и на себя работать заставить.

Или на перо его!

Глава 7. В «Центре»

Убедившись, что работа выполнена чисто, Грин вывел «хонду» на объездную дорогу. В этот поздний час движения трассе почти не было и он легко убедился – никакой слежки за ними нет.

– Домой? – спросил у Джулай.

Девушка, вцепившись в ручку двери, напряженно и не мигая смотрела на дорогу.

– Остановись где-нибудь, – попросила она ставшим враз деревянным голосом.

Грин послушно свернул в карман у лесополосы, заглушил двигатель и выключил фары.

– Устала?

– Соскучилась, – ответила девушка и, охватив шею Грина, прильнула к его губам.

Редкие машины высвечивали их сплетенные тела, кто-то просигналил одобрительно, но в основном проезжали молча.

Джулай все никак не могла насытиться.

– Ты оторвешь мне губы, – наконец смог вздохнуть Грин, целуя ее нос и щеки.

– Я съесть тебя готова, – рычала Джулай. – Всего, без остатка и прямо здесь!

В ее порыве было и возбуждение от выполненной работы, и действие препарата, и долго удерживаемое внутри чувство.

– И ничего на завтра не оставишь? – спросил он.

Оба рассмеялись, разряжая обстановку, и вновь Джулай охватила его шею.

В Центр они вернулись часа через полтора.

Доктор Фаусто и мисс Крэйд привычно дежурили в лаборатории. Они уже знали новости – радио, настроенное на волну полиции, выдавало в эфир самую свежую информацию.

– Как ты? – взяла девушку за руки Крэйд. Ее профессиональный взгляд пробежал по лицу, остановился на зрачках, а пальцы рук ловили малейшие импульсы, исходящие от ее тела. – Пульс ровный.

– Я себя прекрасно чувствую! – немного возбужденным голосом заверила Джулай. – Сейчас упаду в кровать и до утра без задних ног. Вы, главное, утром меня не будите!

– В кровать – это хорошо, – похвалила мисс Крэйд. – Но реабилитацию никто не отменял.

– Давайте хоть раз попробуем обойтись без нее! – чуть ли не ультимативно попросила Джулай. – Я в норме! Пусть мистер Грин скажет!

– Никто с тобой и не спорит, – мистер Грин оказался не на ее стороне. – Но правила для всех одни. Сегодня тебе поблажку дадим, завтра еще кто попросит. А последствия? Кто может их просчитать?

Джулай смотрела на него с полным непониманием и глаза ее остекленели.

– Что… ты… сказал?

Обстановка накалялась.

– Ты нам нужна и сегодня, – взял ее за руку доктор Фаусто. Его волшебный голос действовал гипнотически. – И завтра нам без тебя не обойтись, и на многие-многие годы вперед.

Джулай мгновенно расслабилась, как воздушный шарик, в котором проделали дырку. Сонная поволока накрыла ее глаза. Вот она послушно идет по коридору, ведомая доктором, садится на кушетку.

Доктор ни на минуту не умолкая, нашептывает ей на ушко свои знаменитые аутотренинги, гладит пальцами маленькую ладонь. Голова девушки клонится на грудь.

Он неуловимо кивнул мисс Крэйд. Мистер Грин уже закатал рукав Джулай.

Укол, обмякшее тело девушки вытягивается на кушетке. Заботливые руки мисс Крэйд продолжают свою работу.

Это был не бунт исполнителя, это привычная для них реакция на большую дозу в самой мягкой из возможных форм агрессии.

Датчики облепляют тело девушки.

Теперь всем можно расслабиться и идти спать.

Данные наблюдения можно было бы отнести к разряду чисто женской солидарности, но мисс Крэйд уже не первый раз обратила внимание доктора Фаусто на такой факт: девушки в их группе легче переносят предельные дозы препарата. И усиление у них больше, и выход из перегрузки, даже при несрабатывании блокировки, мягкий. И пока никто еще из них не был «утилизирован».

Та доза, которая вывела из работы Тома, оказалась безболезненной для Джулай. Она, после успешно выполненного задания, даже не хотела ложиться в клинику на реабилитацию.

И вот сегодня, когда все показатели, снятые с Джулай, очередной раз подтвердили верность ее наблюдений, она вновь завела ставший уже навязчивой идеей разговор.

Они сидели с доктором в его кабинете и обсуждали перспективы новых игроков.

– Может, нам упор на девочек сделать? – мисс Крэйд «случайно» положила на стол две тонкие папки новых претенденток.

Доктор просмотрел их внимательно, положил на стол со своей стороны.

– Я изучу их, – пообещал и тут же пошел в атаку. – Вы считаете, что опыты с Джулай и Салли можно сворачивать?

– По Джулай – да. Она понятна и предсказуема, нет ни одного выхода за границы очерченного.

– Салли?

– Сэр! – напомнила Крэйд. – Салли через месяц заканчивает школу и вот-вот уйдет от нас в свой дом! Вы же сами давали мне задание!

– Уйдет в свой дом, это так, – разделяя слова, проговорил доктор Фаусто. – Но не в свой мир. Никто не мешает продолжить работу нам с ней, а ей с нами.

– А как же ваша идея о законсервированных агентах? Вы от нее отказываетесь?

– Всему свое время, мисс Крэйд, – доктор опять был мягок и внимателен. – Мы еще не прошли первый этап в нашей работе, а вы так спрашиваете с меня, словно мы уже закрепились на третьем. Что можете сказать о них, – кивнул на папки, – помимо отчета?

– Лионора и Элейн. Обе пока на втором уровне. Они -лучшие из группы. Неплохие предпосылки, – нахваливала мисс Крэйд.

– К чему у них предпосылки?

– У Элейн рентгеновское зрение, видит любой орган при непосредственном контакте. Лионора легко воздействует на внутренние органы. Правда, тоже при непосредственном контакте. Но это на ноль-третьем! Я не прошу за их включение в отряд. Но, разрешите, наконец, попробовать ноль-четвертый?

– Ноль-четвертый для Элей разрешаю. Экспериментируйте. А вот Лионора… У меня на нее свои планы, мисс Крэйд. Пожалуйста, берегите ее.

* * *

Свои первые ночи на новом месте Лайм и Утр провели не в обещанной им личной «камере» №14, а в сверкающей белизной и чистотой палате клиники.

Сегодня в их представлении о медицине произошел переворот. Такое прежде они видели только в кино, словно на космической станции побывали! Кабинеты, заставленные неземным оборудованием, сканирование головы и туловища, мгновенный анализ крови и слюны, проба на ДНК.

Началось все с рентгена. Затем по кругу: глаза, ухо-горло, зубы; хирург, психолог, терапевт. Медицинские карты быстро заполнялись емкими записями, результатами анализов и кардиограмм.

Никакого стояния в очередях, скрипа и визга изношенного оборудования, покрикиваний раздраженного персонала и въедливых больничных запахов. Все вертелось вокруг них, словно они сегодня – центр вселенной и самые полезные люди на свете. Последней на их необременительном пути встала мисс Крэйд.

– Вау!

Оба подростка разинули рты и сглотнули слюну – как она красива в этом атласном халате! Какая улыбка! Нога на ногу. И это все им!?.