Советско-гвинейская любовь

Часть первая

В советском посольстве Гвинейской революционной Республики паника. Рабочая паника. Один из немногочисленных племенных вождей по имени Дубани подал через президента Секу Туре, большого друга СССР и лично Леонида Ильича Брежнева, ноту протеста с требованием в течение двадцати четырех часов депортировать одного из рабочих бокситного карьера Дебеле за пределы республики. В противном случае, говорилось в обращении, он будет посажен в гвинейскую тюрьму или убит.

Гвинейская тюрьма, надо сказать, заведение специфическое. Сделана она по образцу старых арабских и представляет собой глубокую, почти десятиметровую яму, куда не попадает свет. Сидящим в ней узникам время от времени спускают на веревке еду. Испражнения поднимаются не каждый день. После нескольких месяцев такого заключения, если жертва выживает, ее в солнечный день резко поднимают из ямы на свет. При этом происходит ожог сетчатки глаз, в течение нескольких минут человек слепнет – следовательно, и угрозы уже никому не представляет. Так в прежние времена правители расправлялись со своими конкурентами и врагами. Поступали, по их мнению, гуманно – не убивали.

Рассказывали, что однажды два наших моряка с сухогруза, стоявшего на якоре в заливе, решили прогуляться по гвинейскому побережью. Вплавь, благо вода в гвинейском заливе теплее парного молока, добрались до берега, где были благополучно подобраны береговой жандармерией и, несмотря на сопротивление, посажены в такую яму на острове Тамара.

Неделю посол и консул прикладывали все возможные дипломатические и не только усилия, доказывая, что моряки эти не диверсанты, а просто любители поплавать на спор. Вытащили бедолаг из ямы, правда, совершенно седых.

В каждой стране свои порядки. Даже в маленькой. Их надо уважать.

Партия наших рабочих – шоферы, бульдозеристы – работала на бокситном карьере, расположенном в ста километрах от столицы республики Конакри. Разведка была сделана советскими геологами. Обнаруженная руда оказалась самой богатой по содержанию алюминия из всех мировых месторождений бокситов. Рабочие карьера, как и положено всем выезжающим за границу по контракту, прошли тщательную проверку на благонадежность и идеологическую подготовку сотрудниками ЦК партии на Старой площади в Москве. Любовь к Родине и никаких контактов, дискредитирующих советского человека. На что не пойдешь ради чеков, на которые свободно сможешь купить машину и заграничные шмотки в «Березке».

Прошло почти пять лет с момента агрессии, проявленной в отношении Гвинеи. Триста наемников-авантюристов, неизвестно кем нанятых, предприняли попытку сместить Секу Туре, снова поработить гвинейцев и захватить все богатства Гвинеи. Высадившись в джунглях, они кое-как добрались до Конакри, где по просьбе Секу Туре были «случайно» встречены на побережье советским спецназом. Оставшиеся после встречи в живых оказались загнанными в аэропорт и окруженными уже гвинейской армией. Надеясь на хотя бы тюремное заключение, сдались без сопротивления, но для устрашения других были повешены на столбах городского моста.

Высшему классу гвинейской интеллигенции – деканам Конакрийского университета, построенного Советским Союзом в рамках программы строительства социализма в отдельно взятой Гвинейской Республике, были выданы советские автоматы с патронами. Ночью они выходили на балкон и палили в воздух – на всякий случай. Знай, мол, наших. Агрессия. А может, от страха.

Молодые офицеры, даже женатые, еще долго ходили в ночное патрулирование, благоухая парфюмом. Уж больно гвинейские женщины любят духи. Жены спрашивают: куда? Те отвечают: как куда!? Агрессия!

Была здесь и своя Жанна д’Арк. Она первой выступила по радио с призывом к гвинейскому народу оказать сопротивление агрессии. Ее огромный портрет долго висел в основной аудитории Конакрийского университета.

Но не в этом дело. Месяца четыре мужики, которые без жен, обычно держатся, на местных красоток даже не смотрят. Ну а дальше? Ведь даже в древности персидские правители при подготовке мамелюков раз в десять дней привозили в лагеря женщин. Каждому мамелюку. Не опасаясь за их боевой дух. Американские нефтяные магнаты тоже регулярно доставляли бордели в буровые поселки на севере, где впервые примененным нашими геологами вахтовым методом работали нефтяники, и существенно экономили на этом.

Так вот. Рабочий бокситного карьера Леонид Семибратов, неженатый высокий красавец блондин 27 лет, после тяжелого пыльного рабочего дня отправился к речке помыться. Задержался, отстал от «бригадного стада». Вышел к речке и обмер: такой красотищи он еще не видел! Ну было, когда советским автобусом побригадно их вывозили на конакрийский фруктовый рынок. Видел он стройных, слегка губастых, почти не одетых молодых негритянок с европеоидными чертами лица и точеными фигурами. А если такая шла с тазом на голове, грациозно покачивая бедрами и изгибаясь в талии, плыла, словно пава, тут уж само собой возникало непреодолимое желание идти следом. Что мужики и делали. Невольно. Как бычки на веревочке.

Но здесь… На противоположном берегу, на гладких камнях, обкатанных быстрой речкой, – пять шоколадных молодых нимф, совершенно голых, с прелестными выпуклостями и впадинками с ложбинками, с изумительной шоколадной кожей, отсвечивающей и переливающейся в лучах заходящего солнца, с густыми смоляными шевелюрами. Увидев его, нимфы не завизжали, не засмущались. Спокойно, как ни в чем не бывало, продолжали свое омовение с мылом и мочалками. В конце концов, они были на своей территории. И лишь изредка косили на Леонида взглядом и настороженно переговаривались, готовые в любой момент упорхнуть при опасности.

Челюсть у Семибратова отвисла ниже плеч, шорты спереди странно зашевелились. По-французски он знал не много: «бонжур», «кеске се» – «что такое», «комбъен са кут» – «сколько стоит», «мадам», «мадемуазель». Пока собирался с мыслями на предмет того, как подкатиться к девкам, те закрутили бедра цветастой материей, которую Европа специально делает для стран третьего мира, и пошли… Грациозно двигая бедрами, потряхивая грудью без бюстгальтеров. Не приняты бюстгальтеры у гвинейских женщин – жарко. Да там и так все торчало.

Дух у Семибратова перехватило, в горле стало сухо. Тонким ценителем женской красоты он себя не считал, однако успел заметить, что одна из девиц в пятерке особо выделялась. Во-первых, грацией. Во-вторых, прическа у нее была с множеством торчащих, как иголки дикобраза, косичек. Видели они эту животину вживую на гвинейской земле. И еще ощущалось к этой девице какое-то легкое почтение со стороны четырех остальных. Сердце Семибратова наполнилось непонятной смутой. Эта, с косичками, заворачивая за сейбу – огромное дерево с колючим стволом в четыре-пять обхватов высотой с пятиэтажный дом, такие на Руси не водятся, призывно-насмешливо скосила взгляд в его сторону.

Семибратов был мужик стойкий. Братьям по дырявой гостинице (окна и двери были без стекол, только решетки) ничего не рассказал. Душная теплая ночь в Африке наступает резко. Ворочаясь под пологом, не пропускавшим подлых африканских малярийных комаров (не звенят, как наши, российские, подлетают тихо, кусают нежно, но с малярийным плазмодием), Леня в который раз прокручивал в голове вечернюю встречу. Спал беспокойным сном с поллюциями.

День прошел в тяжелых трудах. Шла загрузка в вагоны руды для сухогруза. СССР к восьмидесятому году вывозил из Гвинеи три миллиона тонн руды. А американцы, подключившиеся к этому процессу позже и не поленившиеся построить обогатительную фабрику, – десять миллионов тонн руды, причем обогащенной. Но не об этом речь.

Вечер был за Семибратовым. Компания на том же берегу и в то же самое время оказалась прежней. Перешагнул Леня через речку, благо была неглубокая, сказал девкам «бонжур», широко и дружелюбно улыбнулся и стал брызгать на красавиц водой, не скрывая, что заигрывает с ними. Негритянки из местного племени с названием то ли малинке, то ли су-су были в чем мать родила, и Ленины плавки разрывались уже. Нимфы, переглянувшись, начали хохотать, но не убегали. Похоже, им льстило внимание белокурого белого красавца. Та, на которую он положил глаз, смотрела на Леню смело, не смущаясь, сверкая белками глаз и белозубой улыбкой на шоколадном фоне. Девки весело и оживленно лопотали на местном наречии. Голова у Лени закружилась, как от хмельного вина, но он четко помнил заветы со Старой площади: нельзя хватать и насиловать – международный скандал может быть. Опять же, в прошлом комсомолец, выбывший из идейных рядов по возрасту. Однако пара поощрительных жестов красавицы с косичками сломила Леню.

Прихватив одежду, с жестами и улыбками – Леня шутил по-русски, чем приводил девок в телячий восторг, компания двинулась по тропинке от речки в сторону гор. Километра через два Семибратов уже нежно держал красавицу негритянку за талию.

В деревню добрались в сумерках. В ней стояло штук двенадцать простых глиняных мазанок, покрытых пучками длинной травы, наподобие наших соломенных крыш в глубинке России. Удивительны мазанки тем, что днем в них прохладно, а ночью не холодно. Хазы называются. Территория деревни чистенькая, дорожки посыпаны песком. Три небольших костра, на которых готовилась в котлах пища. Встретила их босоногая ватага малышни. Те, что постарше, улыбались, говорили: «Э… э… фотей», – и показывали на Леню пальцем. Младшее поколение при виде незнакомца ударилось в дружный рев – в их деревне появилась большая страшная белая обезьяна. Да еще и волосатая.

Местное население появлению Семибратова обрадовалось. Разнообразие все-таки в деревенской жизни. Народ в деревнях приветливый. Мужчины отнеслись к нему уважительно, поздоровались, посадили на почетное место. В костры добавили дров. После рыбы и риса с острым соусом, которые подавались в калебасах – посуда, растущая на деревьях, с жесткими стенками в форме тыквы, – на десерт было предложено манго. Леня, забыв про глистов и других паразитов, поглощал манго одно за другим. Сок тек до локтей, но на это не обращалось внимания. Самая лучшая тушенка и макароны, доставляемые сюда через Калининград, давно уже осточертели.

Наблюдая за хозяевами, Леня заметил их почтительное отношение к его пассии, которая от него далеко не отходила. Ужин закончился, девочка-подросток принесла воды в калебасе для омовения рук. После оживленной беседы с характерными возгласами: «э… э…» и веселыми улыбками, которые Леня угадывал по сверкающим в полутьме зубам, двое молодых мужчин вынесли из крайней хазы два барабана. Короткая настройка – и зазвучал веселый ритм, а затем и песня на местном диалекте, который Леня еще не выучил. Малышня бойко пустилась в безудержный пляс. Присоединившиеся к ним женщины призывно и соблазнительно двигали бедрами в такт музыке. Девчонки вместе с пассией образовали круг и под зажигательный быстрый ритм исполнили замысловатый сложный танец. Он назывался «птица». Похоже, устраивался концерт в честь гостя.

Семибратову, который от природы был человеком темпераментным, тоже очень хотелось оторваться в дружной компании, но, опасаясь дискредитировать великую страну и себя, он ограничился энергичным хлопаньем в ладоши. После получасового веселья, в ходе которого сменялись и песни, и танцы, пожилая женщина, по-видимому, старшая в деревне, произнесла торжественно-резкую речь, и все стали медленно расходиться по своим хазам. Ленина пассия на несколько минут исчезла. Вернувшись, взяла его за руку и мягко, но настойчиво повлекла к крайней хазе. Тут Семибратов решил, что пора представиться. Ударил себя в грудь и назвал свое имя. Девушка оказалась понятливой и в ответ произнесла: «Айша».

Кругом было хоть глаз выколи. Только свет звезд. Недалеко от хазы виднелись густые заросли, в которых то мелькали, то неподвижно застывали какие-то огоньки, удивившие Леню. Он решил продемонстрировать свое знание французского и, указывая на эти огоньки, спросил: «Кеске се?». Айша засмеялась тихим грудным смехом и произнесла несколько слов, одно из которых он понял: манки – обезьяны. Они не могли пропустить концерт в деревне.

В чистенькой хазе горел ночник-плошка. В полумраке плыл тонкий аромат трав. Головой Леня почти уперся в потолок. На одной из стен причудливо вырисовывались их тени. Кровати в хазе не было – на земляном полу лежали циновки и что-то наподобие ковра. Слегка волнуясь, Леня обнял девушку за талию. Та не возражала. Он легко поднял красавицу – для его могучих рук она была пушинкой. Обхватив Леню за шею, Айша прижалась к его груди жарким телом. Голова Лени пошла кругом, но он устоял. Медленно опустился с драгоценной ношей на колени, положил ее на ковер. Он не торопился с финалом. Как говорил один мой старый друг, что такое любовь? Любовь – это ласки. Мощным выдохом погасив плошку, Леня медленно размотал сари. Руки уверенно нашли тугую грудь, крутые бедра. Губы нашлись сами. Айша была мягкой и податливой. Изголодавшийся по любви Семибратов с большой страстью, но осторожно использовал представившуюся возможность. Как в эту ночь, так и в последующие, не подвел державу. Доказал, что Россия сильна не только духом.

В приватных беседах гвинейцы иногда обвиняли русских в расизме. Потому что у них есть дети от французов, американцев, немцев, канадцев, англичан, а от русских нет. Что тут скажешь? Просто те никогда не были на Старой площади и не проходили партийно-идеологический отбор и обработку выезжающих специалистов.

Проснулся Семибратов довольно поздно. Хаза действительно оказалась удивительным жилищем. Ночью в ней было совсем не холодно, хотя снаружи температура опустилась до 17–18 градусов. А днем, несмотря на жгучее солнце, жары тоже не чувствовалось. Ощущение глубокого удовлетворения разливалось по всему телу. Ужасно хотелось есть. Одевшись, вышел из хазы. Айша была недалеко. Радостно улыбаясь, отвела его к отхожему месту. Оно было оборудовано по всем правилам военно-полевой санитарии: выкопанные санитарные ровики каждый засыпал за собой. Орудие копки очень напоминало среднеазиатский кетмень, только чуть поменьше.

Уже была готова похлебка сложного состава. Выбирать не приходилось. С аппетитом съев из калебаса приличный объем, Леня слегка восстановил силы. Подали напиток на каких-то травах. Бодрящий, освежающий. Воспоминания о прошедшей ночи не располагали Леонида к возвращению на базу. Что-то, правда, немного свербило в душе, напоминая о долге перед Родиной, перед партией. Но недолго. Хотелось повторения ночи, и ради этого он готов был на все.

Леня был мужик работящий и без дела сидеть не привык. Поблагодарив за завтрак, жестами объяснил, что хочет посмотреть деревенские инструменты для заготовки дров. Топор оказался тупым и примитивным. За час он сделал к нему новую ручку и наточил лезвие на камне. Все это в окружении восхищенной голопузой толпы. Взяв топор, отправились искать сухие дрова – задача, надо сказать, не из легких. Кустарник и деревья колючие. Пришлось поработать и мачете. Нашли небольшой сухостой. Тяжелое бревно Леня принес сам, а ветки тащили следом дети и женщины. Вообще-то, это их будничная задача – добыча дров для очага. Население деревни оживленно лопотало. Картина для их взглядов непривычная – белый человек работает. По темноте дружно сходили на речку. Помылись.

Надо сказать, наши ребята часто удивляли гвинейцев. Русские во многом отличались от французов. Понятно, не только миссии разные, но и менталитет. На периферии, в городе Лабе, был сельскохозяйственный филиал Конакрийского политехнического университета. В восьмидесятом году механизацию там преподавал доцент из Башкирского сельхозинститута. Общительный, знающий свое дело. Один из сторожей сообщил ему, что французы, уезжая, разобрали трактор, а детали зарыли в землю. На всякий случай. Могила с деталями была раскопана, и вместе со студентами он под ехидными взглядами сторожа начал собирать трактор. Когда трактор завелся и тронулся с места, сторож-гардьен рванул по поселку с восторженными криками: «Вив рус, вив советик!»

Два дня пролетели, как в сказке. Эстетика не была чужда Леониду. Он искренне любовался Айшой. С восхищением смотрел на ее гибкий, как у дикой кошки, стан, стройную шею с красиво посаженной головой. Не многие европейские красавицы могли бы потягаться с ней в изяществе фигуры. Тонкие черты лица совершенно не портили чуть полноватые губы. Когда вместе со всеми женщинами деревни она готовила пищу, движения ее были непринужденно грациозны. Айша, чувствуя на себе восхищенный взгляд Лени, немного смущалась, но совсем немного.

На следующий день Айша сделала Лене предложение на французском. «Вояж» он понял и с радостью согласился. «Иль» – остров, уловил не сразу. Но это ничему не помешало. Только надо сходить к себе. Жестом показал Айше, что он туда и обратно. В гостинице было пусто – мужики на работе. Он быстро собрал кое-какие вещички, «сили» – гвинейские деньги, сколько было, написал записку, что, мол, в гостях, не беспокойтесь. На перекладных, где пешком, минуя полицейские посты, обошли Конакри с северной стороны. Ночью добрались до рыбацкого причала. Рыбаки – народ приветливый, гостеприимный. Айшу здесь знали.

Теплый Гвинейский залив, богатый гумусом, креветками, – излюбленное место обитания для всякой рыбы и морских черепах, дельфинов. На горизонте иногда можно увидеть даже фонтаны китов. Рыбалка здесь восхитительная – рыба травоядная, хищная – чего только не водится! Белый капитан, черный капитан, красный карп – деликатесные морские породы.

Рано утром знакомые рыбаки на стареньком дизельном баркасе, то и дело надсадно чихающем, выплыли в океан к островам, расположенным в нескольких километрах от Конакри. Расставили сети. Океан был цвета истинной морской волны. Теплый, прозрачный. Пассажиров доставили на остров и высадили в безлюдном месте. Мало ли чего. Соглядатаев много. Пляж, пальмы, песок, поющий под ногами… Наверное, с этих мест рисовались рекламные картинки экзотических стран. Баунти.

Рыбаки оставили им донку – кусок свинчатки на длинной леске с крючками, наживку, куп-куп и, конечно, мачете. Небольшой поселок на острове все же был. А на одном из трех островов даже располагался лепрозорий, который курировала жена президента Секу Туре. Но благодаря демократии (основной лозунг: мы бедные, но мы свободные) прокаженные свободно передвигались в Конакри, где хотели, – ходили по базару, по улицам. Надоедало – возвращались обратно в лепрозорий.

Рядом с пресным ручьем они соорудили шалаш из пальмовых веток. Причем Айша проявила недюжинный талант строителя-конструктора. Построенное жилище было недосягаемо для дождя. Еще на берегу у коммерсантов-лоточников Айша купила зажигалки. А казан им дали рыбаки. Леня быстро приспособился к донке, с удовольствием натаскал приличной рыбы. Красавица хозяйка за это время сходила в глубину острова и принесла в подоле картофелеподобные плоды, которые гвинейцы называют «ням-ням». Очень богатые крахмалом. По форме напоминают длинный огурец в коричневой кожуре. Где-то отыскала четыре кокоса. Добытчица. Леня похвалил ее по-русски, а она его по-гвинейски. Оба дружно расхохотались, обнялись, поцеловались. Шикарный тропический обед и ужин с кокосовым молоком были обеспечены.

Во время отлива в стороне от пляжа обнажились две каменные гряды с острыми и плоскими, обкатанными веками камнями. В щелях между камнями в лужах оставшейся воды Леня увидел довольно крупных крабов. Однако, когда он попробовал их поймать – деликатес же, те моментально исчезали. Заметив безуспешные Ленины попытки, Айша сжалилась над ним и, посмеиваясь, продемонстрировала рыбацкую смекалку. Нашла в своем одеянии пояс, привязала к нему кусок оставшейся от обеда рыбьей головы и опустила в щель между камнями. Спустя минуту из-под камня появилась клешня, затем другая. Резкий бросок к привязанному куску рыбы, клешни сомкнулись – и краб был спокойно вытащен на берег. Не сумел вовремя отпустить добычу, потому и погиб из-за своей жадности. После аппетитного ужина с целой кучей сваренных крабов Леонид жалел лишь об одном – об отсутствии пива к такому деликатесу.