Стоянка поезда – двадцать минут. Роман

– Вот воюют. А ты, в армии послужит. Не пущу Андрейку в армию. И Светке накажу.

– Ага, послушает тебя военкомат. Знал бы, ничего тебе не говорил.

– И не говори больше.

– И не буду. Дай спокойно хоть чаю допить…

– Пей, я у тебя кружку не отбираю. Возьми карамельки. Чего пустой швыркать?

– Не хочу карамельки. Последние зубы поломать.

– А ты в чай положи.

– Не хочу лишний раз сладкого. Зубы теперь лечить – одна беда. Где на них деньги возьмёшь?

– У меня у самой зубы не лучше твоих.

– Вот я и втолковываю тебе, что последние надо беречь.

– Чего уж теперь об этом толковать? Я с конфеткой буду чаевать.

6

Конец 1970-х годов.

Старшая дочь Лида после школы поехала поступать в пединститут. С младших классов мечтала стать учительницей истории. Сдала все вступительные экзамены, но не прошла по конкурсу. За компанию с другими неудачниками-девчонками решила идти в профтехучилище при камвольно-суконном комбинате. Дали общежитие, стипендию. Кроме ПТУ имелся и вечерний текстильный техникум.

Комбинат занимал площадь в двадцать пять гектаров, из которых шестнадцать отводилось под производственные площади. Специализировался на производстве шерстяной пряжи, тканей. Первая очередь составляла пятьдесят тысяч прядильных веретен. Через два года вступила в строй вторая очередь – тридцать тысяч прядильных веретен и цех крашения. Через год – шестьсот пять ткацких станков и шесть тысяч веретен аппаратно-прядильного производства. Проектная мощность почти девять тысяч тонн пряжи, двадцать восемь миллионов погонных метров ткани в год. Комбинат состоял из пяти основных производств: чесального, прядильного, аппаратно-прядильного, ткацкого, отделочного. Производства располагались в пятнадцати цехах, где работало около двух тысяч единиц разнообразного оборудования, включая импортного: японского, итальянского, французского производства.

– Вот это размах! – восхищались девчонки, приезжающие сюда устраиваться на работу со всех уголков области.

В середине 70-х было налажено производство полушерстяной ткани для школьной формы мальчиков и шерстяной для военной формы Советской Армии.

– Как раз вы и будете заниматься производством полушерстяной ткани для школьной формы мальчиков, – услышала Лида в числе остальных ровесниц после завершения ознакомительной экскурсии по комбинату от своего мастера производственного обучения в ПТУ – женщины уже в годах, строгой на вид, но доброжелательной и простой в общении. Девчонки ловили на лету каждое её слово, раскрыв рты от захватывающей перспективы. Позднее выяснилось, что мастер не такая уже и в годах, около сорока с небольшим ей всего-то. Просто много лет она пробыла в этой профессии, работая на аналогичном комбинате в соседней области. Преждевременно увядший внешний вид говорил об издержках этой самой профессии, хотя девчонкам такое и в голову пока не могло прийти. Молодость била фонтаном!

Работающих на комбинате более трёх тысяч. Восемьдесят процентов – женщины. Одна из проблем – дефицит женихов. Об этом юные девы, неискушённые в любви, сообразили сразу. Успокаивались тем, что город большой, поэтому ребята не сошлись клином на одном комбинате и одном микрорайоне, на территории которого находится этот комбинат. Впечатлял и рабочий посёлок в почти двадцать тысяч человек. Комбинат считался градообразующим предприятием. При нём была развита так называемая социалка. Это пять молодёжных общежитий, здравпункт, аптека, водолечебница, столовые, буфеты, Дворец культуры на два зрительных зала, библиотека, при которой работало двадцать досуговых кружков, база отдыха на одном из озёр в нескольких десятках километров от города.

В профтехучилище на ткачей брали девушек с хорошим здоровьем. Считалось, что это тяжёлая работа – ткать ткань. Шумная, пыльная, станки бьют. Ткачихи имели пятый разряд, выше – только у мастеров станков – мужчин. При наработке 20-летнего стажа уходили на пенсию в пятьдесят лет, но об этом девчонкам тоже пока не думалось. В училище изучали весь технологический процесс: от запуска шерсти до отделки ткани.

– Живём интересной жизнью, – с энтузиазмом и задором рассказывала вновь принятым работницам секретарь комитета комсомола. – Активно участвуем в художественной самодеятельности, общественной жизни трудового коллектива, проводим трудовые комсомольские субботники, все это очень подробно отражается в нашей стенной печати..

…Ничто не предвещало в размеренной, насыщенной делами, жизни молодых ткачих тоже молодого, но союзного значения гиганта-предприятия скорых глобальных полных негатива перемен, которые сказались и на личных судьбах 20-летних девушек-ткачих. Они искренне гордились трудовыми достижениями комбината, на котором работали, в который они влюбились, вне которого многие сверстницы уже и не мыслили себя. Правда, что характерно, девчонки пытались отговаривать своих младших родственниц, которые изъявляли желание тоже работать на комбинате. Объясняли юным несмышлёнкам тяжёлые условия труда. Это постоянная физическая нагрузка, шум, грязь, пыль. Кстати, ткачихи в близком кругу нередко удивлялись старшему поколению своих соратниц-коллег, которые в 30-е годы перевыполняли в разы производственные показатели, перекрывая сменные задания.

– Они двужильные, что ли были? – спросили однажды девчонки у седого парторга.

– Нет, – отвечал тот, – такие же, как вы. В годы первых пятилеток маломощное оборудование способствовало тому, чтобы девушки могли повышать производительность труда. Да и сама трудовая героика того времени, наверное, выступала в качестве подпитки моральных и физических сил. Тогда ведь во главу угла ставились несколько иные ценности, чем сейчас. Не было в помине некоей самоуспокоенности, если хотите, сытости в людях того поколения, – объяснял девушкам, как мог в силу своего интеллекта, парторг. Он много лет провёл на партийной работе, причём в разных отраслях: от угольной промышленности до текстильного производства. Основательно поднаторел в доходчивом и убедительном объяснении людям многих вопросов.

Юлька, младшая сестра Лиды, до последнего, даже когда сдала выпускные экзамены и получила новенький аттестат зрелости, не могла определиться с выбором профессии. Лиде было проще, та с малых лет мечтала стать учительницей. Но ей не повезло. При поступлении не хватило одного балла. Расстроилась до слёз. Но помогли советом подруги по абитуре, тоже не прошедшие по конкурсу. Что ни говори, сообща легче переживать любые невзгоды.

– Жизнь продолжается, пойдём на камвольный комбинат работать. За год деньжат подкопим, ума наберёмся, – рассудила самая бойкая девчонка из их абитуриентской комнаты, тоже потерпев неудачу при поступлении.

Долго добирались до микрорайона на окраине города, где находился рабочий поселок. По дороге напал хохот. Некоторые пассажиры удивлённо смотрели на девчонок, но молчали. Молодёжь, чего с неё взять? Девчонки хохотали по каждому поводу, в таких случаях говорят: покажи палец – будут смеяться… Наверное, таким образом девчонки, сами того не ведая, освобождались от психологического стресса, который испытывает любой нормальный человек из абитуры, который вроде бы успешно сдаёт все вступительные экзамены, но, гадство, в последний момент не проходит по конкурсу. На зачислении неудачник слышит от членов приёмной комиссии одну для всех дежурную фразу: «Приезжайте на будущий год». Но что значит «на будущий год»? Это целых двенадцать месяцев, в них триста шестьдесят пять дней! Это целый год, который в таких случаях бывший абитуриент мысленно как бы вычёркивает из жизни, считая его потерянным, абсолютно ненужным и никчемным.

– У Лидки одни пятёрки и четвёрки в аттестате, а не поступила, – повторяла Юлька матери с отцом. – И ничего, живёт не хуже, чем с образованием. Куда мне в институт с моими трояками? Училки каждый год меняются, попробуй хорошо предметы знать!

– Когда Лида училась, учителей тоже не хватало, надо было больше за учебниками сидеть!

– Ну, прямо! Извините-подвиньтесь. Ещё бы зубрилой не была! – обиженная на строгость, особенно отца, Юлька выходила из дома и молча сидела на лавочке у калитки, разглядывая улицу, на которой ничего нового не происходило. Всё та же картина, что и год и два назад. Разве что проезжающая техника – трактор «Беларусь» или автомобиль «Зил-130» были раньше поновее. Теперь эта техника и тарахтела как-то по-другому, с надрывом, и, казалось, пылила больше. А солнце жгло немилосердно.

«Тоска зелёная, умереть легче. И девки где-то запропастились?» – тоскливо размышляла Юлька, сидя на лавочке и покачивая закинутой колено на колено загорелой ногой в домашнем тапочке.

– Ой! Извините-подвиньтесь! Легки на помине! – радостно воскликнула Юлька. Вдалеке показались подружки. Следом катилась большая резиновая камера от колеса большегрузной машины. Её катил младший братишка одной из подружек, выглядывая сбоку белобрысой головёнкой.

– Эй, выпускница! Пошли купаться! – закричали звонко издали девчонки.

– Сейчас! Только купальник надену! – соскочила с лавочки Юлька.

– Долго там не бултыхайся. Грядки и парник сегодня надо хорошо пролить, жара вон какая стоит, – предупредила мать.

– Ладно! – стукнув дверкой шифоньера, Юлька взяла свёрнутый в комочек розовый купальник и поторопилась переодеться в баньке.

Огромная чёрная камера грузно шлёпнулась о воду. Быстренько скинув платьишки на берегу, девчонки с визгом окунулись в прогретую солнцем воду.

– Классный купальник! – оценили подружки. – Откуда?

– Лида из Читы привезла.

– Где достала?

– На барахолке…

– В таком купальничке почти вся фигура загорает, только полосочки на теле и остаются, – с завистью щебетали подружки.

– Счастливая ты, Юлька!

– Счастье, прям, так и хлещет! – с иронией отозвалась та.

Вода тёплая, как парное молоко. Девчонки дурачились, плавая на глубине «по-бабьи». Цеплялись за мокрые скользкие края камеры, а младший братишка, оседлавший её, ударял по воде пятками, подымая брызги. Колесо, медленно кружась, плыло по течению.

– Ловите меня! – звонко кричит малец. Девчонки с визгом догоняют, цепляются за бока мокрой резины и возвращают камеру на прежнее мелководье.

* * *

Юлька училась в школе слабее Лиды. Так бывает в семьях. Обычно чаще, что именно старший ребёнок учится лучше младшего, хотя бывают исключения.

В начале июля от Лиды пришло письмо. В первых строках спрашивала о планах младшей сестрицы насчёт поступления. В конце письма просила родителей отпустить Юльку к ней в Читу. Там вместе подумают. И чтобы при себе имела все нужные для приёмной комиссии документы. Вечером за ужином Юлька робко спросила:

– Ну что, мам, пап? До Лиды доеду?

– У самой-то к чему душа лежит? Может, на медичку пошла бы? – спросила мать.

– Извините-подвиньтесь. Ещё чего, в болячках ковыряться, – фыркнула по привычке Юлька.

– Ну, тогда оставайся дома. На ферме доярка скоро потребуется. Одна у них в декрет уходит. Да и на молодняк телятница нужна, – подсказал отец.

– Больше, папаня, ничего не придумал? В навозе копаться?! Ну, уж дудки. Лучше, как Лидка, в ткачихи идти.

– А чем не профессия? – поддержала мать. – Лида сначала тэушку закончила, потом поступила в текстильный техникум при комбинате. Город всё-таки, есть где специальности хорошей обучиться. Опасно только вечерами ходить…

– Ну, мам, не опасней, чем в нашем райцентре. Бухариков долбанутых везде хватает…

От Лиды опять пришло письмо. Старшая сестра по-прежнему приглашала Юльку к себе в город, правда, предупредив, что работа ткачихи физически трудная. Надо будет привыкать к пыли, грязи, шуму. Но гарантирован стабильный заработок. Да и жизнь в рабочем поселке бьёт ключом. Не то, что в деревне. Но с решением надо торопиться, времени для поступления совсем мало. Считанные дни остаются. Юлька согласилась. За вечер родители её собрали и отправили на поезде. Ехать-то всего ночь.

На следующий день Лида сама унесла документы в приёмную комиссию профтехучилища.

На выходных – в воскресенье – сёстры выбрались на автобусе в центр. Сходили в кино. Возле кинотеатра «Родина» пили газировку из красного автомата. А напротив ресторана ели мороженое. Перед возвращением к себе, долго сидели на скамейке у центральной площади под сенью ветвистой зелени. С непривычки ходить по асфальту у Юльки горели подошвы ног.

– Лид?

– Что?

– Почему возле ресторана много военных?

– Это командированные офицеры. Вырвутся в Читу из своих степных гарнизонов, все при деньгах, вот и гудят…

– Больше заняться, что ли нечем?

– А чем? Ходить в кино и есть мороженое?

– Тоже верно.

Сёстры помолчали.

– Наверное, все сплошь холостые? – сделала неуверенное предположение Юлька.

– Не сплошь.

– Что? И женатики?

– Почему бы и нет? Тоже ведь люди.

– Женатики другим должны заниматься, пользуясь случаем.

– Каким случаем?

– Что в город вырвались. Здесь такие большие магазины. Покупали бы подарки жёнам и ребятишкам.

– Подарки! – Лида рассмеялась.

– Чего смешного?

– Глупенькая ты ещё, Юлька.

– А что я не так сказала? Дома с подарками, что ли не ждут?

– Это понятно, что ждут.

– Ну, вот. И я о том же. А тебе ха-ха. Зато я глупая, ты умная.

– Ладно, доедай своё мороженое, а то растает.

– Что? Поедем?

– Да-да. Пора на автобус. Пошли на остановку. Кстати, пока в училище занятия не начались, надо тебе домой съездить за осенней одеждой.

– Надо бы. Я уж и по маме с папкой соскучилась.

Через два дня Лида собрала сестрёнку, купила билет на поезд. Собрала гостинцы родителям.

– Что, Юлька, поступила? – спросила первым делом, встретившись на улице, соседка тётя Таня, извечная доярка.

– Поступила.

– Студентка, значит?

– Типа того…

– Кем будешь-то? Слыхала, что ткачихой?

– Ткачихой.

– Тоже неплохо. Не наше дело, навоз резиновыми сапогами месить. В городе-то ловчее жизнь?

– Пока не знаю. Наверное…

– Ловчее, – уверенно сказала тётя Таня. Зубы у неё изъедены дешёвым табаком. Курит с пятого класса. Отец Матвей, тоже фронтовик, бывало, лупил солдатским, ещё с фронта, ремнем. Зажмёт меж колен, задерёт юбчонку и по заднице в сатиновых трусишках. Жена Маруся набежит, отнимет. Ругает мужа своим самым любимым в адрес его ругательством:

– Охолонись, контуженый! Забьёшь ребёнка!!!

Тот, будучи в сильном гневе, но по душе отходчивым, махнёт ещё пару раз ремнём в воздухе и мало-помалу успокоится. Начинает прикидывать, куда бы папиросы подальше спрятать, чтобы малая не достала… Хоть на чердак, а лестницу убрать. Но тоже неразумно, всякий раз на чердак за пачкой лазить. Это с калечеными-то рукой и ногой?

Дядя Матвей умер давно. Взяли своё фронтовые четыре года. Танька маленькая была, но помнит, как на похоронах несли на сшитых наскоро, красного цвета, подушечках медали. Тётя Маруся сильно причитала над могилой. Соседки держали её под руки. Пузырёк с нашатырем давали нюхать. Голосила истошно:

– Как же теперь жить-то буду, голубок ты мой, ненаглядка моя?! А-а-а, Матвеюшка!!!

Вот ведь на кладбище выясняется истина. А в жизни, что не так, сразу: «контуженый»!

Позднее, когда в школе организовали музей боевой и трудовой славы односельчан, учительница истории попросила у семьи солдатский ремень фронтовика. Спустя годы, тётя Таня, бывая в школе, где чествовали по осени, на День сельского хозяйства, передовиков колхоза и проводили экскурсию в школьный музей, не без гордости признавалась:

– Помнит моя попа этот папин экспонат…

Надсадно прокашливаясь, доярка хрипло жаловалась Юльке посреди улицы: – «Прима» какая-то горькая попалась…

У самой Тани, может быть, вспыхивали отблески некоей зависти или, скорее, грусти в разговоре с молодой соседкой, у которой ещё не всё потеряно, точнее, наоборот, ещё ничего не потеряно. А Тане надо растить-поднимать детвору. Их у неё двое. Парнишки. Но отцы разные. Мужа посадили. Срок немалый дали. Всё-таки человек погиб. Ладно, ещё не групповую припаяли. Одни поговаривали, что взял всё Пашка на себя, другие, что он и вовсе не при делах. А ментам? Лишь бы скорее дело раскрыть-закрыть и перед начальством отчитаться… Осталась Таня с малым парнишкой на руках. Прошло года два. Письма из зоны приходили всё реже. Как-то, в конце апреля, приехала бригада шабашников из «Агропромстроя» строить новый коровник. У старого, ещё послевоенной постройки, прогнили углы и прохудилась кровля. В дождливое время прямо беда. Скот стоял в воде. Пробыли строители в деревне до середины лета. Таня снюхалась потихоньку с одним из приезжих. Коровник построили, и уехала бригада. А у Тани вскоре перестали быть критические дни. А там и живот начал расти. Прошло девять месяцев. Родила второго пацана.

Хвалилась сыновьями перед доярками на ферме: – Маленькие, а такие хорошие помощники. И дома приберут, и стайки почистят, и грядки прополют, и за бабой Марусей присмотрят. Только ещё корову доить не умеют. Старший сынок научился варить. Как щи приготовит, так ещё вкусней получаются, чем у меня!..

А в один из дней из колонии пришло письмо от Павла. Мол, сроку конец подходит, скоро выходить на волю. Татьяна без утайки, как есть, написала всю правду. А что поделаешь? Когда мужик вернётся, ребенка набеганного всё равно ведь не утаить. Написала и, сжавши сердце, в тревоге стала ждать ответ: как-то на этакую новость муж из зоны отреагирует? Потянулись медленные дни тягостного ожидания. Прошли томительные недели три. Получила казённый конверт. Ответ был удивительно прост и спокоен: ничего, мол, вырастим. Ты, главное, Танюха, жди. Одну тебя любил и люблю. Только одно это и помогло зону оттоптать от звонка до звонка.

У Татьяны отлегло от сердца…

7

Середина 1990-х годов.

Утро для Генриха выдалось неважным. Ночью часто просыпался от бестолковых сновидений. Сожалел, что не снабдил племянника спутниковым телефоном. Предлагал, но Вилли отказался, объясняя тем, что в чужой стране следует выглядеть проще. Так, наверное, и безопасней. Меньше опасений, что спутниковый телефон могут украсть по дороге или отобрать, а дорога дальняя – через всю Россию. Договорились, что при возможности Вилли будет заказывать телефонные переговоры. Теперь, скорее всего, надо ждать звонка из конечной точки маршрута – Владивостока.

Знакомые удивлялись, зачем нужна поездка по России немецкому студенту? С точки зрения однокурсников, поездка имела чисто познавательный смысл. С точки зрения Вилли, который изучал историю Второй мировой войны, очень хотелось побывать в стране, пережившей ужас страшной войны, увидеть места, в которых довелось бывать его дяде Генриху. Дело упрощало хорошее знание русского языка. Этим Вилли был обязан тоже дяде, освоившему русский в плену, из которого он вернулся в Германию в конце 1947 года. Повидав разруху и в Советском Союзе, и на родине, Генрих получил одну из самых мирных профессий. Стал инженером-строителем. Специализировался на жилых комфортабельных комплексах с удобной инфраструктурой. В Германии с «коммуналками» было покончено к началу 60-х годов. В России они сохранились до конца столетия, а в некоторых городах плавно перешли и в новое тысячелетие. Впрочем, выбор профессии Генрих сделал ещё на фронте. Видя разрушенные городские кварталы Сталинграда, поклялся, что если выживет в этом огненном аду, то станет только строителем…

* * *

Погодные условия Лейпцига носят умеренно-континентальный характер. Зимний период достаточно мягкий по сравнению с другими городами. Средняя температура варьируется от минус пяти до минус семи градусов. Лето в городе тёплое и очень влажное. Воздух в этот период прогревается до плюс двадцати пяти. Стоит отметить, что погода в Лейпциге крайне неустойчивая. Очень часто зимой отмечаются дожди и температура плюс десять градусов, а на следующий день воздух может охладиться до минус десять. Наилучшим временем для поездки в удивительный Лейпциг считается лето.

Из-за климата, погоды и природы и выбрал в своё время Генрих древний саксонский город Лейпциг. Многочисленные парки и сады. Пейзажи Лейпцига лишены величественности, присущей югу Саксонии с его холмами и горами. Зато великолепные голубые озёра и реки придают особую притягательность этому региону.

В лесных массивах, смешанных из липы, ели, дуба и сосны, обитают лисы, зайцы, дикие кабаны, белки. В реках водятся карп и форель. Но Генрих не охотник. После войны дал себе клятву не брать в руки оружие. Так что комфортная погода и обилие зелени позволяли вдоволь насладиться великолепным отдыхом в древнем саксонском городе.

За окном хмурилось слякотное небо, хотя август для Германии – самое бархатное время. Казалось, вот-вот закрапает дождик. Небо закрыто тучками. В это утро Генрих отменил для себя бег трусцой, ограничившись зарядкой.

Перед тем, как встать под контрастный душ, Генрих посмотрел на себя в овальное зеркало в ванной комнате, теребя мягкое махровое полотенце, на котором вышиты озорные кошачьи мордочки. Понимая, что это полотенце племянника, аккуратно повесил его на ажурный коричневый крючок. Всё должно выглядеть так, будто тот отлучился из дома всего на пару-тройку дней. Казалось, сейчас над входной дверью раздастся трель звонка и в стенном блестящем пластике отразится фигура вошедшего в прихожую Вилли…

Когда тот уезжал, договорились, что по возвращению из России дождутся осени и махнут на несколько дней отдохнуть на горнолыжную альпийскую базу. Надо заменить крепления на лыжах племянника. Прошлый раз левое крепление вышло из строя. Хлябает защёлка, неплотно застёгивая ботинок. Такое не годится на крутом спуске с горы.

В спортивном магазине в шаге от Генриха споткнулась молодая белокурая женщина, спешившая на эскалатор, который медленно заползал и сползал вверх и вниз, меряя нужные покупателю этажи. Генрих машинально придержал её за локоть.

– Спасибо! – ответила та по-немецки.

– С вами всё в порядке?

– Вполне.

– Вы сможете идти самостоятельно?

– Да, кажется, – женщина с миловидным лицом вскользь глянула на Генриха, пытаясь улыбнуться.

– Вы уверены?

– Да. Благодарю! Всё нормально.

– Удачи! – улыбнулся и Генрих.

– Спасибо ещё раз! Всё хорошо…

Незнакомка направилась к эскалатору, а Генрих провожал её взглядом. Что-то подсказывало ему о принадлежности этой молодой, насколько он сумел увидеть, обаятельной женщины, не к немецкой нации.

«Француженка? Нет. Британка? Нет. Русская? Хотя, судя по достаточно открытой манере поведения, возможно…»

Хотя на дворе стояла вторая половина лета, в спортивном отделе супермаркета с пониманием отнеслись к просьбе покупателя показать наиболее усовершенствованные виды лыжных креплений. Генрих хорошо помнил, ещё со времён, когда находился в лагере в Сибири, русскую поговорку о том, что сани надо готовить летом… Сейчас это был как раз как бы тот самый случай…

Генрих иногда задумывался, почему у него тяга именно к зимнему виду спорта, а конкретно, к лыжам? И эта тяга со временем передалась и племяннику Вилли. Возможно, это связано с тем обилием снега, которое он видел в молодости в Сибири? С тем непонятным завораживающим чувством, которое возникает, когда смотришь на заснеженные горы? Возможно…

Возвращаясь из магазина домой, Генрих размышлял о возможных вариантах горнолыжных баз. Обычно они с Вилли предпочитали отдыхать на Цугшпитце. Это гора в Германии. На ней построен самый высокогорный храм в стране. Немецкие католики и протестанты чтят эту часовню, расположенную на высоте 2390 метров. За время строительства храма для доставки материалов использовались вертолёты, которые совершили более 400 подъёмов с грузом на стройплощадку. По окончании строительства часовня была освящена кардиналом Йозефом Ратцингером, бывшим в то время католическим архиепископом и ставшим впоследствии Папой Римским Бенедиктом XVI. Освящена была часовня в честь праздника Посещения Девой Марией матери святого Иоана Предтечи Елизаветы. Часовня расположена недалеко от горнолыжной базы, и многие любители покататься на горных лыжах посещают этот уникальный храм. Тем более, что находится он в одном из самых уникальных и красивых мест Германии. Гора Цугшпитце является частью горных массивов Альп на юге Германии. С вершины Цугшпитце открывается вид на территории сразу четырёх государств: Австрии, Швейцарии, Италии и Германии. Добраться до горнолыжной базы и часовни можно из Мюнхена, проехав на автомобиле до Гармиш-Партенкирхена, а затем, поднявшись по канатной дороге или на специальном поезде по уникальной железной дороге, которая позволяет поездам как бы карабкаться круто в гору. Медную крышу часовни, увенчанную маленькой колокольней, видно издалека. В праздники и воскресные дни на всю округу раздаётся колокольный звон, разлетающийся в горной тишине на многие километры.

Первый раз они приехали в это местечко, когда Вилли было лет восемь-девять. Первым опытам катания на лыжах племянник обязан именно этим заснеженным склонам. Здесь проложено несколько горнолыжных трасс разных уровней сложности – от детской и учебной до экстремально сложной. Построен сноуборд-парк, трасса для снегоходов и равнинных лыж. Но особый восторг тогда у Вилли вызвала канатная дорога. Сезон катания продлевает современная система снежных пушек и ретраки, поддерживающие склоны в прекрасном состоянии. Вечерами трассы освещены, играет музыка.