Волкодавы СМЕРШа. Тихая война

Автор считает своим долгом напомнить, что описанные в книге события в определенной степени выдуманы и могут не совпадать с событиями реальной истории. Действующие лица романа и названия некоторых географических объектов также вымышлены, и автор не несет никакой ответственности за любые случайные совпадения.

Автор выражает глубокую признательность за помощь в написании романа всем постоянным участникам форума «В Вихре Времен» (forum.amahrov.ru). Отдельная благодарность Вячеславу Салину, Алексею Владимировичу «Иванову», Алексею Тычкину, Сергею Павлову, Игорю Черепнёву, Владиславу Стрелкову, Александру Оськину, Евгению Попову, Борису Батыршину за конструктивную критику и помощь в работе над книгой. Огромное спасибо, друзья!

Пролог

Секретно.

Циркулярно, командирам ОКР «СМЕРШ»

Центрального, Воронежского, Степного фронтов

«В связи с подготовкой немецким командованием наступательной операции, которая ориентировочно должна начаться в десятых числах июля, в районе значительно возросла активность разведывательно-диверсионных групп противника, преимущественно из числа парашютно-десантных подразделений. Целью является вскрытие мест дислокации советских войск, штабов, складов боепитания и ГСМ, подготовка и проведение диверсий на путях сообщения, железнодорожных станциях и коммуникациях связи. Оперативным частям и отрядам особого назначения «СМЕРШ» принять активное участие в розыске и ликвидации вражеских ДРГ. Особое внимание обратить на захват командиров групп и радистов, являющихся ценными источниками информации. Действовать скрытно, не привлекая излишнего внимания, в том числе со стороны советских войск. Для выполнения задачи разрешено использование любых методов. Командованию размещенных в зоне проведения операции линейных частей Красной Армии, военной разведки и контрразведки оказывать любое возможное содействие. К выполнению задания приступить немедленно».

Начальник ГУКР «СМЕРШ» комиссар ГБ 2-го ранга Абакумов В. С.

– Чего-то долго они, а, командир? Уж должны были появиться. Может, мы с лежкой прогадали, не там ждем? – Не потревожив ни одной ветки, мамлей Максимов одним коротким движением размял затекшие мышцы, в следующее мгновение снова превратившись в ничем не примечательную кочку на поросшем колючим кустарником краю оврага. Говорил он тихо, практически одними губами – нормальный человек и в метре ни слова не разберет, решит, ветер в листве шебуршит, – однако прекрасно знал, что лейтенант Гулькин его слышит. Разумеется, так и оказалось:

– Лежи себе, не рыпайся, мало ли чего у фрицев по дороге случилось. Задержались, бывает. Другой дороги тут все одно нет, или овраг с нашей стороны обходить, или понизу идти. А понизу да с грузом они идти точно не захотят, сам ведь видел – грязюка чуть не по колено, спасибо ручейку и недавним дождям. Ну, а полезут сдуру – все равно услышим, когда на наши хитрушки напорются. Хоть это и нежелательно, тогда по-тихому уже не сработаем.

Слева раздался негромкий, на самом пределе слышимости, тройной металлический стук обушком ножа по пистолетному затвору. Костя Паршин, занимавший позицию в недалеких зарослях на левом фланге засады, передавал сигнал: «Внимание, вижу противника». Вот и гости долгожданные пожаловали, напрасно Макс так переживал. Вышли в точности туда, где их и ждали. Вот и хорошо, не придется за ними по лесу бегать. Хотя что тут леса – не Белоруссия, чай, где он два года тому впервые с фашистскими гадами столкнулся, и даже не подмосковные леса, где с парашютистами познакомиться довелось…

Аккуратно поведя биноклем, старший группы без труда обнаружил показавшихся на противоположном краю не слишком глубокого, но достаточно широкого оврага «гостей». Один, два, три… пять. В точности как им и сообщили, когда в середине ночи по тревоге подняли: пятеро парашютистов выбросились перед рассветом примерно в десяти кэмэ отсюда. Предположить, куда пойдут и где их можно перехватить, было уже делом техники. Благо местность знакомая, неоднократно хоженая-перехоженая, а кое-где и на брюхе исползанная. Да и карты имеются. А уж работать с ними их туго учили, ночью разбуди – ни одного условного обозначения не перепутают.

Гулькин подкрутил колесико фокусировки, приглядываясь.

От прыжковых комбинезонов и ребристых, словно танкистские шлемы, наколенников фрицы уже избавились, оставшись в серо-зеленой униформе с объемными карманами и высоких прыжковых ботинках на толстых резиновых подошвах. Подсумки с запасными магазинами перевесили с голеней на ременно-плечевые системы, облегчая ноги для долгого перехода. Головы прикрывают затянутые матерчатыми чехлами десантные шлемы без закраин – чтобы не сорвало воздушным потоком во время прыжка и не запутались стропы раскрывающегося купола. Под охватывающие каски полоски ткани вставлены свежесломанные ветки с еще не успевшими засохнуть листочками.

Вооружены все автоматами, знакомыми до последнего винтика «МП-40», которые и осназовцы с удовольствием использовали при необходимости; у двоих оружие висит поперек груди, пистолетной рукояткой вправо, у остальных – вдоль туловища стволом вниз, под правой рукой. Все правши? Однозначно. Да и кобуры специального «десантного» образца тоже подвешены под рабочую руку. Что ж, прекрасно, значит, правильную позицию заняли. Из прочего оружия – по крайней мере, того, что на виду, – засунутые рукоятками за поясной ремень гранаты и ножи. За плечами четверых – объемные ранцы, нужно полагать, со взрывчаткой, дополнительными боекомплектами и пайками, у пятого, самого крупного из всех – угловатый короб портативной рации. Так, с этим ясно. Кто командир? Экипировка у паршей[1] практически одинаковая, так сразу старшего и не определишь. Скорее всего, третий, он и постарше будет, и ведет себя соответствующе. Вон как только что идущего первым диверсанта за что-то отчитал – аж морда на миг праведным гневом перекосилась. Да, точно он, нечего и гадать. С такого расстояния знаки различия, конечно, не разглядишь, но сомнений практически не осталось. Все, начинаем…

– Макс, передай ребятам, работаем по обычной схеме. Командир идет третьим, радист – замыкающим. Этих, кровь из носу, брать живыми. Остальных – в расход или как получится. Начинаю я, ориентир – как только они вон до той березки дотопают. Первые двое – мои. И чтобы без лишних телодвижений! Не расслабляться, фашист еще свеженький и полный сил, только второй переход, даже не вспотели пока всерьез. На все про все – две минуты. Максимум. Желательно в одну уложиться. И глядите, чтобы гости в овраг не ломанулись, догоняй их потом по грязи. Замерли, ребятушки, ждем сигнала.

Немцы шли грамотно, так запросто и не подберешься – заметят. И дистанцию правильно выдерживают, и за флангами с прочим тылом приглядывают со всем тщанием. Поэтому старлей и выбрал для засады именно это место. Хочешь не хочешь, а, пробираясь сквозь густые колючие заросли, немцы в любом случае ослабят внимание. А после выйдут на небольшую полянку, с трех сторон ограниченную все тем же кустарником. Где они их и примут, атаковав справа – не зря ж он именно тут бойцов разместил. Преимущество, конечно, небольшое, крохотное даже, – но в подобных играх та доля секунды, которой паршу не хватит, чтобы ствол на нужный угол довернуть, порой целой жизни стоит.

Зашевелились ветви, и идущий первым диверс осторожно выглянул на открытое место. Поднял сжатый кулак, подавая товарищам знак остановиться. Огляделся, настороженно зыркая глазами из-под среза надвинутого по самые брови шлема. Гулькин ждал, привычно слившись с землей: дело обычное, если нужно, и часами может так лежать. Бывали моменты, знаете ли.

Наконец гитлеровец решил, что все в порядке, и разрешающе отмахнул ладонью, первым выходя на поляну. Поправил висящий под рукой автомат, скорее автоматически, нежели по надобности. Коротко передернул плечами, возвращая на место съехавшие лямки зацепившегося за колючие ветки ранца. До молодой березки, лениво шелестящей тронутой летним зноем листвой, ему оставалось метров пять, не больше. Приготовились.

Палец лейтенанта беззвучно отвел назад ребристое колесико курка «ТТ», локоть левой руки коснулся рукояти засунутого за ремень трофейного «вальтера». Нормально, при первом рывке не выскользнет, а дальше уж и неважно станет, поскольку счет пойдет на доли секунды. Да и не придется им много стрелять, если все нормально срастется. И одного магазина хватит. Автоматов ни у кого из осназовцев не было, только пистолеты или – по желанию – револьверы, порой оснащенные глушителями-«брамитами»[2]. Особенность профессии, так сказать: офицер, постоянно таскающий с собой в тылу «ППШ» или, тем паче, трофейный «машинепистоль», порой вызывает ненужное внимание со стороны окружающих, пусть даже они трижды бойцы Красной Армии. А ненужное внимание – самое последнее, о чем мечтает сотрудник особой группы СМЕРШа, знаете ли! Потому пистолеты предпочтительнее, один в кобуре, как и положено по форме, другой (или другие)… да где угодно, собственно, лишь бы в глаза не бросался.

Напрягшись, словно взведенная боевая пружина, Гулькин в крайний раз проиграл в уме партитуру будущей схватки. Вроде все в порядке, должно нормально срастись. Возьмут фрицев как миленьких, куда денутся. Лишь бы новенький, младший лейтенант Васютин, не напортачил, все-таки впервые на задание идет. На тренировках вроде бы хорошо себя показал, а как на деле будет? Вот сейчас и поглядим. Плохо только, что Антону достался именно радист – уж больно здоровенный, сволочь, настоящий бугай. Но изменить уже ничего нельзя, согласно плану, замыкающий именно на нем…

Парашютист сделал шаг, другой. Следом выбрался из зарослей, раздраженно потирая оцарапанную веткой щеку, второй. У этого «МП-40» висел на груди, на присобранном, чтобы оружие не болталось на уровне пуза, ремне. Сейчас появится командир группы – и можно брать. Первый как раз до березки дотопает. Да и остальные на открытое место выползут. Дотопал, вражина. Пора!

Оттолкнувшись опорной ногой, лейтенант Саша Гулькин, позывной «Птица», взмыл с земли, раскидывая маскирующие лежку ветви. Следом рванулись еще три такие же размытые и очень быстрые тени, облаченные в «лохматые» самодельные масккостюмы, надетые поверх обычной двухцветной «амебы». Заметив боковым зрением движение, парашютист начал было разворачиваться в сторону столь неожиданной опасности, но было уже слишком поздно что-либо предпринимать. Пистолет в руке Александра коротко дернулся, выплевывая стреляную гильзу, и гитлеровец, взмахнув руками, начал заваливаться назад, отброшенный почти полутонным ударом. На пару сантиметров ниже среза каски, в аккурат на уровне переносицы, темнело совсем небольшое, почти незаметное на первый взгляд отверстие.

Продолжая движение, лейтенант кувыркнулся вперед, плечом подсекая колени второго номера. Фриц охнул от неожиданности, отмахнул автоматом – и когда только успел сорвать с плеча? Неплохая реакция – и полетел мордой вниз. В точно отмеренный момент напоровшись грудью на выставленный Гулькиным нож разведчика, заточенный до бритвенной остроты. Диверсант сдавленно булькнул, выгибая дугой спину, – и обмяк. Сашка отпихнул труп – ну, да, уже именно труп, поскольку попал, куда и планировал, лезвие вошло точно между четвертым и пятым ребром слева – и рывком бросил собственное тело в положение для стрельбы с колена. Впрочем, помогать пацанам не понадобилось – все тертые, не первый перехват, ага. Ну, кроме новичка, разумеется. Максимов, в прыжке подбив командира группы под колени, крутанул в горизонталь, заплетя ноги, и сейчас уже восседал на спине, грубо заламывая тому руку болевым приемом. «Хоть бы кисть не сломал, – мельком подумал Гулькин. – Нянчись потом с увечным».

Паршин, двумя выстрелами завалив четвертого, бросился на помощь товарищу. Судя по тому, как падал подстреленный фриц – вглухую, одна пуля в голову, другая в грудь. Да и не промахиваются такие, как они, с нескольких-то метров. Даже в движении, даже из самого немыслимого и неудобного положения. Идущий в арьергарде радист, в отличие от камрадов, имел в распоряжении чуть больше времени – секунды полторы, если так прикинуть. Прянув в сторону, он одним движением сбросил на землю рацию, сорвал с плеча «машинепистоль» и успел дать в сторону Васютина – четвертого бойца особой группы – короткую очередь. Одна из пуль дернула рукав комбеза, другая чиркнула по шее, но это уже ничего не могло изменить: сбив пытавшегося нырнуть обратно в заросли противника с ног, младлей навалился сверху, обеими руками схватив автомат за ствол и пистолетную рукоять и прижимая оружие к груди фашиста. Из пробитой шеи осназовца хлестала кровь, заливая камуфляж. Но немец ожидал чего-то подобного: ударом выставленного перед собой колена отбросив раненого бойца, он попытался подняться на ноги. Вражеский автомат Васютин так и не выпустил из рук, ухитрившись сорвать с плеча диверсанта ремень.

Паршин, глухо выругавшись, поднял пистолет, собираясь стрелять, причем явно не по конечностям. Но лейтенант, заорав: «Не сметь!», успел первым, прострелив фрицу голень. Нога подломилась, и тот снова рухнул на землю, подвывая от боли.

На этом короткий, продлившийся не дольше минуты, бой и закончился.

– Осмотреться, – прохрипел Гулькин, пряча оружие в кобуру и бросаясь к раненому. – Макс, пленных пакуй. И подстреленного фрица перевяжи, уходим быстро, пять минут – и нас тут не было.

Подскочив к лежащему на спине Васютину, с размаху плюхнулся на колени, дергая из кармана перевязочный пакет. Что дело плохо, он и без того видел: простреленный навылет бицепс – фигня, достаточно обычной тугой повязки. Но вторая пуля, судя по всему, перебила сонную артерию, вон как беднягу кровищей заливает. Зажав ладонью окровавленную шею товарища, рванул зубами обертку индпакета:

– Костя, ко мне. Помоги.

Вдвоем с Паршиным кое-как перевязали товарища, вроде бы остановив кровь. На курсах оказания первой помощи их учили, что в подобной ситуации нужно наложить своего рода жгут, но так, чтобы не передавить артерию с противоположной стороны. Поэтому, закинув руку со здоровой стороны за голову, наложили давящую повязку через подмышку. Вроде получилось, но в благополучном исходе лейтенант уверен не был: Васютин уже потерял сознание, да и кожа его бледнела буквально с каждой секундой. Потеря крови и болевой шок, мать их. А до своих, кстати, почти три кэмэ по пересеченке… Дотащат ли? Еще и радист ранен, а так мог бы помочь… ну, твою ж мать! Так все здорово начиналось, и немцев точно вычислили, и взяли практически идеально. Что ж Васютин так лопухнулся-то? С другой стороны, не особо Антон и виноват: кто ж знал, что радист именно замыкающим пойдет, а не в середке? Гулькин, когда бойцов размещал, специально «молодого» крайним поставил. Думал, завалит своего – и все. А парню пришлось на захват идти, импровизируя на ходу…

– Костя, помоги Максу. Ранцы прошмонайте, если что ценное – забираем с собой. Остальное бросить. Трупы осмотреть – и в овраг, вещи, стволы – туда же, замаскировать ветками, по возможности вернемся позже, заберем оружие и мелочевку. Иди, я пока пару слег срублю, носилки из фрицевских плащ-палаток сделаем.

– Думаешь, донесем? – Паршин был мрачен, словно туча.

– Если сильно повезет, – буркнул Александр, с остервенением оттирая окровавленные ладони о траву. – Очень сильно. – И сдавленно рявкнул, теряя терпение: – Бегом давай, время теряем!

Следующие несколько минут пролетели незаметно. Пленных надежно связали – так, чтобы могли самостоятельно передвигаться, но не более того. Раненому радисту наложили повязку – повезло, пуля прошла между костями голени, не раскрошив ни одной из них, так что идти он мог сам, опираясь на плечо камрада. Больно, конечно, ну да что делать? Жить хочет – помучается немного. Поскольку альтернативы нет – на себе его никто тащить не станет.

Пока товарищи инспектировали содержимое ранцев, Гулькин соорудил из стволов молодых деревьев и пары камуфлированных брезентовых плащ-палаток импровизированные носилки, на которые уложили так и не пришедшего в сознание Васютина. Рацию навьючили на командира диверсионной группы, тем самым еще больше ограничив его свободу движений: попробуй-ка подергайся с грузом на спине и повисшим на плече едва ковыляющим раненым. Тем более что отлично знающий немецкий Александр сразу предупредил: «Будешь делать глупости – прострелю колени и локти и оставлю в лесу. Живым, возле муравейника. А потом вернусь обратно, посмотреть, что от тебя осталось. Обо всем, что нам нужно, мы и от твоего товарища сможем узнать. Понял, нет?»

Несколько секунд гитлеровец буравил его лицо прищуренными серо-стальными глазами, всем своим видом выражая презрение – еще бы, какой-то унтерменьш посмел ТАК разговаривать с истинным арийцем, офицером элитного подразделения.

– Похоже, нет… – с ленцой в голосе протянул лейтенант. И нанес всего один короткий удар сложенной лодочкой ладонью в нужную точку. Немец охнул, ломаясь в поясе, и упал на колени, тщетно пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха. Выждав несколько мгновений, Гулькин захватил его подбородок бурыми от крови пальцами, больно сжав нижнюю челюсть в месте выхода нервов, и запрокинул голову, взглянув в побагровевшее лицо:

– Теперь понял? В глаза смотреть, падаль!

На сей раз поединок взглядов не продлился и секунды – фашист первым отвел глаза и коротко кивнул, потихоньку восстанавливая дыхание. В том, что этот с трудом сдерживавший ярость русский поступит именно так, как обещал, он теперь абсолютно не сомневался…

– Готовы? – Гулькин оглядел товарищей. – Макс, пленные на тебе, гляди в оба. Мы с Паршиным первыми Антона понесем. Меняться станем каждые полчаса. Вопросы? Нет? Тогда вперед. Костя, давай, взяли.

– Взяли, командир. – Паршин первым наклонился к носилкам.

И тут же выпрямился, растерянно заморгав:

– Командир, тут это… Антоха, похоже, того, помер…

Опустившись на колени, Александр коснулся ладонью липкой от начинающей подсыхать крови шеи товарища, не ощутив под пальцами даже самого слабого биения. На всякий случай рассек ножом куртку, приникнув ухом к груди. Тишина. Все, отмучился, бедняга…

Глава 1

Младлей погранвойск Сашка Гулькин вполне обоснованно считал себя счастливчиком. Поскольку мог погибнуть еще в детстве, когда вместе с друзьями отправился искать приключений на железнодорожный перегон, где поезда притормаживали перед крутым поворотом. И при должной сноровке можно было успеть забраться на тормозную площадку вагона или платформу и прокатиться с ветерком пару километров. А потом с победным воплем сигануть на скорости с высоченной песчаной насыпи – если правильно сгруппироваться, даже ноги не подвернешь.

Как уж там все произошло, он помнил плохо, поскольку прилично ударился головой и почти месяц пролежал в больнице, но суть была в том, что он сорвался. То ли нога соскользнула с ржавой ступеньки, то ли рука подвела, не успев ухватиться за поручень, но он полетел под колеса, прямиком в щель между соседними вагонами. Но в тот день ему немыслимо повезло: зацепившись плечом за лязгающий неумолимым прессом буфер, упал аккурат между рельсами. И поезд прогрохотал поверху, лишь запорошив распластанное на шпалах тело угольной пылью и унеся неведомо куда почти новую кепку. Впрочем, сам он этого не видел, отключившись от удара, – пацаны позже рассказали, уже после того, как к нему в палату посетителей пускать стали.

После возвращения из больницы, получив полную порцию отцовских ременно-задничных наставлений и молчаливого материнского осуждения, Сашка твердо решил завязать с подобными глупостями. Даже учебу подтянул, уделив особое внимание иностранному языку, по которому к концу года едва-едва на троечку выходил. Что особенно расстраивало мать, как раз таки учительницу того самого иностранного, суть – немецкого. Не в его школе, разумеется, только этого не хватало, в соседней. Язык пошел неожиданно неплохо – то ли открылись некие скрытые резервы, то ли башкой о шпалы очень выгодно приложился. В тот момент он и представить не мог, насколько это пригодится в недалеком будущем.

Заодно и спортом всерьез занялся, записавшись сразу в несколько секций. Даже с парашютной вышки пару раз сиганул. Как ни странно, лучше всего ему давалась пулевая стрельба. Так что допризывник Гулькин вскоре стал завсегдатаем стрелковой секции ОСОАВИАХИМ, а там и нормы сначала БГТО, а затем, когда возраст позволил, и ГТО сдал. И долгожданный значок «Ворошиловский стрелок», набрав положенное количество очков, получил. После чего окончательно решил связать жизнь с армией. Отец, простой фрезеровщик и ветеран Гражданской, комиссованный из армии по ранению и до сих пор хромающий, был доволен, мать – наоборот. Поскольку мечтала для сына о совсем ином будущем. Но мужская половина семьи осталась непреклонной, а мнения двух младших сестренок никто не спрашивал. Вот только к железной дороге он с тех пор относился… ну, скажем так, с некоторым недоверием…

Второй раз он должен был погибнуть на рассвете 22 июня сорок первого года. Когда без четверти четыре утра на заставы 86-го Августовского погранотряда, охранявшего юго-восточный фас Сувалковского выступа, внезапно посыпались немецкие снаряды и мины. Но Александру снова повезло. Его застава была поднята по тревоге еще в полночь из-за сообщений о переходе госграницы немецкими диверсантами, нарушившими проводную связь с комендатурой. Преследование результата не дало, немцы оторвались и ушли обратно, однако в казармы личный состав до самого утра так и не вернулся. Уже гораздо позже Гулькин узнал, что столкнулись они с диверсантами из «Бранденбурга-800», активно работавшими на советской территории в течение нескольких предвоенных дней.

Верно истолковав ситуацию, командир заставы отдал приказ занять окопы и огневые точки линии обороны, возведенной за последние недели. Это никого не удивило: еще с позднего вечера 20 июня погранвойска НКВД на западном направлении перешли на особый вариант несения службы[3]. В дозор выходили только усиленными нарядами с увеличенным носимым боезапасом; обязательным стало ношение защитных касок. Две последние ночи перед началом войны пограничники порой даже спали в форме, не сдавая личное оружие в оружейные комнаты, что еще несколькими неделями назад казалось просто немыслимым. В дзотах и огневых точках открытого типа были загодя установлены станковые пулеметы, боекомплект к которым хранился там же, на позициях. Выдали всем и гранаты, и сухпай на пару дней. Командно-начальствующий состав круглосуточно оставался в расположении, поскольку все увольнительные были отменены, и даже те из командиров, чьи семьи проживали в близлежащих городках, Августове или Граеве, не имели права покидать территории застав.

Ощущение приближения чего-то страшного и неминуемого давило на психику, но люди держались. Не было даже слабого намека на панику – в глубине души большинство бойцов и командиров все же надеялись, что в конечном итоге все закончится благополучно. Ну, а рискнут напасть – получат мощный отпор да кровью умоются. Тем более, провокации с «сопредельной территории» продолжались практически постоянно, а война так и не начиналась. То очередного перебежчика возьмут, то пограничный секрет с той стороны обстреляют, то немецкий самолет-разведчик границу нарушит. Перебежчики все как один утверждали, что немцы вот-вот нападут. Правда, даты называли разные, начиная от конца мая и заканчивая двадцатыми числами июня. Всех их сразу отправляли в город, в Главное управление НКВД, или еще куда повыше.

На стрельбу или оскорбительные выкрики фашистов погранцы не отвечали, четко выполняя недавний приказ «Не поддаваться на провокации». Вражеские же самолеты продолжали барражировать над приграничной полосой с завидным постоянством, словно даже не слышали о таком понятии, как государственная граница. Нет, оно, конечно, понятно, что приказ един для всех, но, глядя на ползущий над головой силуэт очередного высотного разведчика, младлей Гулькин лишь молча скрипел зубами. Да и не только он. Где же наши истребители, где родные сталинские соколы-то? Ладно, сбивать нельзя – так хоть припугнули бы, что ли! Ну, там, пару пулеметных очередей по курсу дали, атаку в хвост сымитировали, мало ли? Но истребители не появлялись, лишь однажды, дня три тому, над заставой пролетела, звеня моторами, тройка лобастых «ишачков», покружила вокруг немца, тут же начавшего набирать недоступную для «И-16» высоту, да и убралась восвояси.

Разумеется, были среди пограничников и те, кто в благоприятный исход не верил, будучи убежденными в скором – буквально со дня на день – начале войны. Впрочем, свое мнение они держали исключительно при себе, дабы не оказаться обвиненными в пораженческих и панических настроениях. Хоть младлей Гулькин к их числу, в общем-то, не относился, на душе Александра тоже было тяжело.