Внимание Саньки привлек небольшой продолговатый предмет, отлетевший прямо к куполу, словно бы неизвестная науке штука, павшая смертью храбрых от снайперского луча, в последний момент успела выкинуть его из своих недр. Металл, из которого он был сделан, оказался чуть теплым на ощупь, а посередине было небольшое окошко, отдаленно напоминающее солнечную батарейку. Санька все еще крутил эту коробочку в руках так же, как в голове крутилась мысль «куда эту штуку выкинуть, уж больно необычная, а, может, Катьке отнести, она из нее чего-нибудь модное сделает, киберпанк же ж», когда в одну секунду слились новый грохот, громче прежнего, звон купола и короткий, почти неслышный вскрик Линь.
– Да какого лешего сегодня все взрывается? – возопил к небесам Санька, влетая в пультовую «Софита» и забывая удивиться вспыхнувшему красному огоньку на торце находки, крепко сжатой в кулаке.
Пультовая пребывала в раздрае, но на этот раз снайпер был явно не при чем. Линь, вся в слезах, пыталась прорваться к шахте, но у нее на пути стоял Илья Моисеич Райфе, во время аварии обретший, видимо силу шлагбаума. И не только силу удержать локомотив по имени Линь, но и даже соответствующую раскраску – бледная кожа пошла красными пятнами.
– Са-шаа, – призывно прокричал Илья Моисеич, невзирая на расстояние в два метра, – подержите ее… Мы ничего не слышим, так грохнуло… Я спрошу, что там внизу.
Передав совершенно невменяемую Линь Саньке как эстафетную палочку, Илья Моисеич метнулся, точнее – прокатился в переговорную. Сейчас эта сотня килограмм еврейской доброты была очень кстати, потому что в объятиях Саньки у Линь, похоже, сорвало последнюю защиту, и информация, шедшая от мира по двум каналам, стихийно перемешивалась в Санькиной голове с обрывками собственных мыслей.
– Ма-а-а’к, Ма-а-а’к!
– Я все сделала, как ты меня учил… Уставку на двадцать четыре выставила, землители подняла…
«Она дышит раз через три, черт побери… И вся колотится, сердце у нее, что ли, на полтела…»
– Так ты в перегово’ной сидишь, нехо’оший человек? Почему посмот’еть не вышел?
– Подняли высокое… До уставки дошло, Саня, до уставки, не было самохода, не было!..
«Какие узкие плечи, как у ребенка… может, скорую ей вызвать?.. Как же ты дрожишь, Линь. Ну, успокойся, прошу, родная. Там все живы… должны быть».
– Ах ты ж… Не платят тебе за это, Ма’к Алексеич, значит, да? Я могу сказать, за что тебе платят! За твои штаны лоснящиеся!
– А потом разряд и грохот… Я ничего не слышу, Саня, прости меня, прости-и…
«Ты не виновата, Линь»
Виноват я.
Санька осторожно положил руки девушке на плечи и легонько сжал. Линь замерла, едва дыша на сведенной диафрагме. А, к черту условности. Санька коснулся губами ее пылающего лба. Секунда, две, три… Не хочется отпускать, но пора. Надо, в конце концов, выяснить, что произошло.
Приливной волной гнева Илью Моисеича вынесло из переговорной.
– Са-ша! Этот старый… – далее воспоследовала непереводимая тирада идиоматических выражений на иврите, – в общем, он сидит в пе’егово’ной внизу и носа оттуда не кажет!
– Я проверю, Илья Моисеич, – кивнул Санька, усилием воли размыкая кольцо рук вокруг Линь. – А вы побудьте здесь. Пожара, кажется, нет… Датчики бы сработали.
«Еще бы, – хмыкнула зануда внутри. – На сигареты давеча и то заорали».
Ныряя в шахту, Санька чувствовал на себе взгляд Линь, но, не в силах обработать столько запросов сразу, его голова переключилась уже на аварию. Извини, солнце. Я, наверно, должен был заглянуть тебе в глаза, но я давно уже зарекся это делать. Нет сил уже выдерживать чужую боль от свежих ран.
В шахте лифт давно умер, а поскольку башня была отдана на растерзание простым людям – работягам и исследователям под стенды и установки, – его никто и не думал восстанавливать. Не административный ресурс, ноги, небось, еще не отвалились.
Санька преодолевал пролет за пролетом, на каждом этаже, где были обитаемые установки, встречая встревоженные головы, высунутые в распахнутые двери. Головы упорно смотрели вниз. Санька прибавил скорости. Навстречу пролетел один из первоотдельщиков в аэросапогах… Походу, кое у кого ноги все-таки отвалились. Санька продолжал спуск, чувствуя неприятную дрожь между лопаток от мысли, что этот первоотдельщик может развернуться на сто восемьдесят градусов и проследовать на Софит… любопытства ради.
Строго говоря, Софитов было два. Старый представлял из себя небольшой закрытый бокс с притуленной к нему конденсаторной батареей и переговорной. Здесь испытывали отдельные элементы лазерных усилителей – лампы, отражатели, стекла. В который раз уже Санька поразился клейкости некоторых разговорных названий к реальным вещам. Это было как истинные имена в давно и безнадежно запрещенном транскоде – назови активным элементом, а все равно останется стекло стеклом. Или оружие нашего робота-снайпера. Обозвали лазером, а то, что это какая-то суперсекретная разработка, принадлежащая одной в мире корпорации, и на лазер она так же похожа, как бегемот и балерина, – все забыли. Находились, правда, желающие докопаться до истины, но только при попытке быть разобранным робот взрывал сам себя.
А вот на новом стенде не было места исследованиям и истинным именам. Там был Заказчик. В угоду ему было все: от нарушения правил техники безопасности до откровенной халтуры. Лишь бы успеть. Лишь бы большие шишки остались довольны. И новый Софит жил дедлайнами от одного административного совета до другого. Огороженный высокой стеной, этот мир псевдочистой зоны сейчас жужжал похлеще UPS-ов в серверной стойке, отрубленной от питающей сети. Ворвавшись на последний этаж, Санька потрясенно замер. Вокруг бокса старого Софита собралась уже целая толпа, и она что-то бурно обсуждала. Санька нырнул в круговорот тел и сплетен как заправский дайвер. Местных было на удивление мало, в основном это были люди субподрядчика, монтировавших систему питания на новом стенде. Ну, этих хлебом не корми, лишь бы ничего не делать. Классика жанра: один работает, восемь дают советы.
А вот и источник беспокойства. Санька тихо рыкнул, протискиваясь в первый круг. Очень ррразговорчивый источник, мать его за ногу.
– Артур, можно тебя на минутку? – для проформы прошипел Санька, вытаскивая из центра этой пентаграммы новостей холеного паренька с куском чего-то светлого в руке.
Вещдок, надо полагать.
– Тебе чего? – Спросил Артур, когда от толпы было уже шагов десять. Он вырвался из Санькиного захвата неумело, как девчонка. Ага, дорогой, и после этого я должен верить твоей лапше про пояс карате, если даже я могу вывернуть тебе руку за здорово живешь?
Артур стоял напротив, независимо вскинув голову. Санька смерил его презрительным взглядом, насколько позволял ему небольшой рост. Что и говорить, только Катька и Линь были приятным исключением в его отношении к современной молодежи. Артур же был смазливым дистрофиком с длинными, зачесанными назад волосами и явно испанскими глазами-вишнями, где цвет радужки почти неотличим от зрачка. Весь обвешан гаджетами, даже во лбу какая-то пластина с дорожкой бегущих огоньков, похожей на волну музыкального трека. И он был карьерист от науки, этот Артур. Кандидатскую он писал безнадежно и долго, с таким усердием, что с тем же успехом можно было сказать, что она писала его. Сам Санька в свое время не стал поступать в аспирантуру только потому, что сам диплом в универе уже по сути был диссертацией, а наводить на нее марафет еще пять лет аспирантуры… Неинтересно. Да и нехватка денег в семье здорово увела от науки.
– Что произошло?
Артур подбоченился. Нанизывая слова как бусины, он выдал красочный рассказ о том, как…
– Короче, склифосовский, – оборвал его Санька, с трудом сдерживаясь, чтобы не дать парню заслуженного нагоняя. – В тебя влетел кусок изолятора от взорвавшейся в нашем боксе лампы…
– Именно, в вашем боксе, – сделал упор Артур.
– … А ты при этом стоял здесь, у его стенки, вместо того, чтобы чистить кассеты на новом? – Голос Саньки источал яд. – Дай угадаю, курил свою гадость полимерную или висел на телефонной трубке с очередной пассией?
Артур смотрел ему в глаза. Санька прищурился. И раньше не были друзьями, а теперь, кажется, враги. Зато больше не будет распускать сплетни о случившемся. Тем более, на вид абсолютно цел, а если и есть синяк, то: а) до свадьбы, бедная его жена, боги Сети, заживет; б) сам виноват, не стой где прилететь может.
Выдернув у Артура из рук оторванный кусок изолятора, Санька зашел в бокс старого стенда, переступив через упавшую от ударной волны железную стенку. Заклепки, на которых она держалась, были вырваны с мясом, но починить это было вопросом получаса. Взорвавшаяся лампа оставалась в своем гнезде, но автоматы, похоже, вышибло напрочь, и в темноте Санька с трудом бы разобрался в произошедшем, не держи он сейчас кусок изолятора в руке. Вещдок, черт побери. Рука по наитию потянулась к останкам изолятора, еще закрепленного на лампе. Два фрагмента сложились как паззл. Горелые черные края копролита, волнистая дорожка пробоя… Ну давай, Александр Валько, признайся, на что это похоже, пока твои пальцы, оставив висеть на честном слове часть изолятора, скользят в темноте по колбе лампы… В темноте ты слеп, плохое ночное зрение. Но кожа заменяет тебе глаза: ты чувствуешь трещины на поверхности этой двухметровой колбы, как разрывы мироздания, через которые ушел в твой мир ксенон, заполнив прежний обычным пыльным воздухом стенда.
Эта лампа больше не даст разряда.
Не родит внутри себя вспышку, не зажжет плазму.
Мертвая бесполезная вещь, пусть ты даже и приставил недостающий фрагмент.
Гулкую тишину бокса разорвал едва слышный писк, на грани ультразвука. Он шел не извне. Изнутри?.. После некоторых дедуктивных исследований самого себя Санька все-таки решил, что до дельфина ему по-прежнему как до Луны пешком, поэтому пищать как знатная комарилья может только найденная на крыше коробочка. В темноте свет мигающего красного огонька упорно рождал ассоциацию с музыкальной дорожкой и лбом Артура. Тем более, что неизвестный никому шутник, сделавший этот… прибор? игрушку?.. явно внес систему и в писк, и в мигание не то лампочки, не то светодиода.
«Трекер, – подумал Санька, давая находке имя и пряча ее в карман. – Если уж ты свалился с неба, то обратно тебе и дорога». На краю сознания бились обрывки из прочитанной фантастики, что-то про инопланетян, комитет по контактам, охотника в музее внеземной жизни… Слишком уж невероятным все это казалось. Но и выбросить трекер в болото было бы нечестно, а отдать Первому отделу как должно – вдруг шпионская разработка, ага, только всё, что могли, уже давно разворовали и продали – проблем не оберешься, затаскают. И была еще внутри какая-то неубиваемая наивность, детская вера в чудо, что это не чья-то невинная шутка, а подарок судьбы, что может еще он, Александр Валько, чёртов раздолбай, из которого ничегошеньки не вышло в жизни, вдруг получить в руки путеводную нить истории и способность хоть как-то повлиять на этот безумный, безумный мир.
Санька вышел из бокса. Толпа рассеялась. Конец рабочего дня однозначно определялся по наличию гула голосов на стендах. И сейчас тишина была гробовой.
В переговорной Марк Алексеевич Магдаленский со стоическим спокойствием выслушивал разъяренные вопли трубки, попутно листая какой-то объемный фолиант в красном переплете.
Санька прокашлялся на пороге и перешел в наступление. Только так, выдав заранее ответы на все возможные вопросы, можно было избежать девяноста девяти процентов от обычного объема ворчания Марка Алексеевича.
– Я посмотрел лампы в боксе, одна разорвалась, оторвало кусок изолятора, по колбе трещины, снимем лампу, – тараторил Санька, отключая силу и земля установку, – с Ильей Моисеичем…
– Он меня…
– Знаю, знаю… Ничего, это у него просто характер такой. В понедельник с утра я подлатаю бокс, но установку американских на испытания следует отложить…
– Что значит отло…
– Я думаю, что нужно проверить электрическую часть, – надрывался Санька, – хоть эта схема и исправно работала полгода. Диагностика цела, мы сможем продолжить в любой момент…
