Катрин покачала головой при мысли о том, чем ей приходится заниматься. Почему это случилось с ними? Можно ли было представить, что все так обернется?
Когда-то – сейчас казалось, что это было сто лет назад, – они счастливо жили в этом доме на тихой окраине Хэмпстед-Хит, похожей на деревню, хотя до центра Лондона было всего четыре мили. Они жили небогато, но вполне были довольны тем, что имели, и не желали большего. У отца была хорошая практика, и он пользовался уважением в округе. Он был человеком образованным, как и их мать.
Она некоторое время служила гувернанткой и сама занималась образованием собственных двух дочерей. Счастливый мир рухнул в одночасье, когда внезапная смерть унесла их мать.
Катрин было двенадцать, когда в их доме появилась сестра отца. Тетя Беа была строга, если не сказать сурова, не в пример их покойной матери. Катрин легко приспособилась к новым порядкам в доме, но Эми постоянно восставала. Она была намного старше Катрин и намного красивее. Ей исполнилось восемнадцать, она обожала вечеринки и компанию своих сверстников. Ей хотелось иметь красивые наряды, брать уроки танцев и все такое, на что, по ее мнению, она имела право. Она устраивала бурные сцены, тайком ускользала из дому, чтобы встречаться с друзьями, которых никогда не знакомила со своими близкими.
Тетя Беа пробовала жаловаться на нее брату, но не нашла у него поддержки. Мартин Кортни потерял всякий интерес к окружающему, погруженный в глубокое отчаяние. Частенько он уходил куда-нибудь залить свое горе вином. Он до самой смерти так и не смог примириться со своей потерей.
Катрин стиснула рукоять пистолета и вновь спросила себя: почему это случилось с ними? Они с Эми остались одни на свете.
У нее есть сестра, и в то же время словно и нет никого, ни единой родной души.
Хлопнула задняя дверь, и в кухне раздались негромкие голоса. Катрин упрекнула себя. Как может она сетовать на одиночество, когда есть мистер и миссис Макнолли. Мистер Макнолли служил в денщиках у ее отца во время испанской кампании. Миссис Макнолли была с ним в Испании в числе немногих солдатских жен, получивших разрешение сопровождать в походе мужей. Катрин тоже исполнила свой долг и была с отцом, и, хотя он запретил ей следовать за ним, она рада была, что не послушалась его. Останься она тогда дома, и они не провели бы последний год его жизни вместе, и она никогда не встретила бы чету Макнолли. Эти люди были больше, чем просто слугами. Все вместе они перенесли опасности и тяготы войны, а это как ничто другое сближает людей.
Эти мысли заставили Катрин вспомнить о статье. Она обязана ее закончить. Приходится думать не только о себе. От нее зависят мистер и миссис Макнолли. Что с ними станет, если она не позаботится о них, не заплатит им вовремя? Столько мужчин возвращаются с войны, работу найти стало трудней, а супруги Макнолли отнюдь не молодеют. Завтра она должна закончить статью.
Катрин поспешила наверх в спальню. Хотя только что началась осень, наступили ранние холода. Она надела коричневое летнее пальто, вполне еще приличное, пришлось только поменять обтрепавшийся черный кант на обшлагах и подоле. Миссис Макнолли позаботилась об этом. Черные кожаные ботинки тоже благодаря заботам старой служанки стояли начищенные. Катрин ничем не заслужила такой преданности. Всего-навсего дочь своего отца, но этого было довольно для мистера и миссис Макнолли, чтобы окружить ее заботой.
Надев перед зеркалом шляпку с опущенными полями, она задержалась, разглядывая свое отражение. Скоро ей исполнится двадцать шесть. Заметно это по ней? Еще немного, и она превратится в старую деву. Старую деву. Как она ненавидит это выражение!
Несколько минут Катрин с беспокойством рассматривала себя в зеркале, потом ее охватило раздражение. Слишком много думать о своей внешности недостойно женщины, предмет гордости которой – ее ум. Тетя Беа вдалбливала это ей, пока она не стала взрослой. И Катрин не очень беспокоилась о своей внешности. Она и сейчас не задумалась бы об этом, если б не встреча с Эми, изысканной и элегантной Эми.
Она надвинула шляпку на брови и невидящим взглядом уставилась в зеркало, вспоминая их последнюю встречу. Как-то ее подруга Эмили и ее муж пригласили Катрин в Королевский театр, где давали «Бахуса и Ариадну». В антракте Эмили, обводя взглядом ложи, называла ей присутствующих на спектакле. Катрин редко бывала в театре и наслаждалась зрелищем, когда взгляд ее упал на красавицу в ложе, окруженную толпой восхищенных мужчин. Катрин вытянула шею, чтобы лучше разглядеть даму, и сердце у нее упало. Она узнала Эми.
– Это, – сказала Эмили вполголоса, – миссис Спенсер, самая известная лондонская куртизанка. Говорят, среди ее любовников и сам принц Уэльский.
Катрин была слишком подавлена, чтобы что-нибудь сказать, да в любом случае она ничего не сказала бы. Слишком больной была эта тема, чтобы обсуждать ее даже с лучшей подругой.
Она тряхнула головой, избавляясь от неприятного воспоминания, спрятала под шляпку пряди непослушных рыжих волос, чтобы их вообще не было видно. Волосы обязательно выдадут ее, а Катрин не хотела, чтобы лакеи в доме Эми узнали ее прежде, чем она переступит порог. Завязав ленты шляпки под подбородком, она взяла ридикюль и повесила его на руку. Перчатки не понадобятся. Мамина меховая муфта больше подходит для того, что она задумала. В ней так удобно прятать пистолет.
В город Катрин отправилась в старомодной коляске, принадлежавшей еще ее отцу. Макнолли поднял верх, чтобы защитить ее от мелкого моросящего дождя, а сам взобрался на козлы. Смеркалось. Скоро совсем стемнеет, и в фешенебельных кварталах закипит светская жизнь: балы, приемы, музыкальные вечера. Она намеренно выбрала это время для своего визита.
Макнолли был уверен, что они, как обычно, отправятся к Королевскому театру на Хеймаркет. Он привык к странным поездкам госпожи и думал, что и на сей раз она едет, чтобы раздобыть материал для тех статеек, какие она пишет для «Джорнэл». Мистер и миссис Макнолли были в числе тех немногих, кому известно было, кто скрывается под именем Э.-В. Юмен.
Так что сейчас Макнолли не волновался – та часть города, куда они направлялись, была относительно безопасной. Бывало, они оказывались в таких местах, что у мистера Макнолли дыбом вставали остатки волос на затылке. Одним из таких мест был Ньюгейт. Другим – рыбный рынок на Уайтчепел. Он прекрасно знал, что Катрин не какая-нибудь кисейная барышня, что она сумеет постоять за себя. Как и его Мэри, в Испании она показала большее мужество, чем многие закаленные в боях вояки. Тем не менее он тревожился за нее, а иногда даже думал: уж лучше бы она была кисейной барышней. Такие скорее находят себе мужа.
По его мнению, Катрин ничего не стоило обзавестись мужем, задайся она такой целью. Взять хотя бы этого издателя, Мелроуза Ганна. Чем не жених? Он видел, какими глазами Ганн смотрит на нее, не обращая внимания на множество людей, толпящихся в редакции. А на нее стоило полюбоваться или, по крайней мере, стоило бы, удели Катрин немного внимания своей внешности. Не помешало бы и научиться кое-каким манерам, более приличествующим леди. Джентльмены, как правило, благоволят к девицам кротким, мягким, покорным – а Катрин была им полной противоположностью. Его Мэри винила тетку Катрин за то, что девушка равнодушна к тому, как выглядит, а ее отца – что она выросла такой независимой. Мартин Кортни, когда Катрин приехала к нему в Лиссабон, предоставил ей больше свободы, чем подобало девушке.
Как бы там ни было, печальная правда состояла в том, что Катрин стала «синим чулком», одной из тех женщин, для которых высокие материи важнее успеха у мужчин. Она хотела ни больше ни меньше как переделать мир. Макнолли фыркнул. Что ж, если это кому под силу, так только ей.
К тому времени, как они подъехали к Королевскому театру, дождь прекратился. Катрин секунду постояла на тротуаре, оглушенная и ослепленная кипевшей вокруг жизнью. Хеймаркет была одной из самых оживленных улиц города. В нескольких шагах отсюда располагался Вестминстер, где заседал парламент, и Карлтон-хаус, великолепный дворец принца-регента. Кофеен, клубов и ресторанов здесь было больше, чем где-либо еще в Лондоне.
Катрин все здесь нравилось: разносящийся в воздухе аромат кофе и пива, стук колес многочисленных экипажей по булыжной мостовой, а особенно людская толчея, не прекращающаяся до поздней ночи. Куда спешат все эти люди? Чем занимаются, о чем мечтают, чего желают?
Последняя мысль отрезвила ее. Впечатление было обманчивым. Эти блеск и оживление скрывают под собой печать порока, ведь район печально знаменит своими многочисленными публичными домами.
Макнолли недовольным взглядом проводил Катрин, которая пересекла улицу и скрылась в дверях Королевского театра. Она никогда не позволяла ему сопровождать себя, когда брала у кого-нибудь интервью, утверждая, что человек не станет откровенничать в присутствии свидетеля. Хотя ему не нравилось, когда она уходила куда-нибудь одна, приходилось мириться с этим. Слишком давно Катрин стала сама себе хозяйкой.
Подъехал наемный экипаж, и кучер потребовал, чтобы Макнолли убрал свою коляску. Но Макнолли так смачно выругался в ответ, что кучер только рот разинул, посмотрел на крепкого шотландца со свирепым лицом и решил не связываться. Только пробормотал себе под нос:
– Чертов чужак!
Отразив попытку согнать его с места, Макнолли уселся поудобней и приготовился к долгому ожиданию.
Оказавшись в фойе театра, Катрин услышала раздавшиеся аплодисменты и поняла, что скоро внизу появятся зрители, покидающие зал. Минуту спустя она уже выходила из театра через боковой выход. На эту уловку она пошла исключительно ради Макнолли. Ей не хотелось, чтобы он расстраивался, узнав, что цель ее вылазки в город – Пэлл-Мэлл и пользовавшийся самой дурной славой дом на ней, в котором не стихало веселье. Всем была известна миссис Спенсер, лондонская куртизанка, и ее особняк на Пэлл-Мэлл. Катрин тоже слышала о ней, но до того, как увидела сестру в театре, не догадывалась, что миссис Спенсер и Эми – одно лицо.
Сиявшая газовыми фонарями и окнами многочисленных кофеен и таверн Пэлл-Мэлл была по вечерам самой освещенной и потому самой безопасной улицей в городе. Тем не менее женщина без провожатого и здесь подвергалась немалому риску. Катрин стиснула в муфте пистолет и ускорила шаг.
Она была уже возле нужного ей дома, когда к парадному крыльцу подкатила карета. Катрин отступила в проулок и оттуда наблюдала, как из кареты вышли три молодые женщины со своими спутниками. Дамы, сверкающие драгоценностями и одетые, невзирая на вечернюю прохладу, в декольтированные газовые платья, представляли собой восхитительное зрелище. Джентльмены уступали им в элегантности. На них были черные сюртуки и полосатые брюки. Строгий наряд оживляли только пестрые шейные платки и жилеты.
Катрин дождалась, когда они скроются в дверях, постояла еще несколько минут и, расправив плечи, решительно направилась к дому. Как только она взялась за дверной молоток, ею овладело спокойствие. Такое уже бывало с ней в Испании. Перед боем солдаты места себе не находили, но начиналось сражение, и они забывали о нервах. Почему же тогда сейчас у нее дрожат колени?
Дверь открыл все тот же величавый лакей в расшитой серебряным галуном ливрее, который уже дважды в течение этого дня не впускал ее в дом. Со второго этажа доносился шум веселого сборища. На сей раз Катрин не стала тратить время на слова. Вынув из муфты пистолет, она сунула его под нос лакею и с удовлетворением увидела, как высокомерное выражение исчезло с его лица. Лакей шарахнулся от нее, и она ступила в холл, со стуком хлопнув дверью. Пока все шло хорошо.
– Будьте так любезны, доложите миссис Спенсер, что к ней пришли, – приказала Катрин лакею. – Нет, рук поднимать не надо. Против вас я ничего не имею. Но если миссис Спенсер откажется спуститься, можете сказать ей, что я начну стрелять и подыму на ноги всю округу, не говоря уже о милиции. Предупреждаю, я приведу свою угрозу в исполнение, если она не захочет меня видеть. Откровенно говоря, не думаю, что ее гости захотят быть замешанными в скандал. Передайте ей мои слова.
– Джон, кто там? – донесся сверху женский голос. Голос Эми.
Катрин показала на дверь справа.
– Можете доложить миссис Спенсер, что я буду ждать ее там, – сказала она.
Не дожидаясь ответа лакея, Катрин юркнула в боковую комнату.
Комната освещалась двумя свечами, горевшими на мраморной каминной полке. Катрин встала спиной к камину, чтобы свет падал на сестру, когда та войдет. Она не сомневалась, что на этот раз Эми согласится встретиться с ней. Одно дело не принять ее, когда одна в доме, и другое – когда полно знатных джентльменов, которых представители закона станут допрашивать как свидетелей. Даже самая знаменитая лондонская куртизанка не переживет такой скандал.
Ждать пришлось недолго. Дверь открылась, и, заполнив комнату ароматом дорогих духов, появилась Эми. Мало было сказать, что она красива – она была ослепительна. Пышные вьющиеся черные волосы обрамляли тонкое лицо с огромными темными глазами, на шее сверкали бриллианты. Прозрачные одежды не скрывали молочно-белой груди и длинных стройных ног. Истинная Саломея.
Но едва Эми заговорила, очарование рассеялось. Голос у нее был резкий и неприятный.
– Как ты смеешь врываться в мой дом и угрожать мне?
Катрин заставила себя ответить спокойно:
– Смею, потому что хочу поговорить с собственной сестрой.
– Сестрой? – раздувая ноздри, проговорила Эми. – Помнится, в Лиссабоне ты сказала мне, что не желаешь меня больше видеть. Никогда. Так какого черта тебе здесь нужно, Китти?
Давно уже никто не называл ее Китти. У нее перехватило в горле, и она хрипло сказала:
– Тогда, в Лиссабоне, я была разгневана. Потрясена. Я винила тебя в смерти папы. Наговорила тебе чего не следует и о чем вскоре пожалела. Но было слишком поздно. А потом я никак не могла разыскать тебя. В том, что ты стала такой, я виню не тебя, а мужчин, которые за тобой увиваются. Прости за те слова, что я сказала тебе в Лиссабоне. Я так виновата пред тобой.
Эми злобно оскалилась:
– Убирайся из моего дома вместе со своими извинениями! Кто ты такая, чтобы жалеть меня? Оглянись-ка, Китти. Видишь, какой у меня особняк? Я приобрела его и обставила на собственные деньги.
– Эми…
– Твоя сестра умерла, – оборвала ее Эми. – Так ты сказала мне в Лиссабоне. И это правда. Той Эми, которую ты знала, больше не существует.
– Не могу поверить, что все зашло так далеко. Теперь, когда я нашла тебя, позволь мне загладить свою вину, – с отчаянием произнесла Катрин.
Эми прошлась по комнате, остановилась перед ней и отрывисто спросила:
– Чего ты хочешь от меня?
Катрин понимала, что того, что ей хочется, Эми никогда не сделает. После жизни в такой роскоши она никогда не вернется в отцовский дом в Хэмпстеде. Но можно ведь заниматься чем-то еще, а не торговать своим телом.
Катрин молчала, подыскивая подходящие слова. Эми раздраженно вздохнула.
– Если думаешь, что можешь уговорить меня бросить все это, – она повела рукой в широком жесте, – прежде подумай хорошенько. У меня собственная ложа в опере, свой выезд. Я даю вечера и приемы, вращаюсь в светском обществе, шью туалеты у самой модной лондонской портнихи. Бриллианты, что ты видишь на мне, настоящие. Надо ли добавлять что-то еще?
Впервые за этот вечер Катрин заговорила резко:
– То общество, в котором ты вращаешься, составляют одни щеголи да распутники, но даже эти повесы не могут помыслить представить тебя своим сестрам, опасаясь, что ты окажешь на них пагубное влияние. А этот дом, хоть и роскошен, пользуется в Лондоне постыдной славой. Тебе почти тридцать три. Сколько, по-твоему, ты сможешь продолжать вести подобную жизнь?
– Повесы и распутники? – Эми рассмеялась. – Что ты понимаешь в этом? Возвращайся домой, Китти, там твое место. Ты была права, когда сказала, что у тебя нет сестры. У меня тоже нет. И мне кажется, никогда не было.
В ответ Катрин отложила муфту, в которой был спрятан пистолет, и открыла ридикюль. Сквозь ее пальцы на устланный роскошным ковром пол потекли золотые соверены. Катрин не сводила глаз с сестры.
– Ведь это ты послала мне эти деньги, правда? Почему, Эми? Зачем ты это сделала?
Мгновение Эми боролась с собой, потом, пожав плечами, ответила:
– Я была дома, когда ты приходила днем. Мне не хотелось разговаривать с тобой, но я не утерпела и посмотрела на тебя украдкой. Я видела, что ты бедно одета, и подумала, деньги тебе не помешают. Уверена, отец не оставил тебе богатого наследства.
– Вот видишь? – горячо воскликнула Катрин. – Ты не такая бесчувственная, какой хочешь казаться. Мы – сестры, Эми. Это кое-что значит.
– Ради бога, Китти, просто возьми деньги и уходи, пока кто-нибудь тебя не увидел.
– Не хочу я твоих денег! – воскликнула Катрин. – Я хочу, чтобы мы снова стали подругами.
– Подругами? – громко переспросила Эми. Опомнившись, она понизила голос: – Ты всегда отличалась умом, Китти, но тебе недоставало здравого смысла. Вижу, ничего не изменилось. Иди домой и забудь обо мне. И не приходи больше сюда, я этого не хочу.
– Тогда напиши мне. И отвечай на мои письма.
– Для чего? – Эми пожала плечами. – Все, что я могла сказать тебе, я уже сказала.
Не успела Катрин возразить ей, как из-за двери донеслись голоса, зовущие Эми. Мужские голоса.
– Мне надо идти, – сказала Эми, – и тебе тоже. Больше не показывайся здесь.
Она подошла к двери, остановилась в нерешительности, потом выскользнула из комнаты.
Катрин опустила голову. Она предчувствовала, что разговора не получится, но все равно ей было больно. И больней всего было то, что она действительно не узнала свою сестру в этой холодной расчетливой красавице, с которой только что встречалась. Хотелось наброситься на мужчин, благодаря которым сестра так изменилась.
Она не всегда была такой. Эми, пока не связалась с дурной компанией, была романтичной, мечтательной девушкой. Даже тетя Беа со своими запретами и нравоучениями не смогла ее изменить. Да и самой Катрин не удалось повлиять на Эми, несмотря на те жестокие слова, которые она высказала сестре при встрече в Лиссабоне.
Катрин взяла муфту и ридикюль; деньги тускло поблескивали на ковре. Тот же лакей, что впустил ее, проводил Катрин к выходу или скорее выпроводил. Он был предупрежден не чинить ей препятствий, не то Катрин было бы не избежать хватки его цепких, как клешни, пальцев. Едва она переступила порог, как дверь за ней с треском захлопнулась.
Она возмущенно обернулась. Ну погодите же, она еще напишет серию статей о лондонских куртизанках! Стиснув зубы, Катрин сошла по ступенькам как раз в тот момент, когда из подъехавшей наемной кареты выскочили трое мужчин в черных шелковых плащах. «Джентльмены», – подумала Катрин, презрительно скривив губы, и ей захотелось плюнуть в их сторону. Было очевидно, что они приехали к Эми. Один из мужчин с негромким восклицанием уступил ей дорогу. Второй был не столь вежлив. Он поймал ее за талию и закружил по тротуару.
– Эй! Куда ты так торопишься? На вечеринку – сюда. Ты идешь не в ту сторону, дорогая. – От него разило вином, и Катрин брезгливо отстранилась.
– Маркус, отпусти ее, – сказал третий. – Она не из Эминых подружек. Сразу видно, что это приличная леди.
– Если это приличная леди, – возразил Маркус, – тогда что она делала в доме Эми?
Его приятели засмеялись и поднялись на крыльцо. Один из них застучал в дверь тростью.
– Покажи-ка свое лицо, милочка, – сказал Маркус. – Хочу посмотреть, что скрывается под этой шляпкой. Обещаю, что не укушу тебя.
Катрин стояла окаменев, но он, взяв ее за подбородок, заставил поднять голову.
Он был высок и строен и походил на атлета, который вынужденно играл роль светского щеголя. У него была внешность ирландца: темные волосы, живые голубые глаза и улыбчивый рот. Но сейчас он не улыбался.
Она узнала это лицо, лицо, которое надеялась больше никогда не увидеть. Перед ней стоял Маркус Литтон, граф Ротем.
Ее супруг.
Дверь распахнулась, и сноп света упал на лицо Катрин.
– Так ты идешь, Маркус?
Ответа не последовало, и двое джентльменов вошли в дом.
Его руки стиснули талию Катрин. – Каталина! – прорычал он. – Каталина! О боже, это ты?
2
Катрин вырвалась и отступила назад. Грудь ее судорожно вздымалась. Никогда в жизни она не испытывала такого страха.
Если был у нее смертельный враг, от которого исходила реальная угроза, то сейчас он стоял перед ней. Маркус стремительно шагнул к ней, но она отступила в сторону и достала из муфты пистолет.
– Не приближайтесь ко мне!
Голос ее дрожал, так же как и пистолет в руке, и она делала сверхъестественные усилия, чтобы овладеть собой. Никогда, даже в самых страшных кошмарах, Катрин не могла представить, что придет день, когда она испытает такой ужас.
Она предполагала, что Маркус Литтон в Париже. Три года прошло с тех пор, как они расстались, и ни разу за это время их пути не пересекались. Он не должен был ясно помнить ее. Слишком много женщин прошло через его руки за это время.
– Не приближайтесь! – повторила Катрин, когда ей показалось, что он снова хочет шагнуть вперед. Он медленно поднял руки, и она быстро за говорила: – Не знаю, за кого вы меня приняли, но вы ошибаетесь. Я не знаю никакой Каталины. Я ни когда раньше не видела вас. Я вас не знаю.
В его глазах промелькнула тень сомнения.
– Вы англичанка?
– Конечно, англичанка. – Катрин постепенно обретала уверенность в себе. – А вы что подумали?
– Моя жена была испанкой.
– Каталина – это ваша жена?
Он кивнул.
– Сожалею, но вы ошиблись.
– Видимо, так. – Маркус отступил на шаг, продолжая пристально вглядываться в ее лицо. – Прошу прощения. Надеюсь, я не слишком напугал вас. Приношу искренние извинения. Теперь, когда я лучше рассмотрел вас, вижу, что вы не Каталина, хотя очень на нее похожи.
Его слова успокоили ее. Самое страшное было позади. Катрин опустила пистолет, а потом и спрятала его в муфту, увидев, что несколько любопытных, в том числе и кучер наемной кареты, смотрят на нее. Она все еще дрожала и с трудом сдерживала желание повернуться и пуститься бежать без оглядки. Но это было самое худшее, что она могла сделать. Надо было постараться вести себя естественно.
– Принимаю ваши извинения, – кивнула она. – Ничего страшного не случилось.
Катрин улыбнулась и, кивнув на прощание, повернулась, чтобы уйти. Не успела она сделать и шага, как крепкие мужские руки схватили ее и зажали рот, чтобы она не могла закричать. И пистолет было не вытащить, потому что он прижал руку с муфтой. Катрин извивалась, лягалась, болтала ногами в воздухе, чтобы привлечь внимание прохожих. И они останавливались при виде этой сцены.
– Моя жена, – объяснял Маркус недоумевающим людям. – Хотела сбежать с лордом Беркли. Я бы отпустил ее, не будь у нас шестерых детей.
Катрин вцепилась зубами ему в большой палец, и он, вскрикнув от боли, невольно отнял руку от ее лица. Катрин тут же закричала столпившимся на тротуаре зевакам:
– Он лжет! Я не знаю этого человека.
Раздался возмущенный ропот, но Маркус успокоил собравшихся, сказав:
– Она вышла за меня по расчету. Ее привлекли мое богатство и графский титул. А теперь она сожалеет об этом. – Он наклонился к уху Катрин и прошептал: – Разве это не так, дорогая?
Катрин почувствовала, что симпатии людей, которые могли бы помочь ей, переходят на сторону Маркуса, и отчаянно закричала:
– Позовите стражу и увидите, кто говорит правду! Поверьте, я ему не жена.
Ее слова произвели желаемый эффект. Из толпы раздался чей-то голос:
– А ну, отпусти ее, пока мы не позвали стражу!
Маркус, не обращая внимания на угрозу, открыл дверцу кареты и стал заталкивать Катрин внутрь. Тут зрители разыгравшегося скандала ринулись вперед и сбили их с ног. Им нужен был Маркус, и Катрин, не теряя времени, выползла на четвереньках из общей свалки, вскочила на ноги и пустилась бежать, как заяц.
Оглянувшись на бегу, она увидела, что толпа расходится. Маркуса не было видно, и ее вновь охватила паника. Катрин заскочила в таверну, остановилась у порога в нерешительности, и, когда подавальщик направился к ней, отмахнулась от него и бросилась к задней двери.
Закоулки, в которых она оказалась, отличались от Пэлл-Мэлл, как ночь отличается от дня. И тут кое-где попадались редкие фонари, но их слабый свет был не в силах одолеть бархатной тьмы. Катрин заторопилась к ярко освещенной улице, но, пройдя несколько шагов по темному проулку, пожалела, что не осталась в таверне. Высокие стены домов, казалось, вот-вот сомкнутся и раздавят ее; каждый самый слабый звук заставлял холодеть сердце.
Она пошла быстрей, оступаясь на рытвинах, полных жидкой грязи, налетая на кучи конского навоза, выброшенного на улицу из извозчичьих дворов и ожидающего телеги утреннего мусорщика. Достав из кармана платок, Катрин зажала нос, не в силах дышать этой вонью.
Вы ознакомились с фрагментом книги.