Война на уничтожение. Третий рейх и геноцид советского народа

«Лучше им умереть»: модель геноцида при захвате жизненного пространства

Адольф Гитлер, родившийся 20 апреля 1889 года, – сын XIX столетия. События этого века были для него отнюдь не преданьем старины; наоборот – актуальным контекстом. И в этот контекст входили кровавые геноциды с целью очищения жизненного пространства, осуществленные колонизаторами в Тасмании, Австралии и Калифорнии. Внимательно посмотрев на истребительную политику нацистов, мы обнаружим в ней многие черты, свойственные предшественникам фюрера по делу завоевания Lebensraum. В известной степени это объясняется тем, что успехи «старших товарищей» вдохновляли лидера Третьего рейха, о чём мы говорили в предыдущей главе. Один из первых учёных, показавших связь нацизма с англосаксонской колонизацией, – профессор Гейдельбергского университета Мануэль Саркисянц. «Его [Гитлера] восточный империализм, – полагал он, – был скорее похож на колонизацию англичанами Австралии, чем на британский империализм в Индии… Этот пример был настолько впечатляющим, что, пожалуй, именно он… мог послужить прецедентом для освоения Гитлером… “пространств на Востоке”, послужить моделью для германизации земель – после геноцида и низведения оставшихся жителей до статуса недочеловеков»[108].

Однако дело не только в примере. Дело также и в том, что, преследуя аналогичную цель, нацисты, иногда бессознательно, воспроизводили на Востоке Европы те же приёмы, которые ранее применялись на заокеанских просторах. В разных уголках земного шара действовала одна и та же модель геноцида, производная от поселенческого колониализма.

В колониях истребление начиналось тем легче, что контингент, который шёл в авангарде их освоения, изначально не отличался добросердечием. В Австралии это были каторжники, на американском Западе – разного рода авантюристы и джентльмены удачи, которым зачастую нечего было терять и которых Патрик Вульф эмоционально назвал «пограничным сбродом»[109]. Другой учёный, Николас Клементс, характеризуя фронтирменов, отметил, что, с их точки зрения, «права были фантазией… и они не собирались признавать их за дикарями»[110]. Именно пионеры, чувствуя себя без пяти минут обладателями ценных земель, создавали истребительные отряды, уничтожавшие аборигенов, и настоятельно требовали у власти поддержать их начинания. Такой тип уничтожения был, по сути, стихийным и очень быстро принимал обыденный характер. Далее мы будем называть этот тип уничтожения повседневным геноцидом.

Эти кровожадные настроения быстро переходили на уровень местной администрации, поскольку региональная власть была тесно связана с переселенческим обществом. В итоге она либо демонстрировала неспособность обуздать пограничные бесчинства, либо поддерживала их с разной степенью участия. К примеру, на Тасмании колониальное правительство периодически выпускало примирительные прокламации, но они абсолютно ни на что не влияли: ни один белый не был наказан за убийство аборигена, даже если оно совершалось с особой, извращённой жестокостью. В Калифорнии же власти открыто поощряли кровавые экспедиции рейнджеров[111].

Наиболее кровавый и быстрый геноцид был осуществлён на острове Тасмания, или, как её первоначально называли, на Земле Ван-Димена[112]. Здесь с началом британской колонизации в 1803–1804 годах разразилась эпидемия убийств, обращения местных в рабство и безудержного сексуального насилия. По словам историка Алана Мурхеда: «В Тасмании они (аборигены) были поголовно истреблены… поселенцами… и каторжниками… все они жаждали получить землю, и никто из них не собирался позволить чёрным препятствовать этому»[113].

Коренное население практически сразу превратилось в объект выслеживания со стороны белого человека. Так, поселенец Адам Амос хладнокровно писал в своём дневнике, что его сын Джеймс «вернулся с охоты на чернокожих». Чуть позже он зафиксирует, что и сам удачно поохотился на туземцев[114]. Эти свидетельства не уникальны: «Охота за чёрными была любимым спортом колонистов. Выбирали день и приглашали соседей с их семьями на пикник… после обеда джентльмены брали ружья и собак и в сопровождении 2–3 слуг из ссыльных отправлялись в лес искать чёрных. Охотники возвращались с триумфом, если им удавалось подстрелить женщину или 1–2 мужчин»[115].

Ценность жизни аборигена в глазах пришельца можно понять из фактов, приведённых биогеографом Джаредом Даймондом. «Один пастух расстрелял девятнадцать тасманийцев из фальконета, заряженного гвоздями, – рассказывает учёный. – Четверо других напали на коренных жителей из засады, убили тридцать человек и сбросили их тела с горы, ныне называемой Виктори-хилл»[116]. Впрочем, многие колонисты не удовлетворялись убийством, они стремились заполучить трофеи «в виде ушей, пальцев и голов… Некоторые каторжники отрезают уши и носы своим убитым жертвам, которые они с ужасным самодовольством демонстрируют своим развратным товарищам и даже гордятся этими дьявольскими достижениями… У одного европейца была кадка с маринованными огурцами, в которую он клал уши всех чернокожих, которых он застрелил. Не менее тревожным был рассказ… о каторжнике по имени Кэрроттс, который однажды отрубил голову туземцу в Ойстер-Бей и заставил свою жену повесить её себе на шею и носить как игрушку. Более того, это жуткое увлечение отрубанием частей тела могло быть применено и к живым жертвам. У скотоводов был обычай загонять мужчин в хижины и отрезать им ножом пенис и яички… Люди, совершавшие такие поступки, не просто чувствовали себя комфортно, убивая и калеча туземцев; они определённо наслаждались этим»[117].

Естественно, подобные развлечения подпитывал англосаксонский расизм, который отказывался видеть в туземцах людей. Так, в 1827 году крупный колониальный чиновник Родерик О’Коннор озвучил распространённое мнение, что местные – «это орангутанги, и считать их людьми – было бы позором для человечества»[118]. Столь циничное причисление тасманийцев к фауне отнюдь не мешало поселенцам устраивать экспедиции для ловли местных женщин и насилия над ними. Гендерный дисбаланс – среди колонистов было ничтожно мало представительниц слабого пола – высвобождал самые низменные инстинкты белых. Иногда, надругавшись над несчастными тасманийками, их убивали на месте, иногда забирали в рабство для постоянных сексуальных утех. «Переживания этих женщин, хотя в основном и не задокументированные, определённо были ужасающи», – справедливо заключает историк Николас Клементс[119]. Полное господство над женщинами часто побуждало переселенцев к столь изощрённым надругательствам, что от их описания кровь стынет в жилах. В качестве наказания тасманийкам разбивали головы дубинками или безжалостно секли кошками, сделанными из сухожилий кенгуру. Но случались и совсем дикие вещи: «Величайшая и наиболее варварская жестокость, практикуемая моряками на Кенгуру-Айленд, была по отношению к чернокожим женщинам; она состояла в том, что моряки отрезали кусок от щеки чёрного мальчика и заставляли их съесть его… моряки привязывают чёрную женщину к дереву, а затем срезают плоть с её бедер, отрезают ей уши и заставляют съедать»[120].

Насилия над обитательницами Земли Ван-Димена приводили в неистовство местных мужчин. Над ними колонисты также издевались; во время похищения женщины её близких, как правило, убивали; иногда мужа могли специально кастрировать, чтобы усилить унижение.

Ещё одним объектом похищений стали дети аборигенов: из них пытались воспитать образцовых покорных слуг. Кроме того, в колонии получила распространение педофилия[121].

Отчаянные попытки аборигенов защититься в британской традиции получили название «чёрной войны». Бунты и выступления коренного населения жестоко подавляла колониальная армия: «Солдаты сорокового полка загоняли туземцев меж двух каменных глыб, расстреливали всех мужчин, а потом вытаскивали женщин и детей из скальных расселин, чтобы вышибить им мозги»[122].

В 1828 году губернатор Тасмании просто запретил местным появляться в той части острова, где уже обжились европейцы. В случае нарушения запрета солдатам было разрешено убивать аборигенов на месте. Зато сами белые зачастили на территорию тасмайницев, так как их похищение и продажа в рабство (так называемый «отлов чёрных») стали прибыльным бизнесом: за взрослого давали пять долларов, за ребёнка – два. В результате к 1830 году из 5–6 тысяч аборигенов на всём острове оставалось всего лишь двести – их в итоге принудительно вывезли за тридцать миль от Тасмании на остров Флиндерс. Итог трагедии цинично, но точно подвёл историк и журналист Джон Лоуренс Хэммонд: «Тасманийцы были бесполезны и все умерли»[123].

Удивительно: собравший огромное количество примеров самого чудовищного насилия над аборигенами современный австралийский историк Клементс не уверен в том, что это можно считать геноцидом[124]. Его сомнения основаны на том, что массовое уничтожение аборигенов происходило… во время войны. К окончательному решению колонистов-де подтолкнул не «цвет кожи или вероисповедание туземцев, а эффективность их атак и сила их решимости». Подобная казуистика совершенно неубедительна, особенно при сравнении действий англичан с классическим определением геноцида от Рафаэля Лемкина. Это определение совершенно чётко включает в понятие геноцида создание препятствий к деторождению у какого-либо народа; то, что породило «чёрную войну» – массовое похищение туземных детей с целью обращения их в рабство и женщин ради сексуального насилия уже было геноцидом. А «эффективные атаки» аборигенов стали обречённой на неудачу попыткой избежать этой незавидной участи и привели к тому, что геноцид со стороны колонистов приобрёл другую форму – прямого тотального уничтожения.

Белое население Австралии восприняло опыт соседей с энтузиазмом. Как рассказывает Даймонд, «австралийское правительство, по образцу карательных отрядов тасманийского правительства, создало подразделение конной полиции, так называемых “полицейских для дикарей”; это подразделение выполняло приказ “найти и уничтожить”: аборигенов либо убивали, либо сгоняли с обжитых территорий. Чаще всего полицейские окружали стоянку аборигенов ночью, а на заре нападали и расстреливали всех. Белые поселенцы также широко применяли для уничтожения аборигенов отравленную еду»[125]. Иллюстрацией к последнему тезису может быть красноречивое хвастовство одного из колонизаторов, который в 1885 году говорил: «Чтобы успокоить ниггеров, им дали нечто потрясающее. Еда наполовину состояла из стрихнина – и никто не избежал своей участи… Владелец Лонг-Лэгун при помощи этой хитрости уничтожил более сотни чёрных»[126].

Н. Н. Миклухо-Маклай сообщал в Русское географическое общество: «Их [аборигенов] вытесняют внутрь страны, всячески преследуют, и убийство чёрного не считается даже преступлением»[127]. Душегубы, учинившие в 1838 году бессмысленную резню на Майелл-Крик в Новом Южном Уэльсе (чуть ли не единственный случай в истории, когда белых австралийцев повесили за убийство «ниггеров»), говорили на суде: «Мы не сознавали, что, убивая чёрных, нарушаем закон… потому что раньше это практиковалось повсеместно»[128]. На первом процессе по этому делу бандитов и вовсе оправдали: местный житель сообщал в редакцию газеты Australian, что один из присяжных заседателей так пояснял своё решение: «Я смотрю на негров как на стаю обезьян, и чем раньше их сметут с лица земли, тем лучше. Я знал, что эти люди были виновны, но я никогда не видел, чтобы белого человека повесили за убийство чернокожего»[129]. На повторном процессе благодаря принципиальности генерального прокурора и главным образом из-за наличия белого свидетеля убийцам вынесли обвинительный приговор, но общество встретило его с негодованием. Симптоматично заявление газеты «Сидней Морнинг Геральд»: «Эта банда чёрных животных не стоит тех денег, которые колонистам придётся потратить на печать глупых судебных отчётов. Мы и так уже потратили слишком много»[130]. Дело о резне на Майелл-Крик лишь усилило в среде белых австралийцев «заговор молчания» относительно убийств аборигенов. Вторым его следствием стало то, что для расправы с «обезьянами» начали активнее использовать яд: это делало положение убийц более безопасным на случай, если некий чиновник-идеалист вдруг захочет расследования.

«Чёрная кровь на руках “добропорядочных” колонистов Нового Южного Уэльса, и всех вод новой Голландии будет недостаточно, чтобы смыть эти позорные пятна»[131], – написал политик и писатель-гуманист Джон Данмор Лэнг об активности соотечественников.

Последнее массовое убийство мирного племени в Австралии, которое подтверждается документами, было совершено отрядом полицейских в 1928 году: жителей захватили, сковали и убили выстрелами в затылок. До прихода нацистов к власти оставалось пять лет.

Америка также в течение нескольких веков была ареной истребления поселенцами коренных народов. Первыми его начали спутники Христофора Колумба, едва только ступив на американскую землю. Cтолкнувшись вдалеке от родины с наивным чужим народом, они молниеносно сбросили тот налёт цивилизованности, который наносили на человека религия, закон и государство в Европе XV века. Вырвавшись за рамки своего мира, конкистадоры охотно шли не только на варварский грабёж, который по крайней мере совершался по рациональным мотивам, но и на патологические истязания индейцев исключительно ради забавы. Начался повседневный геноцид.

«Они разрубали их пополам и бились об заклад, кто одним махом снесёт индейцу голову с плеч, жгли их живьём и творили другие небывалые зверства. Среди прочего рассказал отец Монтесино, что однажды испанцы проводили время в таких забавах на берегу какой-то реки, и один из них схватил младенца, годовалого либо двух лет, и перебросил через плечо в реку, но тот не сразу пошёл ко дну, а некоторое время держался на поверхности, и тогда этот испанец оборачивается и говорит: “Ещё барахтаешься, такой-сякой, барахтаешься?”»[132].

Описанное происходило на карибском острове Гаити, где ныне расположены сразу два государства – Доминиканская Республика и Республика Гаити. На всех мировых картах он называется Эспаньола, то есть «испанский», как окрестил его в 1492 году Колумб. В СССР колонизаторскому названию предпочли исконное индейское Гаити, что означает «гористый», которое, по традиции, сохраняется и в современной российской географии. Историки спорят, каково было население острова к прибытию Колумба: цифры колеблются от нескольких сотен тысяч до трёх миллионов. Как бы там ни было, но сокращение населения Гаити в любом случае оказалось катастрофическим: уже спустя двадцать лет на Эспаньоле жили всего 16 000 индейцев[133]. Остальные были истреблены колонизаторами, умерли от занесённых ими болезней или бежали (впрочем, недалеко и ненадолго); вскоре для работы на золотых рудниках и плантациях испанцам пришлось завозить чернокожих африканских рабов.

То же самое, как рассказывает «История Индий» Бартоломе де Лас Касаса, происходило на Кубе, когда там высадились колонизаторы во главе с Диего Веласкесом, будущим шефом и соперником Эрнана Кортеса в деле покорения Мексики.

«Тут случилось то, что случается всегда и постоянно, а именно испанцы отправились по лесам охотиться за несчастными, “поразмяться”, как они это называют; сие словечко весьма распространено и в большом ходу и в почёте; и стоило им наткнуться на кучку индейцев, они бросались на них и убивали мечами и кинжалами всех, кто попадёт под руку, – мужчин, и женщин, и детей, а прочих связывали и приводили к Дьего Веласкесу и по его слову делили их между собой, столько-то одному, столько-то другому, и хотя индейцы не считались рабами, но должны были служить своим господам пожизненно, и приходилось им ещё тяжелее, чем рабам»[134].