Темная роза
Пол терпеливо и внимательно выслушивал эти сбивчивые и невнятные обвинения и оправдания, и в целом люди остались довольны его судом. Эмиас скучал, он весь извертелся на стуле, поэтому, когда суд был закрыт и все разошлись, Полу пришлось строго выговорить ему за это.
– Нельзя относиться легкомысленно К их ссорам, сын. Если они не будут видеть в тебе источник правосудия, они будут не так преданы тебе. Они не придут к тебе просить защиты, если будут считать тебя легкомысленным, невнимательным и поспешным в решениях. Помни, они – твои подданные, и ты имеешь перед ними обязательства, как и они перед тобой. – Он вспомнил слова дядюшки Ричарда о королевском долге, произнесенные как-то за семейным обедом, и был доволен, когда Эмиас в ответ спросил его:
– Мои подданные? Ты говоришь так, словно я буду их королем.
– И ты им будешь, в некотором смысле. Отношения между господином и его крестьянами сродни отношениям между королем и его подданными. На этом стоит весь наш мир – если эти отношения разрушатся, то нарушатся и отношения короля и народа, и в один прекрасный день весь этот мир рухнет. Ты должен быть справедливым королем и слугой своего народа, Эмиас.
– Да, папа, – ответил юноша, думая про себя: «Если бы я был королем, то я бы заставил их служить мне и подчиняться, иначе бы они живо узнали тяжесть моего гнева».
Они уже выходили из зала, направляясь к управляющему, как вдруг во дворе послышался стук копыт, и слуга объявил о прибытии Джона Баттса.
– Бог в помощь, кузен, – приветствовал вошедший Пола, стягивая на ходу перчатки для верховой езды. Перед ним бежали его собаки, рыча на морлэндских псов, сгрудившихся у камина, и окружая принявшего боевую стойку Джеспера, не отступившего, как и полагается вожаку, со своего поста.
– Приветствую тебя, Джон, – ответил Пол, шагая ему навстречу с протянутой рукой. – Не знал, что ты уже вернулся из Лондона.
– Я только что с южного тракта и даже не заезжал домой, решил, что раз уж я проезжаю мимо, надо навестить тебя. Как домашние? Эмиас, ты отлично выглядишь. Как девочки?
– Все здоровы, спасибо. Эмиас, ступай принеси нам вина и скажи там на кухне, чтобы они приготовили поесть.
– Порцию эля, чтобы промочить горло, вот и все. Мне нужно сразу отправляться домой.
Пол кивнул Эмиасу, и тот отправился искать дворецкого. Юноша делал это с показным радушием, но про себя подумал, что, как наследник Морлэнда, он более важная персона, чем этот Джон Баттс, и не должен был бы обслуживать его. Эмиас любил быть в центре внимания.
– Ну, кузен, что новенького в Лондоне? – спросил Пол Джона, когда Эмиас удалился.
Мужчины отошли к камину и там встали друг против друга, прислонившись к каминному дымоходу. Они были полной противоположностью друг друга: Баттс – низенький, худой и светловолосый человечек с острым носом, одетый в кожаные ботфорты, меховые бриджи и кожаный жилет поверх пропотевшей за время скачки рубашки, а Пол – красивый, черноволосый гигант в роскошном фиолетовом бархатном кафтане, сквозь разрезы в рукавах виднелась великолепная льняная сорочка, костюм был оторочен волчьим мехом, а на длинных черных кудрях лежала фиолетовая шапочка с серыми перьями. Джон Баттс, конечно, при соответствующем случае мог одеться не хуже Пола – но и тогда он выглядел рядом с высоким кузеном как чертополох рядом с цветущей розой.
– Важные новости, – коротко сказал Джон, – у короля родился сын.
– Что?! – поразился Пол, но в ту же секунду понял, что имел в виду Джон.
– Конечно, сын от его любовницы, Елизаветы Блант. Король назвал его Генри Фицрой, мальчик большой, здоровый и вылитый царственный папаша. Король вне себя от счастья.
Мужчины обменялись взглядами: хотя они ничего не сказали вслух, они оба прекрасно понимали значение события – это явилось наконец доказательством того, что именно королева не способна подарить короне наследника. Теперь вина полностью ложилась на нее. Король доказал, что он способен зачать сына, что он способен обеспечить королевство потомками мужского пола. Что могло случиться с женой, которая не смогла исполнить свой долг?
– Бедняжка, – наконец промолвил Пол.
Джон Баттс поднял брови – он не предполагал, что его кузен способен на выражение такого сочувствия, и это Пол, который загнал свою жену в могилу как раз по этой причине.
– Бедняжка? – переспросил он. – В каком смысле?
– Все эти выкидыши и мертворожденные, – уточнил Пол, думая о мучениях Урсулы – теперь беды всех женщин были для него на одно лицо.
– Прибереги свое сочувствие для короля, – кратко посоветовал ему Джон.
– Он в нем не нуждается, – ответил Пол, – он еще молод, в двадцать восемь лет перед ним впереди вся жизнь. У него будет еще куча детей.
Баттс пожал плечами.
– Королеве далеко за тридцать, и ее здоровье подорвано. Сомневаюсь, что она сможет зачать еще раз. Положение не из легких. И говорят, что король перенес свое внимание от старой любовницы к новой, возможно, чтобы еще раз убедиться в своих способностях.
– Новая любовница? Блант получила отставку?
– Она выполнила свою роль. А эта новая – хорошенькая, только что прибыла от бургундского двора и готова для развлечений. Кто же может осудить его светлость?
– И как ее зовут? – полюбопытствовал Пол. Джон слегка ухмыльнулся:
– Ну, конечно... такие вещи трудно сохранить в тайне, особенно когда ее отцу не терпится преуспеть при дворе. А Болейн не из тех, кто упускает такие случаи.
– Это дочь Болейна?! – поразился Пол.
– Старшая, Мэри, – этакая штучка, и при этом примерная дочь.
– Это ведь она дружила с Мэри при дворе? Мне кажется, наша Мэри что-то говорила об этом.
– Верно. Теперь, если она девочка не промах, все получат свой кусок пирога – Джордж теплое местечко при дворе, а Томас – отличную пенсию. Возможно, и тебе кое-что перепадет – Эмиас дружен с Джорджем, да и ты хорошо знаком с Томасом.
Пол внезапно рассмеялся:
– Ну уж нет, Джон, он скорее твой друг, пусть тебе и будет прибыль – ведь у тебя два сына. Эмиас приобрел лоск при дворе и стал достаточно взрослым, чтобы занять свое место в замке. Я не могу с ним расстаться.
– Но у тебя есть второй сын, – серьезно возразил Джон, – или ты забыл? Адриану одиннадцать, через год он сможет стать придворным – и почему бы не при королевском дворе?
– Ну, так высоко мы не метим, пусть лучше выучится какому-нибудь приличному ремеслу, с него хватит.
Джон с любопытством посмотрел на него;
– А мне казалось, что у тебя были на него другие планы, он вполне приличный и умный парень и может далеко пойти, а учитывая, как ты относился к его матери...
Пол взглянул на него так, что Джон понял, что эту тему лучше не развивать. Вместо этого он сказал:
– В любом случае, ты мог бы больше им заниматься. Бери его на охоту, поговори с ним. Ты ведь его практически не знаешь.
Пол пожал плечами и отвернулся. Джон понял, что пока рано говорить об этом, и сменил тему:
– Поговорим о более важных делах, кузен.
– А именно? – лениво поинтересовался Пол.
– О кораблях, – произнес Джон и с удивлением заметил, как оживился при этих словах Пол. Тут появился Эмиас с дворецким, несущим эль для Баттса, и тоже навострил уши: отец и сын любили корабли, особенно Эмиас, который в детстве проводил много времени у дяди Баттса и постоянно сбегал на верфи в Кингс-стэйт, чтобы посмотреть на приходящие и уходящие суда.
– Что такое с кораблями, кузен? Вот на эту тему я поговорил бы охотнее. Не останешься ли ты на обед, чтобы мы могли не торопясь пообщаться? Тебя ждут дома?
Вздохнув и улыбнувшись, Джон согласился. Он знал, что если они заведут разговор о кораблях, то все равно скоро не расстанутся.
– Мне кажется, нам пришло время купить корабль, чем платить за перевозку судовладельцам, – начал Джон, когда они уселись у камина с кружками эля. – У нас хватит капитала, и это позволит товарам обращаться быстрее, не лежать на складах в ожидании чужих судов. Я слышал, что тут есть на продажу одно судно, и если договоримся о цене, то я не вижу причин, почему бы нам его не приобрести.
– Что за судно? – спросил Пол с жадным интересом.
– На самом деле есть даже два корабля, принадлежащих одному левантийскому купцу, умершему на прошлой неделе. Его наследник не желает продолжать семейное дело – он купил имение и теперь хочет стоять на твердой земле, а не на палубе, где тебя отделяет от воды всего три доски. Так что он продает их оба. Они стоят в Халле, где и были построены.
– Какие суда? – вступил в разговор Эмиас.
– «Мария-Элеонора» и «Мария Флауэр». Отличные суда, построены два года назад, целехонькие и надежные. Я бы купил «Марию Флауэр» – она повместительнее и больше подходит нам, «Мария-Элеонора» – это клипер, она хорошо известна в Средиземном море, где возила легкие дорогие грузы.
Пол задумался.
– «Мария-Элеонора» звучит приятнее – ведь так звали нашу прабабушку. Кузен, а нельзя ли купить оба судна?
– Оба?
– Да, у меня есть порядочный запас золота, наверняка хватит для такого дела. Кроме того, «Мария Флауэр» может возить наши грузы, а «Мария-Элеонора» – продолжать свою работу в Средиземном море, раз у ее команды есть опыт.
Джон Баттс задумался. Возбужденный происходящим, Эмиас переводил восторженный взгляд с одного на другого.
– Надо подумать, – произнес наконец Джон. – Почему бы нам не расшириться? Кроме того, мне кажется, Илайджа не прочь войти в долю...
– Илайджа мог бы стать капитаном, – улыбнулся Пол. – С тех пор как он путешествовал с мастером Четвиндом, у него просто страсть к соленой воде. Он будет не прочь снова поплавать – не думаю, что ему нравится жить на суше.
– Папа, а можно и я попробую? – спросил Эмиас, который больше не мог сдержаться. – Я был бы неплохим капитаном, а пока я находился при кардинале, я научился разбираться в специях и шелке и работать с торговцами.
– Сын мой, – начал Пол, и вдруг его озарила мысль: – Может быть, я разрешу тебе один раз сплавать, но не забывай, твое место – здесь. Ты – наследник Морлэнда и должен всегда быть готов, когда настанет срок занять это место.
Это был хороший компромисс: одно путешествие, а там – посмотрим. Эмиас знал, когда нужно остановиться, чтобы не доводить дело до отказа, а его глаза горели мечтой об океане.
Глава 7
Зимой 1521 года Англия снова ввязалась в войну с Францией – и это всего через год после дружеской встречи Генриха Английского и Франциска Французского, встречи, которую даже называли встречей на «парчовом поле», так как эта ткань преобладала не только в одежде, но даже палатки были сделаны из нее. Одним из последствий объявления военных действий явилось возвращение в Англию последних четырех английских фрейлин, оставшихся при королеве Клавдии, – Анны, сестры королевской любовницы Мэри Болейн, Анны, дочери лорда Дакра, и двух дочерей Грея – Анны и Елизаветы – родственниц короля. Все четверо легко нашли себе места при королеве, а лорд Дакр воспользовался своим влиянием при дворе, чтобы обеспечить место фрейлины для младшей дочери Пола, Маргарет, которой исполнилось уже четырнадцать лет.
Маргарет была счастлива – она скучала дома, несмотря на прелести охоты и верховых поездок, а также руководство двумя кузинами. Поездка ко двору обещала новые платья, новые приключения, новых друзей, славу и престиж должности фрейлины самой английской королевы, а кроме того, надежду на выгодный брак. В свои четырнадцать лет она уже задумывалась о браке.
Фрейлин распределяли по сменам, а так как отцы Анны Болейн, Анны Дакр и Маргарет дружили, то их и определили в одну смену. Девочки спали в длинной спальне, втроем в одной кровати, и, если у них не было своих дел, вместе ели за одним столиком в большом зале. Каждой девушке полагалась одна служанка и одна собачка, а если у нее был достаточно высокий титул – место на конюшне для одной лошади. Кормили их щедро, хотя пища была простой: на завтрак ветчина, хлеб и галлон эля, на обед – ветчина, баранина, эль и вино. По постным дням подавали угрей и камбалу, впрочем, иногда девушкам доставались и жареные голуби и дичь – молодые придворные всегда были рады обменять благосклонность девушек на «анонимные» охотничьи трофеи. Ну и, конечно, не следует забывать о банкетах и вечерах, на которые они должны непременно являться.
Обязанности у девушек были не слишком обременительными и заключались в основном в сопровождении королевы и выполнении мелких поручений: сходить за книгой или тканью, выгулять собачку, покормить ручную обезьянку королевы. Если у девушки был красивый голос, ее могли попросить спеть или почитать стихи, если она умела играть на музыкальных инструментах, то сыграть на клавесине, а в остальном требовалось только присутствие. Это означало, что приходилось много сидеть за шитьем – королева была очень ревностна в исполнении своего христианского долга, обеспечении бедняков рубашками, – а также часто посещать церковь, так как королева отличалась набожностью, поэтому весь ее двор выслушивал мессу дважды в день, а по праздникам – четыре и пять раз за день.
Королева, в роскошных черных костюмах, с величественной прической и с бриллиантовыми украшениями, казалась Маргарет великолепной. Даже когда она узнала ее поближе и поняла, что за роскошным фасадом скрывается стареющая, не слишком умная и больная женщина, все же Маргарет испытывала по отношению к ней чувство благоговения. Королева была такой доброй и такой величественной! Она никогда не забывала этикет и не отклонялась от церемониала – все должно было совершаться в соответствии с установленными правилами, и горе девушке, что-то упустившей из виду! Да, королева Екатерина была настоящей леди, и это признавал сам король.
Король часто посещал покои королевы, и если для неискушенной девушки королева казалась величественной, то уж король вообще представлялся небожителем! Уже его габариты внушали почтение – он был так высок и так широк! – и этот эффект простого физического присутствия усиливался его великолепными одеждами – кафтанами с накладными плечами, просторными меховыми мантиями, усеянными драгоценными камнями, которые, казалось, были повсюду – на пальцах, шее, они были вшиты в роскошные ткани, в головной убор и обувь. Кроме того, в его присутствии – присутствии помазанника Божия – следовало выполнять множество церемониалов: нельзя говорить, садиться, поворачиваться к королю спиной, а если вы встречали его чисто случайно – например, в коридоре, – следовало присесть до земли в книксене и не отрывать глаз от пола, пока вы не будете уверены, что король прошел мимо вас.
Маргарет побаивалась короля, но ей доставляло удовольствие видеть, как нежно он относится к королеве. Он называл ее Кэт, а она его – Генри (это почти самоубийственная смелость – называть короля по имени!). Когда появлялся король, у королевы поднималось настроение, и всякий, кто видел ее некоторое время назад, когда она была одна, со своими фрейлинами, поразился бы ее веселости теперь. Король обращался с ней без всяких церемоний, он мог сидеть на стуле, положив свои перегруженные кольцами руки на колени, и болтать с ней, советоваться или обсуждать дела королевства.
Когда в покоях королевы появлялся король, обычно посылали и за принцессой, и наступало волшебное время, когда родители разговаривали с шестилетней Марией, слушали ее игру на клавесине и пение. Король предпочитал говорить с ней на латыни и просил ее станцевать. Король и королева обожали принцессу Марию и очень гордились ею, как и любые другие родители на их месте, – она была такой прелестной девочкой, рыжеволосой и сероглазой, такой умной и сообразительной, такой прилежной. Мария росла веселой, она любила петь и танцевать, и когда король посылал за ней, покои королевы оглашались раскатами его смеха и хихиканьем принцессы.
Но молодые фрейлины все-таки больше радовались его уходу, так как в его присутствии приходилось все время быть начеку, чтобы не нарушить какое-нибудь правило этикета. Даже Анна Болейн, служившая уже восемь лет при разных дворах (и казавшаяся Маргарет двадцатилетней старухой) и к тому же – сестра королевской любовницы, немела и нервничала, как все остальные, когда в комнате появлялся блестящий гигант, а имевшая столь же долгий опыт службы Анна Дакр едва не упала в обморок, когда король однажды заговорил с ней, хотя он всего-то попросил ее принести книгу с другого конца комнаты.
Гораздо важнее и интереснее было посещение их покоев молодыми кавалерами из свиты короля, что происходило не только во время визитов их господина. Этим юношам тоже не приходилось напрягаться во время службы, и рой юных хорошеньких девушек привлекал их не меньше, чем сливовое варенье. Однако фрейлины постарше всегда проявляли бдительность и доносили королеве о всяком, с их точки зрения, недолжном поведении, а получить реприманд от королевы считалось делом позорным. Не меньше молодых людей, чем в королевской свите, служило и в свите кардинала, почти ежедневно посещавшего короля, так что часто было трудно разобрать, кто из присутствующих был из свиты короля, а кто – кардинала.
Маргарет всего неделю побыла в звании фрейлины, как к ней обратился молодой, хорошо одетый и очень красивый свитский, вежливо поклонившийся и назвавший ее по имени. Маргарет машинально присела в книксене, и тут же ее глаза расширились от удивления при виде рыжего, веснушчатого и мускулистого юноши.
– Ну же, мисс Маргарет, разве вы меня не узнаете? – спросил он, приятно улыбаясь. Понимая, что она находится под прицелом множества глаз, не только старых дам, но и ее завистливых сверстниц, Маргарет только глупо Вспыхнула от смущения и отрицательно покачала головой. – Должен признаться, прошло много лет с нашей первой встречи, но я все же хорошо помню вас, так как вы – сестра моего некогда лучшего друга.
Теперь она признала его.
– Сэр... лорд... – начала заикаться Маргарет, – мастер Перси, не так ли? Ваш отец – лорд Нортумберленд…
– Гарри Перси, к вашим услугам, – представился он, отвесив ей другой поклон, и Маргарет поняла, что над ней подтрунивают, но дружески. Оказаться знакомой сына герцога Нортумберленда, который в свое время тоже станет герцогом, было большой честью. Понимая, что ее поедают глазами подружки по смене, две Анны, Маргарет попятилась и постаралась отвести своего визави в сторону, чтобы их беседа осталась втайне от них.
– Действительно, мы не виделись столько лет, сэр, – ответила она, обретая присутствие духа, – и это так невежливо с моей стороны – столь долго вспоминать ваше имя...
Гарри Перси разыграл удивление:
– Как, мисс Маргарет, вы так мало пробыли при дворе и уже так хорошо усвоили манеры придворной! Но расскажите мне, как поживает ваш брат, мой добрый друг? Мы так весело проводили время, когда вместе служили у кардинала! Он часто защищал меня от нападок других парней, за что я чрезвычайно благодарен ему.
– Эмиас в добром здравии... и его семья тоже, – ответила Маргарет.
– Да, я слышал о его женитьбе – кажется, на миссис Норис? Ее кузен Хэл тоже при дворе, в свите короля, – вы с ним знакомы?
Маргарет отрицательно покачала головой:
– Я не так давно при дворе, сэр, и едва стала различать лица придворных.
Перси рассмеялся:
– Скоро вы с ним познакомитесь, обещаю вам. Это умнейший и изящнейший джентльмен при особе короля, и в него безумно влюблены все придворные леди. Я гарантирую, что не позже чем через месяц вы тоже будете влюблены в него. Но расскажите мне что-нибудь еще об Эмиасе – он счастлив в браке?
– Я полагаю, что да, – ответила Маргарет, не совсем понимая смысл вопроса – что, собственно, он имеет в виду под брачным счастьем? – У него уже двое сыновей, Роберту два года, а Эдуард родился только в этом марте.
– О, мой друг Эмиас уже отец двоих детей! – расхохотался Перси. – Трудно поверить! – Внезапно он снова посерьезнел. – И я ведь тоже собираюсь жениться.
– Когда же? – заинтересовалась Маргарет – вопросы брака были для нее жгучими.
– Дата еще не определена. Между моим отцом и лордом Шрусбери уже давно был заключен договор, что я женюсь на его дочери Мэри, Мэри Толбот, – закончил он холодно и с явным отвращением в голосе. И только Маргарет попыталась выяснить получше, что же так раздражает его в перспективе столь выгодного на первый взгляд брака, как их прервал хорошо знакомый ей низкий голос, с легким иностранным акцентом.
– За вами следят, – сказала Анна Болейн, – миссис Ретклифф не сводит с вас глаз и будет недовольна, если вы продолжите болтать в уголке. Позвольте уж мне предупредить вас.
Гарри Перси отвесил подошедшей к ним Анне низкий поклон, и, выпрямившись, посмотрел на нее с нескрываемым интересом – и было на что посмотреть, даже Маргарет, известная франтиха, не говоря уже о ее нежной коже и модных рыжих волосах, не могла не признать этого. Анну Болейн нельзя было назвать первой красавицей королевства, но ее огромные, блестящие черные глаза, излучавшие магический свет, заставляли вас забыть обо всем на свете. Роскошные черные длинные волосы мягко струились из-под отороченной золотым газом французской шапочки, открывавшей спереди идеальный пробор. Это была совершенно новая мода, и все девушки отчаянно стремились скопировать ее, в то время как дамы постарше, никогда никому не демонстрировавшие свои волосы, считали такой фасон почти что аморальным. Однако королева дала свое разрешение, и поэтому им было нечего возразить.
Но, кроме больших глаз и роскошных волос, Анна обладала еще и длинной изящной шеей, легким французским акцентом, делавшим ее низкий голос совершенно очаровательным, и изящными французскими манерами – так что посмотреть было на что. И Маргарет, представившей подруге друга своего брата, стало ясно, что Анна Болейн тоже находит Перси достойным внимания. Она поняла, что предупреждение о бдительности миссис Ретклифф было не более чем предлогом, так как присутствия этой дамы нигде не наблюдалось. Когда Маргарет вновь перевела взгляд на своих компаньонов, оказалось, что они погружены в не слишком официальный разговор. Им просто повезло, подумала про себя Маргарет, когда через несколько секунд их призвали к королеве, и именно это Маргарет высказала Анне, когда они готовились спать.
– Ты могла бы нарваться на неприятности. Ты так на него смотрела...
– А почему мне нельзя на него смотреть? – сонно пробормотала Анна, расчесывая свои густые вьющиеся волосы, доходившие ей почти до колен. – Он такой красивый, самый красивый из всех, кого я видела, и... – она повернулась к Маргарет, и ее глаза сузились, – позволь мне заметить, что я видела весьма, весьма многих красавцев за время своего пребывания при дворе. Но Гарри Перси! Гарри Перси! '– Она наслаждалась звуками его имени, как будто это были леденцы.
Маргарет фыркнула:
– Что ж, он красив, пожалуй, хотя и не так, как мой брат. Но в любом случае, не следует в него влюбляться, так как он помолвлен с Мэри Толбот, он мне сам сообщил.
– Ш-ш-ш, дитя, что ты в этом понимаешь? – шикнула Анна.
Анна Дакр, уже улегшаяся в постель, привстала и стала прислушиваться к их беседе, а потом тихо добавила:
– Это верно, Нан, я слышала об этом от отца. Все было решено много лет назад. И ты, – ядовито заметила она, – тоже ведь помолвлена, так что без толку говорить об этом.
– Вовсе я не помолвлена, – возмутилась Анна, – а если ты имеешь в виду Джеймса Батлера, так наши отцы никак не могут договориться, за что я горячо благодарю Господа, и клянусь, что не выйду за него, разве что он останется единственным мужчиной…
Тут она резко прикусила язычок и отвернулась, кусая губы. Она собиралась продолжить: «... которому меня предложат», и это напомнило ей ту горькую истину, что ей уже двадцать, а она до сих пор не замужем, в то время как ее сестра замужем уже девять месяцев и к тому же еще и официальная любовница короля. Да, Мэри такая милая и красивая. Анна знала, что отцу трудно пристроить ее, потому что она не такая миленькая, и, кроме того... тут она скрестила руки, Положив правую на левую привычным жестом. Видя это, Анна Дакр со вздохом выбралась из-под простыни, подползла к тому концу кровати, на котором сидела Анна Болейн, и обняла ее за плечи. Маргарет, поняв, что им нужно побыть одним, отвернулась в сторону, но все равно хорошо слышала их слова.
– Не плачь, Нан, – тихо успокаивала Дакр, – никто и не думает о твоем пальце, мы все тебя любим, и у тебя обязательно будет муж, который тоже будет тебя любить, не бойся.
– Слуги иногда говорят, что это знак дьявола, – прошептала Анна.
– Но Бог видит в твоем сердце и знает, что ты чиста. Все, кто тебя знает, любят тебя. Не волнуйся. Это такая маленькая вещь, посторонний даже не заметит ее.
Анна позволила уговорить себя, а Маргарет, лежа этой ночью в постели, все время размышляла над этим. Анна всегда носила платья с длинными рукавами, ниспадавшими на кисти рук, – еще одна мода, которую она привезла из Франции вместе со своей шапочкой. Девушка не могла припомнить, видела ли она когда-нибудь ее руки. Ее спящие соседки тихо дышали. Охваченная любопытством, Маргарет приподнялась на постели. В неярком свете луны она увидела, что Анна Болейн спит на боку, а ее руки спрятаны под подушку. Но вдруг спящая вздохнула и перевернулась на другой бок, и ее рука легла на грудь, прямо на вырез рубашки. Маргарет пригляделась и тут же перекрестилась – мизинец на левой руке Анны казался странно скрюченным, как-то изогнутым, и при этом посередине что-то топорщилось, как будто здесь кость выглядывала на поверхность сквозь кожу, и получалось нечто вроде шестого пальца.
Вы ознакомились с фрагментом книги.