Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы
Некоторое разнообразие внесла подошедшая с берега лодка со смуглыми гребцами-маврами и казначеем на корме. Хорнблауэр оставил Таплинга торговаться, – видимо, бей не настолько испугался чумы, чтобы позабыть про деньги. Хорнблауэр настоял только, чтобы лодка держалась на приличном расстоянии с подветренной стороны, а деньги отправили к ней по воде в пустых бочонках из-под рома. Наступила ночь, а в стойла перегрузили едва ли половину животных. Хорнблауэр тем временем ломал голову, как их напоить и накормить. Он тут же подхватывал любые намеки, которые удавалось дипломатично выудить из тех матросов, кто был родом из деревни. Лишь начало светать, он снова выгнал людей на работу. Он немного развлекся, глядя, как Таплинг прыгает на мостки, спасаясь от разъяренного быка. К тому времени, как всех животных благополучно заперли в стойлах, перед Хорнблауэром встала новая задача, которую один из матросов элегантно обозначил как «выгребание навоза». Задать корм… Напоить… Выгрести навоз… Полная палуба скота обещала достаточно работы для восемнадцати человек, а ведь надо будет еще управлять судном.
Но в том, что люди заняты, есть свое преимущество, мрачно решил про себя Хорнблауэр: с тех пор как началась работа, про чуму не говорили совсем. Место, где стояла «Каролина», не было защищено от северо-восточных ветров, и Хорнблауэр счел необходимым вывести ее в открытое море, пока они не задуют. Он собрал матросов и поделил их на вахты; поскольку он был единственным навигатором, пришлось назначить рулевого и младшего рулевого Джордана вахтенными офицерами. Кто-то вызвался быть коком, и Хорнблауэр, обведя собравшихся взглядом, назначил Таплинга помощником кока. Тот открыл было рот, но, увидев выражение Хорнблауэрова лица, предпочел промолчать. Ни боцмана, ни плотника… врача тоже нет, как мрачно заметил про себя Хорнблауэр. С другой стороны, если потребность во враче и возникнет, то, надо надеяться, ненадолго.
– Левая вахта, отдать кливера и грот-марсель, – приказал он. – Правая вахта, на шпиль.
Так началось путешествие транспортного брига «Каролина», ставшее (благодаря сильно приукрашенным байкам, которые матросы травили долгими собачьими вахтами в последующих плаваниях) легендарным во всем Королевском флоте. «Каролина» провела три недели карантина в бездомных странствиях по западной части Средиземного моря. Ей надо было держаться ближе к проливу, чтобы западные ветры и преобладающие течения со стороны океана не отнесли ее слишком далеко от Гибралтара. Она лавировала между испанскими и африканскими берегами, оставляя за собой крепнущий запах коровника. «Каролина» была старая, потрепанная: в любую погоду она текла, как решето; у помпы постоянно стояли матросы, то откачивая воду, то поливая палубу, чтобы ее очистить, то качая воду животным.
Верхний рангоут «Каролины» делал ее неуправляемой в свежий бриз, палубные пазы, естественно, текли, и вниз постоянно капала неописуемо мерзкая жижа. Единственным утешением было обилие свежего мяса. Многие матросы не ели его последние месяца три. Хорнблауэр щедро жертвовал по бычку в день: в таком жарком климате мясо долго не хранится. Так что его люди пировали, ели бифштексы и языки; многие из них ни разу в жизни не пробовали бифштекса.
Но с питьевой водой было плохо – это тревожило Хорнблауэра даже сильнее, чем обычного капитана: бычки постоянно хотели пить. Дважды Хорнблауэру приходилось высаживать на заре десант, захватывать какую-нибудь деревушку и наполнять бочки речной водой.
Дело это было опасное. Когда после второй вылазки «Каролина» торопилась прочь от берега, из-за мыса на всех парусах вышел испанский люгер береговой охраны – guarda-costa. Первым его заметил Максвелл. Хорнблауэр увидел люгер раньше, чем Максвелл успел доложить о появлении неприятеля.
– Очень хорошо, Максвелл, – сказал Хорнблауэр, пытаясь не выдать волнения.
Он направил на люгер подзорную трубу. Тот был в милях трех, не больше, с наветренной стороны, и «Каролина» оказалась заперта в бухте. Пути к спасению были отрезаны. За то время, что они сделают два фута, люгер сделает три, а неуклюжий рангоут «Каролины» не позволял ей идти круче восьми румбов к ветру. Хорнблауэр смотрел, и в нем вскипало накопленное за последние семнадцать дней раздражение. Он злился на судьбу, впутавшую его в глупую историю. Он ненавидел «Каролину», ее неуклюжесть, ее вонь и ее груз. Он негодовал на свою неудачливость, загнавшую его в безнадежное положение.
– Черт! – произнес Хорнблауэр, от гнева буквально топая ногами по мосткам. – Тысяча чертей!
«Надо же, – с любопытством подумал он, – я пляшу от гнева». Но эта боевая лихорадка означала, что так просто он не сдастся. План действий созревал. Сколько человек в команде испанского guarda-costa? Двадцать? Это от силы, ведь задача подобных люгеров – бороться с мелкими контрабандистами. Поскольку внезапность на его стороне, у него есть шанс, несмотря на четыре восьмифунтовки, которые нес люгер.
– Пистолеты и абордажные сабли, ребята, – сказал он. – Джордан, выбери двух матросов и встань с ними тут, на виду. Остальные, спрячьтесь. Спрячьтесь. Да, мистер Таплинг, вам можно с нами. Не забудьте вооружиться.
Никто не будет ожидать сопротивления от нагруженного скотом транспортного судна; испанцы думают, что на борту не больше двенадцати человек, а там дисциплинированный отряд из двадцати. Главное – подманить люгер достаточно близко.
– Круто к ветру, – сказал Хорнблауэр стоявшему внизу рулевому. – Приготовьтесь прыгать, ребята. Максвелл, если кто-нибудь высунется до моего приказа, застрели его собственной рукой. Это приказ; если ослушаешься, тебе будет плохо.
– Есть, сэр, – сказал Максвелл.
Люгер приближался; несмотря на слабый ветер, под его острым носом пенилась вода. Хорнблауэр посмотрел вверх и убедился, что «Каролина» не несет флага. Это делало его план допустимым с точки зрения морских законов. Раздался выстрел, и над люгером поднялось облачко дыма: стреляли по курсу «Каролины».
– Лечь в дрейф, Джордан, – приказал Хорнблауэр. – Грот-марса-брасы. Руль под ветер.
«Каролина» привелась к ветру и лежала покачиваясь, – казалось, самое беспомощное на свете судно сдается на милость победителя.
– Ни звука, ребята, – сказал Хорнблауэр.
Животные жалобно мычали. Вот и люгер, отчетливо видна вся его команда. Офицер стоял на грот-вантах, готовясь перепрыгнуть на «Каролину». Все остальные беззаботно посмеивались над уродливой «Каролиной» и доносившимся из нее мычанием.
– Ждите, ребята, ждите, – сказал Хорнблауэр.
Люгер подошел к борту. Кровь прихлынула Хорнблауэру к щекам, когда он спохватился, что безоружен. Он велел своим людям взять пистолеты и сабли, посоветовал Таплингу вооружиться, а сам совершенно забыл, что ему тоже понадобятся шпага и пистолет. Исправлять это было поздно. Кто-то с люгера окрикнул его по-испански, и Хорнблауэр жестами показал, что не понимает. Люгер коснулся «Каролины» бортом.
– За мной, ребята! – закричал Хорнблауэр.
Он побежал по мосткам и, сглотнув, прыгнул на державшегося за ванты офицера. В воздухе он снова сглотнул, обрушившись всем телом на несчастного, обхватил его за плечи и с ним рухнул на палубу. Позади слышались громкие крики: команда «Каролины» прыгала на люгер. Топот ног, треск, грохот. Хорнблауэр поднялся. Максвелл только что зарубил офицера саблей. Таплинг впереди матросов бежал на нос; он размахивал саблей и вопил как сумасшедший. Через мгновение все было кончено. Изумленные испанцы не успели шевельнуть пальцем в свою защиту.
Так что на двадцать второй день карантина транспортный бриг вошел в Гибралтарский залив, ведя с подветренного борта захваченный люгер guarda-costa. Густой запах коровника тоже был при нем, но, по крайней мере, когда Хорнблауэр поднялся на борт «Неустанного», у него был ответ для мистера мичмана Брейсгедла.
– Привет, Ной, как поживают Сим и Хам? – спросил мистер Брейсгедл.
– Сим и Хам взяли приз, – сказал Хорнблауэр. – Сожалею, что мистер Брейсгедл не может сказать о себе того же.
Но главный интендант эскадры, когда Хорнблауэр доложился ему, сказал такое, что тот не нашелся с ответом.
– Вы хотите сказать, мистер Хорнблауэр, – спросил главный интендант, – что позволяли матросам есть свежее мясо? По быку в день на восемнадцать человек? На борту было достаточно обычной провизии. Невероятное расточительство, мистер Хорнблауэр, вы меня удивляете.
Глава десятая
Герцогиня и дьявол
Исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр привел шлюп «Ле рев», приз «Неустанного», на стоянку в Гибралтар. Он нервничал: спроси его сейчас, уж не думает ли он, что весь Средиземноморский флот наблюдает за ним в подзорные трубы, Хорнблауэр лишь рассмеялся бы в ответ на это фантастическое предположение, но именно так он себя чувствовал. Никто еще не оценивал столь тщательно силу легкого попутного бриза, не измерял так старательно расстояние между большими линейными кораблями, не рассчитывал с такой точностью, сколько места нужно «Ле рев», чтобы встать на якорь. Джексон, старшина шлюпа, стоял на носу, готовый убрать кливер, и быстро исполнил соответствующий приказ.
– Руль под ветер! – кричал Хорнблауэр. – Взять на гитовы!
«Ле рев» медленно скользил вперед, его инерция снижалась с потерей ветра.
– Отдать якорь!
Канат недовольно загромыхал, когда якорь потащил его через клюз, и вот наконец раздался долгожданный плеск о воду – якорь достиг дна. Хорнблауэр внимательно наблюдал, как «Ле рев» установился на якоре, и лишь затем немного расслабился. Приз доставлен в целости и сохранности. Коммодор сэр Эдвард Пелью явно еще не прибыл, значит Хорнблауэру следует доложиться адмиралу порта.
– Спустите шлюпку, – приказал он, потом, вспомнив о долге милосердия, добавил: – Можете выпустить пленных на палубу.
Последние сорок восемь часов они были задраены внизу: каждый командир приза больше всего на свете боится, как бы пленные не захватили судно. Однако здесь, в бухте, в окружении всего Средиземноморского флота, опасность миновала. Два гребца налегали на весла, и через десять минут Хорнблауэр уже докладывал о себе адмиралу.
– Вы говорите, она быстроходна? – спросил последний, оглядывая приз.
– Да, сэр. И достаточно маневренна, – отвечал Хорнблауэр.
– Я беру ее на службу. Никогда не хватает судов для доставки депеш, – задумчиво проговорил адмирал.
Несмотря на этот намек, Хорнблауэр приятно удивился, когда получил официальный приказ с множеством печатей и, вскрыв его, прочел, что «сим Вам указывается и предписывается» принять под командование шлюп его величества «Ле рев» и сразу по получении направляемых в Англию депеш «со всей возможной поспешностью» отплыть в Плимут. Это – независимое командование, возможность вновь увидеть Англию (последний раз Хорнблауэр ступал на родной берег три года назад) и, наконец, высокий профессиональный комплимент. Но другое письмо, доставленное вместе с первым, Хорнблауэр прочел с меньшим восторгом. «Их превосходительства, генерал-майор сэр Хью и леди Далримпл, просят исполняющего обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэра присутствовать на обеде сегодня, в три часа, в губернаторском дворце».
Может, и приятно пообедать с губернатором Гибралтара и его супругой, однако для исполняющего обязанности лейтенанта, все пожитки которого умещались в одном рундучке, необходимость одеться соответственно случаю заметно омрачала удовольствие. И все же редкий молодой человек не испытал бы радостного трепета, поднимаясь от пристани к губернаторскому дворцу, особенно если его друг мичман Брейсгедл, происходивший из богатой семьи и располагавший неплохим доходом, одолжил ему пару лучших белых чулок из китайского шелка. У Брейсгедла были полные икры, у Хорнблауэра – тощие, но эту незадачу удалось искусно преодолеть. Две подушечки из пакли, несколько кусков пластыря из докторских запасов, и Хорнблауэр стал обладателем пары превосходных ног, которые не стыдно показать людям. Теперь он мог выставлять вперед левую ногу и кланяться, не боясь, что чулок соберется в складки. Как выразился Брейсгедл, такой ногой джентльмен может гордиться.
В губернаторском дворце Хорнблауэра встретил и провел вперед блестящий и томный адъютант. Хорнблауэр поклонился сэру Хью, суетливому краснолицему старому джентльмену, и леди Далримпл, суетливой краснолицей старушке.
– Мистер Хорнблауэр, – сказала леди, – позвольте представить… ваше сиятельство, это мистер Хорнблауэр, новый капитан «Ле рев». Ее сиятельство, герцогиня Уорфедельская.
Герцогиня, ни более ни менее! Хорнблауэр выставил вперед подложенную ногу, оттянул носок, приложил руку к сердцу и поклонился так низко, как только позволяли панталоны, – он вырос с тех пор, как купил их, поступая на «Неустанный». Подняв взор, он увидел перед собой смелые голубые глаза и некогда прекрасное немолодое лицо.
– Так это, значится, он самый и есть? – спросила герцогиня. – Матильда, милочка, неужели вы доверите меня младенцу?
Резкая вульгарность произношения ошеломила Хорнблауэра. Он был готов ко всему, кроме того, что шикарно разодетая герцогиня заговорит с акцентом лондонских трущоб. Он уставился на нее, забыв даже выпрямиться, да так и замер, подняв подбородок и прижав руку к сердцу.
– Ну прямо гусак на лужайке, – сказала герцогиня. – Щас как зашипит!
Она выставила подбородок, уперла руки в колени и закачалась из стороны в сторону – точь-в-точь разъяренный гусь. Очевидно, получилось так похоже на Хорнблауэра, что остальные гости расхохотались. Хорнблауэр был в полном смущении.
– Не обижайте парнишку, – сказала герцогиня, приходя ему на помощь и хлопая его по плечу. – Молодой он просто, и нечего тут стыдиться. Наоборот, гордиться надо, что ему в таком возрасте уже доверили корабль.
К счастью, приглашение к столу спасло Хорнблауэра от дальнейшего смущения. Он с другими младшими офицерами оказался в середине стола. С одного конца восседали сэр Хью и герцогиня, с другого – леди Далримпл и коммодор. Впрочем, женщин было куда меньше, чем мужчин: Гибралтар был, по крайней мере в техническом смысле, осажденной крепостью. Так что у Хорнблауэра не оказалось дамы ни с одной стороны, ни с другой; справа сидел встретивший его молодой адъютант.
– За здоровье ее сиятельства, – сказал коммодор, поднимая бокал.
– Спасибочки, – отвечала герцогиня. – Очень вовремя, а то я чуть от жажды не сдохла.
Она подняла к губам наполненный до краев бокал, а когда опустила, бокал был пуст.
– Веселенькая у вас будет попутчица, – сказал Хорнблауэру адъютант.
– Как это? – изумился Хорнблауэр.
Адъютант сочувственно посмотрел на него.
– Так вам ничего не сказали? – спросил он. – Как всегда тот, кого это больше всех касается, узнает последним. Отплывая завтра с депешами, вы будете иметь честь везти ее сиятельство в Англию.
– Господи помилуй, – сказал Хорнблауэр.
– Аминь, – благочестиво произнес адъютант, отхлебывая вино. – Какая же гадость эта сладкая малага. Старый Хейр накупил ее в девяносто пятом целую уйму, и с тех пор каждый губернатор все пытается ее допить.
– Но она-то кто? – спросил Хорнблауэр.
– Ее сиятельство герцогиня Уорфедельская. Разве вы не слышали, как леди Далримпл ее представила?
– Но герцогини так не говорят, – настаивал Хорнблауэр.
– Да. Старый герцог был в старческом маразме, когда на ней женился. Ее друзья говорят, что она вдова трактирщика. Можете вообразить, что говорят ее враги.
– А как она тут очутилась? – не унимался Хорнблауэр.
– Она следует в Англию. Насколько я понимаю, она была во Флоренции, когда туда вошли французы, бежала оттуда в Ливорно, там подкупила шкипера каботажного судна и добралась досюда. Она попросила сэра Хью отправить ее в Англию, а сэр Хью попросил адмирала. Сэр Хью разобьется в лепешку для герцогини, даже если ее друзья говорят, что она вдова трактирщика.
– Ясно, – сказал Хорнблауэр.
За столом послышался взрыв хохота. Герцогиня ручкой ножа тыкала губернатора в обтянутый алой материей бок – убедиться, что тот понял шутку.
– По крайней мере, вам не скучно будет возвращаться домой, – сказал адъютант.
Тут перед Хорнблауэром водрузили дымящийся говяжий филей, и его тревоги померкли перед необходимостью разделывать мясо с соблюдением всех приличий. Он с опаской взял нож, вилку и оглядел собравшихся.
– Позвольте положить вам кусочек говядины, ваше сиятельство. Мадам? Сэр? Достаточно, сэр? Немного жира?
В зале было жарко: орудуя ножом и вилкой, Хорнблауэр обливался потом. К счастью, большинство гостей предпочитали другие блюда, так что много резать не пришлось. Пару изуродованных кусков он положил в свою тарелку, скрыв таким образом наиболее явные огрехи.
– Говядина из Тетуана, – фыркнул адъютант. – Жесткая и жилистая.
Хорошо губернаторскому адъютанту! Он и вообразить не мог, какой пищей богов показалось мясо молодому флотскому офицеру, только что с переполненного фрегата. Даже перспектива принимать герцогиню не могла до конца испортить Хорнблауэру аппетит. А заключительные блюда – меренги, миндальные пирожные, кремы и фрукты – что за упоение для молодого человека, чьим единственным лакомством был воскресный пудинг на нутряном жире с коринкой.
– Сладкое портит вкус, – сказал адъютант.
Хорнблауэра это не волновало.
Теперь шли официальные тосты. Хорнблауэр стоя выпил за здоровье короля и королевской семьи, поднял бокал за герцогиню.
– Теперь за наших врагов, – сказал сэр Хью, – чтобы их нагруженные сокровищами галеоны попытались пересечь Атлантику.
– В добавление к вашему тосту, сэр Хью, – произнес коммодор с другого конца стола. – Чтобы доны надумали наконец выйти из Кадиса.
За столом поднялся звероподобный гул. Почти все присутствующие флотские офицеры были из Средиземноморской эскадры Джервиса, которая последние несколько месяцев моталась по Атлантике в надежде напасть на испанцев, если те посмеют высунуть нос наружу. Джервис поочередно отправлял корабли в Гибралтар пополнять припасы, и два сейчас стояли в порту – офицеры с них и присутствовали на обеде у губернатора.
– Джонни Джервис сказал бы на это «аминь», – произнес сэр Хью. – По полной за донов, джентльмены, и пусть они выходят из Кадиса.
Дамы под предводительством хозяйки покинули комнату, и Хорнблауэр при первой возможности извинился и выскользнул из дворца. Он твердо решил не напиваться перед первым самостоятельным плаванием.
Может быть, перспектива принимать на борту герцогиню оказалась неплохим лекарством от чрезмерного возбуждения и спасла Хорнблауэра от излишних переживаний по поводу его первого самостоятельного плавания. Он проснулся до зари – еще до краткого в Средиземноморье предрассветного сумрака – убедиться, что его драгоценный корабль готов к встрече с морем, а также с врагами, которыми это море изобиловало. Для защиты от них Хорнблауэр располагал четырьмя игрушечными четырехфунтовыми пушечками, то есть не мог противостоять никому. Его суденышко – слабейшее в море, даже самый маленький торговый бриг и тот вооружен сильнее. Для слабых созданий единственное спасение – скорость. Хорнблауэр в полумраке посмотрел наверх, туда, где будут подняты паруса, от которых столько будет зависеть. Вместе с двумя своими офицерами – мичманом Хантером и подштурманом Виньятом – он прошелся по списку членов команды и еще раз убедился, что все одиннадцать знают свои обязанности. После этого осталось только облачиться в лучшую походную форму, кое-как проглотить завтрак и ждать герцогиню.
К счастью, она явилась рано: чтобы проводить знатную гостью, их превосходительствам пришлось встать с постели в самый неурочный час. Мистер Хантер со сдерживаемым волнением доложил о приближении губернаторского баркаса.
– Спасибо, мистер Хантер, – холодно отвечал Хорнблауэр – так требовала служба, хотя всего несколько недель назад они вместе играли в салки на вантах «Неустанного».
Баркас подошел к борту, и два опрятно одетых матроса зацепили трап. «Ле рев» так мало возвышался над водой, что взобраться на него не составило труда даже для дам. Губернатор ступил на борт под звуки всего лишь двух дудок, составлявших весь оркестр «Ле рев», за ним – леди Далримпл. Потом герцогиня, потом ее служанка, молодая женщина, такая красавица, какой могла быть раньше сама герцогиня. Когда на борт поднялись два адъютанта, на палубе «Ле рев» стало так тесно, что некуда было внести герцогинин багаж.
– Позвольте показать вам каюту, ваше сиятельство, – сказал губернатор.
Леди Далримпл сочувственно закудахтала при виде крошечной каюты – там еле помещались две койки, и каждый входящий неизменно бился головой о палубный бимс.
– Переживем, – стоически произнесла герцогиня, – а ведь те, кто идет прогуляться на Тайберн, и этого сказать не могут.
Один из адъютантов в последний момент извлек на свет пакет с депешами и попросил Хорнблауэра расписаться в получении; отзвучали последние прощания, и сэр Хью с леди Далримпл под звуки дудок покинули корабль.
– На брашпиль! – закричал Хорнблауэр, как только гребцы баркаса взялись за весла.
Несколько секунд напряженной работы, и «Ле рев» снялся с якоря.
– Якорь поднят, сэр, – доложил Виньят.
– Кливер-фалы! – кричал Хорнблауэр. – Грота-фалы!
Подняв паруса, «Ле рев» повернулся через фордевинд. Вся команда была занята: одни брали якорь на кат, другие ставили паруса, так что Хорнблауэру пришлось самому салютовать флагом, когда «Ле рев», подгоняемый слабым северо-восточным ветром, обогнул мол и погрузил нос в первый из атлантических валов, набегающих через пролив. Корабль качнуло. Хорнблауэр сквозь световой люк услышал грохот падающего предмета и вскрик, но ему было не до женщин там, внизу. Он стоял с подзорной трубой, направляя ее сначала на Альхесирас, потом на Тарифу – какой-нибудь капер или военный корабль мог неожиданно появиться оттуда и сцапать беззащитное суденышко. До конца послеполуденной вахты он так и не передохнул. Они обогнули мыс Марроки, и Хорнблауэр указал курс на Сан-Висенти. Горы Южной Испании начали таять за горизонтом. Лишь когда с правого борта появился Трафальгарский мыс, Хорнблауэр сложил трубу и подумал об обеде; хорошо быть капитаном и заказывать обед по своему вкусу. Боль в ногах говорила, что он простоял слишком долго – одиннадцать часов кряду. Если в дальнейшем ему придется часто самостоятельно командовать кораблями, он доконает себя таким поведением.
Сидя в каюте на рундуке, Хорнблауэр блаженно расслабился и отправил кока постучать герцогине, передать приветствия и спросить, все ли в порядке. Резкий голос герцогини ответил, что ничего не надо, обеда тоже. Хорнблауэр философски пожал плечами и с юношеским аппетитом уничтожил принесенный обед. На палубу он поднялся с приближением темноты. Вахту нес Виньят.
– Туман сгущается, сэр, – сказал тот.
Так оно и было. Закатное солнце скрылось за густой пеленой тумана. Хорнблауэр знал, что это оборотная сторона попутного ветра; зимой в этих широтах холодный бриз, достигая Атлантики, вызывает туман.
– К утру еще гуще будет, – сказал он мрачно и внес коррективы в ночной приказ, изменив курс вест-тень-норд на вест. Он хотел на случай тумана держаться подальше от мыса Сан-Висенти.
Вот такие-то пустяки и могут перевернуть всю жизнь – у Хорнблауэра было впоследствии вдоволь времени порассуждать, что случилось бы, не прикажи он изменить курс. Ночью он часто поднимался на палубу и вглядывался в непроницаемую мглу, но критический момент застал его внизу спящим. Разбудил Хорнблауэра матрос, энергично трясший его за плечо:
– Пожалуйста, сэр. Пожалуйста, сэр. Меня послал мистер Хантер. Он просит вас подняться на палубу, сэр.
– Сейчас. – Хорнблауэр заморгал и встал.
Густой туман слегка розовел в свете только что забрезжившей зари. «Ле рев», качаясь, полз по мрачному морю.
Слабый ветер едва обеспечивал ту минимальную скорость, при которой корабль слушается руля. Хантер в крайнем напряжении стоял спиной к штурвалу.
– Послушайте, – сказал он шепотом и от волнения забыл прибавить обязательное при обращении к капитану «сэр» – Хорнблауэр от волнения этого не заметил.
Прислушавшись, Хорнблауэр уловил привычные корабельные звуки – скрип древесины, шум разрезаемого носом моря. Тут он услышал другие корабельные звуки: рядом тоже скрипело дерево, еще одно судно разрезало воду.
– Какой-то корабль совсем близко, – сказал Хорнблауэр.
– Да, сэр, – подтвердил Хантер. – После того как я послал за вами, я слышал команду. Она была на испанском – по крайней мере, на иностранном языке.
Страх, подобно туману, сгущался вокруг суденышка.
– Всех наверх. Тихо, – сказал Хорнблауэр.
Отдав команду, он тут же засомневался в ее целесообразности. Можно расставить матросов по местам, зарядить пушки, но если корабль в тумане не просто торговое судно, то они – в смертельной опасности. Хорнблауэр попытался успокоить себя, – может быть, это лакомый испанский галеон, набитый сокровищами, и, захватив его, он станет богатым на всю жизнь.