Елена Петрова
Забытая тайна
© Обложка: Алиса Дьяченко
© Художник Алиса Дьяченко
Часть 1. Арсений
Глава 1
Вечерело. Старый парк в английском стиле замер в ожидании заката, ветер шепотом перебирал листву. В огромном каменном доме, похожем на спящего великана, светилось единственное окно. Еле уловимые тени медленно двигались по стене, ускользая за дальний угол, где-то далеко выла собака.
– Иваныч! – послышалось из кабинета.
– Да, хозяин, одну минутку, – ответил низкий голос с чуть слышной хрипотцой.
– Я ужинать не буду, – чуть слышно донеслось до Иваныча, крепкого бородатого мужика лет шестидесяти.
Сколько Арсений себя помнил, Иваныч всегда находился рядом с ним. Они не были родственниками, но Арсений называл его дядькой, прочитав где-то, что в старину так в семьях называли мужчину, приставленного для ухода за ребенком-мальчиком. Это прозвище так и осталось за Иванычем.
– Арсений, сколько можно, вы и в обед поели, как синичка, мы же договаривались, что надо есть, хоть немного, но надо, – бурчал себе под нос дядька.
– Ты пойми, я же не работаю физически, энергии трачу мало, я не хочу есть, – доказывал свое молодой человек, сидящий за столом.
– А мы вот сейчас пойдем в парк и нагуляем аппетит, – разворачивая кресло, стоял на своем Иваныч.
– Оставь меня, я тебе не кукла, сказал же – не хочу, – юноша изо всех сил упирался руками в подлокотники кресла.
Но старый дядька, пыхтя, молча нес молодого человека к выходу, он ловко усадил его в прогулочную инвалидную коляску и распахнул настежь массивную дверь. Свежий прохладный ветерок ворвался в комнату, развевая золотистые волосы молодого парня, юноша замолчал, обхватив себя руками.
– Что я скажу вашему отцу, когда он вернется? Что у вас голова растет от мыслей, а все остальное исчезло от лени, и превратился наш Сеня в колобка, – шутил Иваныч.
– Прекрати, сказал – не буду, моему отцу все равно, какая у меня голова, – злобно бурчал Арсений в ответ.
– Ну уж, не скажите, голова у вас должна быть светлой и умной, – пыхтел Иваныч, спуская Арсения со ступенек.
– Как же ты меня замучил, мне работать надо, а не глупостями заниматься типа спорта твоего!!! – почти кричал юноша.
– Будешь заниматься и на турнике, и на брусьях, а чего это у вас сегодня такое настроение? – толкая коляску по каменистой дорожке, расспрашивал старик.
– Тебе бы прорабом на стройку, там бы всех научил работать, – ответил парень.
Коляска медленно подъехала к спортивной площадке, Иваныч помог Арсению встать и поднес его к турнику.
– Давайте, сегодня двадцать подтягиваний, вы вчера обещали, – настаивал дядька.
– Хорошо, ты ведь в живых не оставишь, садюга, – хватаясь за холодную перекладину, ответил Арсений.
Парень с легкостью проделал упражнения на турнике, затем Иваныч помог ему перебраться на брусья. Вялые, худые ноги цепляли землю, Арсений старался найти опору, поддерживая тело на брусьях руками.
– Вот молодец, сегодня ноги чуть лучше, – хвалил Иваныч.
– Где лучше? Я что, ребенок, не понимаю, что эти две уродливые спички совсем не хотят слушаться, – стараясь поставить ноги правильно, ругал себя Арсений.
– Получится обязательно, еще год назад колени с трудом сгибались, просто надо тренироваться, – настаивал дядька.
– А надо ли, ноги мне ни к чему, я ими не работаю. В моей работе главное – голова.
– А другие радости жизни?
– Все это блажь, выдумка, какие могут быть радости? Скажешь: лыжи, коньки, велосипед – все это я уже слышал. Многие, например, туземцы в Африке, никогда не видели твоего велосипеда или лыж и живут себе припеваючи, и я проживу, – ругался Арсений, стараясь твердо ступать.
– Они бегают, как ошпаренные, по лесу за добычей, а вы сидите целыми днями над своими берестяными свертками, пылью дышите, а так бы мы с вами в теннис поиграли, собаку бы завели, с ней гуляли, – не унимался Иваныч.
– Иваныч, прекрати, я тебе тысячу раз говорил: я ненавижу собак, я их боюсь, и не просто боюсь – я их панически боюсь, – чеканя каждое слово, говорил юноша.
Наконец Арсений нашел удобное положение и твердо встал на ноги, чуть придерживаясь за брусья, он пристально всматривался в закат. Алые макушки деревьев на краю старого парка провожали солнечный диск за горизонт.
– Смотри, Иваныч, как будто кровь растеклась по небу, мне каждый вечер кажется, что солнце истекает кровью, прощаясь с нами на ночь. Оно каждый вечер умирает, чтобы завтра воскреснуть. Как это страшно и восхитительно одновременно, – рассуждал Арсений, глядя на огромный багряный всплеск.
– Ну, вы скажете, кровь… Откуда такие суждения? Начитался книжек своих, надо проще на мир смотреть, – усаживая юношу в коляску, говорил дядька.
– Наверное, теперь главную твою просьбу выполню, – серьезно сказал Арсений.
– Какую? – недоумевал Иваныч.
– Поужинаю! – рассмеялся в полный голос Арсений.
– Слава Богу, уважил старика, – Иваныч закатил коляску в дом и улыбнулся в бороду.
Арсений вымыл руки, скинул с себя влажную от пота майку и, помогая себе руками, въехал в столовую. Иваныч суетился у большой плиты – разогревал ужин. Тушеные овощи и куриная грудка на пару, ваза с фруктами, абрикосовый компот и пара румяных булочек – все это стояло на массивном дубовом столе.
– Иваныч, поужинай со мной, – тихо попросил юноша.
– Хорошо, – ответил он.
Дядька поставил еще один прибор и сел рядом.
– Надо, наверное, свежую рубаху надеть, за столом с голым торсом сидеть неприлично, – улыбнулся Арсений.
– Ну ее, пусть тело дышит, когда еще так посидишь, этикет, язви его, – рассмеялся Иваныч и добавил овощей в тарелку Арсению.
– Да, чего только люди не придумали, усложняя себе жизнь, а все-то просто: поел, поспал, поработал – вот и вся жизнь, – беря руками кусок курицы, рассуждал юноша.
– Арсений, вот нож, – подвигая нож, сказал дядька.
– Опять сложности: нож, а рукой не так получится, – усмехнулся Арсений.
– Да ладно, ешьте, с вашим нравом лишь бы поели, хоть ногой, – ворчал старик.
– Правильно, если бы я ногой поел, ты бы в ладоши хлопал, – рассмеялся Арсений.
– Да ну вас, – отмахнулся Иваныч.
Скоро ужин был окончен, Арсений сидел у окна и наблюдал за старой вороной, которая много лет жила во дворе, старик гремел посудой, убирая ее в шкаф.
– Ну что, мыться и спать? Или вы еще работать будете? – спросил дядька.
– Пожалуй, нет. Иваныч, а ты был женат? – задумчиво спросил юноша.
– Был… Очень давно, – тихо ответил старик.
– А где твоя жена?
– Она умерла, в тот год зима была суровая, она простудилась, болела сильно, а потом умерла, – ответил старик, как-то очень спокойно.
– А дети?
– Детей не случилось, ты мой ребенок, сколько я уже с вами? – задумался Иваныч.
– Двадцать пять лет, отец говорил, что взял тебя на службу, когда мне было два. А тебе не скучно со мной, ведь я такой зануда? – рассуждал Арсений.
– Чего это вы сегодня? Как себя чувствуете? – забеспокоился дядька.
– Все хорошо, это я так, задумался, давай мыться и спать, – успокоил его Арсений.
– Ой, не нравится мне ваше настроение, Арсений, на днях отец приезжает, у вас все готово? – занося юношу в ванную комнату, спросил дядька.
– Да, все готово, я расшифровал ему все письмена, что он просил. А настроение нормальное, иди, я сам, – садясь на стульчик в душевой, ответил Арсений.
Струи теплой воды ласкали его бледное, но накачанное тело, если бы не тонкие изуродованные ноги, его фигура была бы похожа на идеальную античную скульптуру. Юноша сидел неподвижно, опустив голову, казалось, он впитывал влагу всем телом. Время будто замерло и остановилось.
– Арсений, у вас все хорошо? – внезапно заставил его очнуться голос Иваныча, донесшийся из-за двери.
– Да, еще минутку, – грустно ответил Арсений и принялся намыливать уставшее тело.
Утром Арсения разбудили быстрые шаги по коридору.
– Иваныч, кто там? – крикнул юноша, садясь на край кровати и помогая руками свесить ноги.
Тяжелая дверь распахнулась, и на пороге появился дядька, он выглядел озабоченным.
– Отец звонил, сегодня к вечеру будут! Вот, привожу дом в порядок, мы с тобой изрядно заросли грязью, и комнату его надо приготовить, – суетливо отчитался Иваныч.
– Все как всегда, барин приезжает, канделябры начистить надо. Ладно, иди, я сам, коляску только мне подкати. И завтракать я не буду, – усмехаясь, сказал Арсений.
– Опять, ну хоть вы мне душу не мытарьте, – плюнул с досады Иваныч и поспешил на кухню.
– Ладно, поем, – рассмеялся Арсений ему вслед.
Ловко перекинув себя в кресло, Арсений направился в ванную, закончив утренний туалет и, покопавшись в шифоньере, достал свежую рубаху. «Надо опрятно выглядеть, а то вновь будет куча замечаний. Человек должен быть дисциплинирован во всем», – бурчал себе под нос Арсений слова отца. Затем он сел за письменный стол, пересмотрел бумаги и, удовлетворенный, захлопнул папку.
– Все готово, отец должен остаться доволен, три месяца работы в этой маленькой папочке. Да, умели люди в былые времена мыслить, – поправляя листы в папке, говорил Арсений.
Отец всегда оставался для юноши загадкой. Он жил отдельно, постоянно был очень занят, приезжал и уезжал, когда возникала необходимость. В детстве, будучи совсем мальчишкой, Арсению хотелось прижаться к отцу, почувствовать его тепло, ощутить исходящую от него силу и уверенность. Он мечтал, чтобы отец проводил с ним больше времени, чтобы они вместе ходили гулять и играли бы в разные игры, чтобы отец отвечал на его многочисленные «А почему?», а вечером читал увлекательную книжку о приключениях, путешествиях и неизведанных фантастических мирах. Но отцу всегда было некогда, он совсем не интересовался жизнью сына, вел себя по отношению к нему отстраненно и холодно. Постепенно Арсений к этому привык, хотя, даже став взрослым, он не переставал нуждаться в общении с отцом, который казался ему недосягаемым. А вот Иваныч всегда был рядом, он и ухаживал за мальчиком в детстве и, как мог, старался его воспитывать. Иваныч настойчиво заставлял Арсения заниматься упражнениями, надеясь, что это поможет ему когда-нибудь встать на ноги.
Иваныч тоже часто был занят, а то и вовсе уезжал на целый день в город по делам, но его хлопоты были просты и обыденны – уборка, приготовление пищи, хозяйство (во дворе жили курочки, а рядом находилась пасека). Несмотря на это, у дядьки всегда находилось время ответить на вопросы Арсения, пошутить, поговорить, да и к домашним делам дядька по возможности старался ненавязчиво привлечь юношу.
Когда Арсений оставался один дома, то часто разговаривал сам с собой. Тишина всегда угнетала молодого человека, звенела в ушах, необъяснимая тревога сдавливала грудь, детские страхи одиночества заставляли его говорить вслух. Он смотрел в окно, прерывая работу на несколько минут, мурлыкал себе под нос одну мелодию. Арсений ее слышал когда-то очень давно, но никак не мог вспомнить, кто и где ее исполнял. Нежный женский голос напевал: «Мой сыночек-озорник, спать сыночек не привык, я возьму со сном мешок, убаюкаю чуток». Смутное волнение и тревога поднимались в его душе, какие-то неуловимые образы возникали в воображении юноши, когда он вспоминал этот мотив. Арсений вновь и вновь повторял нехитрые слова и мелодию за голосом, и ему становилось спокойнее. Казалось, что женщина обращается именно к нему, успокаивая, убаюкивая своим пением.
Телевизора в доме не было, телефон находился в комнате Иваныча, куда Арсений никогда не заглядывал, связи с внешним миром просто не существовало. Да и был ли тот мир вообще? Арсений знал, что за массивными воротами ограды находилась дорога, ведущая в город. Но он никогда не видел этого города, а знал о нем лишь по рассказам Иваныча. Старик рассказывал о плотных потоках машин и не менее плотных потоках людей на улицах, об устремляющихся к небу высотках, о сверкающих огнями огромных торговых центрах и о манящих пестрым разнообразием витринах бутиков и салонов… О многом еще рассказывал Иваныч, но воображение юноши с трудом рисовало эти картины, а еще тяжелее ему становилось от осознания своего одиночества, от понимания того, что ему никогда не увидеть всего великолепия города.
Отец был категорически против связи сына с миром: «Ничего нужного для работы по телевизору не транслируют и по радио тоже, все это только информационный мусор, засоряющий разум и мешающий мыслить». Сколько Арсений помнил себя, он всегда находился в этом старом каменном доме, словно в заточении, а заброшенный парк и черная ворона были такими же древними, как и сам дом. Учителя приезжали к нему, жили в доме, поочередно обучая всем необходимым наукам. Юноша отлично владел древними языками, хорошо разбирался в основах филологии и языковедения, глубоко изучал античную и мировую историю и литературу, много знал о религиях мира, а о математике, физике, химии, биологии и остальных науках имел только поверхностные представления – только то, что могло помочь его переводам. Музыку ему запрещали слушать с детства: «Бесполезное занятие. Мысли человека должны быть собраны и конкретизированы, музыка расслабляет и делает человека беспомощным. А тебе некогда расслабляться, у тебя масса дел: учеба, переводы, изучение языков, ты должен все успевать, каждая минута должна быть распланирована и использована с пользой», – говорил отец с самого раннего детства. Арсений ненавидел эти наставления, но ослушаться боялся, он был далек от мира, и редкие встречи с отцом хоть както скрашивали его отшельничество. Арсений любил отца, однако боялся показать ему свои чувства, тот был слишком суров и даже жесток, но юноша привык к этому и любил его безусловно, вопреки всем укорам и высказываниям. Вот и сегодня он ждал его и робел: а вдруг отцу не понравится его работа? Целых три месяца он корпел над древними текстами, работал и ждал, что приедет отец и, может быть, в этот раз оценит его упорство.
Надев светлую рубашку и заправив ее в тщательно отутюженные черные брюки, Арсений направился на кухню.
– Что у нас с завтраком? – улыбнулся он Иванычу.
– Погодите чуток, – метался по кухне дядька.
– Ну вот, в кои веки я собрался поесть, а тут задержки, – наблюдая за суетой, шутил юноша.
– Все готово, сейчас, сейчас, – накладывал кашу в тарелку запыхавшийся Иваныч.
– Сам-то поешь, – позвал Арсений.
– Какая еда, у меня еще уйма дел, – ответил дядька.
Арсений спокойно ел гречневую кашу, размазню со шкварками, такую, как готовят в деревнях. Он привык к доброму рассудительному мужику, который каждый раз тревожно ждал приезда старшего хозяина. Это было забавно и смешно – всегда уравновешенный и спокойный, Иваныч превращался в суетливого, заикающегося старика. Хозяина побаивались все, особенно дядька, он просто трепетал от одной мысли, что тот останется недоволен его службой, а пойти ему было некуда, да и оставлять Арсения на чужих людей было жаль.
Юноша доел кашу и, стараясь не мешать Иванычу, направился на летнюю веранду. Было около одиннадцати часов. Солнце поднялось над старыми вязами, освещая каменные дорожки. Свежий утренний ветерок доносил из парка ароматы летних цветов, залетные птахи весело щебетали, перескакивая с ветки на ветку. Арсений достал с полки банку с зерном (Иваныч всегда припасал пшеничку для птиц) и через распахнутое окно насыпал корм. Птицы привычно слетелись к завтраку. Обгоняя и перескакивая одна другую, они жадно уничтожали утреннее лакомство. Арсений наблюдал за трапезой маленьких певуний, тревога понемногу отступала, уступая место ожиданию. Юноша задумался, взгляд его остановился, он как будто погрузился в транс, душа замерла, сердце забилось медленней, он сидел неподвижно, словно статуя, созданная гениальным мастером. Так тянулись секунды, минуты, а он все сидел, его веки не смыкались, взгляд был устремлен куда-то в недоступную даль.
– Арсений! – окликнул его дядька.
– Да, – Арсений вздрогнул всем телом и обернулся.
– Вы чего это, я аж испугался, где вы сейчас были?
– Все в порядке, помоги мне спуститься со ступенек, – попросил Арсений, подъезжая к краю большого каменного крыльца.
– Иду, – ответил дядька торопливо.
Иваныч привычным движением развернул коляску, и, помогая себе ногой, начал стаскивать ее.
– Куда это вы собрались, неужто позаниматься? – одобрительно расспрашивал Иваныч.
– Нет, поеду прогуляюсь к центральным воротам, открою засовы, ты же говорил, что отец приедет. Чтобы тебе не отвлекаться от трудов праведных, я сам, – улыбнулся юноша, устраиваясь на коляске поудобней.
– Ладно, езжайте, да осторожней там, – глядя молодому хозяину вслед, сказал Иваныч.
«Скучает, а этот старый „барон“ хоть бы когда вспомнил про парня да спросил о нем, только бумажки его интересуют. А он вот, гляди, ворота ему открывать поехал», – с горечью рассуждал дядька, провожая Арсения взглядом.
Арсений ловко управлял коляской, по пути он рассматривал окрестности: люпины и ароматные пионы буйно цвели по краю дорожки, сорванные ветром нежные розовые лепестки, еще совсем свежие, сплошь усыпали каменные плиты. Арсений загреб шелковую массу в горсть и поднес к лицу, вдыхая пьянящий аромат лета. Множество шмелей и бабочек кружили вокруг и радовали глаз. Юноша остановился, он попытался дотянуться до ближайшего цветка, в надежде прикоснуться к крылатому чуду, но бабочка вспорхнула и перелетела на дальний цветок.
«Да, вот бы и мне крылья!», – с досадой глядя на свои тонкие изуродованные ноги, тихо сказал Арсений и медленно покатился к выходу из парка. Центральные ворота находились далеко от дома, и дорога занимала без малого двадцать минут. Он рассматривал деревья, подмечая изменения, удивляясь быстро отросшим веткам на фигурных кустах самшита, ранней весной они с Иванычем стригли их, приводя в порядок после зимы. Давно он так не путешествовал, обычно его дорога пролегала до спортивной площадки и обратно, на другое совсем не хватало времени. Добравшись до старинных деревянных ворот на массивных кирпичных столбах, Арсений с огромным трудом открыл засов, тот уже изрядно проржавел за три месяца от парковой сырости и дождей. Машины редко заезжали в усадьбу, ворота без надобности не открывали, а Иваныч входил и выходил через маленькую калитку чуть поодаль. Юноша распахнул ворота, створы со скрипом медленно поползли в стороны, открывая мрачную панораму темного хвойного леса. Извилистая каменистая дорога, уже сплошь поросшая травой, убегала за поворот. Арсений вглядывался вдаль, жмурясь от яркого полуденного солнца. Вдруг на краю леса показались две фигуры, они быстро шагали к дороге – это пожилой мужчина и мальчик несли скошенную траву, завернув ее в старую мешковину.
– Добрый день, – поздоровался Арсений с подошедшими путниками.
– Здравствуйте! – чуть опустив голову, ответил старик и перекрестился, на его лице угадывалось удивление и неприкрытый страх.
– Помогите мне, пожалуйста, открыть ворота, – попросил юноша.
Мальчуган кинулся помочь, но дед схватил его за подол рубахи, с силой дернул вперед, направляя на дорогу. Путники прибавили шаг, стараясь быстрей отойти как можно дальше, мальчуган то и дело оглядывался, а старик подталкивал его в спину и негромко бранился. Арсений попытался открыть ворота сам, но тяжелые створки не поддавались, он выехал за ворота и еще долго провожал взглядом случайных путников, не понимая, что происходит.
– Арсений, вы где так долго? Я думал, что случилось, – спеша на помощь юноше, тревожно кричал дядька.
– Все хорошо. Вот ворота не слушаются или сил у меня мало, – ответил Арсений и развернул коляску.
– Сейчас, мы это мигом, – поспешил Иваныч и распахнул старые ворота.
– Иваныч, я тут людей видел, странные они какие-то, – рассказывал Арсений, вглядываясь в горизонт.
– Бросьте, люди они и есть люди со своими тараканами, – ответил дядька.
– Нет, эти испугались – когда я их попросил помочь, они почти бегом бросились от меня, я думаю… – рассуждал юноша.
– Вы все думаете, а тут дух перевести некогда, – перебил его Иваныч, было видно: он не хотел продолжать этот разговор и поспешил вернуться во двор.
– Смотри-ка, цветы как облетели, дорожку подмести бы надо, – начал дядька.
– Пусть лежат, смотри, красота-то какая, – разглядывая цветы, ответил Арсений.
– Да, красота, а от хозяина выговор получим за беспорядки.
– Иваныч, но все же скажи, почему те люди меня так испугались? – не унимался юноша.
– Глупости все это, дела у меня, пойду я, скоро и отец пожалует, а у меня не у шубы рукав, – оставляя Арсения на дорожке к летней веранде, ответил дядька. – Погуляйте пока, а я скоро.
Иваныч быстро поднялся в дом и достал старенькую потрепанную тетрадь, сделал несколько записей, что-то посчитал на счетах, с шумом перекидывая деревянные косточки, пожурил сам себя. Потом он тяжело сел на стул и замолчал, думая о недоделанной работе, перебирая в голове расходы последних прожитых месяцев, о которых следовало доложить хозяину. «Истратили много, только на бумагу уйму денег извели, а питание, а „мыльно-рыльное“… Да, опять хозяин будет недоволен», – стараясь сохранять видимое спокойствие, думал Иваныч.
Время тянулось долго, к трем часам Арсений совсем устал всматриваться вдаль. Иваныч домел последний метр дорожки у крыльца и присел рядом, опираясь на рукоять метлы.
– Да, как время летит, вот и лето в разгаре, скоро осень, а там и зима не за горами, – рассуждал он.
– До осени еще далеко, середина июня, а ты про зиму.
– Это вам, молодым, кажется долго, а вот сейчас дрова на зиму заготовить надо, дом подшаманить, дел-то уйма.
– Смотри, Иваныч, наверное, это отец едет! – радостно крикнул Арсений.
– Слава Богу, хозяин приехали, – вскакивая и оставляя метлу на углу дома, ответил Иваныч.
Темный автомобиль с тонированными стеклами неспешно въехал во двор. Дядька семенящей походкой поспешил навстречу, его тело как будто съежилось, чуть наклонившись вперед, из здорового бородатого мужика с широкими плечами и крепкой статью Иваныч превратился в суетливого согбенного старика. Он мелкими шажками подбежал к машине и открыл дверь, помогая гостю выйти.
Старый хозяин неторопливо вышел из автомобиля, оценивающим взглядом окинул окрестности и сам дом. И медленным вальяжным шагом, чуть опираясь на трость, пошел по дорожке аллеи. Иваныч семенил рядом, выслушивая нотации и замечания. Хозяин цеплял розовые лепестки пионов кончиком трости, подкидывал их и, кивая в сторону контейнера, что-то настойчиво объяснял дядьке. Иваныч кивал головой в знак согласия.
– Все уберу, все, как скажете, – только и доносилось до Арсения.
Осмотрев окрестности и основательно отругав Иваныча, старый хозяин заторопился в дом, проходя мимо сына, сердито буркнул: «Приготовь бумаги, после обеда я все посмотрю».
– Хорошо, отец, – тихо ответил Арсений, его ожидания, как всегда, не оправдались, отец был раздражен и хмур.
Но это было его обычное состояние, даже внешне он был похож на старый согнувшийся костыль – высокая худощавая, чуть сгорбленная фигура, всегда в строгом черном костюме и такой же черной сорочке. Только галстуки меняли цвет от пурпурно-красного до ослепительно белого, по ним можно было догадаться о настроении хозяина. Вот и сегодня галстук был темно-синего цвета, что говорило о плохом расположении духа его обладателя. Длинный прямой нос с чуть заметной горбинкой, тонкие поджатые губы и когда-то большие темные глаза, сейчас с мешковатыми нижними веками, всегда казались излишне мрачными, делали его облик отталкивающим.
Арсений молча последовал за отцом, с трудом поднявшись на террасу, помогая себе руками, он редко поднимался по пандусу сам, а сейчас дядька был занят, юноше не хотелось ему мешать, чтобы еще больше не раздражать отца. Иваныч занес громоздкий чемодан хозяина и засуетился на кухне, накрывая стол к обеду. Через некоторое время все собрались вместе: старый хозяин в восточном шелковом халате, сплошь расшитом золоченой тесьмой, и домашних туфлях, Арсений, собравший длинные белокурые волосы в хвост – отца раздражали его светлые локоны, рассыпанные по плечам.
– Ну что, сын, как идут ваши с Иванычем дела, бездельничаете? – с нарочитым смешком хрипловатым голосом спросил отец, стараясь быть приветливей.
– Я все закончил в установленный срок, твои переводы готовы, – ответил Арсений, поднимая глаза на отца, в них читалось неприкрытая тоска и непонимание.
– Ты глаза-то не таращь на меня, это я еще проверю, – строго ответил отец.
– Да, отец, я готов, – покорно ответил юноша, наклонив голову.
– Чего это ты себе плечи накачал, заняться нечем, работы мало? Я привез тебе новый труд, отнесись к нему с полной отдачей, посмотришь и скажешь, сколько тебе времени понадобится. От этой работы зависит твое будущее, – продолжал отец, его тонкие узловатые пальцы ловко орудовали ножом и вилкой, разделывая на тарелке кусок рыбы. Он был очень привередлив в еде, слыл большим гурманом, и к его приезду Иваныч особенно старался, сегодня он приготовил форель, запеченную на углях.