Глава 23

– Мне нужен господин Жур. Пропуск в кармане рубашки.

Ни в коем случае нельзя было даже пытаться достать пропуск самому. Такая ошибка стоила бы жизни.

– Проходите, – сказал санитар, внимательно осмотрев пропуск.

Лифт был всё тем же: кафельный пол, кафельные стены, кафельный потолок. Абсолютно белое кубическое помещение со стороной в 2 метра. Ровно в центре потолка круглая лампа дневного света. Абсолютный минимализм. Управлялся лифт снаружи, причём двери открывал диспетчер, находящийся на уровне прибытия – это исключало возможность несанкционированного проникновения на территорию базы.

Лампа несколько раз моргнула, и лифт отправился вниз, быстро набирая скорость. В животе санитарного инспектора появилось ощущение, которое часто бывает на качелях.

Через несколько секунд лифт остановился. С лёгким щелчком открылись двери, и санитарный инспектор оказался в коридоре «Комитета КЕРОГЕН». Его уже ждал охранник – пожилой мужчина в военной форме без знаков отличия.

– Прошу вас за мной, – сказал он.

Председатель «Комитета КЕРОГЕН» Лейб Фриман, высокий, тощий еврей лет 45 ждал в комнате для свиданий, расположенной сразу же возле лифта – ещё одна мера безопасности, не позволяющая визитёру стать свидетелем того, что его не касалось.

– Чем могу быть полезен? – спросил Лейб Фриман, пригласив санитарного инспектора сесть в удобное кожаное кресло.

– Я хотел бы поговорить с вами о керогене.

– Откуда вам стало известно о нашей разработке? – спросил первым делом Фриман, для которого любая утечка информации грозила большими неприятностями.

– Боюсь, что я не вправе разглашать эту информацию. Мне очень жаль.

– Конечно, – ответил Фриман.

– Насколько мне стало известно, кероген позволяет увидеть след, оставленный нами в прошлом. Мне это необходимо для расследования одного дела. Заявка должна быть уже у вас.

– Все правильно. Люди, как, впрочем, и другие живые существа оставляют после себя некий след, который русские давно уже научились фотографировать специальным фотоаппаратом. При помощи керогена вы действительно сможете видеть эти следы, хотя он предназначен не для этого, но должен вас предупредить: приём керогена заставит вашу нервную систему собирать совершенно иную реальность чем та, к которой вы привыкли. Многих подобный шок может попросту свести с ума. У человека вдруг исчезает почва из-под ног. Привычный мир сменяется чем-то совершенно невообразимым. Думаете, почему мы все так стремимся к объяснениям?

– Боюсь, господин Фриман, из меня не выйдет хорошего теоретика.

– Объяснения дают нам иллюзию устойчивости, и неважно, от лица «Науки» они или церкви. Главное, чтобы всё было устойчиво, объяснимо и незыблемо. Иное восприятие реальности способно превратить в параноиков подавляющее большинство обывателей. Так что хорошенько подумайте, прежде чем принимать кероген.

– И всё же, где я могу его получить?

– Держите, – Фриман достал из кармана и поставил на стол пузырёк с несколькими серебристыми капсулами, – этого вам должно хватить за глаза.

– Благодарю вас, – произнёс санитарный инспектор, вставая с кресла.

У входа в лечебницу он столкнулся с Бобом и Питом – парнями из отдела безопасности, настоящими энтузиастами своего дела. Сегодня явно был не день Лейба Фримана.

– Привет, Ден, как дела? – приветливо спросил Боб.

– Ничего, а у тебя?

– Да вот, работы подвалило. Надеюсь, ты там уже закончил?

– Можешь приступать.

– Это хорошо. Завтра у Мэри (жена Боба) день рожденья. Хотелось бы успеть.

– Что ж, удачи.

– Спасибо, Ден.

Внешне Боб выглядел, как добряк – жизнелюб. Он был немного полноват, но это его не портило. Боб был обаятельным, всегда тихим, всегда вежливым, всегда спокойным. Он мог, например, присоединяя электроды к гениталиям перед предстоящей пыткой с совершенно искренним участием в голосе спросить:

– Вам не давит?

А потом включить ток… Эта его манера поведения, как у доброго доктора Айболита во время наиболее жестоких пыток сильнее боли добивала клиентов.

Однажды он поймал свою дочку под кайфом. Траву он и сам периодически покуривал, не считая это чем-то из ряда вон выходящим, и будь дочка под анашой, он попросту бы этого не заметил, но она была под героином, а эту дрянь Боб ненавидел всей душой. Ему не составило труда отыскать типа, втянувшего его дочь в это дело. Не долго думая, Боб их обоих запер в соседних клетках в одном из подвалов, которыми пользовалась ГСИ для задушевного разговора с клиентами. В течение двух недель дочка Боба, что называется в круглосуточном режиме, наблюдала за тем, во что наркотик превращает человека. Через две недели Боб заявился в подвал с изрядной порцией чистейшего героина, который вывалил прямо в говно доведённого до сумасшествия торчка.

– Можешь ширять эту дрянь сколько хочешь, – сказал он дочке, когда её незадачливый друг жадно жрал собственное говно, – но знай, что когда-нибудь кто-то сделает что-то похожее и с тобой.

Из солнечной Франции санитарный инспектор отправился в Сибирь, на базу, где когда-то содержались упавшие с неба дети. На аэродроме в Мирном он пересел из самолета в военный вертолёт, на котором отправился дальше, в затерявшуюся среди болот воинскую часть.

Выйдя из вертолёта, санитарный инспектор сразу же убедился в том, что Сибирь – это родина летающих кровососущих слонов. Комаров была тьма, и самый маленький из них был размером с курицу.

– Теперь я понимаю, – сказал он дежурному офицеру, – почему у вас особо отличившихся привязывают на ночь голышом к дереву.

Места укусов покрылись огромными волдырями и неимоверно чесались.

– Это ещё так, комарята, – с непонятной гордостью в голосе ответил тот.

Воинская часть состояла из казармы, общежития для офицеров и членов их семей, нескольких складов и одного ангара с техникой, возле которого расположилась посадочная площадка для вертолёта. Все это уныние называлось Ленск – 8.

Лифт находился в подвале одного из складов, доверху забитого начавшим преть тряпьём. Назывался он «помещение для курения». Там был стол, коробка затёртого до неузнаваемости домино и две засаленные, продавленные тахты. На удивление двигался лифт плавно, без резких перепадов.

Внизу санитарного инспектора встретил симпатичный парень лет тридцати.

– Николай Свиридов, – представился он, – можно просто Коля. Полковник Герасимов вас ждёт.

На этот раз санитарного инспектора приняли непосредственно в кабинете начальника лаборатории, который, несмотря на воинское звание и форму, был похож на стареющего хиппи. Было ему чуть больше 40. Длинные волосы, большие солнцезащитные очки, бородка. Вылитый Леннон в Горках, – подумал санитарный инспектор.

– Чем могу служить? – спросил полковник, угостив санитарного инспектора крепким душистым чаем из местных трав.

– Вы могли бы мне рассказать о внештатной ситуации 1969 года?

– Как вы понимаете, тогда здесь командовал не я, – ответил полковник, – но я могу предоставить вам все отчёты.

– Спасибо. Отчёты я уже видел.

– Больше ничем не могу помочь.

– Скажите, а если бы кто-либо из «Падающих звезд» (так официально называли упавших с неба детей) сумел бы выжить, да ещё оказаться на воле… Что бы вы могли сказать о таких людях.

– Я ни за какие деньги не согласился бы столкнуться с кем-либо из них. Представьте себе: непонятно кто, и откуда проходит полный курс на базе… Здесь пытались вырастить монстров, по сравнению с которыми киношные пугала – жалкие неудачники.

– Понятно, а что-либо сохранилось от старой лаборатории?

– Только сектор 9. Мы не стали приводить его в порядок, так что там жуткий бардак.

– Я хотел бы погостить там пару дней.

– Я не против, только вы вряд ли захотите там остаться. Как я уже говорил, жуткий бардак.

– Ничего, я привык к спартанским условиям.

Сектор 9 напоминал полигон после испытания серьёзного оружия. Всюду была копоть. Постоянно приходилось перешагивать через искорёженный металл. Местами с потолка сочилась ржавая, пахнущая хлоркой вода.

С горем пополам санитарному инспектору удалось найти более или менее подходящую комнату, куда бойцы принесли раскладушку, тумбочку и подобие стула.

Забравшись на раскладушку, санитарный инспектор достал из кармана похожую на маленькую жемчужину капсулу керогена, и задумался. Приём этой симпатичной таблетки мог иметь любые, даже самые невероятные последствия, подавляющее большинство которых вряд ли можно было бы отнести к приятным. Не говоря уже о том, что перспектива сойти с ума на этой чудовищной базе санитарного инспектора никак не радовала. Собравшись с духом, он проглотил капсулу керогена.

Действие таблетки оказалось наиболее неприятным, а именно никаким. Приготовившийся к погружению в барсучью нору инспектор погрузился в глубокий, здоровый сон без сновидений. Вернее, почти без сновидений. Перед самим пробуждением ему приснилась одна единственная фраза: «Кафе на Литтл-стрит 15». Ни города, ни страны, ничего.

Радовало лишь то, что в окрестностях Ленска – 8 не было ни Литтл-стрит, ни подходящего кафе. Можно было возвращаться домой, в центральный офис, чтобы выудить из базы данных все кафе на Литтл-стрит 15.

Как оказалось, кафе с таким адресом было только одно, и находилось оно в Лондоне, в одном из тех районов, где не любит показываться полиция.

Тем лучше, – решил для себя санитарный инспектор. Он тоже не особо жаловал полицию, несмотря на свой иммунитет.

Лондон, как и положено, встретил санитарного инспектора смогом, огнями и дождём. Дождь наводил инспектора на грустные воспоминания о том времени, когда с неба лилась чистая вода, а не этот чёрт знает какой кислотно-щелочной раствор, от которого крысы, живущие в ливневых канализациях, стали совершенно неимоверной расцветки.

Когда-нибудь мы тоже мутируем, как крысы, – мысленно сказал себе санитарный инспектор, открывая непослушный зонт, несмотря на то, что ему надо было преодолеть всего лишь каких-нибудь пару метров от такси до входа в кафе.

Внутри было практически пусто. Несколько человек сидели на табуретах за стойкой. Столики, за исключением двух или трёх, были свободны. В углу какой-то тип делал вид, что играет на синтезаторе – даже последнему дураку было ясно, что он использует «минуса».

Осмотревшись, санитарный инспектор выбрал столик, сидя за которым можно было обозревать весь бар.

– Пива и чего-нибудь, пожалуйста, – сказал он появившейся возле столика официантке, милой девушке чуть старше 20 лет.

Минут через пять она принесла заказ. Чем-нибудь оказались жареные сосиски. Несмотря на географическое расположение кафе, еда и напиток выглядели вполне прилично. Немного подумав, санитарный инспектор решил всё-таки принять таблетку стабилизатора, позволяющего употреблять чуть ли не дохлятину, приготовленную на отработанном машинном масле. Сейчас ему ни под каким видом нельзя было терять форму. Тем более что он не знал всех возможностей противника.

– Вы не будете возражать? – спросил санитарного инспектора странный тип, садясь за его столик.

Паркин совсем не заметил, когда этот субъект появился в баре. Санитарному инспектору он показался пришельцем из другого мира или из другой эпохи. Был он высокого роста, атлетически сложен, лет 30–35. На его красивом, но полностью покрытом татуировкой (рунические символы) лице играла немного детская улыбка. На нём был дорогой идеально сидящий костюм, подстать ему строгие туфли ручной работы. Галстука и запонок в манжетах стильной белоснежной рубашки не было. Удивительней всего было то, что никто из посетителей не обратил на него внимания.

Официантка поставила перед ним бокал с древним, судя по запаху и цвету коньяком, таким, который подадут не в каждом дорогом ресторане.

– Я – твой Белый Кролик, – сказал татуированный парень санитарному инспектору, пригубив коньяк, – пойдем.

Выпив залпом напиток, он встал из-за стола и направился к выходу. Оставив несколько пиастров на столе, санитарный инспектор последовал за ним.

Выйдя из кафе, незнакомец перешёл на другую сторону улицы, прошёл через обшарпанный проходной двор, свернул ещё несколько раз, затем вошёл в подъезд дома, явно предназначенного под снос. За всю дорогу он ни разу не обернулся, однако санитарный инспектор не сомневался, что незнакомец не терял его из виду. Паркин, не раздумывая, вошёл в подъезд вслед за незнакомцем. На первом этаже была приоткрыта первая дверь слева. Решив, что это приглашение, санитарный инспектор вошёл внутрь и сразу же столкнулся нос к носу с незнакомцем. Только здесь санитарный инспектор увидел, что у того ярко-жёлтые глаза с вертикальными, как у кошек зрачками.

– Я – твой Белый Кролик, – вновь произнёс незнакомец, – я привёл тебя к норе. Ищи Фантомов. Через них ты найдёшь вход. Но будь осторожен, – его глаза вспыхнули красным огнём, и санитарный инспектор увидел силуэты трёх человек, – они знают, что ты идёшь…

В следующее мгновение санитарный инспектор открыл глаза. Он всё ещё находился в Сибири, в Ленске – 8, на территории одной из множества принадлежащих ГСИ биостанций.

– Значит, будем искать фантомов, – сказал он себе, вставая с раскладушки.

В полицейском управлении как всегда были бардак и толкотня. Все носились, размахивали руками, курили, толпились у автоматов кофе или сидели, тупо уставившись в компьютеры. Каждый создавал видимость работы, как мог. Каждый пытался доказать всем своим видом, что он нужен именно здесь, а не в каком-нибудь чёрном квартале с дубинкой или ещё хуже автоматом в руках, что именно он, именно сейчас занимается наиболее важным делом, что он на пороге, и что если его отвлечь, ну скажем…

Владимир Лемм сидел с умным видом за компьютером. На экране плакатно-патриотического типа молодец отбивался от кучи страшных монстров и отбивался, надо сказать, удачно.

– Привет защитникам улиц! – санитарный инспектор хлопнул по плечу Лемма.

Рука Лемма дёрнулась, и молодец тут же получил смертельный удар, от которого и скончался, а демоны принялись деловито пинать его ногами, явно довольные собой.

– Твою мать! Ты меня убил на 14 уровне! – Лемм готов был растерзать виновника своего поражения.

– Я всегда говорил, что это дерьмо до добра не доводит. Здравствуй дружище! – санитарный инспектор ехидно осклабился.

– Привет.

– Как поживает наша доблестная полиция?

– Как видишь.

– Мне нужна информация о Фантомах.

– Было у нас такое дело.

Лемм с сожалением посмотрел на экран, где ещё тлели кости так глупо погибшего в неравном бою героя.

– Четырнадцатый уровень, чёрт возьми! Ещё чуть-чуть и я бы увидел королеву! – выматерившись, он переключился на полицейские файлы.

– Вот, тебе распечатать? – спросил он минуты через три.

– Можешь скинуть на дискету.

– Только если у тебя с собой. У нас с этим сейчас строго.

– С собой, с собой, – успокоил его санитарный инспектор.

– Пойдем тяпнем пива, – предложил Лемм, закончив копирование файлов.

Они посидели за кружкой пива до закрытия, и санитарный инспектор вернулся в гостиницу изрядно веселым и довольным собой. Спать не хотелось, и после чашки крепкого, естественно натурального, кофе и душа он сел за компьютер.

Людмила Родис. была найдена мёртвой в прихожей собственного дома. Она даже после смерти оставалась красивой. Аристократическая семья, карьера. Человек года, лауреат нескольких престижных премий, и это всё в её годы. Замужем. Муж… Ага. Роберт Родис, стипендиат, не богатый, звезд с неба не хватает. Приятный. Санитарный инспектор положил рядом их фотографии. Красивая пара. Он что?.. Ага! Пропал без вести. Возвращались с презентации, выпили. Ну это ещё не повод. Людмила была убита на пороге дома, после чего её внесли внутрь. Никаких следов взлома. В доме ничего не пропало. Деньги, драгоценности на месте. А вот муж исчез. Полиция во всём его и обвинила, чего, кстати, и следовало от неё ожидать. Соседи от Родисов были просто в восторге. Жили душа в душу. Никогда не ссорились. Им все здесь завидовали. Зачем ему убивать?

Следующие две жертвы исчезли через пару месяцев с промежутком в неделю. На этот раз мелкие служащие. Жили в тихом районе. Никогда друг друга не видели. Одинокие. Баб в дом не водили, не пили. Фактически они исчезли ещё при жизни. Никто, наверное, этого бы и не заметил, если бы не случайность. Фото… Ну и рожи! Эти и родную маму зарежут. Откуда у тихих служащих такие рожи? Мда… Соседи о них ничего не знают. Оба переехали недавно, причём из ниоткуда. Никаких документов. Никакой регистрации. Похоже, что раньше они нигде не существовали. Вынырнули из небытия, чтобы снова туда исчезнуть.

Санитарный инспектор набрал номер Благородного Дона.

– Линия проверена, можете говорить, – услышал он приятный голос секретарши.

– Это Паркин. Мне нужно срочно поговорить с Благородным Доном.

– Одну минуточку.

Санитарный инспектор поморщился, услышав одну из тех гнусных мелодий, под которые обычно заставляют ждать телефонного соединения.

– Что у тебя? – спросил Благородный Дон, даже не поздоровавшись. Принципиальный отказ от неинформативных фраз был его коньком.

– Необходимо надёжное проникновение в дом Родисов, – инспектор назвал адрес. Благородный Дон записывал все свои телефонные разговоры, поэтому повторять или уточнять адрес не было необходимости.

– Какие-то проблемы? – спросил Благородный Дон.

– Это нужно сделать тихо и без шума, чтобы не спугнуть, зверя. Возможно, у него есть с кем-то контакт. Возможно даже, он – один из нас.

– Почему ты так решил?

– До боли знакомый почерк.

– Хорошо. Я что-нибудь придумаю.

Буквально на следующий день Расселы, так звали новых владельцев дома Родисов, отправились на похороны какого-то родственника, которого совершенно кстати (он оставил им хорошую сумму в наследство) переехал огромный грузовик.

Убедившись, что за домом никто не следит, санитарный инспектор проник внутрь, открыв дверь отмычкой. Конечно же, новые хозяева всё переделали по-своему, и искать следы Родисов в жилой части дома было бесполезно. Оставались подвал или чердак. С подвалом санитарному инспектору не повезло. Там всё сияло после недавнего ремонта, зато на чердаке он обнаружил старую кровать, до которой у новых хозяев ещё не дошли руки.

Поблагодарив всевышнего за этот подарок, санитарный инспектор лёг на кровать и принял капсулу керогена. На этот раз сон пришёл почти мгновенно, и вместе с ним пришла дикая, нестерпимая боль. Казалось, ещё немного, и голова разлетится на мелкие кусочки, забрызгивая всё мозгами и кровью. В глазах плавали разноцветные круги. В нос бил резкий тошнотворный запах. Саднило горло. Было больно дышать. Не дышать тоже было больно. В ушах выли миллионы бешеных котов. Он бежал, натыкаясь на стены, на деревья, на людей. Падал, снова вскакивал и бежал, подгоняемый проснувшимися дремучими первобытными инстинктами. Иногда у него в голове проскакивали какие-то картинки, похожие на слайды или на фотографии. Забор, ещё забор, старая ржавая металлическая сетка. Пустырь с чахлым кустарником, листья вперемешку с мусором, какое-то тряпьё. Инстинктивно, так и не понимая, что он делает, он зарылся с головой в кучу опавших листьев, которые в следующее мгновение стали ворохом забытых слов. Его органы чувств полностью потеряли ориентацию, и запахи воспринимались глазами, а звуки на ощупь, как вонзающиеся в тело колючки. Потеря сознания спасла его от сумасшествия или смерти.

Неизвестно, сколько он находился между жизнью и смертью. Для санитарного инспектора состояние обморока просто выпало из осознания. Боль оставалась болью, только в ней теперь были чьи-то голоса. Санитарный инспектор все ещё не был в состоянии их разобрать.

Спустя вечность или мгновение, чувство времени у него отсутствовало напрочь, санитарный инспектор почувствовал губами край чашки и сделал осторожный глоток. Это было то, что надо. Приятно горячая терпкая жидкость. Он жадно выпил весь напиток. По телу прошла тёплая волна. В голове немного прояснилось. Вакханалия сменилась низким монотонным гулом, который уже можно было терпеть. Один глаз приоткрылся, и он смог разглядеть сквозь мутную пелену низкий потолок, тусклую лампочку и грязные серые стены. Скорее всего, подвал. Он лежал на куче прелых тряпок, но мучила его не вонь тряпья, а резкий неприятный запах, который шёл из глубины памяти, и был частью какого-то мрачного неприятного воспоминания, свернувшегося калачиком на краю подсознания, и теперь почему-то терзавшего его своей вонью. Нос же, как, впрочем, и всё остальное практически не работал.

Санитарный инспектор попытался приподняться, но сильная боль снова заставила его откинуться на своё ложе.

– Да ты лежи, не рыпайся. Радуйся, что жив остался, – услышал он (ещё было непонятно мужской или женский) голос. Голос продолжал что-то говорить, но каждое последующее слово становилось все тише и неразборчивей, словно говорящий удалялся от санитарного инспектора.

Он понял, что спал только когда проснулся. Самочувствие было намного лучше. Глаза открылись, шум в голове исчез. Тело почти не болело, но было ватным и не хотело ещё слушаться. Он мог думать в первый раз с тех пор… Он попытался сесть. Получилось, правда, с большими усилиями, но получилось.

То, что он принял за комнату, оказалось заброшенным давным-давно туннелем. На стенах ещё оставались кое-где следы коммуникаций. Горели редкие тусклые лампочки, но об этом уже, скорее всего, позаботились его обитатели.

Тут же на полу в нескольких шагах от него сидели люди. Они что-то ели, оживлённо беседуя.

– А, проснулся… Иди к нам, – сказал один из обитателей туннеля.

Санитарному инспектору дали тарелку с бесцветной однородной массой. На вкус это месиво оказалось даже вкусным, тем более что оживающее тело требовало своего. Ели молча. Затем собрали тарелки и разлили по чашкам уже знакомый санитарному инспектору напиток. За выпивкой начались разговоры.

– Ты кто? – спросил его горбун, сидящий напротив. Всю трапезу он бесцеремонно пялился на санитарного инспектора.

– Денис Паркин, – ответил санитарный инспектор. Он решил не афишировать свою принадлежность к ГСИ.

Обитателей тоннеля звали Шланг, Кэмэл, Петрович и Носатый. Больше всего они походили на семью приведений за городом. Всклокоченные, небритые, в мешковатых однообразно-бесцветных тряпках с болезненными лицами, они словно сбежали из ночных кошмаров.

Шланг был самым молодым. Своё прозвище он получил за феноменальную способность уклоняться от любой работы. Больше всего на свете он терпеть не мог работать, а в остальном был неплохим парнем. Иногда бывал и полезен. Никто так как он не мог найти способ сделать что-либо с минимумом усилий, поэтому ему позволялось заниматься любимым делом – смотреть на работающих друзей. Он как бы между делом мог подкинуть идейку или дать ценный совет, так что его леность окупалась сполна. Невидимкой он стал после аварии, в которую попал по чужой глупости, и погиб бы, не окажись рядом Петровича.

Кэмэл получил своё прозвище из-за горба и постоянной привычки плеваться. Он был призраком от рождения. Его мать – нищенка и алкоголичка жила в подвале заброшенного дома, где и родила своего ненаглядного. Родился он нормальным, а горб получил ещё в раннем детстве, когда мать его уронила спьяну на пол. Все тогда думали, что помрет, а он выжил, но остался калекой на всю жизнь. Всё своё детство он провёл в том же подвале, так ни разу не выйдя на свет божий. Он бы и дальше там сидел, если бы нищенка в один прекрасный момент не пропала без вести. Ушла на промысел и не вернулась. Наверно околела где-то под забором. Какое-то время в нем боролись страх и голод, но голод оказался сильней. Пришлось выбираться на улицу. Днем он прятался, а по ночам совершал набеги на помойки окраин, и попал бы под пулю, если бы опять-таки не Петрович, который, добрая душа, приютил и его.

О Петровиче было известно только то, что он – Петрович, что он – долгожитель. Он всегда жил в этом туннеле, и что его имя было русским. Всё остальное он предпочитал держать при себе.

Носатый был хакер-сектант. Он исповедовал электронную версию дзен-буддизма, ставшую очень популярной в последние годы. Он, как и многие другие, гонялся за электронным аналогом нирваны, или кодом всеобщего слияния, пока совершенно случайно не нарвался на доэлектронную реальность. Он подошёл к границе, за которой должно было быть нечто. Будучи не дураком, он понял, что Мир – это не совсем то, к чему мы привыкли, и бросил все свои сбережения на поиски Врат. Ему повезло, и он оказался среди невидимок. Он вошёл в реальность во всеоружии, зная, что делает, и, зная, что будет делать дальше. Для призраков (тогда они ещё были призраками) он стал человеком номер один, превратив их слабости в силу.

Сейчас уже никто не сможет сказать, с чего и когда началась всеобщая биоцереброчипизация населения планеты. Возможно, изначально человечеством двигало всё то же болезненное стремление к самоутверждению, заставляющее поворачивать реки вспять, осушать болота и заболачивать сушь; стремление, результатом которого стало неустойчивое равновесие на краю планетарной техногенной катастрофы, называемое прогрессом.