Доступ к телу

«….трехлетнему Леше родители привязали к ногам пудовую гирю и бросили в пруд. Но перед этим они еще долго били ребенка железным ломом по голове. Теперь супруги Макаровы предстанут перед судом. По словам следователя, убийцам малыша грозит большой срок. Если вы стали свидетелем чего-нибудь подобного и записали это на камеру вашего мобильного телефона, присылайте, и мы покажем запись в программе «Криминальный час». Берегите себя».

В другое время Мария Николаевна, услыхав в новостях нечто подобное, обязательно бы сомкнула брови, возмущенно воскликнув «какой ужас» или «не представляю, как люди способны на такое». Но сейчас на кошмарные подробности из быта сограждан не обратила внимания. Мысли женщины занимало странное поведение мужа. Все началось пару недель назад, с завтрака, когда Александр Ильич пытался пробить яйцо зубочисткой. О рассеянности супруга ей было известно еще с первых месяцев их совместной жизни, и к подобным казусам она давно привыкла. Насторожило ее в то утро другое. Бородин-старший тщательно выбрился и нарядился в выходной костюм. Тогда она мужу ничего не сказала. Мало ли зачем ему понадобился этот парад? Или начальство ждали в институт с визитом, или день рождения академика Румянчикова. Но и последующие недели Александр Ильич спешил на работу, как на праздник, а ее как будто не замечал. А вчера явился с работы гораздо раньше обычного и за обедом неожиданно попросил собрать ему чемодан с самым необходимым. У Марии Николаевны шевельнулось ревнивое подозрение. «Суркова, – подумала она. «Конечно, Суркова!»

Профессорша однажды видела эту молодую, красивую особу на институтском вечере, куда Александр Ильич пригласил и ее. Мария Николаевна внимательно осмотрела сотрудницу мужа и еще тогда подумала, что их служебное общение небезопасно. Но Катерина выглядела скромницей, а вовсе не вертихвосткой, да и Александр Ильич мужского внимания на молодую женщину не обращал. Зная его неискушенность в бытовых вопросах, Мария Николаевна была уверена, ее благоверный не способен притворяться или лукавить. Будь что-либо между ними, уж она бы заметила. Но с того вечера миновал год. А за год многое может случиться – она-то не молодеет, а он в свои пятьдесят девять еще огурчик. А теперь этот чемодан… Причину своей просьбы Александр Ильич объяснил – едет в командировку, а на сколько, пока не знает. И она поверила. Но сегодня за завтраком заметила неладное. Разливая кофе, она случайно перехватила взгляд, которым супруг обменялся с Арсением. Это был взгляд заговорщиков. Мало того, сын еще подмигнул папочке. И уехали отец с сыном вместе – вроде Арсений повез отца на вокзал. Неужели они ее предали?! Предали два самых близких ей человека! Выходит, ее Саша поделился с сыном истинной причиной своей «командировки» и тот проявил мужскую солидарность. Это было отвратительно. Неужели и в их семью вошла ложь и измена?

«…в квартире высокого чиновника при обыске обнаружено десять килограммов золота и несколько миллионов валюты. В Кремле этот арест пока не комментировали… долгий приятный вкус во рту… рекомендация стоматолога номер один в мире».

Женщина смотрела на экран японского телевизора и думала, что предпринять? Нельзя же просто так сидеть сложа руки, когда у тебя уводят мужа! Первое, что ей пришло в голову, – проверить свои подозрения. Она пультом убрала звук и позвонила мужу на работу. Трубку долго не брали. Наконец отозвался мужской голос. Мария Николаевна звонила в институт редко, и голосов сотрудников лаборатории запомнить не могла. К тому же обычно трубку брал сам профессор, поскольку аппарат стоял в его кабинете.

– Позовите Александра Ильича Бородина.

– Профессора нет.

– А с кем я говорю? – сухо поинтересовалась Мария Николаевна.

– С Витей, – сообщили в трубке.

– Каким еще Витей?

– Я лаборант профессора, Виктор Шаньков.

Она тут же вспомнила – муж взял на работу сына их старинных знакомых.

– Ах, Витюша? Как папа? Как Лена?

– Спасибо, тетя Маша, с родителями все в порядке.

– Витюш, есть кто-нибудь, кроме тебя, в лаборатории?

– Никого.

– И Катерины Сурковой?

– Суркова тоже там.

– Где там?

– А вы разве не знаете? Александр Ильич некоторое время пробудет в другом месте. Он снял квартиру.

– Квартиру?

– Да. Вы ему туда позвоните. Запишите номер.

Мария Николаевна бросила трубку и расплакалась. Теперь ей стало все ясно. Муж снял квартиру и сбежал в нее с этой тихоней Сурковой. Обида и злость быстро иссушили слезы. «Если он так поступил, чего с ним деликатничать. Она скажет ему все, что думает. Нечего делать из меня дуру – решил разводиться, так и скажи».

Мария Николаевна еще раз позвонила в лабораторию, и Шаньков продиктовал ей номер. Минут пять женщина сидела неподвижно, набираясь сил. Потом прошла в ванную, умылась и подкрасила губы. О том, что по телефону муж увидеть ее лица не сможет, не думала. Она сильная женщина и не доставит ему удовольствия своими слезами.

Дрожащим пальцем прошлась по кнопкам. Ответили сразу. Но голос на другом конце провода мужу не принадлежал.

– С кем я говорю? – спросила она, стараясь не сорваться в истерику.

– Я Н-н-н-николай Тарутян.

– Позовите, пожалуйста, господина Бородина.

– Профессор отъехал.

– Куда?

– В тю-тю-тюрьму. Это не далеко, тут в области. А кто его с-с-с-спрашивает?

Мария Николаевна растерялась. Что может делать в тюрьме ее неверный супруг? Тарутян повторил вопрос, и она машинально ответила:

– Я его жена.

– Мария Николаевна?! Богатой бу-бу-будете. Я вас не узнал.

– Я вас тоже.

– Ну как же? Я Коля. Помните, еще привозил до-до-документы Александра Ильича, когда он забыл в нашей по-по-поликлинике свой па-па-паспорт и медицинскую страховку?

– Теперь припоминаю. И что вы делаете на съемной квартире? Держите мужу свечку?

– Какую с-с-с-с-свечку? Мы готовим помещение для опытов. Заканчиваем монтаж оборудования. К приезду профессора д-д-д-должны успеть.

– Что еще за опыты? Вам института мало?

– Мария Николаевна, это се-се-се-кретная информация. Боюсь, мне и так попадет, за то, что я вам сказал. Вы уж меня не выда-да-да-давайте?

– Ладно, Коля, когда Бородин появится, пускай позвонит домой.

– Я передам.

– Спасибо. Вы там один?

– Нет, мы здесь все-се-сей командой, кроме лаборанта. Шаньков остался в институте с-с-с-с обезьянами.

Мария Николаевна положила трубку и снова разревелась. Теперь уже от радости.

«Господи, какая я дура», – подумала женщина и ощутила странное беспокойство. Не сразу поняла, что оно вызвано тишиной. Посмотрела на экран телевизора и вернула звук.

«…Обвала крыши спортивного комплекса двенадцать человек погибло. Двадцать пять доставлено в больницу. …семеро в тяжелом состоянии. …теперь вдвое больше по той же цене. …жизнь прекрасна, как ни крути».

Тревога ушла. Мария Николаевна отвернулась и перестала вникать в смысл происходящего. Голоса на экране снова звучали звуковым фоном, создавая иллюзию присутствия жизни в доме.

Заветный день, готовящий научную сенсацию века, начался буднично. Александр Ильич, в сопровождении крепких молодцев из службы безопасности банка, укатил вызволять арестантов, а его помощники остались готовить встречу.

За полторы недели квартира, арендованная Арсением под опыты отца, превратилась в апартаменты нуворишей, или дорогой номер в отеле средней руки. Что в наше время отличить трудно. Но за внешним лоском помещений скрывалась невидимая глазу начинка. Бригадир монтажа потайной техники, вполне интеллигентный очкарик, провел Тарутяна, Суркову и Дружникова экскурсией по всем комнатам и, пожелав им успеха, отбыл на следующий объект. Молодые ученые еще немного потоптались по сияющему лаком паркету, завистливо потрогали дорогую сантехнику и, повздыхав о недосягаемости подобного комфорта для собственных скромных персон, вышли на лестничную площадку. Тарутян закрыл за ними стальную дверь, замкнув ее на два заморских замка. Несмотря на дорогой евроремонт, жилье на ближайший месяц становилось комфортабельной тюрьмой, с той лишь разницей, что дверной глазок заменяла техника. Невидимые провода шли в соседнюю квартиру, также арендованную Арсением для проекта отца. Здесь никакого шика не наблюдалось. Все аскетично и весьма функционально. Тесная, маленькая кухонька, совмещенный с душем туалет и узенький коридорчик составляли все ее пространство. Саму жилую комнату технари превратили в аппаратную. Отсюда ученым предстояло днем и ночью подглядывать и подслушивать за всем, что произойдет у соседей. На панели, занявшей целую стену, бригада интеллигентного очкарика установила записывающую технику, мониторы от камер наблюдения, несколько процессоров. А пять жестких офисных кресел на колесиках составляли ее мебельный ансамбль.

– Располагайтесь, дамы и господа, – широким жестом пригласил коллег Дружников и уселся первым: – Прямо логово Джеймса Бонда. Прекрасная дама уже есть, остается нам с Колей решить, кто из нас Джеймс, а кто Бонд.

– А мне что при этом делать? – не без кокетства поинтересовалась Суркова.

– А тебе, Катя, составлять расписание, в какой день влюбляться в Джеймса, а какой в Бонда.

– А вдруг я влюблюсь в одного из благородных Робин Гудов, что привезет профессор… Это так романтично…

Тарутян поспешил опустить девушку на грешную землю:

– Не обольщайтесь г-г-госпожа Суркова, патрон привезет обыкновенных бандитов.

– Не забывайте, аспирант, об активизации гена «h». Кто знает, во что превратятся эти обыкновенные бандиты.

Дружников поддержал армянина, позволив себе бестактность:

– Любовь к ним тебе, Катенька, все равно не грозит. Ты уже давно и безнадежно влюблена в патрона. Хотя я не понимаю, как можно полюбить старика!

Тарутян возразил:

– Почему? Наверное, это очень романтично. П-п-представляешь, любовное ложе, на т-т-тумбочке стакан, а в нем вставная челюсть… Некоторых женщин это заводит…

Катя густо покраснела:

– Во-первых, Александр Ильич не старик, а мужчина в расцвете сил. А во-вторых, не вам, юноши, судить о любви людей взрослых. Молоды еще.

Дружников вскипел, но взял себя в руки:

– Юноши мы или нет, но полюбить даму под шестьдесят, у нас, действительно, кишка тонка.

Чтобы избежать развития щекотливой темы, Суркова все перевела в шутку и потребовала:

– Трепачи, технику проверяйте.

Тарутян пультом запустил систему. Один за другим засветились экраны мониторов, послышался громкий мат и «картинка» отобразила двух крепких молодых мужиков. Ученые тут же узнали охранников банка, из тех, что присматривали за ремонтом. Вскоре мужики вспомнили о потайных микрофонах и материться перестали.

В апартаменты они пришли не с пустыми руками. Один нес кейс, другой – пластиковый мешок с одеждой. Камеры одна за другой отслеживали их перемещение. Охранник повыше остановился в холле у небольшого комодика, запустил в кейс огромную лапу, извлек оттуда две пачки долларов и бросил в ящик комода. Второй развешивал по шкафам в спальнях три комплекта одежды для будущих жильцов. Оба сошлись в гостиной и дальше отправились вместе. По ходу их движения в ящиках мебели оставалась валюта, рубли в крупных купюрах, и всяческие дорогие безделушки. Дружников присвистнул:

– Ничего себе подарочки…

– Готовят сы-сы-сыр в мышеловке… – догадался Тарутян.

– Мальчишки, да там целое состояние, – прошептала Суркова: – Зачем столько?

Тарутян подмигнул Николаю:

– Иметь, так к-к-королеву, воровать, так миллион.

Дружников впился в экран глазами:

– Не захочешь, а упрешь. Никакой ген «h» не поможет.

– Мальчики, я серьезно. Зачем Арсений так рискует? Это же его средства.

– Не в-в-волнуйся, Суркова. На окнах решетки, двери стальные, и эти парни всегда начеку. Так что рискует он не слишком. Зато уголовникам приманка классная.

– Это нам, мальчики, головная боль, смотреть за ними в оба.

– В том и суть опыта.

Покончив с закладкой «приманки», охранники удалились. Экраны мониторов отразили уголки пустынной квартиры, а микрофоны тишину. Но вскоре – «картинка» снова ожила. На сей раз на экранах появился сам профессор. Александр Ильич вихрем пронесся по комнатам, заглянул в ящики, удостоверился, что ремонт завершен, а деньги и ценности разложены, и в том же темпе исчез с экранов. Через секунду возник в аппаратной, уже не изображением, а собственной персоной. И с порога завил:

– Друзья, можете меня поздравить. Все прошло как по маслу. Теперь быстро в институт, времени у нас в обрез. – И двинул из квартиры.

Помощники за ним. Молодые люди не догадывались, что их патрон может перемещаться с такой скоростью. Но Бородин не только несся не чуя ног, но и рассказал им по дороге о ходе операции «доставка» от ворот тюрьмы до института. Охраняли зеков семь парней из служб безопасности банка, но усыпили бандиты себя сами. В микроавтобус, куда их усадили, Бородин заблаговременно припрятал бутылку водки. Уголовники ее довольно быстро нашли, а охранники сделала вид, что их это не касается. Препарат, растворенный в алкоголе, подействовал при подъезде к Москве. Самым трудным оказалось занести бесчувственные тела в грузовой лифт института незаметно. Для этого профессор попросил открыть запасной выход во двор и наплел вахтерам, будто завез тяжелое оборудование.

Уснувших уголовников накрыли чехлами брезента и подняли в лабораторию. По мнению Александра Ильича, снадобье будет действовать еще два с половиной часа. Необходимо срочно провести активизацию гена, пока рецидивисты не проснулись. И они торопились, как торопятся люди к забытому на газу чайнику или за водкой в магазин перед закрытием. Никто из них не думал о пафосе предстоящего. О том, что их открытие способно дать шанс огромной стране двинуть к прогрессу семимильными шагами – без воровства, взяточничества, без холуйского пренебрежения к нравственным ценностям общественного бытия. Все это уже ими сотни раз пережито, передумано и переспорено. После каждого пройденного этапа, опытов на крысах, морских свинках, макаках и, наконец, шимпанзе, их вера в успех становилась все крепче, а фантастический результат все реальнее. И когда близился момент, способный стать венцом многоэтапного труда, они о высоком уже не размышляли. Сейчас для профессора Бородина и его помощников важно было одно – не опоздать.

Александр Ильич не зря просил сына подыскать помещение поближе к работе – дорога до проходной института заняла у них чуть больше семи минут. Еще три минуты до лаборатории.

Виктор Шаньков встретил старших коллег на пороге:

– Слава богу. А то я уже беспокоился. А что если они оклемаются, а вас нет…

– Не волнуйся, Витя, – бросил на ходу профессор и поспешил мыть руки.

Спящие уголовники возлежали на каталках перед «операционной». Возле каждого дежурили по два охранника. Александр Ильич вернулся в белых перчатках и марлевой повязке на лице. Произносить слов ему не понадобилось – помощники прекрасно знали свои обязанности. Еще перед активизацией гена у шимпанзе они сотни раз проделывали эту процедуру на более примитивных животных, доведя процесс до автоматизма. Вадим Дружников подготовил к съемкам видеокамеру. Сегодня место оператора доверять лаборанту профессор остерегся. Суркова уселась у дисплеев. Томограф и энцелограф последнего поколения позволяли видеть мозг и наблюдать его активность. Николай Тарутян настроил приборы, Шаньков разбирался с электродами. Через двадцать минут помощники доложили о полной готовности.

Первым в «операционную» закатили Лыкарина. Шаньков обложил голову Федора Иннокентьевича электромагнитными датчиками. Провода тянулись к приборам, а от них к дисплеям Катерины. По команде профессора операция началась. В мозг «пациента» поступили электрические импульсы. Оба его полушария проявляли слабую активность, что для состояния усыпленного человека вполне нормально. Суркова напряженно вглядывалась в экран и выглядела растерянной. Ей предстояло отыскать в мозгу Лыкарина ген «h». Катерина этого гена не видела. Бородин запустил лазерную установку и посмотрел в ее сторону:

– Ну?

– Александр Ильич, я ничего не понимаю…

Профессор поднялся, раздраженно отстранил девушку и уселся за прибор сам. Какого же было его удивление, когда и он искомого гена «h» не обнаружил. Место, где тому полагалось находиться, в структуре мозга присутствовало, но самого гена не было. Тут и профессор растерялся. В мозгу примата «h» просматривался вполне отчетливо. Даже у крыс и морских свинок, хоть в зачаточном состоянии, но имелся. В человеческом мозгу Александр Ильич наблюдал его много раз у своих помощников, а тут пустота. Время шло. До пробуждения бандитов оставалось немногим больше двух часов. Помощники застыли в напряженном ожидании. По выражению лица ученого они начали осознавать – патрон в отчаянии.

– Мальчики, у меня идея.

Все повернулись в сторону Сурковой.

– Предлагаю отдать наши.

– Что – наши? – переспросил Дружников.

Катя пояснила.

– Наши гены. Мы же знаем, со временем они у нас восстановятся. Но сейчас дорога каждая минута. Не срывать же опыт?!

– Я на это не пойду, – твердо заявил профессор.

Тарутян поднял руку:

– Я го-го-го-готов.

За ним руки подняли Шаньков, Суркова и Дружников.

– Я не имею права, – продолжал отказываться Александр Ильич, но уже не столь категоричным тоном. Катя присела рядом с шефом:

– Мы с вами три года. Практически без денег, на одном энтузиазме отдавали все силы, веря в ваш талант и вашу гениальную идею. И мы не позволим вам потерпеть неудачу. Всем здесь понятно, второго случая может и не представиться. Вы же не допустите краха наших надежд? – говорила девушка тихо, но с таким убеждением и силой, что ее голос проникал в душу. Серьезность момента передалась остальным. Глаза Александра Ильича повлажнели.

– Катя, как я могу взять на себя такую ответственность?! Мы пока не знаем, восстанавливается у человека этот «h» или нет. Нельзя быть уверенным только на основании опытов над животными… Вспомните, и у них стопроцентного результата мы не получили. Ген восстановился только у тех мартышек, чей интеллект находился в норме или выше. Даже на шимпанзе мы восстановительного эффекта проверить не успели.

– Если «h» восстанавливается у мартышек со среднестатистическим интеллектом, почему вы сомневаетесь в нас? Или наш интеллект не соответствует норме?

– Соответствует… Но это хоть и бескровное, но все же вмешательство в живую ткань мозга.

– Ерунда. Не страшнее укола дантиста. Нора и Фоня предавались любви уже через пятнадцать минут. Не думаю, чтобы они вели себя подобным образом после сильного болевого шока. Не придумывайте отговорок и не теряйте драгоценного времени.

Бородин взял Катю за руки, поднялся с кресла и поднял ее:

– Хорошо, я согласен. Готовьте пересадочную иглу.

В мозгу Косых ген «h» обнаружить удалось. Он едва пульсировал, но поддавался активизации. У Водиняпина так же, как и у Лыкарина, гена «h» не оказалось. Тарутян, Шаньков и Дружников благородно предложили профессору воспользовался их мозгом и обойтись без Катерины. И добились своего. Александр Ильич остановился на кандидатурах Тарутяна и Дружникова. Молодые ученые отвечали за свои поступки. Шаньков не подходил по возрасту – был слишком юн.

Вадим Дружников, перед тем как лечь на каталку, передал камеру лаборанту. Александр Ильич перекрестился и взял в руки лазерную иглу. Работа началась.

Через час тридцать пять минут все было закончено. Вадим Дружников и Николай Тарутян чувствовали себя нормально, если не считать, что их сильно клонило в сон. Александр Ильич оставил аспирантов подремать в лаборатории, разрешив им присоединиться к наблюдениям позже. Что молодые люди и сделали.

Охранники из службы безопасности банка спустили обернутых в брезент уголовников тем же грузовым лифтом. Их так же вынесли во двор через запасной выход и погрузили в микроавтобус. Дорога до арендованных апартаментов заняла всего несколько минут. Там бывших зеков охранники раздели догола, обрядили в голубые пижамы с рисунком в мелкий цветочек и уложили в постели. Зрелище получилось сильное. Татуированные конечности пациентов трогательно торчали из-под веселой пижамной ткани. Заботливо накрыв похрапывающих джентльменов одеялами, охрана тихо удалилась. Профессор оставил в холле конверт и вместе с Катериной Сурковой занял наблюдательный пост в соседней квартире.

Теперь предстояло ждать, когда усыпленные бандиты придут в себя и наблюдать за каждым их шагом.

«Зверское отношение детей к своим престарелым родителям поражает своей жестокостью. Великовозрастный сын несколько месяцев держал престарелую мать на цепи в собачьей будке» – Мария Николаевна, если не считать трансляций о фигурном катании, обычно телевизор внимательно не смотрела. Передачи и сериалы воспринимала вполуха, продолжая заниматься домашними делами. Но тут заинтересовалась и присела в кресло. Передавали очередное журналистское расследование. На экране возникла старушка с забинтованной головой. Репортаж велся из городской больницы. «Перед тем как посадить в будку, отобрал пенсию и бил ногами», – жаловалась несчастная. Из слов репортера выходило, что сын этой пожилой дамы постоянно издевался над матерью, держал в собачьей конуре, отнимал еду и жалкую пенсию. А неделю назад еще и избил до такой степени, что бабушку пришлось поместить в больницу. «…прервемся на короткую рекламу, а после нее расскажем вам, как сестры сбросили престарелую тетушку с балкона десятого этажа. Не переключайтесь, реклама пройдет быстро».

Мария Николаевна не стала пережидать рекламную паузу, а направилась в свою комнату извлекать летние вещи. На следующей неделе обещали резкое потепление, а она еще к нему не подготовилась.

Звонка мужа она так и не дождалась. Но к восьми вечера домой явился Арсений.

– Ужинать будешь? – спросила она сына.

– Нет, мама. Я только что из ресторана. Так сказать, деловой обед плавно перетек в ужин, – ответил «мальчик», прямиком направляясь в кабинет. Она преградила ему дорогу.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– А что бы ты хотела услышать?

– И он еще спрашивает?! Его отец таскается по тюрьмам, живет в съемных квартирах, наврав, что едет в командировку, а сын его покрывает.

– Ты уже все знаешь. Так зачем спрашиваешь?

– Я ничего не знаю. Я у вас, как несмышленый придаток. А я, между прочим, человек и имею кандидатскую степень филолога. Поэтому имею право на уважение близких.

– Другой бы спорил…

– А ты не перебивай мать. Да, имею, хотя бы за то, что ради вас отказалась от собственной карьеры.

Арсений взял маму под руку, привел в гостиную, усадил в кресло и уселся напротив. Родители – то неизбежное зло, с которым детям не только приходится мириться, но которое еще и положено любить. Среди простого люда это положение часто не соблюдается, и ненависти там не скрывают. В интеллигентных семьях принято с родителями считаться. А если сыновняя или дочерняя нежность возникает искренне, то уже в зрелом возрасте, если старикам удалось до этого момента дожить. Арсений в свои годы ценность родительского присутствия осознал и раздражение старался подавлять в зачатке.

– Прости, мама. У меня сегодня тяжелый день, и я хотел немного отдохнуть.

– У тебя каждый день тяжелый. Других не помню. Будь добр, поделись с матерью, что там у вас с отцом за тайны?

– От тебя тайн нет. Не хотели волновать, вот и не стали слишком подробно описывать ситуацию. Квартиру отцу снял я. Ему нужно проделать несколько экспериментов над людьми, а разрешительных санкций ждать долго. Вот я и помогаю ему это сделать без лишнего шума.

– И этих людей он привез из тюрьмы? Я правильно понимаю?

– Примерно так.

– Ты хочешь сказать, что твой отец ставит опыты над преступниками?

– В некотором роде.

– Ты в своем уме?! Они его убьют.

– Мама, чтобы не выслушивать твоих возмущенных сентенций, отец и не стал тебе ничего рассказывать. И я его понимаю. Научись воспринимать жизнь без паники. Истериками ничего не изменишь.

– Мне уже поздно учиться. Я знаю одно – стоять у ваших гробов не смогу.

– Подожди нас хоронить. У нас с папой все только начинается, – и Арсений грустно улыбнулся.

– Какой же ты еще ребенок, – вздохнула Мария Николаевна: – Теперь такая страшная жизнь, а ты этого не понимаешь!

– Чем она такая уж страшная, особенно у тебя? Вот когда вы меня растили в коммуналке, жизнь была действительно страшная. – Арсений подошел к бару, плеснул себе в стакан немного виски и вернулся в кресло: – Может, тебе тоже чего-нибудь налить?

– Ты же знаешь – от алкоголя у меня поднимается давление. Вот ты вспомнил нашу коммуналку. А мне здесь в этих хоромах гораздо страшнее.

– Не понял?

– Там я была с людьми, а здесь с телевизором.

– Тебе плохо в новой квартире? Я же для тебя старался.

– Спасибо, сынок, я благодарна. – Она вспомнила о старушке, которую сын держал в собачьей конуре. – Множество матерей живут куда хуже. Но подумай сам – ты весь в работе, отец весь в работе. Вы даже дома отгорожены от меня свинцовой стеной. У меня своих интересов давно нет – живу вашими. А вы скрытничаете. Вот и подумай, каково матери в этой золоченой клетке одной?