– Это пиратский остров. Карклунцы закупают там оружие, опий, рабов и прочую дребедень. Месяц назад Орарра загрузилась на Моне, и теперь следует восвояси. Пол пути позади. Через месяц, а то и меньше, будем в Бусвире.
– Работорговля? Девятнадцатый век на носу!
– Эх, Квалуг, Квалуг! Говорил же я тебе, что ничего ты ещё не знаешь! Так, не знаешь ты и о том, что ждёт тебя в Бусвире.
– И что же меня там ждёт?
– О! Несчастный! Воистину – ты несчастнейший из несчастнейших, Квалуг! Если бы только знал, как тебе не повезло! Вырваться из лап Чёрного Сапа, для того, чтобы угодить в западню ещё более ужасную! Неизмеримо более ужасную, – Ширш снова безумно захохотал. – Если бы ты только знал, что ждёт тебя после, ты первым бы бросился в пасть чудовищу!
– Так что, черт возьми, меня ждёт?
– На галере тебе, конечно, придётся несладко, ты и сам это видишь. Но то, что с тобой случится после Бусвира!.. Клянусь, галера покажется тебе раем!
– Да объяснишь, ты уже, наконец, бывший герцог?! – в сердцах воскликнул Тим, уже готовый вцепиться в выступающий кадык сумасшедшего доходяги.
Тут за дверью раздался какой-то шум и грубый окрик на непонятном Тиму языке. Ширш снова перешёл на шепот: – Потом… Потом я всё тебе расскажу. У нас будет время. Дверь распахнуась, и Ширш, гремя по полу кандалами, поспешно ретировался, прихватив с собой светильник; она скрипуче захлопнулась за ним, лязгнул засов, и Тим остался в пустой каморке в полной темноте.
Два раза в сутки ему приносили миску с густой, отвратительно пахнущей, безвкусной похлёбкой, в которой плавали какие-то насекомые, похожие на больших тараканов, и кружку мутной несвежей воды. Трижды в день ему давали выпить горько-жгучего снадобья из маленького кувшинчика. Ширш оказался прав: карклунский доктор, и впрямь, знал своё дело – здоровье Тима, несмотря на скудное и тошнотворное питание, несмотря на регулярные побои, которыми всякий раз «одаривал» его, приносящий еду и лекарство матрос, улучшалось. Оно не просто улучшалось, оно выправлялось не по дням, а по часам! Не прошло и недели, как параличи полностью исчезли, а телу вернулись прежние силы и лёгкость, и это при том, что находящийся в заточении Тим, не слишком усердствовал в физических упражнениях. Всю эту неделю, почти всё время Тим пребывал в одиночестве и полной темноте. По его разумению, такие условия должны были бы максимально способствовать появлению новых видений о Сергее. Тим очень ждал их. Они могли бы отвлечь его, скрасить ужас его положения, заполнить его изоляцию. Но их не было. Они не приходят по заказу.
Спустя ещё несколько дней в камере Тима появилась делегация, состоящая из капитана Врынура, доктора в чёрном, двух здоровенных бородачей-матросов и Ширша. Доктор начал говорить, обращаясь к Тиму. Ширш переводил.
– Встань, обезьяна!
Тим встал.
– Присядь десять раз.
Тим сделал несколько приседаний.
– Живей, обезьяна! Хорошо. А теперь отожмись от пола десять раз.
– Тим отжался и встал на ноги.
Доктор что-то крикнул ему, Ширш перевёл:
– На колени! На колени, перед господином Врынуром, обезьяна!
Тим замешкался, за что был тут же повержен на пол, ударом наотмашь огромной волосатой лапы одного из матросов.
Лекарь что-то визгливо провопил, Ширш перевёл:
– Целуй сапоги господина, обезьяна! Слизывай с них пыль!
Стоящий на коленях Тим не пошелохнулся. Матросы тут же опрокинули его на пол и принялись топтать ногами. Остановились они по сигналу капитана. Тот, с усмешкой, сказал что-то, Ширш перевёл:
– Обезьяна всё ещё пребывает в заблуждении. Она всё ещё считает, что она – человек. К тому же обезьяна неблагодарна, она не желает возблагодарить за спасение и исцеление. Ну что ж, обезьяне предстоит развеять своё заблуждение, и научиться быть благодарной.
Брови капитана сдвинулись, тон с насмешливого сменился на грозный: – Ты снова здорова, обезьяна. Пришла пора расплатиться за лечение и харчи. В кандалы его, и на вёсла! Посадить рядом с червём. Пусть научит его уму-разуму, – распорядился капитан. Развернулся и вышел. Доктор последовал за ним.
Матросы заковали Тима в кандалы, и ударами бича, приправляемыми пинками, погнали его наверх. Его усадили на скамью, находящуюся, аккурат, посередине судна, седьмым, крайним слева, гребцом. Это было нехорошим местом, как понял потом Тим, – гребцы сидящие близко к центральному проходу, по которому прохаживались подгоняющие рабов надсмотрщики, получали больше ударов бичами, чем сидящие ближе к бортам. За железные кольца кандалов, сковывающих щиколотки, ноги Тима накрепко привязали к балке, идущей вдоль скамьи под ней. Ширш сидел рядом, справа от Тима, шестым гребцом на скамье.
– Хватайся скорей за весло и греби, как все. Слушай барабан и греби! – крикнул он прямо в ухо Тиму, – Хватайся скорей, Квалуг, иначе тебе не поздоровится – запорют!
Ширш был прав. Видя, что Тим замешкался, к нему тут же подскочил матрос-надсмотрщик и угостил его спину несколькими ударами бича. Боль была пронзительной и резкой. Тим схватился обеими руками за весло, и принялся работать ими в такт ударам барабана.
– Попутный ветер… – как бы невзначай сказал Ширш, после того как прошло около четверти часа от того времени, как Тим сел за вёсла. – Тебе будет тяжёло с непривычки, бедолага, – продолжил он, – по себе знаю. Будешь задыхаться, спина будет разламываться, руки отваливаться, на ладонях появятся кровавые мозоли, но как только начнёшь медлить, так сразу получишь бича. Поначалу вся спина твоя будет одним кровавым месивом…
– Да что ты меня всё пугаешь, Ширш? Ты меня гневишь.
– Я и не думал пугать тебя, Квалуг! Я хочу тебя предупредить, чтобы ты знал чего ожидать, был готов. Ведь если ты будешь готов, то тебе легче будет справиться, верно?
Тим угрюмо молчал, налегая на вёсла, дабы не схлопотать очередного удара бичом.
Ширш продолжал – Вот я говорю, ветер попутный, значит, грести нетяжело, значит, можно поговорить. А вот когда ветер встречный, приходится прикладываться так, что лёгкие вылезают наружу, не поговоришь. Хотя, тебе, наверное, и сейчас тяжело с непривычки. Ну да ничего, привыкнешь со временем. А почему ты меня не спросишь, как я здесь оказался?
– Ну и как ты здесь оказался? – безо всякого интереса спросил Тим.
– Когда-то, в прошлой жизни, когда я был ещё не червём, а человеком, был я знатен и родовит. Происходил я из древнего флинийского рода (Ширш оглянулся – нет ли рядом надсмотрщика?) Фуркадов. Слышал ты о таком, бывший браганец?
Тим кивнул, Ширш продолжил:
– Имел я наследный герцогский титул, большие наделы земли на севере Флинии, свою торговую флотилию, да и много чего ещё. Конечно, уже давно не узнать благородного герцога в том куске дерьма, в который я превратился, став червём. Флотилия моя занималась в основном доставкой пряностей из Имбрии в Старый Свет. Дела шли хорошо, богатства мои приумножались. Но, сам знаешь, Квалуг, времена, когда знатным людям можно было просто почивать на лаврах, давно в прошлом. Нынче, если ты не буржуа – ты беднеешь. Нужно было осваивать новые рынки. Два моих корабля с грузом пряностей отправились в Новую Землю из Имбрии. На борту одного из них – моей любимицы – «Розалии», находился в том злополучном рейсе и я. А дальше всё просто: примерно на полторы тысячи миль южнее отсюда, нас взяли на абордаж пираты. Я тоже, как и ты, думал, что пиратство осталось в прошлом, но я жестоко заблуждался. Конечно, ныне не так, как в минувшем веке, когда пиратство процветало, и существовали целые громадные пиратские республики, но оно бытует и поныне. Республик-то теперь нет, но ещё остались пиратские острова. На один из таких, на остров Мона, откуда сейчас и следует наша галера, привезли пираты меня, и, оставшуюся в живых, пленённую часть моей команды. Там они продали нас в рабство карклунцам. Произошло это лет семь или восемь назад, не помню точно, так как я потерял счёт времени. И вот я здесь, Квалуг, с тобой, на этой проклятой галере.
– Сочувствую, – ответил Тим.
– Не надо, не надо мне сочувствовать, дружище…. Всё идёт, как надо. Я счастлив.
Тим удивился, хотел, было спросить Ширша о том, как можно быть счастливым, оказавшись в таких обстоятельствах, но тот поменял тему.
– А скажи-ка мне, Квалуг, нет ли в тебе флинийской крови?
– Есть. Мои предки были флинийцами.
– Так я и думал. Фамилия у тебя флинийская. А скажи-ка мне, Квалуг, уж не твой ли родственник показал «козью морду» королю Флинии Пародо Пятому в конце позапрошлого века?
– Да. Это был мой прапрадед Григор Монро.
– Молодец твой прапрадед! Пародо Пятый, на мой взгляд, был самым отвратительным монархом Флинии за всю её историю. Подлый, жадный, вероломный. При нём все жили плохо – и знать, и простолюдины. Привёл страну в упадок, за что и поплатился. Пол Флинии восхищалось Григором Монро, не побоявшимся выступить против этой бездарной сволочи – Пародо. В прошлой жизни я счёл бы за честь беседовать с его отпрыском, праправнуком великого Григора Монро. Род Фуркадов всегда с уважением относился к деяниям твоего пращура, ведь мои предки тоже немало пострадали от гнусного Пародо. А!!!
Это удар бича прервал речи Ширша. Рядом с яростно хлестающим его надсмотрщиком стоял разгневанный офицер и что-то кричал, уставившись на Ширша и выпучив глаза. Подбежал ещё один матрос, и все вместе они принялись яростно избивать ногами Тима и Ширша. Били долго и жестоко. Били до тех пор, пока невольники не лишились чувств. Затем матросы вылили на них несколько ведёр воды, встряхнули, и снова водрузили на скамью.
– Транег ломбрер! – рявкнул офицер.
– Продолжайте грести, – перевёл задыхающийся, отплёвывающийся кровью Ширш.
Голова Тима гудела, перед глазами стоял туман, в боку что-то хрустело, и каждое движение сопровождалось острой сильной болью.
– Как ты? – спросил его Ширш, когда офицер и надсмотрщики отошли от них.
