Капитан

Затем патлатый зажег огарок свечи. Капестан огляделся и увидел, что в крохотной комнатушке из мебели наличествовали только большой сундук да табуретка. Сундук его заинтриговал.

– Это что такое? – спросил шевалье.

– Моя спальня и столовая, – ответил горожанин. – Когда меня клонит ко сну, я открываю сундук и зарываюсь в сено, которым он набит. А перед едой захлопываю крышку и накрываю на стол. Сегодня утром, выбравшись из своей спальни, я залез на табурет, чтобы посмотреть на небо, и тут мне по казалось, будто кто-то стонет во дворце моего соседа, прославленного маршала д'Анкра. Я навострил уши, но ничего нельзя было разобрать в этих моно тонных жалобных звуках; я уж собрался было слезть с табуретки, однако вдруг услышал свое имя – вроде бы из того же самого места, откуда доносились охи и вздохи. Словом, я решил остаться на посту. Тут изнутри пробило крышу – будто снарядом, выпущенным из катапульты, а из отверстия вылезла голова – ваша голова, сударь. Ну, что было дальше, вы знаете, – закончил свой рассказ обитатель мансарды.

– И ты меня выручил! – воскликнул Капестан. – Просто спас мне жизнь! Спасибо, дружище Незадача.

– Простите, сударь, – возразил тот, слегка покраснев. – Поскольку я имел честь помочь вам, то хочу сегодня зваться Удачей.

– Послушай, – промолвил шевалье, – если нам придется провести некоторое время вместе, то уж будь добр, скажи мне сразу, какое имя выбираешь на ближайшие дни.

Почесав в затылке, горожанин промолвил:

– Признаюсь вам сударь: меня зовут Коголен.

– Теперь еще и Коголен! – схватился за голову шевалье. – Но почему Коголен?

– В нашем семействе это имя переходит от отца к сыну, – терпеливо объяснил патлатый.

– Положительно, у тебя слишком много имен! – вздохнул молодой человек.

– Но сердце у меня одно! – вскричал Коголен. – И оно будет верным вам до самой смерти!

– Коголен, ты славный малый, – похлопал его по плечу Капестан. – Но скажи мне, что ты поделываешь в жизни?

– Ищу удачу, сударь, – ответствовал патлатый.

– Надо же! – изумился шевалье. – Вообрази, я тоже ищу удачу!

– Вы найдете ее, сударь, – уверенно заявил Коголен. – Я это вижу по вашему лицу, да и по вашей хватке тоже.

И обитатель мансарды принялся обрабатывать раны шевалье имеющейся у него целебной мазью. Когда же Капестан выразил удивление подобной запасливостью, горожанин пояснил:

– Сударь, мне довелось быть в услужении у аптекаря, который выставил меня за дверь, потому что супруга его начала строить мне глазки. Но я, сказав последнее прости аптекарям обоего пола, прихватил с собой кое-какие пузыречки и флакончики – так, на память… А теперь, если желаете, я готов уступить вам на сегодняшнюю ночь свою спальню.

Капестан, ослабевший от потери крови и захмелевший от выпитого вина, немедленно рухнул в сундук. Сено показалось юноше мягче пуховой перины, и он сразу же уснул.

Открыв глаза, когда было уже совсем светло, шевалье обнаружил, что лихорадки нет и в помине, что передвигаться он может, почти не морщась от боли, и что у него разыгрался зверский аппетит.

– Коголен, – сказал он, – хочешь поступить ко мне на службу?

– Хочу ли я, сударь? – воскликнул горожанин. – Да мне просто счастье привалило!

– Прекрасно! – кивнул Капестан. – Потом я объясню, что тебе придется делать. А пока возьми эти пять пистолей.

– Пять пистолей! – вскричал Коголен. – О, сударь, позвольте мне хотя бы на сегодняшний день взять имя Удача!

– Итак, держи эти пистоли – и отправляйся на барахолку, – распорядился молодой человек. – Прихвати с собой мою разодранную одежду и подбери мне по мерке новый костюм. Сам тоже приоденься, как подобает слуге шевалье де Капестана. Ступай и не забудь раздобыть еды на обед.

В восемь часов утра Капестан в новом наряде и совершенно преобразившийся Коголен спустились из мансарды на улицу. Шевалье сказал:

– Забирай все, что у тебя есть ценного и прощайся со своей конурой. Отныне ты будешь находиться при мне.

– Единственная ценность, которой я обладаю, – это моя собственная персона, – ответил Коголен.

– Тогда пошли, – ухмыльнулся Капестан. – Но заруби себе на носу: на улице следуй за мной в трех шагах, если я пеший, в шести – если я верхом, – строго проговорил он. – Все должны видеть, что ты мой слуга. Говорить можешь, только если я тебя спрашиваю.

И Капестан двинулся на поиски постоялого двора, намереваясь поселиться там вместе с Коголеном.

Дойдя до улицы Вожирар, он машинально повернул направо, иными словами, туда, где дома попадались все реже, а сама улица за монастырем Босоногих кармелитов становилась похожей на проселочную дорогу. Неторопливо шествуя в сопровождении Коголена, шевалье вдруг услышал за спиной стук копыт и, обернувшись, увидел всадника, который поднимал лошадь на дыбы, пускал ее то рысью, то галопом, заставлял поворачивать и пятиться – словом, совершал все то, что обычно делают, сев на незнакомого коня.

– Это Фан-Лэр! – прошептал Капестан, вздрогнув от радости и гнева. – Его прибрал к рукам… можно сказать, опозорил один из тех негодяев, что пытались убить меня!

Действительно, шестеро наемных убийц маршала д'Анкра разыграли в карты лошадь, стоявшую в конюшне. Удача улыбнулась Монревалю: став новым «законным» обладателем Фан-Лэра, он вывел коня на прогулку, чтобы получше изучить его повадки.

Внезапно послышался какой-то странный свист. Фан-Лэр резко остановился. Монреваль пришпорил лошадь, но она лишь негодующе тряхнула головой и застыла на месте.

– А! – прошипел Монреваль. – Ты такой же упрямец, как твой бывший хозяин?

Вновь раздался свист, прозвучавший немного по-другому. Фан-Лэр начал пятиться. На третий свист он двинулся вперед, взбрыкивая при каждом шаге.

Монреваль разразился проклятиями. Фан-Лэр вставал на дыбы, исполняя фантастические пируэты, кружил и метался из стороны в сторону, словно обезумев, лягался и вскидывал крупом, пытаясь сбросить всадника. Монревалю не удалось усидеть в седле: взлетев в воздух на десять футов, он шлепнулся на мостовую и остался лежать без движения.

А Фан-Лэр тут же с радостным ржанием устремился к Капестану. Шевалье, обхватив обеими руками голову благородного животного, поцеловал его в ноздри; затем легко вскочил в седло, даже не взглянув на Монреваля, чтобы узнать, жив тот или расшибся насмерть.

– Сударь! – закричал Коголен. – Мне идти в трех шагах или в шести? Вы верхом, но я-то пеший…

– Неважно, следуй за мной! – распорядился шевалье.

Через триста метров Капестан остановился возле гостиницы довольно непрезентабельного вида.

– «Генрих Великий», – промолвил шевалье, задрав голову и рассматривая вывеску, где красовалась фигура, которую, видимо, следовало считать изображением покойного короля. – Судя по названию, это весьма достойный постоялый двор.

Спешившись, молодой человек завел коня во двор, и к юноше тут же устремился лысый толстяк с колпаком в руке.

– Как тебя зовут? – спросил шевалье.

– Мэтр Люро, к вашим услугам! – поклонился хозяин гостиницы. – Мой пирог с начинкой из жаворонков произвел фурор в Лувре!

– Так вот, мэтр Люро, мне нужна комната для меня, каморка для моего слуги, место в конюшне для моей лошади, – заявил Капестан. – Теперь слушайте внимательно. Если я увижу, что вы подсматриваете в замочную скважину, – отрежу уши. Если узнаю, что хвастаете честью, которую я вам оказываю, поселившись здесь, – вырву язык.

Хозяин принялся красочно расписывать свою скромность, клятвенно обещая, что словечка никому не проронит, а затем проводил Капестана в жалкую комнатку, к которой примыкала темная каморка.

«Это переодетый принц, не иначе», – подумал он.

– Монсеньор, – произнес мэтр Люро вслух, – это покои, достойные короля.

– Вы, часом, не гасконец, любезный? – осведомился шевалье.

– Нет, монсеньор, я из Нормандии, – ответил Люро.

– Очень хорошо. И во сколько вы оцениваете эти покои, достойные короля? – с некоторым беспокойством поинтересовался Капестан.

– За комнату, чуланчик и стойло для лошади – всего-навсего шесть пистолей в месяц, – объявил хозяин.

Комната, действительно, была лучшей на постоялом дворе, но больше двадцати ливров мэтр Люро за нее никогда не просил.

– Сударь, – сказал Коголен, едва толстяк скрылся за дверью, – позвольте мне отлучиться на четверть часа. Хочу выйти на дорогу.

– Коголен, ты открыл рот, хотя я тебя ни о чем не спрашивал, – строго заметил Капестан. – В следующий раз за подобную дерзость получишь трепку. Теперь говори, зачем тебе понадобилось выходить на дорогу?

– Как же сударь! – удивился слуга. – Я дождусь первого всадника и начну свистеть, как вы, чтобы лошадь сбросила седока и прибежала ко мне. Тогда я смогу сопровождать вас верхом.

– Превосходно, Коголен, – кивнул молодой человек. – Ступай, друг мой, попытай счастья, – милостиво разрешил он.

Окрыленный Коголен немедленно умчался. А шевалье, задумавшись, вскоре пришел к выводу, что среди стольких необычных событий лишь одно взволновало его по-настоящему – встреча с девушкой, которую он вырвал из лап Кончини.

– Она дочь герцога Ангулемского, – пробормотал Капестан, – и участвует в заговоре. Ничего нового Кончини мне не сообщил. Я сам видел Карла Ангулемского среди мятежных дворян, на собрании в «Сороке-воровке». Маршал хочет разделаться с герцогом. Так почему бы мне не предупредить этого благородного сеньора? Надо пойти на улицу Дофин… куда этот негодяй хотел меня послать, чтобы я убил главу заговорщиков… Пойти и сказать герцогу… Но что же я ему скажу?

При мысли о том, что он спасет герцога Ангулемского, Капестан возликовал, однако почти сразу помрачнел и понурился.

– Дочь герцога Ангулемского! – повторил он, на сей раз с горечью. – Стало быть, внучка короля и дочь одного из самых надменных вельмож Франции. Кто она – и кто я?

И все же шевалье твердо решил предупредить герцога о грозящей тому опасности. Тут в дверях появился Коголен и произнес просто:

– Сударь, уже полдень, и я велел мэтру Люро подать вам этот знаменитый пирог с начинкой из жаворонков…

– Полдень! – вздрогнув, прервал его Капестан. – Ведь в полдень меня ждет на постоялом дворе «Три короля» этот молодой вертопрах, маркиз де Сен-Мар. Он подумает, что я струсил! Дьявольщина! Коголен, мою шпагу! Коня! – вскричал юноша.

– Сударь, – жалобно промолвил Коголен. – У вас по меньшей мере полчаса в запасе. Когда близится обед или ужин, мой желудок всегда меня подгоняет. Вы можете безбоязненно отведать благородное творение мэтра Люро, а уж затем отправиться к «Трем королям». Клянусь, вы поспеете вовремя!

Вместо ответа Капестан приказал Коголену собираться. Тот, вздохнув, подчинился: оседлал и взнуздал Фан-Лэра, а затем вывел вторую лошадь – к немалому изумлению своего господина.

– Что ты делаешь, черт возьми? – воскликнул Капестан.

– Седлаю свою лошадь, чтобы сопровождать вас, сударь, – спокойно объяснил слуга.

– Лошадь? У тебя завелась лошадь? Когда же ты ее приобрел? – изумился шевалье.

– Час назад, сударь, – ответил Коголен. – Как вы помните, я, испросив у вас разрешения, вышел на дорогу и стал свистеть каждому проезжающему всаднику. Только все было зря: как я ни разливался на разные лады, ни один конь не пожелал сбросить своего седока. Я уже собирался вернуться в гостиницу, но тут к моей радости вот этот рыжий жеребец остановился. К несчастью, оказалось, что его придержал сам всадник: он спешился, бросился на меня с палкой и начал охаживать, приговаривая, что научит меня, как себя вести. По его словам, я нанес ему своим свистом страшное оскорбление. Отдубасив меня, он спросил, отчего я решился на такую дерзость, и я тут же все ему рассказал. Тогда, сударь, этот человек – он оказался честным барышником из Вожирара – так вот, этот человек расхохотался и заверил меня, что если я свистну на особый манер, рыжий жеребец подойдет ко мне… а еще добавил, что уступит лошадь даром. Я свистнул, как он показал, рыжий жеребец подошел ко мне, и я отвел его на конюшню, а барышник отправился дальше пешком. Очень добрый человек, сударь, но с причудами: из чистого упрямства не хотел показать мне, как надо свистеть, пока я не выложил несколько пистолей, взятых из вашего кошелька.

– И сколько же ты ему дал? – осведомился шевалье.

– Пятнадцать, монсеньор, всего пятнадцать пистолей, – успокоил хозяина Коголен.

Капестан знал толк в лошадях. Бросив на рыжего жеребца оценивающий взгляд, он пробормотал:

– Сто пятьдесят ливров! В общем, не слишком дорого. Барышник обошелся с тобой по-божески, Сколько же осталось в кошельке? – поинтересовался юноша.

– Девять пистолей, сударь. Вы еще богаты, – улыбнулся Коголен.

Шевалье, вскочив в седло, взял с места в карьер и вскоре уже въезжал на улицу Турнон, даже не думая скрываться, а только лишь надвинув на глаза шляпу. Это была безумная отвага… Добравшись без помех до постоялого двора «Три короля», Капестан велел проводить себя к Сен-Мару и вошел в комнату маркиза в тот момент, когда пробило полдень.

– Браво! – воскликнул Сен-Мар. – Шевалье, наша точность воистину сродни вежливости королей…

– Вы в этом сомневались? – поднял бровь Капестан.

– Боже сохрани! Давайте сразу же обговорим условия нашего поединка, – предложил маркиз. – Ваше оружие?

– Назовите свое! – ответил Капестан.

– В таком случае рапира и кинжал! – заявил Сен-Мар.

– Отлично! – кивнул шевалье. – Любое оружие годится, было бы острие!

– Теперь время, – продолжал маркиз. – Сегодня, в три часа пополудни?

– Великолепно! – промолвил шевалье.

– За садами герцога Люксембургского? – спросил Сен-Мар.

– Согласен и на сады, – проговорил Капестан. Молодые люди, поклонившись, обменялись выразительными взглядами: каждый из них испытывал к противнику чувство, очень похожее на восхищение. И когда шевалье направился к двери, юный маркиз вскричал:

– Поскольку мы будем драться только в три, не окажете ли мне честь разделить со мной обед, специально заказанный по такому случаю?

Капестан не стал скрывать, что чертовски проголодался, и оба противника направились в соседнюю комнату, где был накрыт роскошный стол.

Они сели друг против друга. Обед был превосходен, беседа – необыкновенно занимательна. Сен-Мар рассказывал о своих любовных приключениях, а Капестан – о сражениях, в которых ему довелось участвовать. Правда, шевалье благоразумно умолчал о том, что побывал на собрании заговорщиков, куда его пропустил сам Сен-Мар. Капестан признался только, что приехал в Париж с намерением сделать карьеру, и маркиз торжественно пообещал, что если им обоим удастся пережить дуэль, то Капестан может рассчитывать на поддержку, ибо Сен-Мару предстоит играть весьма значительную роль при дворе – в особенности после женитьбы.

– Потому что, – добавил молодой маркиз со вздохом, – я должен обвенчаться… таков приказ отца, и этого требуют некоторые политические обстоятельства. Говорят, моя невеста очень красива, но я ее не видел, да, признаться, и не жажду увидеть.

К двум часам дня будущие противники уже явно симпатизировали друг другу.

«Он – сторонник герцога Ангулемского, – думал Капестан, – значит, враг Кончини. Я никому не уступлю честь предупредить герцога о том, что узнал в кабинете подлого маршала… но, пожалуй, можно рассказать маркизу о схватке с наемными убийцами…»

«Какая жалость, – размышлял в свою очередь Сен-Мар, – что этому благородному человеку вздумалось поухаживать за единственной девушкой, которая мне дороже жизни… О Марион, дорогая моя Марион!»

– Знаете, друг мой, – сказал шевалье, – я вполне мог опоздать на нашу встречу или даже вовсе не прийти. От смерти меня спасло лишь чудо!

И Капестан начал изображать в лицах беседу с Кончини, битву с разъяренными головорезами маршала, свое отчаяние в коридоре с наглухо замурованной дверью и необыкновенное вмешательство Провидения, которому шевалье был обязан жизнью. Сен-Мар слушал с горящими глазами, не скрывая восторга и изумления.

– Это великолепно! – вскричал он наконец. – Непостижимо!

– Правда? – простодушно спросил Капестан.

– Ах, шевалье, отчего мы с вами стали врагами? – с горечью проговорил Сен-Мар.

– Действительно, маркиз, не могу понять, зачем нам драться? – пожал плечами Капестан.

Сен-Мар, пристально поглядев на своего противника, медленно произнес:

– Должен сказать, мне сегодня совсем не с руки биться с вами, потому что вечером у меня свидание… и если вдруг мне придется пропустить его из-за раны, я буду в отчаянии. Я должен увидеться с мадемуазель Марион Делорм.

Сен-Мар лгал: у него не было свидания с Марион, но маркиз хотел узнать, как отреагирует на его слова Капестан. Шевалье благодушно осведомился:

– Это та красивая девушка, с которой я познакомился в Лонжюмо?

– Именно! – угрожающим тоном подтвердил Сен-Мар.

– Есть превосходный способ все уладить: отправляйтесь сегодня вечером на свидание, а драться мы будем завтра, – любезно предложил Капестан.

– Как? – вскричал Сен-Мар. – Вас совершенно не волнует, что у меня свидание с Марион и что она меня любит?

– А с чего бы мне из-за этого волноваться? – изумился шевалье.

– Ах, милый друг, вы сняли камень с моей души! – облегченно вздохнул маркиз. – Отныне я счастливейший человек на свете. Располагайте мной: моя шпага, мой кошелек, мои связи – все к вашим услугам!

– Но уже три часа, – в замешательстве пробормотал Капестан, – и…

– К дьяволу дуэль! – завопил Сен-Мар. – Лан-терн! Живо, подавай еще вина! Хереса! Кипрского! Разве ты не видишь, олух, что друг мой изнывает от жажды? Нас ждет схватка с бутылками: победит тот, кто выпьет больше!

– Ах, маркиз, – воскликнул, смеясь, шевалье. – Я чую западню: вы предлагаете мне дуэль на испанских и островных винах, тогда как я силен только во французских!

– Лантерн! – крикнул Сен-Мар лакею. – Анжуйское сюда! Бордо! Бургундское! Шампанское! Всю Францию выставляй на стол!

Спесивый и чванный слуга маркиза со всех ног кинулся исполнять приказание своего господина и вскоре появился, сгибаясь под тяжестью целой батареи бутылок; еще столько же тащил Коголен.

Бывшие соперники, ставшие лучшими друзьями, осушили несметное количество бокалов и расстались в пять часов, поклявшись встретиться в самое ближайшее время.

Капестан в сопровождении Коголена, послушно следовавшего за ним в шести шагах, направился на улицу Дофин и на углу набережной, о которой говорил Кончини, действительно увидел особняк – похоже, тот самый, что был ему нужен. Но от этого роскошного дворца почему-то веяло неизбывной грустью. Дом был словно погружен в траур: шевалье, посмотрев на него, невольно вздрогнул, но все же взял в руку молоток, изображавший льва, в пасти которого была зажата пластинка с надписью: «Jecharme tout»[7]. Удар отозвался долгим эхом, прокатившимся по пустым комнатам дворца.

– «Чарую все»! – прошептал Капестан. – Знаменитый девиз Мари Туше, любовницы Карла IX, матери Карла Ангулемского…

Именно в ту минуту шевалье вдруг осознал, какая громадная дистанция отделяет его от внучки Карла IX, короля Франции. Таким жалким, бедным, ничтожным показался юноша самому себе, что губы его искривились в горькой усмешке. Он встряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и, понурившись, повернул в сторону улицы Вожирар.

К «Генриху Великому» Капестан с Коголеном подошли, когда уже стемнело. Коголен отвел лошадей на конюшню, обтер их тряпкой, напоил, засыпал им в ясли овса. Закончив работу, слуга обменялся какими-то таинственными знаками с тенью, проскользнувшей во двор гостиницы.

Затем Коголен поднялся в комнату, где сидел в глубокой тоске Капестан. У шевалье гудело в голове от выпитого вина, но еще больше, чем боль в висках, терзали его горькие мысли. Капестан чувствовал себя глубоко несчастным.

– Кто позволил тебе входить без разрешения? – рявкнул он, заметив Коголена. – Ты видишь эту плетку? Вон она висит на гвозде!

– Вижу, сударь, вижу, – пролепетал слуга, дрожа всем телом.

– Сними ее и вдарь себя хорошенько, – распорядился молодой человек.

– Как, сударь, вы хотите, чтобы я сам… – захлопал глазами Коголен.

Вздохнув, он направился за плеткой с гримасой, рассмешившей Капестана.

– Стой! – скомандовал шевалье. – На этот раз я тебя прощаю. А теперь убирайся. Подожди-ка! У тебя космы встали дыбом?

– Да нет же, сударь! – вскричал Коголен, примяв свою шевелюру ударом ладони. – Я хотел вам рассказать, какие странные вещи здесь происходят… но раз вы не хотите слушать, я ухожу.

– Что же здесь происходит? – спросил Капестан.

– Здесь… то есть, в вашем кошельке, сударь, – пояснил слуга. – Только что в нем было девять пистолей, а потом вдруг стало девятнадцать. Вот, посмотрите! Девять первых я положил слева… а десять их детишек появились справа.

– Откуда ты взял эти десять пистолей? – с тревогой воскликнул шевалье. – Признавайся, бездельник!

– Клянусь вам, сударь… – заверещал Коголен. Капестан схватился за плеть.

– Мерзавец! – прорычал он. – Ты предал меня! Сейчас ты у меня попляшешь!

– Нет, только не это! – взмолился слуга. – Я все расскажу! Сегодня, когда вы оказали господину де Сен-Мару честь отобедать за его столом, господин Лантерн пригласил меня разделить остатки. Сидя в прихожей, мы сливали опивки из ваших бутылок, но тут господина Лантерна призвал к себе хозяин… В этот момент дверь отворилась, и передо мной появилась сирена…

– Сирена?

– Возможно, это была просто молодая женщина, но я принял ее за сирену… потому что таких красавиц не бывает! «Возьми вот это», – сказала она, сунув мне в руку десять пистолей. Затем спросила: «Ведь это шевалье де Капестан обедает здесь?» – «Он самый» – ответил я.

– Ну, вот видишь, негодяй, ты сам признаешь, что предал меня! – снова взвился юноша.

– Прошу прощения, сударь! – воскликнул Коголен. – Когда мы прибыли в «Три короля» и к нам вышел господин Лантерн, вы сказали ему: «Передай своему хозяину, что его ждет Адемар де Тремазан, шевалье де Капестан!» Вы объявили об этом так внушительно и так громко, что на постоялом дворе не осталось ни одного человека, который бы этого не знал.

– Пожалуй, – нехотя согласился шевалье. – Что дальше?

– Дальше? – произнес юный мелодичный голос. – Дальше? Сейчас вы все узнаете от меня, шевалье!

Капестан, обернувшись, замер в изумлении и восторге. Дверь отворилась. Коголен испарился, а вместо него в комнате появилась девушка, блистающая молодостью и красотой, с дерзким взором и ослепительной улыбкой.

– Мадемуазель Марион Делорм! – прошептал ошеломленный Капестан.

Гостья приблизилась к нему и мгновенно, подчиняясь безошибочному инстинкту, сотворившему из нее неотразимую жрицу любви, обвила руками его шею. Еще невинная, но уже пылкая Марион Делорм впервые домогалась поцелуя мужчины.

– Я люблю тебя! – страстно прошептала красавица.

– Но, – пробормотал шевалье, – разве у вас не назначено сегодня вечером свидание с маркизом де Сен-Маром?

– Я люблю тебя! – повторила девушка, сильнее прижимаясь к Капестану.

Он понял, что нужно немедленно заткнуть уши и закрыть глаза, однако сделать этого не успел. Здравомыслие отступило перед натиском Марион.

Что ты хочешь, суровый читатель? Шевалье было всего двадцать лет. Добавим к этому замечательное вино маркиза, выпитое за обедом…

Так завершилась дуэль маркиза де Сен-Мара и шевалье де Капестана.

В тот момент, когда Марион Делорм, проскользнув во двор гостиницы, сделала знак Коголену, у ворот «Генриха Великого» остановились двое мужчин, следовавших за девушкой на некотором расстоянии и наблюдавших за каждым ее шагом.

Одним из них был епископ Люсонский, герцог де Ришелье. Вторым – человек по имени Лаффема, мечтавший поступить на службу к могущественному прелату.

Ришелье решил выследить свою красавицу, дабы собственноручно убить соперника, имени которого еще не знал. Лаффема удалось переубедить прелата.

– Предоставьте это мне, монсеньор, – заявил он. – Только разрешите мне быть при вас. Я уродлив и мерзок, меня презирают за то, что я ненавижу все человечество. Если вы пожелаете, ненависть моя станет вам подпорой. Я буду верным слугой и в слабостях ваших, и в величии, в любовных интригах и в политике. Монсеньор, Лаффема будет вам предан душой и телом. Что вы на это скажете?

– Отлично, – произнес Ришелье, – принимаю тебя на службу.

– В таком случае возвращайтесь к себе, монсеньор, – проговорил Лаффема. – Я же останусь здесь. Сегодня вечером начинается моя служба. Завтра вы будете знать, как зовут любовника мадемуазель Марион.

– Я убью этого человека! – вспыхнул Ришелье.

– Нет, монсеньор, – тонко улыбнулся Лаффема. – Это мое дело. Вам достаточно лишь вынести приговор. Вы обрекаете его на смерть?

На какое-то мгновение епископ Люсонский заколебался, но тут же принял решение.

– Пусть он умрет! – произнес прелат холодно. Ришелье удалился, а Лаффема вошел на постоялый двор, где провел около двух часов, а затем отправился в свой дом, стоявший напротив дворца герцога Ангулемского.