Неизвестный Пири
23 февраля, в тот же день, что и в прошлые два года, автор провожал своего друга на мысе Арктическом. Продукты и бензин Мицюра брал на 90 дней, его нарты весили 115 килограммов и рюкзак – 25 килограммов. Все было как и раньше, за исключением одного. Накануне старта в маленькой гостинице он показал мне культи, и на правой я увидел кусочек марли. Красное пятнышко на нем означало, что из незажившей ранки еще сочится кровь. Оба взял с собой 100 марлевых салфеток, чтобы ежедневно защищать ранку.
Оба снова шел один и снова не достиг полюса. На следующий год – с четвертого раза – он добился своего, и, думаю, Япония вправе гордиться этим мужественным, скромным и достойнейшим человеком.
О происшествии с японским путешественником автор вспомнил лишь для того, чтобы как-то облегчить наше сегодняшнее восприятие беды Пири. У него по-прежнему были шансы. Но замечу, что разница в этих двух схожих случаях все-таки колоссальная. Одно дело – операция в лучшей японской клинике в конце XX века, другое – ампутация пальцев на судне, зажатом льдами, во времена столетней давности. Да и морфология тела у Пири и Обы различна: первый – огромный, второй – совсем маленький.
Хоббс предвосхищает наши «открытия» по поводу лыжных креплений для человека без пальцев на ногах: «Даже после заживления это увечье было серьезной помехой при ходьбе, и особенно в снегоступах, когда требуется эффективно работать пальцами».
А вот комментарий Робинсона: «…он больше никогда не сможет пройти, как раньше, дневной переход в 18–20 миль. С горечью он уже смирился с тем, что Мэтту придется прокладывать путь во время весенних переходов, в то время как он проведет большую часть маршрута в своих санях».
Весной второй помощник с «Фрама» Виктор Бауман приехал на «Виндворд», чтобы выразить сочувствие пострадавшему Пири. Он предложил перевезти американцев на своем судне на Север и высадить их в том месте, которое укажет лейтенант.
В письме жене подозрительный Пири разоблачил норвежца:
При сложившихся обстоятельствах меня позабавило такое предложение. Это был просто предлог, чтобы посмотреть, как у меня обстоят дела и что я успел сделать.
19 апреля Пири снова встал в строй. В книге он пишет:
…Моя левая нога зажила, хотя из-за длительного бездействия она и была еще слишком слабой и окостенелой, и я не мог ходить без костылей. …Я отправился в форт Конгер с отрядом из 10 человек, примерно 50 собаками и семью санями, нагруженными собачьим кормом и провиантом для складов…
28 апреля мы достигли Конгера.
Он совершил рекогносцировочную поездку в сторону Гренландии, но хорошей дороги не нашел:
Травмированный, каким я был тогда, представлявший собой просто мертвый груз на санях, я посчитал дорогу непроходимой. Если бы я был здоров и находился на своем обычном месте – впереди саней, прокладывая путь своими снегоходами, то ситуация была бы совсем иной.
Пири, пробуя все-таки найти путь, послал на разведку Хенсона, но и тот, вернувшись, сообщил, что льды крайне тяжелые. Лейтенанту пришлось отказаться от путешествия в Гренландию. Он рассуждал:
…вероятно, хорошо, что я так сделал, поскольку состояние незажившего места на моей правой ноге стало ухудшаться, и она выглядела крайне нездоровой из-за лечения в суровых условиях.
На корабль люди прибыли 29 мая, проделав обратный путь за шесть дней.
Скоро, совсем скоро Роберту Пири придется пересмотреть красивую и правильную идею о малочисленном, сильном и хорошо управляемом коллективе, который может покорить Северный полюс. В форте Конгер у лейтенанта сложилась вполне управляемая группа из трех человек, но про нее, конечно, не скажешь, что она – сильная. И в будущем никогда команда Пири не будет достаточно сильной, ибо главное место в ней всегда будет занимать он сам, а ему былую спортивную форму уже не вернуть. Он – одержим, и это плюс, но у одержимости должны быть союзники: выносливость, знания, интуиция, осмотрительность и все та же элементарная физическая сила. Присутствует же (пока присутствует) только выносливость.
Неизбежно сравнение результатов экспедиций Пири и Свердрупа, которые трудились одновременно в одном и том же труднодоступном районе Земли, где каждый вдумчивый шаг сулил географические открытия. Это сравнение – не в пользу Пири. Во-первых, лейтенант был сосредоточен на Северном полюсе, и наука для него имела второстепенное значение, во-вторых, в его отряде географическими исследованиями мог заниматься только он сам, но получалось у него это не лучшим образом, к тому же теперь он стал калекой.
Уолли Херберт, арктический исследователь XX века, объехавший на собаках северные районы Канадского Арктического архипелага, убийственно замечает: «…Пири, несмотря на все свои усилия осенью 1898 года, не составил конкуренции для людей Свердрупа, чье картирование выставило его дилетантом».
Доктор Хейс сделал свой вывод: «Видны лихорадочные усилия без видимых результатов. Всепоглощающая страсть Пири к славе разжигала его чувства… Мы тщетно пытаемся увидеть какие-либо фундаментальные достижения на протяжении всей этой экспедиции от и до».
А вот дома, в США, дела шли явно неплохо. 29 марта 1899 года состоялось первое заседание Арктического клуба Пири. В уставе новой организации была сформулирована ее главная цель: «Достижение предельной северной широты в Западном полушарии…» Однако отцы смотрели на мир шире – в задачи Клуба входило: «…собирать и коллекционировать предметы, интересные для науки или с иной точки зрения, которые могут быть доступны во время настоящей экспедиции Пири или других подобных экспедиций…»
На собрании присутствовали знакомые нам Моррис Джесуп, Герберт Бриджмен и еще несколько весьма известных и богатых персон. Штатными сотрудниками Клуба стали: Джесуп – президент, Генри Кэннон, банкир, президент Chase National Bank, – казначей, Бриджмен – секретарь.
Первым шагом Арктического клуба Пири была отправка на Север судна «Диана», на борту которого отбыл сам Бриджмен. Уже на месте, узнав, что у Пири ампутированы пальцы, он всячески убеждал лейтенанта вернуться домой для лечения. Такого же мнения придерживался врач Дедрик. На увещания Пири ответил:
Я буду готов вернуться, когда закончится мой отпуск или когда я дойду до полюса.
Пришло письмо от Джозефины, из которого Пири узнал, что 7 января она родила дочь, названную Фрэнсин. Пири пишет в ответ слова радости и любви:
Никогда ни одному мужчине не везло с женой так, как мне, никогда не было жены более любящей, нежной, очаровательной и при этом – с ясным и рассудительным умом. Твое письмо было как изысканный, мягкий, теплый весенний бриз в этой одинокой пустыне.
Когда же… я получил твой саквояж, я повел себя настолько нелепо, что достал из него различные предметы и думал про себя: «она сложила эти вещи, и ее прикосновение все еще сохраняется на них». Затем в воскресенье я принял ванну, отбросил свои меха, оделся полностью в твой подарок, положил твое письмо во внутренний карман и посвятил этот день тебе. О дорогая, если бы и вправду ты оказалась рядом, хотя бы на один день!
Пири не мог не написать Джо о своем несчастье:
Мой день испытаний, так же как и твой, пришелся на 7 января.
Но сделал это осторожно, стараясь уменьшить ее боль:
Прошедший год был свободным от досадных обстоятельств и поводов для раздражения, за исключением одного неприятного случая, о котором ты узнаешь из газет до того, как это письмо попадет к тебе в руки. Это обморожение пальцев на ногах, что дало возможность доктору немного обрезать пальцы. Теперь, когда я вернусь, я буду носить обувь на размер меньше. Это несчастье не имеет особого значения. Пальцы очень медленно излечивались, поскольку я не давал им отдыха. Сейчас с ними все в порядке, они не причиняют мне никакого беспокойства, и никто не сможет узнать об этом несчастье, если только о нем не рассказать.
Пири откликнулся на горькие слова жены о том, что жизнь проходит мимо:
Ты права, моя дорогая!.. Жизнь пролетает мимо. Эта мысль не может приходить к тебе с большей убедительностью, чем та, с которой она приходила ко мне много-много раз во время темноты и бездействия в прошлом году. Я многократно ругал себя за свою глупость – оставить такую замечательную жену и дочь (а теперь уже двух дочерей) ради этой работы. Однако есть что-то выше моего понимания, что-то помимо меня самого, что заставляет меня неудержимо делать это. Я непременно вернусь к тебе. Я верю, что достигну цели, и затем рука об руку мы будем вместе в течение многих дней и лет, до конца.
…Я не пессимистичен и не оптимистичен в отношении следующего года, но я знаю, что положение дел для предстоящей работы лучше, чем когда-либо раньше, и у меня есть твердая, глубокая убежденность, что я завершу то, ради чего приехал сюда. Я думаю, что сделаю это следующей весной. Вся моя подготовительная работа закончена, и я не оставил никаких дел на осень. Не только мы трое, но также эскимосы и собаки останутся здесь до февраля, накапливая силы и рвение для работ на севере.
Пири находит добрые слова для Дедрика, Хенсона, экипажа судна, а заканчивает письмо тем, что сравнивает собственные успехи с достижениями Свердрупа:
…Я совершил гораздо больше путешествий в прошлом году, чем Свердруп…
Я оставил его далеко позади себя по количеству дичи каждого образца…
В очередной раз Пири возвращается к трагедии отряда Грили, удивляясь, что люди погибли от голода в районе, где возможна богатая охота.
Глава 8. Первый поход к Северному полюсу. Северная точка Гренландии. 1900 год
План оставался прежним:
…в начале февраля передвинуть мой отряд на эту станцию [форт Конгер] и после возвращения солнца стартовать оттуда и осуществить попытку дойти до полюса через мыс Хекла[89]. Я могу добиться успеха, несмотря на низкую широту точки моего старта, и в любом случае, имея доскональные знания о побережье и природных условиях в северном направлении, вернусь на корабль прежде, чем вскроется лед.
От Конгера до Большого гвоздя[90] более 900 километров, реально ли пройти туда и обратно на собачьих упряжках? Да, реально. Для тренированного, здорового человека, который разгадал стихию дрейфующих льдов и который не будет перекладывать работу на своих спутников. В виде «балласта», сидя в санях, до полюса не дойти – собакам и спутникам просто не сдюжить. Слишком трудно! Невозможно! Физическая форма Пири, как мы слышали от него самого (еще до хирургической операции), отнюдь не та, что нужна для полюсного похода. Да и представления об океанских льдах у лейтенанта все еще нет. Путь Конгер – полюс – Конгер для него заказан. Ничего, к сожалению, не изменится и позже – не может измениться! – во время новых попыток.
С места зимовки в форт Конгер ушли три группы, в третьей был Пири:
…я не решил, идти ли мне от Конгера на север через мыс Хекла или следовать по маршруту вдоль северо-западного побережья Гренландии. Теперь я выбрал второе. Поздний сезон и состояние собак могли помешать совершить очень продолжительное путешествие, и, если бы я выбрал маршрут через мыс Хекла и не смог осуществить свои самые главные цели, то результатом стал бы полный провал. Зато, если я выберу гренландский маршрут и обнаружу, что на север по паковому льду идти невозможно, то у меня все же останется неизведанное побережье и возможность проделать там ценную работу.
Романтический «зов севера», который помогает человеку найти себя, уже давно не звучит в сердце Пири. Лейтенант стал заложником своих прошлых успехов и своих многочисленных неудач, заложником громогласно объявленных амбициозных задач, заложником богатых друзей и Америки, которая с надеждой наблюдает за непонятным и великим борцом с Арктикой. Пири стал рациональным рекордсменом.
Поход к полюсу начался 9 апреля 1900 года. Через месяц лейтенант достиг мыса Вашингтон, открытого 19 лет назад лейтенантом Локвудом. О счастье, севернее мыса простиралась земля! Пири пишет:
Теперь я знал, что мыс Вашингтон не является самой северной точкой Гренландии, как я боялся раньше. Для меня было бы большим разочарованием, продвинувшись так далеко, обнаружить, что кто-то опередил меня и первым увидел желанную, самую северную точку.
Следуя линии берега, через четыре дня, 13 мая 1900 года, гигант Пири зафиксировал захватывающую дух точку, которая получила имя главного мецената Морриса Джесупа[91].
С таким эксклюзивным трофеем можно было возвращаться, считая задачу сезона выполненной, но лейтенант решил ступить на лед океана, на тот пока неизвестный ему лед, по которому лежит путь к Северному полюсу. Книга Пири:
…мы двинулись к северу по паковому льду и поставили лагерь в нескольких милях от земли.
Два последующих перехода были сделаны в густом тумане, сквозь который мы шли ощупью на север по битому льду и через гигантские, похожие на волны, наносы плотного снега. Еще один марш[92] мы прошли при ясной погоде по ужасному участку, состоявшему из кусков старых льдин, гребней из тяжелого льда высотой от 25 до 50 футов[93], трещин и ям, замаскированных снегом; все это было испещрено узкими каналами открытой воды. Этот переход привел нас в 5 часов утра 16 мая к северному окончанию фрагмента многолетней льдины, окруженной водой. Осмотр с вершины льдины высотой около 50 футов показал, что мы на краю распавшегося пакового льда, с плотным водяным небом[94] не так далеко от нас.
Дневник Пири:
Сегодня я несколько раз ударился ногами о скрытые куски льда. Боль была такой сильной, что меня затошнило, а в глазах потемнело. Два особенно сильных удара по плохо защищенному носку правой ступни заставили меня думать о возможном повреждении костей.
С этой стоической записью соседствуют слова:
Высокие широты подождут до следующей весны, потому что в списке я и так, бесспорно, второй[95].
Один из биографов Пири назвал километры, пройденные отрядом по океанскому льду, исторически важными для Пири. Да, для лейтенанта, что и говорить, это было полезно. Его кругозор расширился. Однако кругозор человечества не расширился ни на йоту, ибо уже десятки, если не сотни, людей испробовали под ногами эту странную, движущуюся поверхность полярного океана.
Впрочем, нет. Пири ведь не дотянул до «живых», дрейфующих полей. Он шел по припаю. Он говорит о трещинах, о каналах с открытой водой, о заснеженных торосах высотой до 15 метров. Все это – трудные препятствия, но… на неподвижном льду, который крепко «припаян» к берегу.
Упрямый, великолепный Пири продолжил движение на восток и 20 мая достиг точки чуть южнее 83° с. ш. Отсюда он, по его словам, разглядел пик, нанесенный им на карту в 1895 году под названием гора Вистар. Через 8 лет после «открытия» несуществующего канала Пири лейтенант «положил в карман» красивую победу: доказательство того, что Гренландия – остров.
В гурии, сложенном из камней, исследователь оставил записку, в которой упомянул Арктический клуб Пири, назвав поименно его членов. Каких-либо добрых слов о Грили и Локвуде, предшественниках и соотечественниках, сказано не было.
10 июня 1900 года открыватель островного положения Гренландии вернулся в Конгер. Книга Робинсона: «Мэтт тихим шагом осторожно подошел к закутанной в меха фигуре, сидящей в санях. Он наклонился, подхватил Пири под руку и постарался помочь ему встать на ноги…
Стряхнув руку Мэтта, Пири с трудом поднялся. Он ощутимо качался из стороны в сторону, хотя расправил плечи и гордо поднял голову.
“Ты не доживешь до того дня, когда со мной можно будет обращаться как с беспомощным калекой”, – сказал он высокомерно и, шатаясь, как пьяный, направился к дому. Когда он добрался до дверного проема, его высокая фигура покачнулась, и он споткнулся. Мэтт схватил его руку, чтобы поддержать, в то время как он старался восстановить равновесие».
Следующие 10 месяцев Пири провел в форте Конгер. Зимой членов отряда поразила цинга: симптомы болезни наблюдались у Пири, скверно чувствовал себя Хенсон. Роберт Брайс, рассказывая об этих черных месяцах Пири, отмечает роль доктора Дедрика, который, оставаясь самым сильным в отряде, проявил себя хорошим врачом и мужественным охотником.
Дома, в Америке, в этом году произошли печальные события. Про них Пири известили в письмах, но прочел он горестные страницы лишь следующим летом.
Весть от Джо: «Наша дорогая малышка, которую ты так и не увидел, ушла от меня 7 августа 1899 года в возрасте семи месяцев. Она болела всего несколько дней, но болезнь крепко вцепилась в ее маленькую головку, и мы не могли ничего сделать… Я уже никогда не буду чувствовать себя как прежде, потому что часть меня ушла в маленькую могилку».
Мэттью Хенсон
В ноябре 1900 года умерла мать Пири. Об этом рассказала кузина: «В одно из ее “просветлений” [незадолго до смерти] я спросила ее, знает ли она, что сильно больна, на что она ответила “Нет”. Я рассказала ей о болезни и сказала, чтобы она постаралась поправиться ради нас, но она ответила, что выздоравливать не хочет. Я спросила ее, разве она предпочитает умереть, и в ответ услышала “Да”… Уверена, что за несколько недель до своего ухода она почувствовала, что тебя уже нет, и думаю, что в это время жизнь перестала ее интересовать…»
И в том же 1900 году, в августе, в 250 милях к югу от жилья Пири разыгралась жестокая драма, будто поставленная неким недобрым мастером.
Алекасина[96]
Преданная Джозефина, узнав от Бриджмена о состоянии Пири, взяла с собой Мэри и направилась на «Виндворде» на Север с твердым намерением увезти мужа из этого страшного мира.
Лейтенант не подозревал, что Джо находится так близко. Между тем на борт «Виндворда» поднялась юная инуитская женщина, гордящаяся тем, что она жена Пири, и тем, что в руках она держит его сына, которому всего несколько месяцев.
В Гренландии во время зимовки миссис Пири со страхом и негодованием насмотрелась на многое. В жаркой комнате местные женщины «снимали всю свою одежду, за исключением ожерелий… с таким беспечным видом, как будто в комнате больше никого, кроме них, не было». Инуит, приехавший в новое селение без жены, получал в свое распоряжение жену хозяина иглу, в котором остановился. Если он привозил с собой собственную женщину, то, как «с очевидным отвращением Джо пометила в дневнике, “они [гость и хозяин] менялись на время визита”». Джозефина называла инуитов «самыми странными и грязными личностями» и с дрожью вспоминала, как Иква, первый гость в Доме Красной Скалы, обнял ее за талию и Куку пришлось объяснять, что у белых людей другие обычаи.
И вот ужас!.. В то время, когда Бог забрал ее младшую дочь, Роберт, опора, несравненный, безгранично любимый муж, спал с инуитской женщиной. Новая боль обрушилась на многострадальную миссис Пири, и она написала мужу письмо на 26 страницах: «Сегодня меня одолевают такие чувства, как будто мне не стоит видеть тебя в этом году, а лучше изложить на бумаге все, о чем я надеялась поговорить с тобой… Ты будешь удивлен и, вероятно, даже раздосадован, когда узнаешь, что я прибыла на корабль… но, поверь, если бы я знала, как у тебя обстоят здесь дела, то не стала бы приезжать».
Брайс (в книге) и Харпер (в газетной статье) сокрушаются, что это письмо Джо находится в частной коллекции. Первый дает лишь короткий абзац из него (см. конец главы), второй пересказывает содержание письма и приводит из него несколько отрывков:
«…не вдаваясь в подробности того, что она узнала о его личной жизни, она посвятила следующие две страницы деловым и финансовым вопросам.
На странице 5, наконец, она пишет о том, что разбило ее сердце:
“Я позаботилась об Алакасингве[97] и твоем сыне и позволила им быть в каюте вместе с Мэри. Это большая уступка с моей стороны… Меня как будто пронзили ножом, когда я услышала, как она рассказывала Мэри все о тебе… Только подумать, что она была в твоих руках, что ты ее ласкал, она слышала твои страстные признания, я просто могу умереть при мысли… Мой муж, думал ли ты когда-нибудь о том, чем были для меня эти годы, с тех пор как я попрощалась с тобой? В течение этих лет ожидания я утешала себя… мыслью о том, что это было так же тяжело и для тебя и я должна быть храброй ради тебя… Когда я приехала в Эта, то узнала, что ты даже не думал обо мне и существо, едва похожее на человека, имело власть над тобой и заставило тебя забыть все и думать только о нем. Моя любовь, почему я жива?”
Затем Джозефина резко обрывает себя словами: “Ну хватит, я не собираюсь давать волю своим чувствам”. Она возвращается к обсуждению новостей с юга, которые могли бы заинтересовать его. И затем: “Ты, кто причинил мне больше боли, больше радости, больше огорчений и больше счастья, чем кто-либо другой в жизни. Я не могу оставить тебя. Не могу”.
Джозефина написала, что она сделает все, что в ее силах, чтобы продвинуть дело Пири, как только вернется на юг, но добавила: “У меня очень сильное чувство, что я никогда больше не увижу тебя. У меня были подобные ощущения все время, но я никогда не чувствовала это так отчетливо, как хороня своего ребенка и вот сейчас”.
31 августа Алекасина серьезно заболела. Джозефина провела день, ухаживая за своей соперницей, в то время как Мэри играла со своим сводным братом-инуитом. На следующий день, когда состояние Алекасины ухудшилось, Джозефина написала: “Я очень боюсь, что ты потеряешь свою «Алли»[98]. Сегодня утром она являла собой печальное зрелище”. Все же Джозефина продолжала заботиться о ней и лечить, заметив: “Смею тебя заверить, я бы не стала этого делать, будь на ее месте кто-то другой, но я чувствовала, что делаю это для тебя”.
2 сентября Алекасину переместили в лагерь инуитов на берегу. Джозефина слышала, что у племени был обычай убивать младенцев в случае смерти их матери, и, беспокоясь о безопасности маленького Анаукака[99], она попросила… обеспечить его безопасность. Она приписала: “Я надеюсь – ради тебя, что эта женщина поправится”.
И здесь, на странице 26, письмо резко обрывается без подписи».
Уимс роняет фразу: «Женщина наивно хвасталась своими отношениями с Пириарксуа[100], не понимая громадных различий в моральных нормах». О да! Моральные нормы двух дам были совершенно различны, однако 17-летнюю Алекасину нам упрекнуть не в чем. И если уж говорить о моральных нормах, то, конечно, не женщин, а мужчин, и не мужчин вообще, а нашего героя – Роберта Пири.
Уимс приводит меморандум Пири, написанный им самому себе в октябре 1885 года. Роберту 29, до женитьбы 3 года, до Северо-Гренландской экспедиции 6 лет. Уимс гордится: два других биографа Пири – Грин и Хоббс – не знали о документе или не упомянули о нем.
Главная мысль документа: путь к славе лежит через Северный полюс. Пири с энтузиазмом создает систему аксиом, которая обеспечит ему достижение цели. Одна из них касается женщин:
Присутствие женщин – абсолютная необходимость для того, чтобы удовлетворить мужчин; кроме того, они – во многих отношениях настолько же способные, как и мужчины, и почти, если не полностью, равны им по силе и выносливости…
Вся история попыток колонизации в условиях лишений и необыкновенных, не изведанных ранее опасностей показывает, что хотя в результате может быть неудача и при наличии женщин, но без них она случится непременно. Нужно слишком много требовать от мужской природы, чтобы ожидать от нее, что она реализуется в арктическом климате, выдерживая постоянные трудности, без хотя бы одной успокаивающей детали. Женское присутствие влечет за собой не просто бо́льшую удовлетворенность. Оно, обеспечивая душевное и физическое здоровье, способно удерживать истинно мужские качества на высшем уровне, что необходимо.
По поводу инуитской жены Пири Алекасины известно многое. Именно ее фотография была опубликована на странице 500 в книге Пири Northward over the ‘Great Ice’, издание 1898 года. Подпись под фотографией: «Мать тюленей (эскимосская легенда)». Миссис Пири при встрече, конечно, узнала Алекасину.
Херберт пишет: «Люди, которые были с Пири на Севере и, безусловно, все эскимосы хорошо знали и принимали тот факт, что Пири был очарован Алекасиной с тех пор, как впервые увидел во время своей первой зимы в Энниверсари-лодж, когда ей было около 10 лет. Описание их первой встречи сохранилось в черновых заметках, написанных характерной рукой Пири:
Когда я пришел, чтобы сделать этнологические фотографии семьи, то девочка, только начавшая развиваться в женщину, выказала крайнее нежелание фотографироваться, и только прямой приказ ее отца позволил мне достичь желаемого результата…
Он описал ее как “первую красавицу племени” в 1896 году, когда ей было только 13 лет, и было известно, что в 1898 году он проводил с ней время так же, как и ее муж Пиугаток[101]. Более того, она родила двух сыновей от Пири: первым в мае 1900 года появился Анаукак, а в мае – июне 1906 года родился Кале[102]».