Либерализм в России в начале ХХ века

Что касается земцев-конституционалистов, то они в большей степени, чем «собеседники», настаивали на выработке определенной тактики по отношению к власти. Еще до начала объявления военных действий лидеры земцев-конституционалистов подчеркивали, что война может окончательно подорвать доверие общества к правительству. «Выйти из созданных нашим правительством опасностей, – писал кн. Петр Долгоруков, – Россия может, только изменив механизм своей государственной машины, добившись такого положения дел… когда волею страны во главе ее будут поставлены лучшие люди ума и таланта, которым можно будет безопасно вверять руководство политикой в опасные и критические периоды государственной жизни». Война с Японией, считал Долгоруков, «не соответствует интересам России, не отвечает силам и способностям русского народа. И русское общество должно ясно понять это, общественное мнение должно это громко и во всеуслышание высказать. Признак бессмысленной войны с Японией должен послужить для этого поводом и фактическим осязательным доказательством»95. Примерно такой же позиции накануне войны придерживался и П. Н. Милюков. В статье «Изолгались», опубликованной в «Освобождении», он писал: «Никто русскому царю больше не поверит. Макбет убил сон, а русское самодержавие убило веру в себя и в официальную Россию»96.

Характерно, что и после начала войны земцы-конституционалисты продолжали считать, что «не византийскими адресами, не шовинистическими манифестациями должны мы выражать настроение, а делом, крепостью духа, сознанием важности исторического момента»97. Они надеялись, что в новой исторической реальности «русскому государю должно сделаться ясным, что не в чиновнически бюрократическом строе сила России, а в бьющей свежим ключом молодой силе самого народа»98.

Что касается левого сегмента либерализма – освобожденцев, то разброс мнений в их среде был более широк. Это сразу же нашло отражение на страницах «Освобождения». Так, Струве не раз высказывал надежду, что русско-японская война должна послужить фактором пробуждения самосознания русского общества, а разбуженное чувство патриотизма, в свою очередь, подтолкнет его к активным действиям против самодержавия. Эта позиция Струве нашла выражение в одновременном выдвижении им двух лозунгов: «Да здравствует армия!» и «Да здравствует свободная Россия!». «Русское войско, – писал Струве, – всегда героически исполняло свой долг. Тягости, которые понесет русский народ, человеческие жертвы, которых будет стоить война, будут острой болью отзываться в сердцах всех русских людей. Но сочувствие героям-страдальцам пусть пробудит в русских людях негодование против тех, кто своим легкомыслием погнал русский народ далеко от родины занимать ненужные ему земли и отдавать его в жертву кровавой войне. И пусть они твердо помнят, что не на маньчжурских полях, не в горах Кореи, не на водах Китая судьбы, честь и величие России. Пусть слезы матерей и жен, пусть национальная обида и горечь, пройдя через горнило испытуемой мысли, породят чувство гражданской решительности и сознание политической ответственности за судьбы страны. И это будет. Грозное испытание встряхнет равнодушных и сонных, смутит самоуверенных, устыдит торжествующих. Оно будет тем молотом, который выкует русского гражданина»99. Проводя аналогию с Крымской войной, Струве подчеркивал, что как «севастопольское зарево» стало зарей общественного возрождения России, так и война на Дальнем Востоке должна стать мощным стимулом ее современного общественного развития.

Струвистская идея соединить в неразрывное целое «патриотизм» и «гражданственность» подверглась критике со стороны П. Н. Милюкова. Соглашаясь со Струве, что «на русской оппозиции лежит нравственный долг – рассеять тот омерзительный туман, который в настоящее время густой и смрадной пеленой расползается над русским болотом, одуряя, по-видимому, довольно крепкие головы», Милюков писал: «Вы, очевидно, надеетесь выделить “гражданское чувство” из “безобразной смеси” и на этом основано ваше искание “общей почвы”». Мой оптимизм, подчеркивал Милюков, так далеко не идет, «я не рассчитываю на возможность повлиять на проявления русского шовинизма», не делая ему уступок, которые «противоречат моему мировоззрению». Поэтому «я и предлагал – не взять их в руки, что невозможно, а, по крайней мере, хоть локализовать эти проявления возможно резким отказом от всякой солидарности с ними»100. По мнению Милюкова, единственно приемлемым в данный момент лозунгом для либеральной оппозиции является лозунг «Долой самодержавие!», вокруг которого и должны быть объединены все общественно-политические силы, входящие в единый фронт освободительного движения в России.

Под влиянием критики Милюкова Струве вынужден был признать, что «единственно разумной, единственно нравственной, единственно патриотической мыслью» является требование «необходимости немедленного прекращения войны»101. Не случайно в № 57 «Освобождения» была опубликована прокламация «Народ и война», авторами которой были И. И. Петрункевич и кн. Петр Долгоруков. В прокламации говорилось: «Для русского народа теперь настало время потребовать от царя себе конституции и освободиться от притеснений. Довольно уже безропотно пролито на русской земле народной крови, пота и слез. Теперь народу приходится еще беспрекословно проливать свою кровь в китайской Маньчжурии и лить новые слезы по ушедшим туда отцам и братьям. Эти жертвы ненужной и пагубной войны народ приносит безмолвно и покорно. Народ вправе потребовать смены теперешнего чиновничьего правительства и добиться новых порядков. Народу следует уничтожить единоличное самодержавное правление царя с подчиненными ему чиновниками и добыть себе конституцию.

Долой самодержавие!

Да здравствует конституция!»102.

Этот «простой по форме и вразумительный по содержанию призыв народа к борьбе за политическое освобождение» безоговорочно был поддержан и Струве.

Таким образом, к осени 1904 г. эти два требования стали едиными для подавляющего большинства освобожденцев и земцев-конституционалистов. Процесс освобождения «либеральных голов» от «маньчжурского патриотизма» в основном был завершен.

Одновременно русско-японская война ускорила процесс дальнейшего размежевания сил в либерализме. Дело в том, что освобожденцы в целях создания единого фронта освободительного движения вступили в переговоры с представителями революционных партий и организаций. 30 сентября – 2 октября 1904 г. в Париже состоялась конференция оппозиционных и революционных партий. Помимо членов «Союза освобождения» (П. Н. Милюков, П. Б. Струве, кн. Петр Д. Долгоруков, В. Я. Богучарский), на конференции присутствовали представители семи политических партий и организаций: Партия социалистов-революционеров (В. М. Чернов и Е. Азеф), Польская социалистическая партия (В. Иодко-Наркевич, Б. Анджеевский, К. Келлес-Крауз), Латышская социал-демократическая партия (Ф. Озолс), Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров (Г. Деканозов, Габуния), Армянская революционная федерация (М. Варанданян), Польская национальная лига (З. Балицкий и Р. Дмовский), Финская партия активного сопротивления (К. Циллиакус и А. А. Неовиус).

Учитывая, что сложный и противоречивый процесс подготовки и работы данной конференции обстоятельно освещен в монографии К. Ф. Шацилло103, остановлюсь на итоговых документах, принятых участниками этого необычного партийного форума. Декларация оппозиционных и революционных организаций, опубликованная в № 17 «Листка “Освобождения”», содержала в себе три базовых требования, признанных общими для всех подписавших ее партий и организаций: 1) уничтожение самодержавия; отмена всех мер, нарушивших конституционные права Финляндии; 2) замена самодержавного строя свободным демократическим режимом, избранным на основе всеобщей подачи голосов; 3) право национального самоопределения, гарантированная законами свобода национального развития для всех народностей; устранение насилия со стороны русского правительства по отношению к отдельным нациям. Во имя этих основных принципов и требований, подчеркивалось в Декларации, участники конференции «соединяют свои усилия для ускорения неизбежной гибели абсолютизма, одинаково несовместимого с достижением всех тех дальнейших разнообразных целей, которые ставит себе каждая из этих партий». Для координации действий было решено создать в России Посредническое бюро, задача которого сводилась исключительно к «организации сношений и передачи известий». Однако Бюро не имело право «руководить действиями партий, в нем участвующих». Как видим, участники Парижской конференции, согласившись с «общими принципами и требованиями», предпочли сохранить «свободу рук» в определении тактики их достижения.

В отличие от освобожденцев, которые решились пойти на прямое соглашение с революционными партиями, земцы-конституционалисты придерживались более умеренной позиции. Тем не менее под их непосредственным воздействием ноябрьский общеземский съезд принял важные «конституционные решения», о которых подробно говорилось в первом разделе данной главы. Более того, земцы-конституционалисты вместе с освобожденцами приняли активное участие в организации и проведении банкетной кампании. По подсчетам К. Ф. Шацилло, банкеты прошли в 34 городах, в них приняли участие 50 тыс. человек104.

Распространение конституционных идей в широких демократических слоях населения должно было способствовать «перенастройке» их сознания в либеральном духе. Либералы надеялись, что переход к конституционному режиму позволит демократическим массам, используя институты представительной власти, приобщиться к политическому управлению страной, научиться самим вырабатывать и принимать решения, а также нести за них ответственность.

Теоретики и политики либерализма рассчитывали, что и социалистические партии в условиях конституционного режима будут вынуждены приблизить свою тактику к новым легальным условиям. «Всякая конституция, – писал Струве, – как бы она ни была недемократична, сама по себе создаст такие условия для борьбы радикальных элементов, при которых с этими элементами придется считаться все более и более, как с непосредственными представителями народных масс. В конституционной России социал-демократия перестанет быть тем, чем она является теперь – интеллигентской организацией, выражающей интересы и формирующей потребности пролетариата, а станет подлинной пролетарской или рабочей партией. В конституционной России заговорит от себя и крестьянство… И можно с полной уверенностью сказать, что только демократическая реформа сразу введет и рабочий класс, и крестьянство в нормальное русло отстаивания своих интересов мирными средствами законной борьбы за право»105.

Однако надежды либералов на мирный исход борьбы общественных сил против самодержавия оказались иллюзорными, их перечеркнули события Кровавого воскресенья. В России началась народная революция. Либералы незамедлительно отреагировали на расстрел мирной демонстрации рабочих в Петербурге. В статье «Палач народа» Струве писал: «На улицах Петербурга пролилась кровь и разорвалась навсегда связь между народом и этим царем… После событий 22/9 января 1905 г. царь Николай стал открыто врагом и палачом народа. Больше этого мы о нем не скажем; после этого мы не будем с ним говорить. Он сам себя уничтожил в наших глазах – возврата к прошлому нет. Эта кровь не может быть прощена никем из нас.

…Вчера еще были споры и партии. Сегодня у русского освободительного движения должны быть едино тело и един дух, одна двуединая мысль: возмездие и свобода во что бы то ни стало. Клятвой эта мысль жжет душу и неотвязным призывом гвоздит мозг.

…Против ужасных злодеяний, совершенных по приказу царя на улицах Петербурга, должны восстать все, в ком есть простая человеческая совесть. Не может быть споров о том, что преступление должно быть покарано и что корень его должен быть истреблен. Так дальше жить нельзя. Летопись самодержавных насилий, надругательств и преступлений должна быть закончена. Ни о чем другом, кроме возмездия и свободы, ни думать, ни писать нельзя. Возмездием мы освободимся, свободой мы отомстим»106.

Однако вскоре эмоции в освобожденческой среде, где уже заговорили о необходимости подготовки цареубийства, сменились более трезвыми размышлениями о том, какие следует принять меры общественного характера. Дело в том, что освобожденцам в одинаковой степени была невыгодна и «анархия самодержавия», и «анархия массового движения». Не сомневаясь в преступности действий самодержавного режима, освобожденцы опасались, что стихия массовых выступлений может привести к анархии и хаосу, которые, подобно «анархии самодержавия», могут «взорвать» ситуацию и привести к гражданской войне.

Из этой логики рассуждений Струве и вытекали его призывы к либеральной общественности немедленно вмешаться в ход революционных событий и, пока не поздно, попытаться направить их в конструктивное русло борьбы за конституцию и созыв законодательного народного представительства. В целях предотвращения анархии и хаоса в стране Струве рекомендовал создать общественные комитеты самообороны, которые, по его замыслу, должны были решить двуединую задачу: с одной стороны, выполняя собственно полицейские функции, «вооруженной рукой хорошенько проучить» генералов, офицеров и рядовых черных сотен, а с другой – развиться в «организации с более широкими политическими задачами».

Помимо комитетов самообороны, Струве предлагал создать комитеты реформ, которые должны были объединить все политические силы в единый фронт борьбы против самодержавия. Кроме того, Струве призывал освобожденцев немедленно развернуть пропаганду среди рабочих и крестьян. Центральной идеей этой пропаганды «должна быть мысль, что широкая аграрная реформа и законодательство в пользу рабочих возможны только при том условии, что законодательная власть будет принадлежать собранию народных представителей, избранному на основе всеобщего, прямого и равного избирательного права с тайной подачей голосов, при полном обеспечении свободы печати, союзов, собраний и стачек». Струве настаивал на том, что освобожденцам следует признать революцию законной и попытаться овладеть ею в самом начале и «вдвинуть ее в русло закономерной социальной реформы, осуществляемой в связи с полным политическим преобразованием страны теми средствами, которые даст демократическая конституция». «Революцию, – не раз подчеркивал Струве, – победить нельзя, революцией можно только овладеть»107.

Важно обратить внимание и на тот факт, что Струве одним из первых заговорил о необходимости привлечения на сторону либеральной оппозиции армии. «В настоящий момент, – писал он, – безусловно необходима усиленная конституционно-демократическая пропаганда среди офицерства… Необходимо доказывать, что армия может и приобрести новые силы и возродиться, только духовно сблизившись с прогрессивными силами нации, ведущими освободительную борьбу, и отшатнувшись от самодержавия». Вскоре после Кровавого воскресенья Струве опубликовал «Открытое письмо к офицерам русской армии, участвовавшим и не участвовавшим в петербургской бойне 9-го января». «В великих судьбах великого народа, – писал он, – вы можете сыграть крупную роль. Станьте на сторону свободы, протяните вашу руку угнетенным. И прежде чем вы успеете взяться за меч в борьбе за свободу, от одного вашего решения – не служить более насилию и произволу, – рухнет твердыня самовластия»108.

Среди освобожденцев было немало тех, кто вообще не верил в мирный исход революционных событий в России. «Трагизм современного положения, – писал В. Д. Набоков в статье с характерным названием «Без исхода», – состоит в том, что мирный и нормальный исход начавшейся и уже не могущей быть насильственно прекращенной борьбы фактически неосуществим и немыслим. Последние события это показали воочию и наглядно каждому зрящему… Политическая свобода воздвигнется лишь на развалинах этого строя… Если для торжества русского освободительного движения единственным препятствием окажется сопротивление Николая II, то не надо быть пророком для того, чтобы предсказать, каким способом это препятствие будет устранено»109.

Однако мысль Набокова о возможном переходе мирной фазы общественного движения в фазу вооруженной борьбы против самодержавия не была поддержана Струве. В статье «В чем исход», опубликованной в том же номере журнала «Освобождение», что и статья Набокова, Струве призвал не увлекаться «катастрофическими предчувствиями», а немедленно приступить к «активной тактике», суть которой должна состоять «в активной организации общественного мнения», что позволит избежать перехода к открытой вооруженной борьбе с самодержавием.

Одновременно Струве призвал к более активным тактическим действиям земцев-конституционалистов, убеждая их в необходимости приблизить свою программу к освобожденческой, начать ее пропагандировать среди крестьянства. В результате такой пропаганды, по мнению Струве, будут «созданы психологические предпосылки народного восстания против упорствующего правительства». Без «подобного состояния умов широких слоев населения никакая материальная подготовка не может обеспечить успешного восстания, а там, где психологические предпосылки восстания налицо, самый материальный факт вооруженного нападения народа на правительство может (хотя и не обязательно должен) стать излишним, так как против духовного восстания коренного населения всякое правительство по существу бессильно, и вопрос лишь в том, достаточно ли скоро (для населения) способно правительство понять несостоятельность своей позиции»110. Демократическая программа, став подлинно народной, должна, по мнению Струве, обеспечить «России завоевание политической свободы и удовлетворение назревших народных нужд»111. Как видим, Струве не возражал против психологической подготовки вооруженного свержения самодержавия. Однако он считал неприемлемым его материально-техническую подготовку, на которой настаивали революционные партии и организации.

Теоретические рассуждения Струве о необходимости выработки более жесткой тактической линии поведения неоднозначно воспринимались различными сегментами либерализма. Правое крыло либерализма – шиповцы и значительная часть земцев-конституционалистов – по-прежнему готовы были ухватиться, как утопающий за соломинку, за малейшую уступку правительства, усматривая в ней «шаг» к примирению с либеральной оппозицией. Достаточно было власти заговорить о возможности созыва законосовещательного представительства, издать 18 февраля 1905 г. рескрипт на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина, как не только правое крыло либералов, но и его «центр» в лице земцев-конституционалистов и даже умеренные освобожденцы сразу же проявили готовность «зацепиться» за эту правительственную уступку. В № 75 «Освобождения» была опубликована статья Милюкова с примечательным названием «Идти или не идти в Государственную думу?», в которой обосновывалась необходимость участия либералов в избирательной кампании в совещательное народное представительство. «Каковы бы ни были недостатки Булыгинской избирательной системы, – подчеркивал Милюков, – она, во всяком случае, делает прямое влияние властей на выборах – довольно затруднительным. Старое земское положение, по которому предположено производить выборы, даст и земский либеральный состав депутатов. При этих условиях отказываться от участия в выборах – значило бы добровольно отказаться от продолжения борьбы при условиях, несравненно более благоприятных, чем те, при которых земские и городские деятели вели эту борьбу до сих пор»112.

По сути, Милюков поддержал решения, принятые на февральском съезде «Союза земцев-конституционалистов» о необходимости участия в избирательной кампании в булыгинскую законосовещательную думу. Характерно, что даже Набоков, совсем недавно занимавший ультрарадикальную позицию в отношении власти, в статье «Лже-конституция и форма дальнейшей борьбы» предлагал своим единомышленникам «принять вызов правительства» и приступить к подготовке избирательной кампании на основе «определенной программы». «До сих пор, – писал Набоков, – приходилось бороться голыми руками, теперь в эти руки попало оружие: пусть оно ржаво, тупо, несовершенно – бросать его не приходится»113.

Против бойкота Булыгинской думы высказался IV съезд «Союза освобождения». Большинство съезда, признав за меньшинством право бойкота законосовещательной думы, заявило, что «воздержание от участия в выборах» не даст практических результатов, в то время как участие в избирательной борьбе «даст возможность воспользоваться новыми путями в деле пробуждения действенной политической мысли». «Ввиду этого Союз, – подчеркивалось в резолюции съезда, – не находит возможным рекомендовать своим членам устранение от участия в выборах, и вместе с тем полагает, что члены Союза могут вступать в Государственную думу не ради участия в текущих повседневных законодательных работах, а исключительно с целью борьбы за введение в России действительных конституционных свобод и учреждений на демократических основаниях, не стесняясь при этом перспективной возможности открытого разрыва с существующим правительством»114.

Развернутое обоснование тактики либералов, как в ходе избирательной кампании, так и в самом законосовещательном представительстве, дано в статье И. И. Петрункевича «Государственная дума и задачи демократической тактики», опубликованной в № 78/79 журнала «Освобождение». Государственная дума, по мнению Петрункевича, «может быть лишь одним из орудий политической борьбы, но никоим образом не единственной ее ареной». «Нервом» же избирательной кампании должно стать «вовлечение в борьбу широких народно-общественных сил», их «организация и руководство ими». Кроме того, важно использовать избирательную кампанию в «целях агитации, сориентировав выборщиков на конфликт с правительством» на «почве определенных требований», которые должны быть «в соответствующий момент» подкреплены «угрозой бойкота». Петрункевич полагал несвоевременным ставить в данный момент вопрос о предвыборных соглашениях и коалициях с другими общественно-политическими группами. Но для успешного проведения избирательной кампании «необходимо немедленно создать партию»115.

Несколько дальше в деле мобилизации общественных сил шел Милюков, по мнению которого, земская среда должна в результате ее участия в избирательной кампании стать более сплоченной и организованной, а это крайне важно для решения в недалеком будущем общегосударственных вопросов. Милюков считал, что земцам нужно внушить мысль, что «действительная сила и власть на местах может и должна принадлежать выборным органам населения», что «всякий шаг к фактическому завоеванию этой власти – есть шаг к прекращению правительственной смуты и к созданию элементов нового порядка». При этом он делал существенную оговорку: «Это не значит, конечно, что мы советуем представителям самоуправления немедленно провозгласить себя временным правительством. Но элементы будущего временного правительства, если ход событий сделает его необходимым, должны приготовиться в их среде. Приобретение контроля над органами местного самоуправления и выступление на путь самостоятельных действий, прежде всего в кругу собственных местных полномочий – будет для этих представителей переходным этапом к тому, чтобы вполне осознать себя властью, способною заменить дискредитированные и бессильные органы правительства»116. Задачу освобожденцев Милюков видел в том, чтобы подтолкнуть земцев-конституционалистов к более решительным формам борьбы против самодержавия.

Отмечу, что давление освобожденцев на либеральную часть земской среды оказалось довольно успешным. Так, на апрельском общеземском съезде земцы-конституционалисты одержали окончательную победу над шиповским земским меньшинством. После апрельского съезда, по словам Струве, наметилась тенденция к более тесному сотрудничеству между «земской конституционно-демократической группой и широкой массой русской демократической интеллигенции»117.

Потерпев поражение на апрельском съезде, шиповцы приступили к консолидации собственных сил. Как было показано в первом разделе главы, они разработали собственную программу и предложили ее на суд общественности. Кроме того, шиповцы попытались взять реванш за свое апрельское поражение на майском коалиционном съезде земских деятелей, состоявшемся 24–26 мая 1905 г. в Москве. Им удалось «продавить» идею посылки царю компромиссного адреса, который должен был создать видимость единства либеральной оппозиции.

Открывая заседания майского коалиционного съезда, его председатель граф П. А. Гейден заявил: «Истребление русского флота поразило всю Россию; люди всевозможных политических фракций пришли к заключению, что продолжение существующего порядка более немыслимо и что правительство, виновное перед народом, долее существовать не может. Если теперь Россия не откликнется и не подаст своего голоса, то она быстро пойдет к полной слабости и распаду на части. Надежда на правительство давно рухнула – таково мнение всех». В этой ситуации соединенное бюро всех либеральных фракций приняло решение обратиться к царю с заявлением, что «единственным исходом из настоящих обстоятельств является немедленный созыв народных представителей»118.