Загадка Алатырь-камня
Забравшись подальше в лес, Оян и Гарма затеяли было минутку любви, но крайне неудачно, поскольку в густой тени деревьев девушка улеглась прямо на неприметный муравейник. К счастью, рядом плескалось озерцо, и влюбленные бросились в воду, отметя прочь свойственный их кочевому народу страх перед мытьем: погружение оказалось единственным средством унять боль и зуд от укусов растревоженных насекомых.
Стоя по грудь в воде, Гарма тонкими руками обвила шею Ояна, а тот приподнял девушку за бедра и усадил прямо на свое мужское могущество. От их мерных движений по поверхности побежала рябь, и на берегах проснулись утомленные ночной кормежкой лягушки.
– Ква, ква, ква, – заливался неприметный в траве солист, и ответом ему звучал дружных хор: – Кваааа, кваааа, кваааа…
– Ах, ах, ах, – рвалось из ротика прелестной Гармы. – О-о, о-о, о-о, как ты могуч, любимый мой…
– О-о, о-о, о-о, – отзывался плечистый красавец. – Ух, ух, ух, как же ты прекрасна, любая моя…
– Квааааа, – тянули свою партию земноводные. – Ква, ква, кваааа…
Взлетали к небесам брызги, и воспаряло счастье, прямо к чисто умытому новым днем, хотя и потемневшему Тенгри.
Откроем тайну: Оян и Гарма – кузен и кузина. Родными братьями были их отцы, которые геройски, как пристало хуннским воинам, пали в одной из жестоких стычек с китайцами. Спустя каких-нибудь пару лун смертельная стрела китайского арбалета пригвоздила мать Гармы к стойке шатра, едва молодая женщина выбежала наружу с обоюдоострым «всадническим» мечом покойного мужа.
Багрита приходилась родной матерью лишь Ояну, а ставшую сиротой племянницу Гарму удочерила в полном согласии с вековым обычаем кочевников. Прочих пятерых детей погибшего зятя удочерили сестры Багриты, потому что собственных сестер у отца Гармы не оказалось. Не было в ту далекую пору у восточных народов детских домов, нет их и сейчас.
Согласно другому вековечному обычаю, браки между двоюродными сестрами и братьями не были табуированы у кочевников, и шаманы с легким сердцем совершали над кузенами все положенные при женитьбе обряды. Да и в просвещенном XXI веке подобные браки законодательно разрешены в большинстве стран, которые именуются цивилизованными и развитыми.
Тем временем астральные тела Сэпгэ и Сарюн скитались по шаманской Вселенной. Как известно, она состоит из трех ярусов. Средний – тот мир, к которому привыкли обычные люди. Верхний и нижний ярусы являются многослойными. Все три яруса надеты на ось – своеобразный колодец, через который в наш мир спускаются боги, а в нижний мир отходят умершие. Именно этим путем пользуются астральные тела шаманов во время своих путешествий между мирами.
Физические тела супругов лежали в глубине огромной пещеры где-то под Буграми и выглядели крепко спящими. Но если бы за ними подсмотрел посвященный в шаманские тайны человек, то увидел бы две тонкие светящиеся нити. Каждая соединяла «спящего» Сэпгэ и «спящую» Сарюн с их энергетическими сущностями, то есть астральными двойниками.
Средством передвижения между омерзительно-опасным царством мертвых и божественно-спасительным верхним миром-раем шаманской чете служила в Астрале светящаяся мареновым цветом неорганическая сущность – восьмиконечная розетка. Этот священный символ солнца действовал одновременно и как парашют, и как подъемник. В каждом из миров та же восьмилепестковая темно-красная звезда выполняла функции горизонтально летающего со скоростью света внедорожника и превосходно знающего «местность» проводника. В общем, «четыре в одном».
«Странно, на приаральских Буграх ездовая звезда имела лишь семь лепестков, – размышляла энергетическая сущность Сэпгэ. – Но мой отец Мижит рассказывал, что в чреве алтайских Бугров перемещался на шестиконечной звезде, а еще раньше, на Буграх Забайкалья у ездовой звезды были только пять концов, но она также пользовалась энергетическими Линиями Мира, чтобы мгновенно переноситься из одной точки в другую…»
Ну как объяснить непосвященным, что такое «Линии Мира»? Это нечто вроде рельсов или токопроводов, скорость движения по которым равна скорости распространения энергии, то есть триста тысяч километров в секунду. Для рядового человека Линии Мира являются, конечно, абстракцией, но для астральных тел – привычный транспорт.
«Не менее, чем через двести лет, – осознал хуннский шаман Сэпгэ в своем сновидении предписание Тенгри. – За этот срок новое гнездо станет большим…»
«Осядете в одном переходе отсюда близ слияния Алатыря и Суры, – осознала хуннская шаманиха Сарюн в своем сновидении предписание Тенгри. – Точное место вы узнаете по искреннему радушию, с которым будете там встречены».
«Вовремя мы наткнулись на эти Бугры, – подумал шаньюй, выслушав доклады шаманов, когда те наконец вернулись на бренную землю после астральных странствий. – Иначе прошли бы в каких-то двадцати пяти ли западнее деревни, в которую велят двигаться Боги!»
Здесь необходимо заметить, что перенятая кочевниками хунну у китайцев единица измерения длины ли равнялась 576 метрам.
– Передайте хунну, пускай побыстрее завершают все свои дела и занимают места в походной колонне, – бросил Юйчугянь личным гвардейцам. – Мясо с вертелов доедят на ходу, так даже больше влезет. Нам нужно принять немного восточнее. Там нас ждут.
Захлебываясь слюной от голода, отборные хунну бросились исполнять приказание своего вождя. «Мясо с вертелов, – стучало в висках. – Мясо с вертелов…»
Тысячи костров окружали орду, и ноздри небожителей щекотали ароматы готовящейся баранины – лучшей еды в мире.
Небо принялось грозно погромыхивать: гром обещал сильнейший ливень, испещренный ослепительными зигзагами молний.
Глава 3. Страшные люди
Следующим утром – после жуткой ночной грозы, – пыхтя и обливаясь потом, дозорные подбежали к дому Арсяна, который с незапамятных времен числился каназором Долины Ручьев, то есть правил всем родом. Если бы событие не было не столь значительным, доклада удостоился бы кто-то из азуров, – глав семей.
Но сегодня рыжий Латкай и такой же конопатый Мельцет увидели нечто настолько необычное, что сразу рванули к каназору. Старый Арсян по своему обыкновению уже сидел на завалинке своего сруба, согреваясь лаской июльского утра. После сильнейшего дождя от земли поднимался пар.
– Чиряз Арсян, чиряз Арсян, к Долине Ручьев приближается большая конница, – задыхаясь и перебивая друг друга, заныли парнишки. – А еще дальше тянется бескрайний обоз, пыль от которого скрывает весь лес. У этих людей странные, очень странные лица – узкие-преузкие карие глаза и широкие-преширокие желтые скулы. А еще пришельцы покрыты железными пластинами, и щиты у них железные, а лошади мелкие и лохматые. И верблюды, верблюды, верблюды, причем не только двугорбые, но даже одногорбые!
На безмятежное лицо чиряза Арсяна легла тревога. «Чиряз» по-эрзянски – «господин». Латкай и Мельцет переглянулись в ожидании похвалы: их новость явно была достойна высокой оценки, тем паче что Латкай приходился каназору родным племянником.
– Срочно найдите и приведите сюда Нуята и Парамзу. И шамана, шамана Радая ко мне. Живо!
Пожав плечами, дозорные бросились выполнять приказ. В деревне еще никто никогда не видел, чтобы каназор лично общался с Нуятом и Парамзой. После какой-то давней истории они считались несколько как бы отверженными, и даже жен себе так и не взяли, несмотря на преклонный возраст: обоим было уже лет по тридцать пять!
Скоро Нуят и Парамза возлежали на траве у ног Арсяна. От бобылей, которые никогда не стирали своей одежды, исходило зловоние, но сегодня каназор не обращал на него никакого внимания: судьба всего рода – вот что поистине занимало старика.
– Сможете ли вы объясняться с ними? – испытующе глядя, выспрашивал он лохматых, с давным-давно неподстригавшимися бородами Нуяту и Парамзу. – Не успели ли вы забыть их язык?
– А вот послушай, чиряз каназор, – попросил Нуят и сказал Парамзе несколько неведомых слов.
Парамза в долгу не остался и отвечал на том же языке. Нуят пояснил:
– «Господин Арсян сомневается», – сказал я Парамзе. А Парамза ответил, что мы запомнили их язык на все остатки наших жизней, которые даровал нам всесильный Нишке.
Высоко над головами плыли белоснежные облака, и не верилось, что еще несколько минут назад в эрзянской деревне Долина Ручьев, что с годами превратится в Атяшево, торжествовали безмятежность на пару с размеренностью.
Щурясь, каназор Арсян посмотрел на июльское солнце, ласковое и покорное после страшного летнего дождя. Опустив глаза, каназор увидел белобородого шамана Радая – тот ковылял на пригорок на одной ноге, опираясь всем телом на здоровенный посох. К культе второй ноги была кое-как прикручена пеньковой веревкой сосновая чурка – самодельный протез.
Ногу шаман потерял много лет назад в битве с оголодавшим сверх меры медведем-шатуном. Зверь был пробит насквозь рогатиной, но даже в таком положении продолжал терзать ногу Радая. После того, как шатун наконец издох, та же участь едва обошла стороной самого охотника: Радай потерял столько крови, что едва выжил с помощью своей молодой и преданной жены.
Тогда-то, во время тягучих мучительных ночей, находясь между небом и землей, Радай научился видеть другие миры, причем для перехода в измененное состояние сознания ему не требовались даже «растения силы» – галлюциногены наподобие мусцимола мухоморов или псилоцибина крошечных поганок.
Так рядовой охотник стал главным шаманом Долины Ручьев. При всех своих уникальных способностях Радай оставался поразительно скромен, называя себя всего лишь «человеком, который пробудился», – ну точь в точь, как Будда, о котором эрзянский шаман, разумеется, не имел ли малейшего представления.
– Шумбратадо! – обратился он по-эрзянски к присутствующим. – Здравствуйте…
– Привет, одноногий колдун, присаживайся поудобнее и слушай: в Долину Ручьев пожаловали непростые гости, – произнес каназор Арсян и призывно махнул рукой Парамзе с Нуятом, которые топтались в сторонке. – Эй, вы! Пришельцы страшны, очень страшны. Они – грозные завоеватели, которые не имеют собственного угла во Вселенной, кочуют туда-сюда и везде берут себе то, что пожелают. Поэтому мужчин у них всегда больше, чем слабого пола. Их женщины умирают, когда рожают в степях и негде взять воды, чтобы вымыть дитя. Младенцев омывают верблюжьей мочой, но женщин так не спасешь. К тому же многие отцы убивают своих новорожденных девочек – обычно закапывают живьем. Ведь из них не вырастут воины, которые станут приносить добычу из походов. Поэтому обегите деревню и строго-настрого разъясните хозяевам, чтоб не выпускали из домов ни девочек, ни младших жен, ни старших жен.
У Мельцета на языке так и вертелся вопрос:
– Чиряз Арсян, откуда Парамза и Нуят знают язык пришельцев?
Пожилой каназор не стал ходить вокруг да около:
– Когда вы оба с Латкаем были еще мальчонками, Парамза и Нуят искали отбившихся от стада свиней, да и угодили к кочевникам в плен. Два года парни провели у них в рабстве – в основном ремонтировали повозки. Там наши с вами земляки и выучились языку кочевников. Парамза и Нуят имели тысячу шансов сбежать из рабства, но ушли только тогда, когда кочевники сами отпустили их на свободу…
Латкай тоже решил кое-что уточнить:
– Уважаемый господин каназор, как же зовут этот народ, пришедший в родное наше Присурье?
Старый Арсян, которому уже исполнилось пятьдесят пять лет, казалось, знал на свете абсолютно все:
– К нам пожаловали хунну – запомните это название на всю жизнь, пацаны! В бою они управляют лошадьми одними коленями, и руки свободны для схватки. Одно время народу хунну платил дань сам китайский император. Был даже период, когда император находился у хунну в плену. А потом другой император построил невиданной длины и высоты стену, чтобы отгородиться от кочевников. Из-за Великой китайской стены хунну действительно вынуждены были уйти из родных мест: три столетия тому назад Китай для их набегов оказался закрыт. Тогда хунну оседлали Великий шелковый путь – единственную торговую артерию, соединяющую Китай с Западом. Но и оттуда под ударами китайских войск хунну обречены были отступать, отступать, отступать…
Ковыряясь в носу, Мельцет с неуместной улыбкой констатировал:
– И вот они добрались наконец-то до наших мест!
– Довольно болтовни, беритесь за дело, – недовольно буркнул каназор. – Латкай и Мельцет, за мной. Парамзу с Нуятом возглавит Радай. И не забудьте – не забудьте же! – передать в каждый дом, чтобы готовились к пиршеству: на столах должно быть все самое лучшее. Мы, эрзяне, должны встретить пришельцев как дорогих гостей.
– То есть команды вооружаться пока не воспоследует? – уточнил Парамза.
– Нет, ни в коем случае, – помотал головой каназор. – Ни одного вооруженного человека не должно быть на наших улицах. Судьба толкает нас в объятия сильнейших на Земле воинов, поэтому приветливая улыбка окажется полезней любого оружия. Хунну уступили китайцам только по причине того, что китайцев в тысячу раз больше.
Разочарование Латкая и Мельцета не знало предела, ибо оба рвались проявить себя в ратном деле, – вот деревенские девчонки узнали бы об их подвигах! Однако многоопытные Парамза с Нуятом испустили вздох облегчения: как-никак, им чуточку довелось поглазеть на хунну в ратном деле. С такими воинами лучше было никогда и никому не связываться. Словно в подтверждение этих мрачных мыслей небеса вновь стали хмуриться.
Определенно, верховным владыкам хунну Тенгри и эрзян Нишке что-то не нравилось в происходящем. Однако решение каназора Арсяна представлялось Нуяту и Парамзе абсолютно верным.
Ох и не зря испытали они злоключения хуннского плена…
Глава 4. Свиное состязание
Эрзянские мужчины – строго без оружия! – широкими улыбками встретили хунну на околице деревни, которая носила имя Долины Ручьев. Пройдут примерно двести пятьдесят лет, и деревня получит новое имя: Атяшево. Сегодня так называется процветающий райцентр на северо-востоке Мордовии.
Впрочем, не только от названия, но и от собственно долины ручьев к нашим дням не осталось и следа: после того, как русские государи, начиная с XVIII века, – Петра I, – извели на поташ почти все местные леса, ручьи пересохли. Но вот как Долина Ручьев еще в V веке новой эры превратится в Атяшево? Об этом вы узнаете позднее – обязательно расскажем.
Пока же главный хуннский шаман Сэпгэ воткнул в землю очищенный от ржавчины до зеркального блеска меч и устроил ритуальный танец вокруг него. Лица степняков были бесстрастны и имели такой цвет, точно только что их отлили в бронзе и она еще не успела позеленеть.
Когда шаньюй Юйчугянь спешился и высокие стороны отвесили друг другу все полагавшиеся церемониальные поклоны, чиряз Арсян с нескрываемым интересом принялся рассматривать арбалет гостя. Дело в том, что кочевники еще задолго до новой эры переняли у китайской пехоты и металлические панцири, и щиты, и страшное оружие – мощные самострелы, нечто вроде арбалетов, которые появятся на Руси и в Европе спустя тысячу лет.
Правда, специального устройства-ворота для натяжения тетивы в Древнем Китае (и у хунну, разумеется) не было. Поэтому стрелок опрокидывался на спину, пятками упирался в самострел, а руками оттягивал тугую тетиву. Когда этим делом занимались одновременно сотни человек, зрелище было весьма потешным, однако убойная сила стрел, выпущенных из древнейших в мире арбалетов, была такова, что смеяться никому не хотелось. Ни доспехи, ни щиты не могли защитить от грозного оружия. Правда, большим минусом самострелов была невозможность натягивать их сидя в седле, тут требовались просто мощные луки…
Во всяком месте, где есть оружие и мужчины, дело неизбежно доходит до демонстрации искусства ведения боя. С помощью незаменимых толмачей Парамзы и Нуята решили устроить соревнование. Шаньюй Юйчугянь послал гонца в обоз, и скоро оттуда прискакала стайка возбужденных подростков: их призвали на взрослые дела!
– Джоха! – крикнул Юйчугянь. – Иди-ка сюда.
От подростков отделилась плечистая девичья фигурка верхом на серой лошадке:
– Да, отец?
– Вот посмотри, видишь этого поросенка? Убьешь ли ты его одной стрелой из своего самострела?
– Клянусь, Йер-су с благодарностью примет эту мелкую жертву, – отвечала девочка.
Шаньюй покачал головой: конечно его младшему ребенку следовало родиться мальчишкой – вылитый ведь парень!
Но Юйчугянь поскорее отогнал от себя эту мысль, поскольку младшая яньчжи – этим словом титуловали всех жен шаньюя – даже не выносила разговоров на подобную тему и души не чаяла в своей любимой доченьке Джохе.
Чиряз Арсян повертел головой и крикнул племяннику:
– Латкай! Возьми-ка мой лук для большой охоты и не подведи родного эрзянского племени!
Между тем по противоположному краю оврага беззаботно бродил поросенок – килограммов этак на восемьдесят, по понятиям того времени аккурат на убой. Хунну и эрзя обступили овраг, чтобы насладиться зрелищем.
Джоха спешилась, соблазнительно повертела бедрами, улеглась на спину и принялась натягивать ногами и руками свой арбалет. Что же касается принимающей стороны, то Латкай, пыжась изо всех сил, принялся целиться из мощного лука самого каназора – лишь бы оправдать его высокое доверие!
Наконец в полной тишине звякнула тетива, и стрела ушла в цель. Дикий визг поросенка разбудил еще спящий лес. «Я его не убил, не уложил насмерть, – в ужасе пронеслось у Латкая в голове. – Мы проиграли…»
Поросенок же ломанулся что было сил через кустистый овраг, да тут и напоролся на стрелу маленькой арбалетчицы. Подергавшись, поросенок затих.
С дипломатической точки зрения эпизод вышел идеальным: дело несколько коряво начали хозяева, а успешно завершили гости.
«Вот за этой деревней я и разобью наконец стойбище, – подумал шаньюй Юйчугянь. – По пути сюда мы миновали несколько поселений, но люди лишь боялись нас и прятались. Нигде больше хунну не встречали подобного гостеприимства. Несомненно, именно об этой Долине Ручьев мои шаманы узнали в черной полости Бугров…»
При мысли о том, какой ужас наводит его народ на какие угодно племена, Юйчугянь криво усмехнулся. В тот же миг, но по совершенно по иному поводу криво усмехнулся и Оян: отныне интимные игры с Гармой грозили стать редкостью. Посреди тихого ночного стойбища звуки любовной возни сразу станут слышны, и первым делом их уловит мама Багрита.
– Непонятно, как нам с тобой жить дальше, – шепнул юноша на ушко своей девушке. – Грохот лесной колонны больше не заглушит наших звуков…
– Поженимся, и нам некого будет стесняться, – беззаботно отозвалась девушка. – Станем целоваться и обниматься на виду у всех!
Оян счел излишним подогревать в ней эту надежду. Как всякому молодому человеку, грезились многочисленные прекрасные дамы, которых ему предстоит очаровывать долгими годами до женитьбы. Уж кого-кого, а белолицых чернобровых красоток в Долине Ручьев хватало. Гарму – при всех своих самых теплых чувствах к ней – парень цинично рассматривал как трамплин к большим половым утехам.
Ну очень большим.
Возможно, с несколькими девушками сразу.
…После краткой, но весьма успешной охоты на невинного поросенка начались подлинно дипломатические «прелиминарии» да «эволюции». Арсян показал Юйчугяню, где удобнее поставить шатры, где лучше поить лошадей и мелкий рогатый скот, а в какой стороне лес кишит дичью. Эрзяне с соседних холмов и прочих возвышенностей Долины Ручьев весь день поглядывали на своих гостей, а вечером все, несмотря на усталость, устроили танцы с хоровым пением, не забыв и про молитвы.
Правда, эрзяне с отвращением смотрели на жертвоприношение богине плодородия (обожествленной Земле) Йер-су, для которой весной и осенью требовалось прирезать коня, рыжего или серого. Устраивались кровопролития и по всевозможным прочим поводам, например, как сегодня, когда хунну прилюдно порешили одного конька-доходягу: поход окончился, да здравствует стойбище!
Впрочем, еще сравнительно недавно – какую-нибудь сотню лет тому назад – хунну с привычной лихостью вместо лошадей резали на каменных жертвенниках людей. Иногда то бывали преступники или струсившие в бою воины, но за нехваткой последних смерти предавали самых прекрасных девушек. В этой дикости имелся свой потаенный, замешанный на психологии смысл.
Исчезновение очередной красавицы влекло за собой исчерпание целой череды конфликтов между воинами за обладание ею. Уж что-что, а внутренние раздоры из-за женщин небольшому народу были ни к чему.
Даже под прозрачной небесной голубизной.
Глава 5. Первые гунны Земли
Отныне развеселые гулянки после трудового дня стали традиционными. Незамужние эрзянки (на зависть замужним) ходили разнаряженные по-праздничному, а неженатые хунну (на зависть женатым) гарцевали на своих мохнатых лошадках с видом женихов. С наступлением темноты по деревне тут и там прогуливались парочки, и летние лунные ночи словно освящали будущие союзы местных финно-угров и пришлых прототюрков.
Пример показали всем дочь предводителя хунну Джоха и племянник главы рода Латкай. На глазах у всех, взявшись за руки, они появлялись то тут, то там в самых укромных окрестностях Долины Ручьев, а с темнотой так и норовили прижаться друг к другу потеснее в уголке среди деревьев. Вдрызг растерзанный желанием Латкай испытывал танталовы муки и пытался залезть жадными до ласки руками туда, куда во все времена разрешает проникнуть только женщина. В данном случае подросток Джоха была непреклонна:
– Сначала свадебные обряды!
– А какие обряды будем играть – по-вашему или по-нашему? – наивно спрашивал племянник местного каназора.
Пальцы его между тем продолжали свое интимное и очень хлопотное дело.
– И по-вашему, и по-нашему, мало никому не покажется, – отвечала дочка шаньюя, решительно убирая с себя шаловливые мужские ручонки.
Всей молодежи деревни крупно повезло, что именно представители племенной знати, двадцатипятилетний Латкай и четырнадцатилетняя Джоха, первыми сыграли свадьбу. Разница в возрасте была что надо: в ту пору считалось нормой, когда муж оказывался старше жены лет этак на десять-пятнадцать. Сей мудрый порядок резко снижал тягу слишком юного супруга к молоденьким девчонкам и тем самым цементировал семьи.
В наши-то дни супруги-ровесники сплошь да рядом разводятся лишь потому, что женщина после серии родов уже утратила форму, а муж пребывает еще в самом соку и не пропускает ни одной юбки.
Свадебные обряды действительно устроили «и по вашему, и по-нашему»: как в честь великого Голубого Неба (или Солнечного Света) прототюрков Тенгри, так и в честь великого верховного бога эрзи, которого называли Нитке. Уж очень Джохе хотелось выбраться из-под плотного пригляда отца; уж очень рукоблуду Латкаю хотелось познать наконец женщину.
Их пример вызвал в будущем Атяшеве настоящий бум – прокатилась волна свадеб: будто сработал некий тайный детонатор. То-то появилось работы у шаманов с обеих сторон, и особенно выбивался из сил, конечно же, одноногий Радай! Казалось, вопли и завывания камланий докатывались в теплом летнем вечере аж до самого впадения реки Алатырь в Суру (правый приток Волги), что с точки зрения физики звука было, конечно, совершенно невозможно.
Первым вслед за другом Латкаем бросился в омут брака веснушчатый Мельцет: привел в отцовский сруб шуструю скуластую девицу с широкими мужскими плечами, с по-кавалерийски кривыми ногами и поющим именем Бендзея. Пахло от этой кареглазой девушки точно так, как ото всех прочих хунну – никогда не мытым телом и нестиранной одеждой, то бишь кожаными штанами и кокетливо приталенной меховой курткой.
Нет, пришельцы не были принципиальными грязнулями; просто в степях да полупустынях люди и животные экономно пьют воду, а не разбазаривают драгоценную влагу попусту, – на мытье.
Самое удивительное, что вечные, как считалось, холостяки Парамза и Нуят мигом «обневестились», да и поженились, став наконец азурами – главами семей. Не менее удивительным было то, что подруги их сердец оказались одними из самых красивых на воображаемом скуласто-узкоглазом подиуме. Почему?
Дело в том, что у Парамзы с Нуятом и их избранницами отсутствовал языковой барьер: вот когда пригодились два года, проведенные в хуннском плену! К узким карим щелочкам глаз и широченным желтым скулам толмачи также успели в свое время привыкнуть.
Вдобавок прочие пары объяснялись знаками, что, согласитесь, весьма неудобно, особенно в пору налаживания домашнего хозяйства. Да и на брачной, накрытой мехом циновке принять нужную диспозицию куда лучше при помощи слов, чем жестами в гробовом молчании. Тем паче, что одни и те же жесты у хунну и у эрзи часто означали абсолютно разные, порой прямо противоположные вещи.
Недаром именно из домиков Парамзы да Нуята на зависть всей Долине Ручьев неслись сладкие женские вопли и удовлетворенное мужское рычание. Впрочем, будем откровенны с читателем: свежеиспеченные супруги Парамзы и Нуята точно так симулировали удовлетворение, как семьдесят процентов прочих женщин на этом свете.