Александр и Таис. История одной любви. Книга первая. Том 1

Александр же, когда Таис с гостями ушла к себе, послал за Гефестионом. Тот вошел, на всякий случай отдал честь, но, увидев, что они одни, удивленно вскинул брови. (Александр любил, когда он так делал.)

– Если ты насчет проверок, то я еще не закончил. Был только в двух илах: Плеона и Ксанфа. Ты же сказал до вечера надо…

– Я хотел тебя видеть.

– Мы же виделись два часа назад…

– Это было два часа назад, и я соскучился за два часа…

Гефестион в легком смущении отвел глаза, поизучал узор ковра на полу шатра, а потом все же тихонько рассмеялся.

– Что вдруг за сентиментальность, тебе не свойственная? – и повел своими глазами-каштанами, полускрытыми ресницами.

Александр сидел, подперев рукой подбородок, и посмеивался уголками губ.

– Сентиментальность свойственна всем. Получил сейчас урок…

– Что за урок?

– О том, что все не вечно, зыбко, непонятно и неподвластно…

– Ага, – Гефестион явно ничего не понял.

– Урок еще очень свеж, не осел в голове и не сложился в четкие выражения. Другими словами, я забыл, что ты – не само собой разумеющееся явление, навсегда мне принадлежащее. Я так к тебе привык и разбаловался, что перестал осознавать твою уникальность и ценить то счастье, которое ты мне даришь. Немножко понятно? – Александр неуверенно поднял глаза, он был смущен патетикой момента.

– Куда я денусь! – попытался отшутиться Гефестион. – Да, ну тебя, теперь и я впал в сентиментальность.

Они оба рассмеялись.

– Ну, можно идти? Ведь будешь распекать меня на собрании, если не сделаю. Ты же любитель ко мне попридираться, как ни к кому.

Это было действительно так. Александр очень строго спрашивал со своих подчиненных – дружба – дружбой, а дело – делом. Особенно с Гефестиона, чтобы у других не возникло впечатления, что к нему относятся с поблажками.

– Да, буду, еще как.

– Ну, так я пойду…

Их глаза, ведшие свои собственные разговоры, снова встретились: коричневые, как глянцевая поверхность каштанов очи Гефестиона и разноцветные, как опалы, бесстыжие глаза Александра.

– А ты скучаешь по мне? – вдруг спросил Александр.

– Но я же не буду посылать за тобой всяких раз, когда скучаю, – отшутился Гефестион.

– Нет, ты мне ответь, – его глаза изливали елей и заставляли таять все вокруг.

Гефестион подумал, какую энергию и страсть, какой мощный поток света могли излучать глаза Александра. А в гневе, что с ним иногда случалось, они могли испепелить, опрокинуть человека, подобно удару кулака. А сколько любви и нежности они могли выразить… Сейчас же они смотрели выжидательно-сладко, и эта выжидательная окраска не устраивала Гефестиона, ему хотелось только сладкой. Хотелось попробовать сразиться с Александром за эту чистую сладость. Но как?

– В тот миг, когда я, попрощавшись с тобой, поворачиваюсь к тебе спиной… я начинаю скучать и ждать следующей встречи.

– То-то и оно, правда всегда лучше, – лукаво усмехаясь, заключил Александр, который правильно прочел тайные мысли друга.

Гефестион кивнул и направился к выходу.

– Гефестион! – произнес Александр имя друга, звучание которого казалось ему прекрасней самой божественной музыки. – Я – тоже.. – И в его взгляде была чистая любовь.

Весна и лето 333 года сложились удачно для Александра и его армии. Он легко занял Каппадокию, удивительно красивую местность с просторными зелеными лугами, украшенными причудливыми круглыми скалами, похожими не те, что делают дети из морского песка. Пройдя узкие Киликийские ворота (проход между горными массивами), которые могли стать серьезнейшим препятствием на его пути, но не стали по причине трусости или недальновидности их защитников, Александр летом вошел в Киликию и мысленно поблагодарил богов за очередное проявление благосклонности к нему.

Грязный, разгоряченный маршем и жарой, он захотел искупаться в местной реке Кидн. Она брала начало в ледниках Таврских гор и отличалась очень холодной водой. Купался он не один: многие воины, поддавшись примеру своего молодого царя, с криками бросились в ледяную воду, да только скоро и вышли обратно. Александра же холод только бодрил; поначалу ему было интересно, сколько он его выдержит, а потом он освоился и не чувствовал его более. Да и вообще, в этот солнечный день он замечал только приятное – желтые кувшинки на прозрачной воде, живописные, поросшей сочной зеленью берега, веселое небо в белых облаках, на которых возлежали небожители и с завистью смотрели, как он плавает среди кувшинок, один, в обществе стрекоз.

Прошло всего лишь немногим более года с того весеннего дня, когда он метнул копье с корабля в землю Малой Азии. И вот она, взятая копьем, вся принадлежит ему! – Героям, воспетым великим Гомером, понадобилось десять лет, чтобы со стотысячной армией (втрое большей, чем у него) завоевать одну Трою, и то с помощью хитрости и при содействии богов.

Озабоченная Перита смешно бегала по берегу, никак не решаясь зайти в ледяную воду, разрываясь между желанием и боязнью. Не зря она так волновалась, чуя недоброе своим собачьим сердцем. Александр сильно простудился, получил осложнение и заболел тяжело и опасно. Дело приняло критический оборот: даже не исключалась возможность, что царь не выживет. Врачи не знали выхода: жар, судороги, бессонница мучила Александра несколько декад и ничего не помогало! Армия разволновалась не на шутку, так как выяснилось, что Дарий собрал огромную армию и уже вышел из Вавилона навстречу растерянным, осиротевшим македонцам.

…Таис, как воровка, пробралась к Александру в шатер. Сиделка-телохранитель дремал, и она подкралась совсем близко к его кровати. Его глаза были полуоткрыты, но он не узнавал Таис и не реагировал на ее присутствие, будучи в беспамятстве. На щеках багровел болезненный румянец, и даже на расстоянии Таис чувствовала, как он горит. Увидев, в каком он ужасном состоянии, Таис расплакалась, потом осторожно сменила мокрый компресс и тихонько провела пальцами по его волосам. Александр застонал и неконтролируемым движением сбил лекарство с табурета, стоявшего рядом. Таис быстро спряталась за ширму. На шум вошел измученный Гефестион, пинком разбудил санитара и выругал его. Гефестион укрыл Александра, сел к нему на кровать и, не отрываясь, с болью, смотрел на него, ловя его руки и целуя их. Александр бредил и метался.

– Тихо, тихо, тихо, я с тобой, – бормотал Гефестион.

И Таис, плача за своей ширмой, молилась всеми силами и вторила мысленно: «Тихо, тихо, я с тобой…»

И все же, врачу Филиппу Арканнанцу удалось вылечить Александра. Парменион письменно предупреждал Александра не доверять ему, утверждая, что врач подкуплен Дарием и намерен отравить царя. Но Александр поверил своему даймону – внутреннему голосу. Или решил искусить судьбу? Он дал Филиппу прочесть письмо Пармениона, и пока тот читал, пил его адское зелье. После него Александру стало еще хуже, и он потерял сознание. Но потом долгожданный перелом все же произошел – неизвестно, благодаря или вопреки лечению и лекарству. К огромной радости волновавшейся армии, которая начала понимать, что ей сопутствует удача, только когда ее ведет Александр, царь пошел на поправку.

У Таис отлегло от сердца, да и не у нее одной. Перемена настроения чувствовалась в воздухе – будто солнце вышло из-за туч, осветило и согрело маленьких людишек, дрожащих и отчаявшихся без своего вождя. Солнце – Александр. Надежда вернулась в лагерь; все как-будто ожило и задвигалось, выйдя из оцепенения и растерянности, вызванной тяжелой и непонятной болезнью Александра.

Таис подошла к его шатру царя и попросила охрану узнать, может ли она видеть Александра. Вернувшись, солдат протянул Таис запечатанное письмо: «Буду рад тебя увидеть, прекрасная Таис, ровно через час. Александр.» Написано кривыми строчками, видимо, лежа. Таис вернулась в свой «дом», села на табурет и без единого движения просидела на нем ровно час.

В шатре Александра царил полумрак – у него болели глаза от света. Сам он лежал выкупанный на чистой постели. Александр отличался крайней чистоплотностью с детских лет, над чем его друзья-товарищи посмеивались в Миезе, во времена ученичества у Аристотеля. Сейчас же им не оставалось ничего другого, как следовать его примеру. В походной обстановке мужчины так быстро и легко забывали о необходимости ухаживать за собой, что Александр обращал на это особое внимание.

– Я заставил тебя ждать. Я так намучился без купания, что не мог и не хотел отложить, – он говорил осипшим голосом, слегка задыхаясь, протянул Таис руку, и она подала ему свою. Его рука была сухой и горячей.

– Ты все еще горишь, – расстроилась Таис.

– Я всегда горю, – он поцеловал ее ладонь. Его лицо и губы были горячими. Таис проглотила воздух, и ей показалось, что этот звук был слышен у самых дальних ворот лагеря.

– Как жизнь на воле?

– На воле жизни нет… без тебя… ничего не происходит… – с миллионом разных чувств в голосе и на лице проговорила Таис.

– Так и должно быть, – шепнул он с легкой усмешкой.

– Как ты себя чувствуешь?

– О! Я начинаю себя чувствовать. Я ведь не привык болеть. За исключением ранений. Но это уж, как говорится, любишь мед – берегись жала. Люди с хорошим здоровьем болеют редко, но зато необычными болезнями. Да, я начинаю себя чувствовать. Голова болит, соображаю с трудом, свет режет глаза… Да тут ты еще ослепила меня своей красотой, – улыбнулся он.

Примечания