55 невыдуманных историй. #запискиалмаатинца
И вот воздух «Бригантины», наполненный до того момента густым запахом счастья и любви, вдруг отчетливо пропитался липким страхом и ожиданием неминуемой расправы.
Надо сказать, что наши девчонки сразу поникли и погрустнели, да и у нас кусок перестал лезть в горло, а вести вечер и острить особенно уже не получалось. Тем не менее, Айша, будучи хозяйкой вечера, торжественно представила нас бандитам. В полной тишине, я без особого энтузиазма предложил выпить за виновницу торжества, но никто, включая загрустившего и притихшего Алтая, меня не поддержал. Парни, для которых я уже был практически не жилец, смачно пили водку, не размениваясь на всякие импортные бренды, не закусывая, но запивая пивом. С каждой рюмкой они становились все агрессивней, и постепенно до их затуманенных мозгов дошла информация, на кого их, собственно, поменяли. «Доминирующие» самцы заиграли своими мышцами, решив показать двум чужакам, кто есть «who» и «who is» кто.
Берик устроил разборку несчастной Шолпан, а Серик непрерывно требовал объяснений от Айши, кто мы и откуда, и почему на объявленном заранее закрытом девичнике вдруг появились два непонятных мужика. Несмотря на мой повторный и отчаянный призыв выпить за дружбу, нас откровенно собрались бить здесь же, что, конечно же, больше походило бы на избиение младенцев и уж точно не входило в наши планы на вечер. Однако дорога к выходу уже была заблокирована головорезами Серика, и шансов незаметно слинять с торжества уже не представлялось совсем.
Те, кто бывал в «Бригантине», наверное, помнят, что туалет там находился недалеко от кухни. Мы с Алтаем пошли в туалет, тут же нырнули в кухню, а затем мой одноклассник Саша потихоньку провел нас через заднюю дверь, где обычно выносят помои и остатки пищи, и выпустил на улицу. Быстро поблагодарив Сашу, мы тут же бросились бежать прочь.
К сожалению, вскоре наш побег раскрылся, и за нами немедленно была брошена погоня. Кто знает район в квадрате улиц Мира и Гоголя, Октябрьской и Дзержинского, помнит, что там много п-образных тупиковых дворов. Убегая от бандитов, мы спрятались на последнем пятом этаже в подъезде одного из домов. В окно мы видели, как парни по одному забегали в каждый из подъездов и методично искали нас. В то время, в стране жилось не сладко, и поэтому подъезды и дворы практически не освещались, зашедший в наш подъезд бандит, светя зажигалкой, поднялся до 4 этажа, но поленился идти дальше. Мы были чудом спасены. Чуть позже мы выбрались из подъезда и заскочили в очень вовремя подъехавший автобус 32 маршрута и быстро уехали подальше от «Бригантины». На Шевченко Алтай вышел, так как жил на «Восходе», а я поехал дальше до КазГУ.
Сейчас понимаешь, как близки мы были к трагедии, в то время людей убивали и калечили почти каждый день, криминальная обстановка в городе была безобразная, всюду был беспредел и беззаконие. Но молодость – удивительная штука, следующим утром я уже беззаботно бежал в свою больницу на работу, ничуть не беспокоясь о происшедшем. Как вы помните, мы с Алтаем работали в челюстно-лицевом отделении 5 ГКБ. Вбегая на 4 этаж, я неожиданно встретил Алтая, в надвинутом на лоб колпаке и в хирургической маске до самых глаз. Я удивленно спросил:
– А что это ты вдруг ходишь в маске, брат, не заболел ли?».
Его ответ меня крепко озадачил:
– Там вчерашний Берик бродит возле отделения, наверное, нас ищет.
Я быстро нырнул в ординаторскую, переоделся и тоже надел маску, от греха подальше.
Тут вошел наш жизнерадостный и шумный заведующий отделением Али Алиевич с пачкой историй болезней пациентов, поступивших ночью, и начал раздавать их лечащим врачам. Надо сказать, что у меня было две палаты: мужская и женская. Мне достались трое новых больных, и я пошел их осмотреть, чтобы успеть ознакомиться до обхода.
Сюрприз ждал меня в женской палате: в три утра к нам поступила красавица Шолпан с переломом нижней челюсти со смещением. Наши танцы и побег дорого обошлись несчастной девушке. И, хотя, конечно же, мы с Алтаем не были виноваты в случившемся, все равно я чувствовал себя крайне скверно и отвратительно. Выглядела она ужасно, вся левая сторона лица была как один огромный синяк, челюсти зашинированы грубой металлической проволокой, руки покрыты синяками и гематомами. Вместо шикарного вечернего платья и красивых туфель, на ней был застиранный больничный халатик и тапочки.
Я осмотрел снимок, требовалась экстренная операция, перелом был оскольчатый и со смещением, и ко всему, один из зубов попал в линию перелома. Подобные операции обычно проводят под наркозом, делают разрез на шее параллельно нижней челюсти, но в этом случае, даже при всем искусстве хирурга, рубец остается на всю жизнь. Как вы понимаете, любой шрам, да еще и на лице, это огромное испытание и трагедия для любой женщины. Я максимально осторожно рассказал ей об операции. Она разрыдалась у меня на плече, и мне было безумно жаль ее, понимая, что какие-то жалкие пять часов отделяли эту красивую девочку от трагедии, устроенной ревнивым идиотом. Пока ей сделали успокоительный укол, я вышел в коридор и тут столкнулся с Бериком, допрашиваемым следователем. Берик сразу узнал меня и предложил нам с оперативником любые деньги, чтобы замять дело и спасти его от тюрьмы. Как позже выяснилось, он уговорил следователя, и тот «спустил дело на тормозах», и теперь все зависело только от меня.
Я же думал только о том, как лучше сделать операцию, чтобы максимально сохранить девушке её природную красоту, зная, что даже самый искусный разрез всегда оставляет шрам на коже. Подумав, я подошел к своему заведующему и, посоветовавшись с ним, спросил его разрешение сделать операцию через ротовую полость, дабы избежать наружного разреза. Технически это было возможно, но проблема в том, что, во-первых, это намного трудней делать ввиду ограниченного доступа, а во-вторых, процент осложнений в этом случае был намного выше. Али Алиевич удивился, но операцию провести разрешил, хотя риск неудачи был достаточно большой. Я пошел поговорить с Шолпан, объяснил опасность рисков и осложнений, кроме того, в этом случае мы не могли оперировать под наркозом, а только под местной анестезией. Немного подумав, она согласилась. Конечно же, Берик, узнав об этом, стал умолять меня сделать все как надо, извинялся и предлагал деньги, а потом вдруг заплакал, сказав, как любит ее и раскаивается. Мне было противно смотреть и, тем более, разговаривать с этим подонком, и я просто ушел.
Вечером я внимательно изучил свои книжки по хирургии и на следующий день в экстренном порядке взял Шолпан на операционный стол. Ассистировал и помогал мне мой большой друг и сокурсник Виктор Вовк, ныне один из самых известных в Казахстане врачей-имплантологов. Мы тщательно и аккуратно провели операцию остеосинтеза, сопоставили и скрепили отломки, удалили зуб и старательно зашили рану в ротовой полости. Послеоперационный снимок показал 100% точное совмещение отломков, как и было до травмы. Я был безмерно горд и счастлив, через неделю Шолпан уже уходила домой, правда, она еще была в шине, но в целом операция удалась блестяще, без осложнений и проблем. Денег у Берика я, конечно, не взял, но предупредил его, что следующего такого раза уже не будет. Он принес мне две бутылки коньяка «Наполеон», но я их тут же отдал своим коллегам. Больше я его никогда не видел. А с Шолпан мы виделись еще трижды. В последнюю ночь, когда я дежурил в отделении, она вдруг вошла в ординаторскую с бутылкой шампанского и коробкой конфет, несмотря ни на что, она вновь была прекрасна, и волновала меня даже в своем жалком больничном халатике. Мы выпили шампанское, поцеловались на прощание, и утром я выписал ее на амбулаторное лечение. Уже потом я встречал ее пару раз в городе, красивую и здоровую, но это уже было не важно и не интересно для меня.
Что касается нас с Алтаем, то мы часто вспоминали наше приключение в «Бригантине», безумный побег от бандитов, а иногда в пылу романтической мечтательности – нашу подзабытую именинницу…
А между тем, Айша, конечно же, не заслуживала такого непростительного отношения к себе, и наша история получила достойное продолжение! В мае того же года Айша неожиданно пригласила меня в гости к себе домой. Помня о законе парных случаев, я, не раздумывая, позвал с собой Алтая, так как что-то в этой любовной кооперации меня смущало и напрягало. Что касается Алтая, то он никогда не отказывался от таких заманчивых предложений и возможностей поискать приключений на известное всем место. К тому времени страх перед бандитами позабылся и потускнел перед встречей с интересной девушкой и возможными перспективами чего-то еще… В этот раз мы купили уже 13 (!) гвоздик и бутылку водки на всякий случай.
В квартире нас ждал накрытый стол с баночным импортным пивом и крутой закуской. Обволакивающе играла музыка из огромного двухкассетника «Sharp», в вазе лежали настоящие бананы и киви. Все было как всегда круто и в диковинку: в тот день мы впервые попробовали канапе, а вкуснейшие тосты с расплавленным сыром Айша приготовила в микроволновой печи, чудо, о существовании которого я раньше даже не слышал.
Но самое главное – всё это происходило весной, а весна в тот год была просто чудесной и ошеломляющей! Погода была шикарная и ласковая, за окном гремел май, самый любимый алма-атинцами месяц, жужжали пчелы, пели всякие птицы, и всё вокруг было пропитано романтикой и любовью, а наша Айша была одинока и прекрасна. Быстро вечерело, нас было трое в полусумраке девичьей квартиры, мы веселились, пили шампанское и водку, слушали сексуально-волнующую «Энигму» и бесконечно танцевали по очереди с очаровательной Айшой.
А тем временем в воздухе начало закрадываться ожидание и напряжение…
И вот в какой-то момент вдруг едва слышно скрипнула входная дверь, и кто-то тихо и корректно вышел из квартиры навстречу весне и птицам. И я скажу вам, что это была не Айша…
СОБАКА ПАВЛОВА
Как-то раз в одно из моих дежурств к нам привезли больного из психиатрической клиники. Он не был буйный и, более того, оказался из бывшей интеллигентной среды, что не помешало ему запустить зубы и довести себя до огромной флегмоны9 лица и шеи.
Срочно требовалось операционное вмешательство, но больной категорически был против «опытов над собой». Он был очень начитанный и эрудированный, называл себя «спящим кротом» или «советским разведчиком в запасе», а меня – нацистским доктором Менгеле и готов был защищаться до последнего.
Понимая, что нам не удастся договориться «по-хорошему», я пригласил бригаду анестезиологов, и под видом прививки его, наконец, усыпили. В операционной под внутривенным наркозом мы с моим другом Виктором Вовк вскрыли больному флегмону, удалили пораженные части нижней челюсти и некротические ткани и вставили специальные дренажные трубки для орошения раневой полости и введения антисептиков. Вите было интересно пообщаться с незаурядным пациентом, кроме того, этот больной подходил для его будущей диссертации, поэтому он решил положить его в свою палату.
После чего, как и положено в таких случаях, после недолгого нахождения в реанимации, его перевезли в обычную палату на 4-ом этаже. Весь день он спокойно спал, ему прокапали массу лекарств, и состояние его намного улучшилось. Вечером я проведал его, он пришел в себя и тихо лежал, о чем-то сосредоточенно думая. Мы с Витей проверили его назначения, предупредили больных в палате насчет нового пациента и, так как в отделении было все спокойно, решили спуститься в приемный покой сыграть партию в нарды.
Буквально через полчаса вбежала взволнованная медсестра и, сбиваясь и глотая слова, обратилась к ответственному врачу по больнице Кунтуару Омаровичу:
– Доктор, у нас ЧП! Больной выпал из окна….
Не раздумывая ни секунды, Кунтуар помчался с ней на улицу, а мы бросились за каталкой, готовясь к самому худшему. Когда мы с Виктором с грохотом выкатились во двор, то увидели странную картину: навстречу нам, поддерживаемый Кунтуаром, совершенно живой и здоровый, шел наш прооперированный «псих». Повязки на голове не было, из раны на шее на белую больничную пижаму лилась потоком кровь, при этом он истошно орал на всю округу. Я пытался понять, что у него сломано, но на вид он был совершенно цел и невредим, не считая операционного разреза. Наш доктор бережно тащил пострадавшего на себе как фронтового друга, закинув его руку себе на плечо, периодически встряхивая, чтобы он не заваливался. После каждого такого движения крики несчастного усиливались многократно, и поскольку он кричал невыносимо громко, то мы положили его на кушетку и тщательно осмотрели…
Как выяснилось, у него оказался перелом плечевой кости именно той руки, за которую его и тащил наш ответственный доктор. Уже в приемнике, осмотрев его еще раз, мы ввели ему успокоительные и обезболивающие препараты, наложили временную шину на поврежденную руку, остановили кровотечение и заново перебинтовали рану на шее. Поскольку теперь ему требовалась операция на руке, мы с огромным облегчением переправили его в травматологию 4-й городской больницы, как с более серьезным сочетанным заболеванием. После того, когда мы подготовили все необходимые переводные документы и выписали все рекомендации для своих коллег из «четвёрки», он благополучно «отчалил» в ГКБ №4, а я зашел в палату узнать, что же произошло в мое отсутствие.
Оказывается, как только мы вышли из палаты, наш «псих» сорвал с себя все бинты, подошел к зеркалу и, посмотрев на торчащие из раны трубки, мрачно произнес:
– Так я и знал, они хотят сделать из меня собаку Павлова.
После чего, не дрогнув, вытащил из раны все дренажи и трубки, шагнул к открытому окну и с фразой: «Я не дам из себя делать подопытного кролика» под отчаянные крики больных, не раздумывая, прыгнул вниз.
Напомню, что палата находилась на четвертом этаже, и я думаю, что любой нормальный человек, если бы не погиб от падения с такой высоты, то уж точно бы остался калекой на всю жизнь. Но наш «разведчик» ограничился только лишь переломом плеча, и даже без сотрясения мозга. Хотя зная его состояние и диагноз, кто его знает, как глубоко и сильно был потрясен его мозг еще до приезда к нам.
Откровенно говоря, я не знаю судьбу этого несчастного, но не исключаю, что зная его «везучесть и живучесть», возможно, он и сейчас жив и здоров, и может быть до сих пор «служит» в советской разведке…
КРАСАВИЦА И ЧУДОВИЩЕ
Этот случай произошел на одном из моих ординарных дежурств в приемном покое челюстно-лицевой хирургии.
Я дежурил «сутки» и как обычно «зашивался» на приеме. Наступили летние каникулы, и как это обычно бывает, сразу повалили дети со всевозможными травмами. Больных было много, и мы «запустили конвейер» – я зашивал раны, а сестра после соответствующей пробы ставила им инъекцию детского противостолбнячного анатоксина.
В очередной раз, пробегая из операционной в кабинет, я вдруг увидел заходящую в приемный покой необыкновенно красивую девушку: высокая и стройная, с аккуратной прической и огромными глазами, она тут же приковала к себе внимание всех мужчин, но обратилась ко мне, как к дежурному врачу:
– Простите, доктор, а где проходят практику студенты 5 курса?
Я, сто раз пожалев, что не сам провожу эту практику, указал ей в сторону учебных комнат. Она, мило поблагодарив, ушла, оставив после себя слабый запах чудесного парфюма, совершенно неуместного в нашей дикой смеси запахов крови, лекарств и хлорки. Возможно, в суматохе больничных забот я бы и забыл о ней, но спустя некоторое время ко мне подошел ассистент кафедры с небольшой группой студенток и попросил меня занять их в течение часа чем-нибудь полезным, так как его срочно вызывали в деканат. Я уже хотел возмутиться и отказаться, но тут увидел среди них «свою» недавнюю красавицу и немедленно согласился.
Тут, как назло, машины скорой помощи одна за другой привезли сразу несколько детей с различными травмами. Во время работы в приемном покое к нам часто привозили детей, и как это обычно бывает, дети ведут себя совершенно по-разному. Конечно же, чаще всего они напуганы болезнью или травмой, непривычно-страшной больничной обстановкой, непонятными и блестящими инструментами и т. д. Но бывают уникумы, с которыми невозможно бывает сладить никому. Как раз в тот день привезли вредного мальчишку лет 5—6, который вел себя безобразно, устраивал истерику, бил врача скорой помощи, плевался и непрерывно кричал. Как мы не уговаривали его и не старались, он никак не давал нам оказать ему первую помощь, постоянно убегал на улицу, а когда мама возвращала его обратно, он устраивал такое побоище и крики, что вконец замотал меня и всех окружающих.
В конце концов, мне это надоело и, дав указание медсестре оформлять больных, я схватил это чудовище в охапку, тихонько двинул ему, чтобы он не орал и, взглянув на притихших студенток-практиканток, сказал красавице:
– А Вы, доктор, пройдемте со мной, поможете мне с малышом…
Девушка без возражений пошла за мной, и мы заперли на ключ операционную, чтобы этот вредный мальчишка не удрал от нас.
Мы познакомились, девушку звали Алёна. Под моим руководством, она приготовила инструменты, а я пытался привязать брыкающегося и вопящего мальчика к операционному столу. Любой операционный стол оборудован специальными ремнями для фиксации рук и ног, это обычные требования безопасности, однако этот мальчишка оказался таким изворотливым и сильным, что я никак не мог к нему подступиться. Он постоянно выскакивал из ремней, скинул на пол стерильную простыню, которой я его укрыл, дважды пытался укусить нас и все это время кричал так сильно, что просто звенело в ушах. От непрерывной борьбы, крика и потуг сопротивления он стал багрово-красный, волосы были мокрые и слипшиеся, он плевался и ругался, как последний сапожник, и все же я решил довести дело до конца. Я попросил Алёну крепко зафиксировать ему голову, но как только приготовился ввести ему новокаин, он, увидев шприц с иглой, вдруг выгнулся дугой, с грохотом опрокинул все инструменты на пол, выкатил глаза и издал такой нечеловеческий звук, практически на уровне умирающей касатки, что даже мне стало не по себе.
Я с беспокойством взглянул в глаза Алёны над маской и как в кино увидел, как в них погас свет…
В тот же момент, на пике невыносимого ультразвука, издаваемого маленьким чудовищем, Алёна с высоты своего замечательного роста рухнула на пол в глубоком обмороке. Сам по себе обморок не опасен, но бедная Алёна не просто упала, красиво как актрисы в кино, а именно грохнулась, как обычно падает строительный кран, с размаху ударившись затылком об каменный пол.
На миг я оцепенел: на полу лежала умирающая красавица, а на столе бесновался мерзкий мальчишка, я не знал, как мне поступить. Если бы я отпустил пацана, то он тоже бы рухнул со стола на пол, где валялись инструменты, а я бы получил второе тело на полу. Позвать кого-нибудь я не мог, так как дверь была закрыта изнутри, и, как понимаете, не мог отойти от стола.
Тем временем Алёна в любой момент могла погибнуть от асфиксии, и я принял непростое решение…
Влепив пацану пощечину, я на время выключил его и тут же пристегнул его намертво к операционному столу. Открыв дверь, я вызвал медсестру и отправил ее за реаниматологом, а сам бросился к Алёне. Она была без сознания, но жива, и я начал осторожно возвращать ее к жизни. Примчалась наша дежурная бригада, они профессионально провели всю необходимую терапию и с диагнозом «сотрясение мозга» мы немедленно отправили Алёну в нейрохирургию.
Я же вернулся к чудовищу, он обессилено лежал на столе, стянутый ремнями и напуганный происходящим, теперь он почти не пикал и смотрел на меня с испугом. Я быстро зашил ему рану и отдал его матери, которая была в состоянии полного аффекта и транса, что, в принципе, было объяснимо…
Мне же было безумно жаль Алёну и, конечно же, упущенного шанса познакомиться с ней, но, видимо, ничего на этой земле не происходит просто так…
Кстати, для всех, переживающих за здоровье Алёны, скажу, что для неё все закончилось благополучно. Через год я встретил её на очередном учебном курсе в нашей клинике, но не стал продолжать знакомство и вновь испытывать судьбу, хотя выглядела она просто великолепно и просто притягивала к себе…
ДВА ИВАНА
Было обычное трудовое дежурство, коридор был забит пациентами со всего города. Нас было два врача на всё отделение – я и мой коллега, отвечающий за ЛОР службу. Наступил вечер, и как обычно ближе к ночи потянулись больные с травмами.
Я накладывал шину огромному русскому мужику по имени Иван с переломом нижней челюсти. Он был пьян, и поэтому я торопился закончить с ним поскорей, чтобы избавиться от этого жуткого запаха, исходящего от него. Шинирование даже у нормальных больных занимает достаточно много времени, а у пьянчужек в два раза больше. Я нервничал и злился, так как из-за этого пьяницы у меня скопилась огромная очередь нормальных пациентов, в том числе и детей.
Будучи совершенно пьяным, Иван постоянно просился то покурить, то в туалет, то попить и порядком надоел мне. Тем не менее, я установил ему достаточное количество фиксирующих лигатур10 и уже приготовился установить шину, как приехавший врач скорой помощи завел в смотровую комнату щуплого окровавленного парня, по виду казаха, и усадил его на кушетку.
Я быстро осмотрел раненого, все его лицо было в мелких порезах и крови, но без переломов, и поэтому попросил медсестру подготовить его к первичной хирургической обработке и сделать укол противостолбнячной сыворотки. Парень был совершенно пьяный и безостановочно матерился во весь голос и звал своего брата. Медсестра выбежала в процедурный кабинет, а я тем временем взял его направление и с удивлением увидел, что его тоже зовут Иван!
«Еще один Иван», – зло подумал я, мало мне было одного алкаша, так теперь и тезку подвезли. В это время «азиатский» Иван смачно сплюнул кровью на пол и начал вытирать кровь с рук об стены смотровой комнаты. Я сделал ему замечание, но он, совершенно игнорируя меня, продолжал вытирать свои грязные руки о белоснежные стены.
Пришлось взять его за шкирку и подтолкнуть к умывальнику, чтобы он не загадил мне кабинет и хоть немного привел себя в порядок. Внезапно, быстро вывернувшись из-под моей руки, этот гадёныш с разворота ударил меня по лицу и, громко крича, накинулся с кулаками. От неожиданности я вначале повалился на стол, но вырвался и начал отбиваться от озверевшего пациента, а потом резким пинком оттолкнул его от себя.
Поднялся страшный шум, на крики маленького Ивана отворилась дверь, и из коридора с криком «Держись, Ваня!» на меня сзади набросился его брат. Он запрыгнул на меня и начал душить, сидя на мне верхом. Уже теряя сознание и начиная падать, я услышал голос мужика с переломом: «Может помочь, доктор?» Я еле прохрипел «Давай скорей!», и тут же руки на моей шее ослабли, и я услышал глухие, мощные удары кулаками и отчаянные крики боли.
Большой Иван бил его сильно и смачно, с хрустом и оттяжкой, я же пытался отдышаться, как вдруг увидел, что мой обидчик убегает в сторону коридора. Понятно, что в этот момент, я уже не был врачом, и в два прыжка настигнув второго Ваню в коридоре, я повалил его на пол и начал бить.
Как вы помните, коридор был полон больных, терпеливо ожидающих своей очереди. Представьте их изумление, когда окровавленный пациент с криками выбежал из кабинета врача, а врач в порванном халате, тоже весь в непонятно чьей крови, в одном тапке, нещадно начал избивать пациента на полу в городской больнице…
Прибежавший на шум второй врач с трудом оттащил меня от лежащего на полу Вани, и мы тут же бросились спасать его брата, практически уже не подававшего признаков жизни. Слава богу, все обошлось и через час все улеглось, мы обработали и зашили братьям все их раны и сдали обоих в милицию. Они оказались якутами, приехали в Алма-Ату с приисков отдыхать в отпуск. В ресторане напившись, они не поделили каких-то девиц с местными ребятами из аулов, ну а дальше вы уже знаете.
В хаосе потасовки, все больные разбежались, коридор был девственно пуст, сестры и нянечки наводили порядок после погрома. Я чувствовал себя отвратительно, болели руки и шея, настроение было хуже некуда, я решил выйти на крыльцо подышать воздухом. На крыльце стоял мой спаситель Иван. Выглядел он более чем странно: руки были по локоть в крови, а изо рта неровным частоколом торчали многочисленные проволочки для фиксации шины.
В суматохе я и забыл про него, а он участливо посмотрел на меня и доверительно предложил мне покурить вместе. Я вообще никогда не курил, но тут мне страшно захотелось вдруг затянуться, и я с благодарностью взял предложенную им сигарету «Opal». Он достал еще одну для себя, дал мне прикурить и ловко закинул вторую сигарету себе в рот… Тут, несмотря на весь стресс и кошмар пережитого вечера, я громко и истерично захохотал…
Картина маслом: Иван стоял, растерянно хлопая глазами, и недоуменно пытался затянуться, так как видел перед собой тлеющую сигарету, но никак не мог понять, где она. Онемевшие губы не слушались его, так как были под анестезией, а сигарета, не достигнув рта, воткнулась в одну из проволок и просто висела в воздухе. Конечно, это надо было видеть, но весь комизм ситуации был в том, что меня тут же отпустило, и я успокоился и расслабился.