Тогда она не поняла этих слов. Тогда они вызвали в ней почти ненависть, страшную волну раздражения. Она еще думала, нет, мол, такой проблемы, с которой не смогла бы справиться сама.
Но потом пошли месяцы- месяцы, переходящие в годы, и слова эти, вызвавшие такой негатив, стали звучать в ней все чаще, и чаще. Слова единственного человека, мнением которого она дорожила. Слова папы. Слова самого дорогого в мире, ее единственного любимого в мире отца.
И вот теперь, в полночь страшной ночи третьей годовщины их свадьбы, слова эти, сказанные давно, зазвучали в ней с новой силой. Невероятным усилием воли она заставила отца замолчать. В конце концов, те слова слушала девчонка, сопливая студентка, сходящая с ума от самого главного в мире счастья. Сейчас же, в темной кухне, была адвокат серьезной юридической фирмы, хороший, преуспевающий, разумный адвокат, умеющий отбросить в сторону все эмоции, все лишнее, и стать четкой, холодной, логичной. То есть абсолютно такой, как ни за что не получалось сейчас.
Салаты покрылись неопрятной пленкой воды, и вид у них стал не привлекательный, мятый. Она готовила их сама. В 5 вечера, пораньше отпросившись с работы, чтобы собственными силами приготовить праздничный романтический ужин. Она начала с салатов. В 5 часов вечера. Сейчас же на часах была почти полночь. Не мудрено, что салаты испортились и потекли, покрывшись водой.
Медленно, действуя, как в полусне, она спустила эти салаты в унитаз, прекрасно понимая, что ни за что на свете не сможет к ним прикоснуться. Он должен был прийти в 6 часов вечера. Она специально перезвонила ему, чтобы напомнить, и он сам сказал, что придет к 6 часам вечера. Сейчас же на часах была полночь. И он не пришел.
Ее затошнило от вида унитаза, чьи стенки были перепачканы остатками овощей, подтаявшим майонезом. Она нажала слив, и резкий звук спускаемой воды причинил такую боль, словно ее ударили ножом. В этом был какой-то смысл, какой-то страшный символ. В унитаз остатки е искалеченной жизни. Все, что осталось от ее волшебных сказок, и от ее семьи, ушло именно туда.
Ей страшно захотелось кричать. И, чтобы этого не сделать, она потянулась к мобильнику, спасительному средству от одиночества.
– Папа… Это я… – слезы подступили к глазам.
– Малыш, ты плачешь, – голос ее отца звучал грустно. Он не хотел признаваться ей, но в последнее время почти привык к ее непролитым слезам.
– Нет, не плачу, – она взяла себя в руки колоссальным усилием воли, – все в порядке. Это скоро пройдет.
– Он не пришел, так?
– Он… Его задержали в офисе… Срочные дела… Сказал, что никак не сможет вырваться…
– Срочные дела? Сегодня? – папа прекрасно знал, что сегодня за день, так как утром ее поздравлял, – он тебе позвонил?
– Ну да.
– Это не правда. Ничего он не позвонил. А ты сидишь в квартире и ждешь. Одна. Холодный ужин испорчен. Думаю, ты выбросишь его в унитаз.
– Папа, я… Я запуталась, папа.
– Я понимаю, малыш. Ты только не плачь. Ты сейчас возьми себя в руки, хотя бы до утра, ладно? А утром мы с тобой обязательно поговорим. Мы найдем выход, вот увидишь. Все будет хорошо. Ты не волнуйся. Только дождись меня. Дождись утра.
– Ты на работе, папа?
– Да, сегодня решил взять лишнее дежурство. Чего одному дома сидеть, а тут хороший человек попросил помочь.
Ее отец был шофером такси. Он провел за рулем всю свою жизнь. Но мечтал не об этом. Мечтал быть следователем- не получилось. Именно из- за отца она пошла на юридический- с детства живущая в мире его рассказов, и мечтающая ездить с опергруппой так, как когда-то мечтал он.
Работа ее отца стала первой точкой преткновения с мужем и самой первой причиной их серьезной ссоры, после которой у нее на многое раскрылись глаза.
Однажды, поспорив из- за какого-то пустяка, он ударил ее по самому больному месту, став смеяться над работой ее отца. Не стесняясь в выражениях и не подбирая особо слов, он смеялся над ее низким происхождением, над низким уровнем работы ее родителей (отец работал таксистом, а мама- в больнице, медсестрой). Он проявлял себя самым отвратительным снобом, унижая ее тем, в чем она не могла быть виновата, причиняя самую ужасную боль.
Его родители оба были чиновниками высокого ранга, оба были докторами наук и всю жизнь работали на высоких государственных должностях. Они так и не приняли ее, не пожелав даже явиться на их свадьбу, и в разговорах с сыном никогда не упоминая ее имени так, как будто она просто не могла существовать. Это страшно ее ранило. Он же, смеясь, говорил, чтобы она просто не брала в голову.
И вот вдруг выяснилось, что точно так же думал и он сам. После той ссоры она рыдала несколько часов, одна, в пустой квартире, зная, что никогда в жизни не посмеет рассказать об этом отцу. После смерти мамы (а мама умерла, когда она закончила школу), она сблизилась с отцом настолько, что более близкого, более родного человека для нее не могло и существовать. Он делал для нее все- и для поступления в университет, и вообще для того, чтобы она была счастливой. И оскорбления, нанесенного ее семье, она просто не смогла ему передать.
Но отец догадывался о чем-то подобном, потому, что всегда испытывал страшное напряжение в присутствии зятя. Особенно, когда видел глубоко скрытое, затаенное страдание в ее глазах.
– Тяжелая ночь? – она старалась говорить ровно, но это плохо получалось. В конце концов, она могла и не притворяться, прекрасно зная, что отца не удастся обмануть.
– Да ничего страшного, вроде… Ой, тут вызов есть, надо ехать. Меня уже зовут. Я тебя очень прошу- дождись утра! Утром я приеду домой, и смогу нормально говорить.
– Я дождусь, папа.
– Я люблю тебя, малышка. Не вешай нос! Все будет хорошо. Ты моя сказочная фея, у тебя просто не может быть по- другому. Вот увидишь, малыш, к тебе явится твой принц. Тот, кто придет. И все обязательно будет хорошо! Целую тебя, малыш!
– Я люблю тебя, папа. Очень сильно тебя люблю… – по ее щекам потекли слезы, но отец уже успел нажать отбой. Теперь она могла плакать, не сдерживаясь. Поцеловав телефон, она бросила его на стол.
Слезы все текли по ее щекам. Она плакала о маленькой девочке, для которой жизнь казалась прекрасной, розовой сказкой, где существует волшебный принц, который не предаст никогда.
Папа всегда называл ее сказочной феей, несмотря на то, что она давно не была такой. Но его теплый голос так же, как и эти ласковые слова, возвращали ее прямиком в детство.
– Я люблю тебя, папа… – повторила уже молчащему телефону, стараясь взять себя в руки и тщательно вытирая слезы рукавом вечернего платья, чьи блестки больно царапали нежную кожу щек.
2
БЛИЖНИЙ ВОСТОК, ИЗРАИЛЬ.
Человек в черном плаще, с капюшоном, низко надвинутом на лицо, бежал по древним улочкам Яффы. Этот город в сердце Израиля, помнящий еще времена крестоносцев, был необыкновенно красив. В переводе с иврита слово «Яффа» означало «красивая», а на арабском город называли словом, означающим (в буквальном переводе) «дивная жемчужина из сердца Палестины». Но человек в черном плаще, бежавший по узким улочкам, не замечал красоты. В полуденную жару его одеяние смотрелось странно. Редкие прохожие (мало кто из туристов забредал в такие глухие углы) провожали его недоуменными взглядами.
Раскаленное солнце плавило желтые камни, заливая нестерпимым жаром древний библейский город у еще более древнего моря. Казалось, от палящих лучей невозможно укрыться даже в тени. Посреди камней древнего города чувствовался жар пустыни, и было слышно ее дыхание- тяжелое дыхание огромного моря песка, подступающего к подошвам пришедших сюда людей. Но человек даже не думал распахнуть черный плащ из плотной шерстяной ткани- наоборот, тщательно стремился как можно глубже надвинуть капюшон на лицо. Путь его шел в глубину старого города, вернее, ближе к его окраине- в узкие улочки, спускавшиеся к песчаным пещерам, закрытым (из- за опасности обвалов) для туристов.
Впрочем, туристы предпочитали другие места. Они облюбовали уютные кафе возле моря, спуск в старинной гавани (самой древней гавани Палестины, а, возможно, и всего человечества), оживленные кварталы с домами, полными местного колорита, и многочисленными лавками, где предлагали невероятное количество сувениров, а продавцы говорили сразу на всех языках. Туристов привлекала красота и экзотика. И, смакуя душистое вино из яффских виноградников в уютных прохладных кафе, они вспоминали те времена, когда за эту землю сражались крестоносцы и римляне, арабы и палестинцы, и мужественные первые странники, вернувшиеся в Эрец Исраэль… Этот город считался городом Библии, и множество священных легенд оживали на глазах посреди древних камней. Еще в Библии Яффа упоминалась как Ионпия- старейшая гавань в истории людей, а имя «Яффа» город получил в честь Иафета, сына Ноя. По легенде, именно от пристани Яффы отчалил Ноев ковчег. Город был полон библейских событий, и даже Святой Петр проповедовал в этих краях.
Современность превратила древний город в часть огромного мегаполиса «Яффа- Телль- Авив», соединив его с деловым центром Израиля Телль- Авивом, полным небоскребов, банков, машин. Скоростные шоссе соединили древний город с современным, и даже на карте возник некий симбиоз- два города в одном. Но, не потерявшись среди стекла и бетона, Яффа стала местом отдыха не только для израильтян, но и для многочисленных туристов со всего мира, приезжающих посмотреть на город крестоносцев и словно заново вдохнуть знакомую пыль привычных с детства библейских страниц. Пройтись по улицам, помнящим древних рыцарей в блестящей броне и с огромным алым крестом на плаще, с гордостью накинутом на плечи. Стены Яффы очень долго были пристанищем крестоносцев- до тех пор, пока не пал Иерусалим.
Но человек в черном плаще так хорошо знал дорогу и бежал по таким укромным местам, что на своем пути не встретился ни с одним из туристов. Путь его лежал к неказистому глинобитному домику на задворках желтого особняка, двери которого были раскрыты настежь.
Комнаты особняка были полны гостей. Не обращая на них никакого внимания, человек пробежал через просторный, вымощенный мраморной плиткой двор (буквально расталкивая всех, попадавшихся на пути), обогнул сам дом и рванулся к глинобитной хижине, прилепившейся на задворках и совсем не вязавшейся с общей роскошью жилища. Толкнув деревянную дверь, он ворвался в просторную комнату с огромным окном, и с ходу выпалил:
– Пророчество… – он бежал так быстро, что задохнулся.
– Потише! – старик с длинной белой бородой и величественным (почти библейским) лицом предостерегающе поднял руку, – Ради Бога, потише! Отдышись, Михаэль, и попробуй спокойно сказать то, что ты хотел.
Несмотря на то, что внешне домик выглядел более, чем убого, внутри обстановка была не столь пугающей. В комнате был большой письменный стол, на котором стоял вполне современный ноутбук, мягкий кожаный диван возле стены и множество книг, лежащих на полу друг на друге. Книг было такое множество, что все остальные предметы буквально терялись на их фоне. Несмотря на «библейский вид», старик выглядел вполне современно: на нем была рубашка защитного цвета из плотной брезентовой ткани, светлые джинсы, а на ногах- мягкие плетенные мокасины.
Отдышавшись, человек в черном плаще откинул капюшон, обнажив лицо, вся левая половина которого была изуродована чудовищным шрамом, очевидно, от сильнейшего ожога. Жуткий шрам пересекал глаз, на месте которого зияла пустая глазница. Человек выглядел так страшно, что становилось понятно, почему он прячет лицо.
– Пророчество сбылось… – он говорил хрипло, растягивая слова, но в спокойной обстановке его голос мог бы показаться мелодичным. Возможно, он был бы очень красивым мужчиной, если б не шрам, навсегда исказивший, изуродовавший его лицо.
– Сбылось? – старик усмехнулся, – ты прибегаешь ко мне с этим сообщением каждые две недели, так что я не услышал ничего нового!
– Да, я был у вас, но в этот раз… В этот раз все не так! Это правда!
В его голосе было нечто такое, что заставило старика внимательней вглядеться в него.
– Говори!
