Записки социопата

Дашин папа, простой рабочий, трудился на заводе слесарем. Среди пролетариев есть очень много достойных и честных людей. Увы, Александр Мартынович к ним не относился. И даже напротив. Наша первая встреча с ним поразила меня в самое сердце. Хотя и тогда мне казалось, что я успел всякого повидать и достаточно ожесточиться. Даша немного задержалась с прогулки, мы загулялись до темноты. Я проводил ее до квартиры и с большим сожалением выпустил из пальцев ее теплую мягкую ладонь. Дверь распахнулась от удара. Краснолицый, сильно пьяный человек схватил мою Дашу за плечо – и швырнул вглубь квартиры.

– Ах ты, сука, блядь! Ты че шляешься, блядь такая?! – заорал он. И захлопнул дверь у меня перед носом. За ней слышалась еще более грязная брань и Дашины крики.

Я стоял, как громом пораженный. Моего ангела, мою бледнокожую хрупкую девочку, ругали последними словами. Да как она может жить в этой квартире, с этими людьми?!

Я решительно позвонил в дверь. Брань не утихала. Снова и снова я нажимал на дверной звонок. Пока не услышал из-за двери папашино:

– А ну иди на хуй, че те надо?! А то ща выйду, бля…

Затем громко закричала Даша:

– Папа не надо, пожалуйста… Степа, прошу тебя, уходи.

Я спускался по лестнице, не понимая, где нахожусь. Сердце глухо колотилось в груди.

Добравшись до дома, я позвонил ей и долго уговаривал уехать со мной прямо сейчас. Куда угодно. Лишь бы она вырвалась из этого дома.

– Он не может, не должен с тобой так обращаться, – твердил я. Пока меня не привел в себя Дашин окрик:

– Это мой папа. Он прекрасный человек. Ты просто его не знаешь.

– Что? – в первое мгновение я даже не понял, что она говорит. До такой степени ее слова по смыслу не соответствовали моему восприятию ситуации. Но дальше она начала рассказывать, как ее отец много и тяжело работает, что он сильно устает, что ему приходится пить время от времени, чтобы расслабиться. И что я его просто не знаю, а когда узнаю получше, то пойму – он замечательный.

В тот момент я осознал, что подобное поведение отца и оскорбления для Даши, увы, привычны. Папаша не только ругался, иногда он бил посуду, ломал мебель, порой поколачивал и ее и мамашу.

Но я к его выходкам так и не привык. Однажды я и сам был нетрезв и зол, пришел к Даше, и когда он в очередной раз стал крыть ее последними словами, а потом без всякой причины попытался ударить меня в лицо, увернулся – и как следует засадил ему в подбородок с правой. Он со стоном повалился в коридоре. После чего Дашина мама стала отчаянно кричать, что я убийца, у меня это «на морде написано». С тех пор от посещения Дашиного дома мне было отказано, о чем я, впрочем, никогда не сожалел. Мне совершенно нечего там было делать в присутствии ее родителей. А, когда их не было, я заходил регулярно.

Дашин отец однажды набрался и решил позвонить моим родителям. Трубку взяла мама. Икая, он сказал:

– Пусть твой сынок ко мне больше не приходит!

– А он не к вам приходит, – ответила мама. – Он приходит к вашей дочери. И знаете, я бы очень расстроилась, если бы он к вам приходил.

В общем, отношения наших родителей не сложились. Как и наши с Дашей отношения, в конце концов. Мой ангел тоже оказался человеком из плоти и крови. Однажды я узнал, что она мне изменила, и немедленно ушел. Потому что настоящие мужчины измен не прощают. Ей очень повезло, что ее нынешний муж придерживается иных взглядов. Ей, вообще, с ним очень повезло.

Еще будучи вхож в дом, где ангел жил со своей незамысловатой семьей, на антресолях я обнаружил целые стопки литературных журналов. И принялся читать их с увлечением. «Новый мир», «Иностранная литература», «Нева», «Дружба народов», … Тогда я читал очень много художественной литературы. Сейчас – гораздо меньше. По большей части, специализированную литературу по работе и краткие выдержки из статей, отобранные секретарем. Мне показалось странным, что литературные журналы оказались в Дашиной квартире. Не папа же – опытный слесарь второго разряда – их читал… Мама, работавшая фельдшером, тоже вряд ли имела отношение к этим изданиям. Тогда Даша поведала, что в комнате, где на стеллажах пылились журналы, когда-то жил пожилой профессор. А квартира раньше была трехкомнатной коммуналкой. В две комнаты въехало Дашино семейство – ее родители перебрались в Москву из Тамбовской области, за лучшей жизнью – работать по лимиту, и им выделили жилье. Профессор через некоторое время умер, к бурной радости Дашиных родителей, и лимитчикам решили подселить другого жильца. Их это никак не устраивало. И тогда Александр Мартынович, будучи человеком хоть и тупым, но очень упертым, занял круговую оборону – забаррикадировался в квартире вместе с женой и старшим сыном и сказал, что никуда не уйдет, а прямо здесь умрет с голода. Скандал случился хоть и локальной, но весьма ощутимый. В новые времена им, скорее всего, просто взломали бы дверь, и выволокли из квартиры силком. Но советская власть, хоть ее и принято ругать, отличалась порой гуманизмом. Особенно, когда речь шла о заводских рабочих. «Черт с вами, живите пока», – сказала советская власть. И они зажили втроем в трехкомнатной квартире…

Мы с Дашей довольно долгое время просто гуляли, взявшись за руки. Потом стали целоваться до изнеможения. Чаше всего на улице, на прудах, в троллейбусах – специально выбирали пустующие маршруты и ехали до конечной. Нам некуда было пойти. А потом наступило лето, ее родители уехали на две недели в деревню под Тамбов, и мы наконец перешли последний рубеж.

Тем же вечером Даша поведала мне, что у нее есть молодой человек. Оказалось, он вот уже полтора года служит в армии. Поэтому она берегла свою девственность до его возвращения – так они с ним договорились. Не сберегла. Но все равно, после того, как я ушел, она вернулась к нему. И он ее принял. Для меня странно, когда любовь оказывается выше гордости. Я никогда не смог бы поступиться ею.

– Что же ты будешь делать? – спросил я Дашу. Известие о молодом человеке порядком меня покоробило.

– Наверное, вернусь к нему, – она закусила губу. – Мои родители говорят – я так должна сделать.

Кто знает, может, они и были правы. В отличие от меня, в этом молодом человеке родителям нравилось все. Прежде всего, семья. Они дружили семьями, когда-то вместе приехали из Тамбовской области. К тому же, парень был простой и работящий. Я, по их мнению, занимался какими-то мутными делами («а вдруг он торгует наркотиками?!»), а он поступил в техникум, оттуда ушел в армию, по возвращению собирался восстановиться. У меня была разбитая в драке морда, кое-как залатанная врачами («что ты только в нем нашла?!»), а у него – лицо героя советских кинолент о комсомольцах и покорителях целины, белозубая улыбка и льняные вихры. К тому же, он никогда не использовал непонятных слов, и если что-то говорил, то напрямик – то есть имел в виду именно это, а не что-то совсем другое. Даже то, как я общался («слишком быстро!») вызывало у них раздражение. Они не всегда успевали понять, что именно я сказал. А меня крайне утомляла любая беседа с ними. Даже от необходимости перекинуться парой фраз с Дашиной мамой я заранее испытывал усталость…

Наша близость стала регулярной. Она запускала мне руку в джинсы и ласкала меня на черной лестнице, когда у нас не было возможности уединиться в квартире. При этом мы постоянно встречались у Сереги. И свидания эти стали настолько частыми, что он предложил мне сделать отдельный ключ. Чем я не преминул воспользоваться. Правда, через некоторое время Серега об этом пожалел – и ключ забрал.

Через некоторое время случилось то, что должно было случиться. Даша забеременела. Для нее это событие стало настоящей катастрофой. Она не знала, как сообщить об этом родителям. Меня она оповестила слишком поздно. У меня как раз начались проблемы с делами, и я некоторое время был недоступен. Если бы тогда я оказался рядом, скорее всего, моя жизнь развивалась бы по совсем иному сценарию. Неизвестно, лучше она была бы или хуже. Но факт остается фактом, она была бы другой.

Даша слишком доверяла своей маме. Кстати, когда я видел ее в последний раз, с мамой она не общалась совсем. Потому что осознала всю жестокость этого недалекого человека. С кем еще девочка в семнадцать лет может поделиться своей проблемой? Тем более, такой интимной. Конечно, с самым близким человеком – с мамой.

– Ничего ему не говори, – посоветовала мама. – Ты на него посмотри, он тебя сразу же бросит. У него таких, как ты, небось, полным-полно.

Она отлично знала, что нужно делать в такой ситуации. Дашина мама, как я уже упоминал, работала фельдшером. В тот же день, когда дочь сообщила ей о беременности, мама отправила ее на аборт. Причем (она сама об этом упоминала впоследствии – «чтобы неповадно было»), аборт Даше делали без анестезии.

А я узнал об этом лишь через несколько дней. Моя Даша вышла ко мне бледная, в красном платье и, рыдая, обо всем рассказала.

– Не знаю, как я не умерла, – сказала она. И я тоже заплакал. Я даже не мог на нее рассердиться. Она была просто маленькой, растерянной девочкой. И для меня осталась такой навсегда…

Несмотря на аборт без анестезии, Даша впоследствии родила двух абсолютно здоровых детей. А этот грех, изменивший нашу судьбу, я тоже взял на себя, когда она подарила мне свой нательный крестик. Пусть у нее все будет хорошо, думал я. А я, наверное, никогда ее больше не увижу. Но в этом есть и плюсы – я никогда больше не увижу и Дашиных родителей…

Даша рассказывала мне потом, во время нашего романа, что мама живет в одиночестве, где-то в однушке на окраине Москвы. Ту трехкомнатную квартиру давно разменяли, и даже дом снесли в период борьбы с хрущобами. Дашин папа заболел раком легких, но его вылечили – и отправили в тамбовскую деревню, доживать свой век с одним легким, на свежий воздух. Даша рассказывала мне, что он там почти беспробудно пьет. И регулярно получает по мордасам от местных мужиков – за дурной характер и отсутствие правильных понятий. Закономерный финал. Я вспоминаю их без всякой злости. Разве могут вызывать злость пустотелые существа, не наделенные душой?..

Мне никогда прежде не приходилось сталкиваться с милицией, и я до последнего оттягивал визит к участковому. Но так уж получается в нашей многострадальной Родине – если ты сам не хочешь идти в милицию, то милиция придет за тобой. Сначала они забрали в отделение продавца. Всего через два дня после того, как парень вышел на работу. Ему объявили, что назначат «козлом отпущения» за все грехи владельца палатки, и подбили второй глаз. Хорошо, что он был тертым калачом – и не подписал ни одной бумажки. Хотя ему подсовывали их – и немало. Ничего не добившись, они его немного попрессовали (в основном, угрожали вербально – меня вскоре ждал куда более жесткий прессинг) и отпустили восвояси. Но попросили передать мне, очень настоятельно, что ждут меня на разговор, «и не дай бог мне не явиться»… Потом ночью они приехали на вторую точку – и закрыли ее, пообещав утром палатку вывезти. Причем, вывезти вместе с товаром, и так, что я никогда не узнаю, где она. Угроза была отнюдь не зряшной, такие вещи чувствуются. Больше откладывать было нельзя. Поэтому я сказал, что хозяин палатки непременно придет на разговор в отделение завтра же – и «занесет». Это слово возымело волшебное действие. «Вот и отличненько», – потирая руки, как сытые мухи, бывает, трут лапки, менты уселись в желто-синий УАЗ и отчалили. Однако облегчения я не почувствовал – предстоял тяжелый разговор в кабинете участкового…

Разложение в органах внутренних дел длилось десятилетиями. И всех это раньше вполне устраивало. Говорить о том, что наша доблестная милиция превратилась в рассадник криминала, начали только в конце десятилетия двадцать первого века. Бравые парни с окраин России ехали в Москву, где устраивались в органы только с одной целью – припасть к кормушке и быстро обогатиться. Простой участковый на Мерседесе никому не мозолил глаз. Обыкновенный майор, прожирающий каждый день в ресторане ежемесячную зарплату, никого, в общем, не раздражал. Строивший многоэтажный особняк опер был в порядке вещей. И конечно, влияние их было безграничным. Попав во власть, они тут же начинали ощущать себя хозяевами жизни. За их спиной была насквозь коррумпированная система, позволявшая своим сынам жить красиво. Система, знали они, своих не сдаст, здесь рука руку моет, и не только моет, но и кормит – снизу вверх идут откаты по цепочке, прирастая от сержанта к лейтенанту, от лейтенанта к капитану, от капитана к майору, от майора к подполковнику и полковнику, а от полковника уже к самому генералу. В это самое время менты еще не были столь могущественны, как немного позже, когда знаменитое Управление по борьбе с организованной преступностью разметало бригады братков, посадило самых борзых в тюрьмы или отправило в расход, и крышевание бизнеса, этот сверхдоходный псевдоохранный бизнес, полностью перешел под эгиду доблестной российской милиции. А поскольку управление само постепенно превратилось в огромную бандитскую бригаду, состоящую сплошь из оборотней в погонах, то его тоже быстренько прикрыли, от греха подальше. Опытных успешных оперативников раскидали по другим отделам, чтобы не отсвечивали, но были при кормушке. И сами милиционеры из крышевателей в новые времена превратились в инвесторов. Свои деньги они вкладывали в бизнес, давали молодым, так сказать, дорогу в жизнь, ну и начальный капитал, само собой. И ждали от них благодарности – и выплат по гроб жизни. Но некоторые получившие путевку в жизнь, потом теряли контроль, им начинало казаться странное – что они сами всего добились, потом и кровью, так сказать, тяжелым трудом на деловой ниве. Отказавшихся от выплат сначала предупреждали, потом предупреждали жестко, а потом находили им заместителя, отбирали дело, заставляли продать бизнес за бесценок, не зачитав даже права для проформы, как это принято на Западе. И повезло тем, кто сбежал от своих милицейских боссов из страны. Я, кстати, оказался в их числе. Куда печальнее участь тех, кого просто прирезали, как ненужную, зараженную вирусом скотину, или сгноили в тюрьмах. Наверное, ни для кого не секрет, что в России сфабриковать липовое дело никогда не было проблемой. Помните каноническое – был бы человек, статья найдется? Времена меняются, система нет. Даже если прилепить новую вывеску, сменить название. Поэтому мне было чего бояться…

Я познакомился через пару лет после этих событий с одним милиционером из Пензы (название города изменено), любителем погонять на БМВ пьяным, да еще и по встречной полосе. Так он демонстрировал лихость. А я, хоть и не робкого десятка, едва не поседел. Если бы был трезвым, то испытал бы, наверное, еще больший страх. Мы выпили с ним совсем немного, и я спросил его, изображая душевную простоту, откуда у него деньги.

– Так… У меня это… инструментальный магазинчик. Инструментами для ремонта торгует. Ну, как магазинчик… – Он замялся. – В общем, все инструментальные магазины в городе…

Почти все деньги я вкладывал в развитие, и опасался, что откат за право работать может быть настолько велик, что похоронит дело. И был недалек от истины. Поскольку аппетиты у Арсения Валерьевича оказались колоссальные, а в финансовые дела он вникать не желал. Совсем. Лановой жил на широкую ногу – достраивал в Подмосковье трехэтажный кирпичный дом, о чем поведал мне сразу же после встречи.

– Пенсия скоро, мы рано выходим, – сказал он доверительно, – буду в собственном доме на пенсии жить. А там еще столько всего сделать надо… – И сразу же перешел к делу: – Что ж ты, гнида такая, меня за нос водил?

– Так получилось, – ответил я.

– А раз у тебя так получилось, надо бы оплатить всё – за те месяцы, когда выплаты не поступали. Так. Ты палатку когда поставил?

К тому моменту меня уже просветили знающие люди, что платить «крыше», если хочешь иметь бизнес, все равно придется. За каждую точку. Поэтому лучше договориться сразу, иначе проблем не оберешься. Но сумма, которую озвучил участковый, меня просто убила.

– У меня таких денег нет!

– Что, значит, нет? Найди. Ты же не просто так их даешь. Ты штраф платишь, за установку в неположенном месте, без разрешения. Да у тебя, наверное, и пожарного разрешения тоже нет. Мы тебе все обеспечим. И будешь работать. Ну?..

Удивительно, но тогда участковый милиционер вел такие разговоры с предпринимателями прямо в собственном кабинете, без всякого стеснения. Позже они стали куда осторожнее – передоверили переговоры мелким чинам, бывало, заходили сами, чтобы поговорить, назначали встречи в ресторанах, если речь шла о крупной сумме. Но все эти простые ухищрения взяточников были еще до инвестиционной эпохи, новые схемы пока не были обкатаны и отработаны. Они пребывали в состоянии полной безнаказанности, и творили все, что хотели.