Для чтения вечером

– Да, было что-то. Только это просто игры ума, ничего более. – Гордей вспомнил свои предматематические мысли про то, как взаимодействуют люди в небольшом социуме и начиная с какого числа начинается расслоение этого социума. По его размышлениям выходило, что без вожака могут обходиться группы до семи человек. Именно такими группами жили айны, и Гордей в этом увидел очень важную, как ему казалось, вещь. То есть сила взаимовлияния на мысли и поступки другого человека вполне достаточна для того, чтобы обходиться без слов. Всё и так всем понятно.

– И что вы там нашли такого интересного, капитан? – спросил Гордей.

Капитан покружил по каюте и выдал:

– А то, мой друг, что с числом семь надо аккуратнее обращаться.

Гордей насупился. Запахло мистикой, он этого не любил, но промолчал, соблюдая субординацию.

– Ну допустим. И что дальше? – Гордей поглядел в потолок, помолчал, обдумывая ответ, и потом продолжил: – Вы ведь намекаете на то, что знак нужен только тогда, когда перестаёт работать передача непосредственного знания, я правильно понял?

– А вы молодец, шустро соображаете. И главное – в нужном направлении.

Было видно, что кэп готовился долго объяснять Гордею свои мысли на эту тему и весьма рад тому, что этого не потребовалось. Всё-таки у Гордея голова варила хорошо. Вернее, он оказался из тех, кто мог для передачи знания использовать прямые методы. Ну или если и не мог, то хотя бы знал о такой возможности. Это кэпа сильно впечатлило.

Они ещё поговорили о разных ответвлениях этой темы. Кэпу беседа доставляла удовольствие – это было видно. Плюс к тому он показал себя весьма подкованным в предмете. Такие транслингвистические эксперименты он делал, когда бывал на Земле между вахтовками. Практическую потребность он формулировал на примере. Так, человек смотрит на собаку, и собака каким-то загадочным пока образом понимает, что хочет человек. Речь в его понимании шла об определённой квантификации передаваемой психической энергии. Гордею эта тема тоже была интересна, и они ещё полтора часа обменивались разными соображениями, запивая это крепчайшим чаем. Но в конце разговора кэп взглянул на часы и сменил тему:

– Есть ещё важный и любопытный вопрос. Эх, жаль рапорт на Землю скоро надо начинать составлять. Но десять минут у нас есть. Я хотел вас спросить про космическое одиночество. В самой предельной формулировке. Что думаете?

Кэп от обсуждения всяких идей явно заводился, голос его обретал экспрессию, глаза заблестели. Он встал, вышел из-за стола, прошёлся по каюте, поделал в разные стороны вращения корпусом. «Кстати, надо бы сходить в тренажёрку, она тут должна быть», – глядя на движения кэпа, сообразил Гордей, а вслух сказал:

– Космическое одиночество? Чем оно отличается от земного одиночества – вы это имеете в виду или что-то другое?

– Нет. Другое. Я про то, насколько можно сохранить разум и работоспособность, если ты точно понимаешь, что назад никогда не вернёшься. Шансов – ноль. В нашей с вами юности были популярны вдохновляющие рассказы про смелых пионеров космоса, которые с концами куда-то улетают, и вся земля восхищается их подвигом. Полная чушь, человек сойдёт с ума и потеряет работоспособность. Психология камикадзе срабатывает на час-два вперёд. Но не на годы вперёд, вы меня понимаете. Вопрос в том, не выйдет ли у человека на первый план чувство одиночества, если он станет таким космическим камикадзе. И только в таком космическом контексте это чувство сможет перед нами развернуться во всей своей фундаментальности… Земное одиночество – это всё-таки не потеря самоидентификации. Это просто печаль, скука, заброшенность, но это не экзистенциальное одиночество. Вот в каком смысле я хотел вас послушать…

«Оп-паньки, – подумалось Гордею, – не слабо дядя сейчас выступил…»

– А где, капитан, вы в моих текстах нашли такое место, что вам стало сразу ясно, что я эту тему разрабатываю? Или хотя бы осознаю.

– Меня навело на эту мысль одно эссе, на которое я наткнулся, изучая вашу биографию. Ваше оно на самом деле или не ваше, я так и не понял, признаться. Но это ваша внутренняя кухня, мне это неинтересно. Сначала оно, это самое эссе, показалось мне пустоватым, но я там наткнулся на мысль, которая выпирала из текста и вообще показалась мне богатой. Про то, что одиночество в раю хуже, чем одиночество в аду. Вы там что-то умное излагали на пяти страницах, деталей не помню, уж извините…

– Хм… Странно. – Гордей вспомнил это эссе, но там было про экзистенциальное одиночество. Кэп всё понял не так. – Но если всё же хотите поговорить на эту тему, то извольте, я буду только рад. Надеюсь, мои незрелые раздумья вас не сильно опечалят…

– Чаю? – перебил его кэп.

– Да, пожалуйста. Так вот. Видите ли, в чём тут дело, капитан… Придётся начать издалека. Нормальный человек не может силой воли уничтожить свою самоидентификацию. Это ведь означает стать Буддой. Практическая космичность несовместима с отказом от самоидентификации, вот какая штука. Самоидентификация – это ведь привязка к «здесь» и «сейчас». Поэтому надо сначала разобраться с этими понятиями. И отменить их вовсе или чем-нибудь заменить. Тот, кто «везде» и «всегда» – это Абсолют. Переход от наличия самоидентификации к её отсутствию похож на то, как вы лопаете иголкой надутый презерватив. Мгновение назад вы были в нём как нечто дискретное, а вот мгновение спустя вы соединились с Абсолютом и превратились в «везде» и во «всегда». Вопрос в наличии оболочки и в возможности её проткнуть свои интеллектом. Вернее, интеллектом её проткнуть нельзя, это я неправильно сказал. Глупость, извините. Её можно проткнуть только очень специфическим волевым или эмоциональным усилием. Этому надо учиться всю жизнь. Буддисты это называют «пройти верхней дорогой». Но отказаться от интеллекта – это обречь себя на одиночество в интеллектуальном смысле. Зато приобрести приобщённость к Абсолюту. Так что одиночество – это свойство интеллекта. В мире, где нет интеллекта, нет и одиночества. Поэтому в вашу воображаемую ракету надо посадить буддиста – он этого одиночества и не почувствует, оно всегда при нём. Имманентно. А вот в каком смысле самоидентификация может быть объяснена для существа из мира чистых эмоций – это пока никто не осмелился описать… Такие дела, капитан, но на эту тему писать текст неправильно. Надо писать некую музыку, ибо она напрямую соприкасается с миром эмоций, минуя интеллект. Или картину рисовать. Типа «Чёрный квадрат», там, в общем-то, аналогичные дела, вы понимаете. – Гордей перевёл дух и поднял глаза на кэпа. Длинная речь далась ему с некоторым трудом. Он потёр подбородок, протянул руку к чашке и отхлебнул из неё.

Орбитальный собеседник явно что-то хотел возразить Гордею и даже открыл было рот, но тут в каюте-кабинете внезапно включился какой-то скрытый динамик и раздался чей-то довольно скрипучий голос с явными нотками раздражения:

– Капитан Ферстаппен, время вышло, и я опять не вижу отчёт. Вы что там вообще делаете, уважаемый? Где результаты мониторинга?

Кэп, который до этого выглядел как человек, наслаждающийся высокоумной беседой, мгновенно перегруппировался, скорчил недовольную гримасу, но энергично подсел к экрану и надел гарнитуру. Голос раздражённого босса (видимо, с Земли) теперь не разносился по всей каюте.

– Да вот готовлю, господин Сикорски. Практически готово. Так точно, господин Сикорски. Никак нет, господин Сикорски, Слушаюсь, господин Сикорски. Пару минут буквально. Есть, господин Сикорски. – Кэп как бы визуально сдулся, вытер пот со лба и сделал извиняющийся жест Гордею, который означал, что кэпу очень жаль, но они продолжат беседу в другой раз.

Гордей кивнул, вышел из этой замечательной антикварной каюты и аккуратно закрыл за собой дверь. Он понимал, что вряд ли ещё когда попадёт сюда. Поэтому мысленно попрощался с кэпом и двинул не спеша в свою каюту. До отлёта на Землю ещё было часа четыре, теоретически можно было чем-то себя развлечь. С Леней увидеться вряд ли получится – она на смене. Но с другими интересными персонажами вполне можно пообщаться. Гордей пошёл посмотреть, что там в комнате с наклеенным на двери долларом. Никого. Ну оно и понятно.

По пути он заглянул ещё в пару мест, но и там людей не оказалось. Ясно, что жизнь тут в коридорах начинается после окончания рабочего дня. Или рабочей смены, как тут говорят. Гордей дошёл до своей каюты, снял комбинезон, в одних трусах завалился на кровать и начал глядеть в потолок, попутно соображая, как бы ему получше выстроить материал для своего редактора и что там стоит акцентировать, а что – нет.

Мысль кэпа о том, что люди, которые улетают в один конец, – очень особенные люди, практически самоубийцы, если называть вещи своими именами, эта мысль какая-то шершавая. Можно, наверное, взять в полёт группу таких людей, можно даже семейную пару или несколько – только непонятно, какая нормальная семейная пара на это согласится. Проблема долгих перелётов есть – и это факт. Тут затык. Это только писатели-фантасты бодро обошли проблему расстояний. Мол, просто скоренько изобрели, как летать быстро и далеко, и всё сразу стало в шоколаде. А ты поди сначала изобрети. Так что по факту дальше Солнечной системы упаришься летать. И это кэп осознал не с технической точки зрения, а с психологической. Молодец, что тут сказать. И про это надо бы написать, да. Кэп вообще понравился Гордею. Не сдвинуться мозгами на орбите можно, только если очень грамотно загружать свой мозг задачами, которые вытесняют страх и тоску. До сих пор Гордей как-то не очень понимал, до чего можно додуматься, если находиться долгое время в одиночестве.

Уединение и изоляция. Два слова, обозначающие, по сути, одно и то же – одиночество. Но как же различаются смысл и вызываемые эмоции. Добровольное уединение и принудительная (или вынужденная) изоляция. Мысли в этих состояниях текут в абсолютно противоположном направлении. Почему-то не получается сделать из изоляции уединение. Кэпу это, без сомнения, давно известно – с орбитальными нюансами, понятно. Изолированное сознание – откуда оно должно черпать мотивацию для продолжения своего существования? То есть, когда оно знает, что ничего не изменится вплоть до конца. Становится непонятно, да. Как бы тут не запутаться… Гордей нашёл на своём плеере пару песен реликтовой группы Slade – он всегда слушал эти песни, когда его посещало внутреннее беспокойство неясной природы. Сейчас был ровно такой случай. Слушать и понимать слова там ведь совсем необязательно – главное воспринять ритм и энергетику.

8. Опять всё по-старому, однако…

– …И что это тут за херня, прости господи? А? Гордеюшка, ты задолбал, однако! Так у нас не пойдёт, коллега мой ненаглядный! – Голос главного редактора был уже с явными нервическими нотками. Он резко взял со стола зажигалку, потом передумал и швырнул её обратно на стол.

Гордей хмурился и молчал. Хотя, в принципе, ничего страшного ведь не произошло. Ну подзадержался слегка, суточные пришлось брать дополнительные. Но текст же ведь написал! Просто он получился как бы из двух частей. Первая, концертная часть вышла так себе, конечно. Но не ниже его, Гордея, уровня – в меру гладкий текст с элементами ностальгии по тем временам, когда можно было жечь костры, ночевать в палатке, горланить песни перед такими же глупыми, но податливыми подругами и искренне думать про себя при этом, что ты являешься носителем офигительных новых идей. Вполне себе нормальный текст, слегка ироничный, слегка грустный. Старший телеметрист пускового комплекса Елена Ивлева изображена выпукло и даже высокохудожественно. Ну, может быть, следовало использовать феминитив? Абсолютно не факт. Редактор сначала глазами пробежался по тексту, одобрительно хмыкнул пару раз, кинул лукавый взгляд на Гордея, переложил во рту зубочистку и продолжил читать. Однако выражение его лица стало меняться, когда он перешёл ко второй части. Сначала он по инерции проскочил пару абзацев, сохраняя на физиономии лёгкую улыбку и даже определённую благостность. Но потом информация, похоже, всё-таки поступила в мозг. Он вернулся назад, перечитал всё написанное ещё раз и только после этого поднял на Гордея глаза. На этот раз в них уже не светилось доброты и умиления текстом. Гордей только сейчас догадался, что первая и вторая части текста не состыковались в голове главреда.

– Да ну, хорош мне дрезину по мозгам гонять, – решил Гордей немного поиграть роль «парня с окраины». – Обычный текст. Что-то не так, шеф?

В глазах главного стали уже видны прожилки. А вот это реально плохой признак, решил для себя Гордей. Надо сбавить обороты. А то сейчас начнётся истерика… Мы это уже проходили…

– А то, Гордеюшка, что ты у нас тут работаешь пока специалистом по культурке, а писать про что-либо иное я тебя ведь не просил.

– Так оно само получилось. – Гордей не то чтобы извинялся, но попытки сгладить неловкость всё же в его интонации были. – На станции много интересных людей оказалось, у них полно идей и мне показалось…

– Тебе очень зря это показалось, – с внезапной злобой перебил его главный и выплюнул на стол зубочистку.

– Да не надо так возбуждаться, шеф, это же просто игры ума, – парировал Гордей.

– Ничего себе, игра. Это может быть квалифицировано совсем иначе. – Главный засунул себе в рот следующую зубочистку. – И ты это понимаешь ведь, козёл! Зачем же ты мне это подсунул-то? Ведь отмываться придётся очень долго. И я не могу этот материал просто тихо не пропустить. Типа не заметить. Ты же меня подставил фактически, Гордей! – Главный вгрызся в несчастную зубочистку, и казалось, сейчас её просто измочалит.

– Шеф, там у них просто такой кружок. Собираются, болтают от скуки. Надо же правильно понимать людей, которым реально нечем загрузить себя. – Гордей тоже начал понемногу злиться. И надо срочно определиться: реагировать на козла или не стоит.

– А что плохого в том, что люди придумали некую очередную утопическую систему и радостно обсуждают её? Разве это говорит о чём-то большем, нежели о том, что им жутко скучно? Они не пойдут бунтовать – это стопудово.

– Не уверен. Я не хочу выглядеть параноиком, но этот текст воспримут так же, как в Америке воспринимают до сих пор идеи коммунизма, – произнеся это, главный перевёл дух и показал бровями наверх. – Ты и вправду думаешь, что публичное обсуждение вопроса «в каком смысле власть должна быть сервисом» останется незамеченным? Хоть ты эти мысли привёз с орбиты, хоть из другого места – это табу!

Главред возбуждённо ходил от стола к окну и обратно и махал в воздухе руками возле своей головы. Гордей вдруг подумал, что тот сейчас начнёт брызгать слюнями, и невольно отодвинулся.

– Шеф, угомонитесь. Ну не надо же так возбуждаться. Всё это банально, про это давно и многократно написано, – сказав это, Гордей поднял глаза к потолку. Он увидел, что видеокамеры по углам уже живо интересовались происходящим в кабинете. Они активно шевелили цилиндрическими тушками и едва не говорили: «минуточку, я записываю».

Гордею вдруг стало скучно и тоскливо от этого разговора. Редактор, похоже, заметил это и сменил тональность.

– Мне это тоже неприятно, – примирительно, но не очень убедительно сказал он.

– Блин, да о чём мы вообще говорим, шеф? – Гордей ещё больше насупился. – Я не считаю такую публикацию ничем большим, чем просто текстом. Что с того, что люди задают себе простые и абсолютно естественные вопросы о сути власти? Власть же конструирует наше будущее, так? И потому вопрос о том, как и куда уйдут политики и как они будут в будущем ассоциироваться с властью, вполне даже обсуждабелен.

– Да ты что, фантастики перебрал? Не понимаешь, где граница дозволенного? – Редактор скорчил гримасу, но она была отнюдь не смешной.

Гордею на секунду показалось, что в комнате резко похолодало, как будто открылся канал в прошлое, и из него потянуло подземельным хладом и вонью. Он поёжился, достал из пачки сигарету и помусолил её как бы в раздумьях. Потом сказал:

– Мне, пожалуй, не очень интересно обсуждение этой темы в таком ключе, – и, закурив, добавил: – Не хотите публиковать – не надо. Давайте оставим только мою, так сказать, лирическую часть. Какие песни слушают в своё свободное время наши орбитальные вахтовики. И о чём видят сны… Несомненно, очень актуально и в духе вашего издания, – не смог он удержаться от лёгкого сарказма.

– Заметьте, не я это предложил, – с нескрываемым удовлетворением ответил редактор какой-то старой цитатой (Гордей точно знал, что это цитата, но совершенно не помнил, откуда она). Сарказм Гордея редактор не заметил или сделал вид, что не заметил. Он повернулся вбок и щёлкнул выключателем стоящего на подоконнике чайника. В комнату пришёл звук готовящейся к закипанию воды.

Гордей сидел молча, не стремясь ничего изменить в голове редактора. По его внутренней шкале, текст получился на четвёрочку. Была, разумеется, пара острых фраз – для оживляжа. Про кружок орбитальных социалистов-утопистов. На это главред, простая душа, и клюнул. Но он не разглядел другого. Была пара важных страничек про собственно космическую проблематику. Это Гордей раньше не особо понимал, на самом деле. Например, про то, что человека нельзя изменить, адаптировать к космосу. Человек остаётся человеком, но только если есть хоть маленькая возможность вернуться на Землю. Это крайне важно. Человек вне Земли может быть только временно. А если возможности вернуться нет и он это чётко понимает – то просто сходит с ума. Точка. Или самоликвидируется, если хватит духа. Потому что становится незачем жить. Отсутствие надежды на возвращение – вот что разрушает. Никто не видел ещё человека, который согласился бы остаток дней провести в ракете, даже якобы (или не якобы) принося пользу человечеству. Например, из тюрьмы пожизненно заключённому можно попытаться бежать или, может быть, случится война/землетрясение, а тут – вообще нет вариантов. Вот про это Гордей и написал пару страничек. А до такого ни один фантаст не додумался ещё. И, похоже, этот ход пройдёт: редактор социальные фрагменты явно уберёт, а важное про космос вполне может остаться. Что уже неплохо. Таков был подход Гордея – подставить одно, чтобы спасти другое.

Чайник щёлкнул каким-то особым пластиковым звуком, извещая о наличии кипятка. Гордей с внутренней улыбкой тут же вспомнил свои позавчерашние мытарства с кипятильником на орбите. Да, забавно там получилось… Из этих воспоминаний его вывел голос редактора.

– Тебе чёрный или теперь уже зелёный?

– Чёрный, разумеется. А то вы как будто этого не знаете, – ответил Гордей и закинул ногу на ногу.

Редактор стоял спиной к Гордею, что-то там колдовал, и не было никакой возможности понять, что же он действительно положит в чашку. Гордей, да и прочие сотрудники редакции знали за редактором дурную особенность не выкидывать спитые пакетики, а копить их в специальном небольшом контейнере и при случае опять подсовывать своим гостям. Те, кто не следил за руками редактора, попадались на эту уловку и были потом несколько печальны. А редактор, кстати сказать, абсолютно искренне полагал, что так он борется за экологию. Кто-то из попавших на спитый пакетик сотрудников в сердцах присоветовал редактору не пользоваться туалетной бумагой, раз уж он такой последовательный борец за сохранение лесов. Редактор тогда только противно хихикнул в ответ и отвёл глаза в сторону. Но тем не менее продолжал тихо гадить при случае своим гостям, которых больше всего обижало то, что в этом редакторском действии не было сознательного желания обидеть – просто он так понимал экономность.

В кармане Гордея внезапно чирикнул коммуникатор. Такой звук означал, что звонящий не находится у Гордея в списке. Чужой, стало быть. Вот ведь некстати-то. Гордей похлопал себя по карманам и извлёк наружу продолговатый брикетик. Может быть, это Ленка с орбиты решила звякнуть? Что-то у него внутри опять слегка сжалось. Гордей дал ей при расставании свою визитку, а там, кроме его фотографии, есть ещё и его номер. А внизу, маленькими буковками, приписка про то, что это для особых случаев. В принципе, Гордей не особо рассчитывал, что она будет ему звонить. Незачем ей это всё… Чего уж тут себя обманывать-то… Гордей перевёл глаза на зеленоватый экран. Там светилась надпись, предлагавшая новые скидки на услуги по трансплантации печени на дому. Гордей, брезгливо морщась, быстро нажал на иконку «удалить» и раздражённо сунул коммуникатор обратно в карман. Ему было досадно, что он хоть на секунду, но допустил, что это могла быть Ленка. Эх, Лена, Леночка. То есть, получается, он всё-таки надеялся… Но самое неприятное, что в ходе этих нехитрых манипуляций со своим коммуникатором он, кажется, ненадолго утратил контроль за руками редактора. А вот этого допускать было нельзя ни в коем случае… Главред широким жестом поставил перед Гордеем чашку, пододвинул сахарницу с одиноким кусочком сахара, потом отвёл глаза и начал делать вид, что ищет внезапно потерявшуюся зажигалку. Гордей заглянул в чашку и ему стало ясно, что за главредом он-таки опять не уследил…