Великокняжеская оппозиция в России 1915-1917 гг.

«Престиж великих князей подорван окончательно…»

В том же 1905 г. великий князь Николай Николаевич был назначен главнокомандующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. В его руках оказалась судьба столицы.

Тогда же начали обостряться отношения между великим князем и В.А. Сухомлиновым, командовавшим в то время войсками Киевского военного округа, человеком, пользовавшимся доверием Николая II, а также «оказывавшим влияние на последнего»[166]. Суть конфликта В.А. Сухомлинова с великим князем Николаем Николаевичем заключалась, согласно воспоминаниям В.Н. Воейкова, в следующем: «Государь передал на заключение генерала В.А. Сухомлинова проект реорганизации армии, составленный по инициативе великого князя Николая Николаевича. Проект этот предусматривал образование Совета государственной обороны, выделение Генерального штаба в самостоятельный орган и превращение военного министра в заведующего хозяйственными вопросами и личным составом военного ведомства. Ознакомившись с проектом, генерал В.А. Сухомлинов доложил его величеству, что считает его составленным в духе разложения армии. Несмотря на это, мнение великого князя восторжествовало, и реформа военного министерства была обнародована высочайшим указом от 8 июня 1905 г.»[167]. Совет государственной обороны возглавил сам великий князь Николай Николаевич.

В 1908 г. результаты этой реформы обнаружились настолько явно, что возникла угроза полнейшего расстройства командной власти. Осенью того года А.И. Гучков произнес речь в Думе, в которой указывал на вред присутствия безответственных людей в верхних эшелонах власти и настаивал на их устранении. В первую очередь это относилось к великим князьям. В 1917 г. в показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства он рассказывал об этом эпизоде следующее: «Для того чтобы убедить в необходимости реформ, нужно было преодолеть симпатии или антипатии того или другого из великих князей и затем еще провести через инстанцию Совета государственной обороны, находившегося под председательством великого князя Николая Николаевича»[168].

Необходимо отметить, что Николай II не принял бы ответственного решения под влиянием думских речей, лишь комбинированное воздействие публичных выступлений и личное влияние В.А. Сухомлинова вынудили императора освободить великого князя от должности председателя Совета государственной обороны. Вскоре после этого генерал В.А. Сухомлинов был назначен начальником Генерального штаба, а затем военным министром, и ему пришлось искоренять нововведения великого князя в военном ведомстве, чем он заслужил искреннюю ненависть Николая Николаевича. Освобождение великого князя Николая Николаевича с поста председателя Совета государственной обороны явилось результатом признания ошибочности проекта реорганизации армии и началом разлада личных отношений между ним и Николаем II. Сам великий князь оценивал создавшееся положение следующим образом: «Престиж великих князей подорван окончательно, и Россия к ним не может относиться с доверием»[169]. Отставка великого князя Николая Николаевича стала еще одним признаком кризиса семейного правления, а ее результатом явилось дальнейшее падение авторитета великих князей в обществе.

«Вначале государь и государыня встречали Распутина у великих князей Петра и Николая Николаевичей…»

Необходимо также остановиться на личных взаимоотношениях великого князя и Николая II через призму их отношений к такой заметной фигуре начала века, как Г.Е. Распутин.

Процесс оттеснения великих князей с центральных позиций правящей элиты сопровождался их изоляцией от семьи монарха, не последнюю роль в этом стал играть Г.Е. Распутин.

Религиозная атмосфера Петербурга начала XX в. была готова к появлению таких людей, как Г.Е. Распутин. Как известно, у него были предшественники, такие как Григорий Петров, косноязычный Митя и другие. Их принимали в великосветских салонах, приписывали им необычайные свойства, видели в них святых. Аналогичная ситуация сложилась и в императорской семье.

Сразу после приезда в Россию императрица Александра Федоровна особенно сблизилась с двумя черногорскими княгинями – Милицей и Анастасией Николаевнами. Их дружба «была основана на общем мистицизме и опытах спиритизма»[170]. В 1906 г. это дало повод говорить, что «первую роль у царя и царицы играет Анастасия Николаевна. Царь и царица верят каждому слову этой Настасьи ради предсказываемого ею полного благополучия»[171]. Анастасия Николаевна в 1907 г. становится супругой великого князя Николая Николаевича. Ее сестра Милица Николаевна, как уже отмечалось выше, была женой его брата – Петра Николаевича.

Появление Г.Е. Распутина в Петербурге пало на «благодатную почву» религиозных исканий, царивших в столице. Своим приближением к власти он был обязан епископу Феофану, который ввел его в семью сначала великого князя Петра Николаевича, а затем великого князя Николая Николаевича.

Первая встреча царской четы и Г.Е. Распутина состоялась 1 ноября 1905 г., о чем свидетельствует запись в дневнике императора Николая II[172].

«В первый год пребывания в Петербурге чудотворца принимали с большим интересом. Вначале государь и государыня встречали Распутина у великих князей Петра и Николая Николаевичей. Тогда великие князья и их семьи считали его пророком и сидели у его ног», – вспоминала позднее А.А. Вырубова[173].

Однако уже в 1908 г. дружба между императорской и великокняжеской четами прервалась. «Между царем и великим князем Николаем Николаевичем полное охлаждение, так же как и между царицей и женой этого великого князя Анастасией Николаевной», – записала в дневнике А.В. Богданович[174].

Причина ссоры осталась загадкой. Никто из приближенных не мог с уверенностью сказать, что же произошло. А.А. Мосолов писал, что причины размолвки Их Величеств с княгинями так и остались для него тайной, и «даже Фредерикс не знал хорошо о них»[175]. Близкий к великому князю Николаю Николаевичу протопресвитер русской армии и флота отец Георгий Шавельский вспоминал: «Великие княгини Анастасия и Милица Николаевны, разгадавшие Распутина, теперь были далеки от Императрицы. Кажется, ссора произошла именно из-за Распутина»[176].

Именно Г.Е. Распутин стал причиной начала охлаждения отношений между императором и Николаем Николаевичем. Но, видимо, великий князь не придавал должного значения старцу до 1914 г.: лишь тогда он обращается к С.П. Белецкому (директору департамента полиции) с просьбой «дать ему сведения о порочных наклонностях Распутина, так как великий князь решил определенно поговорить об удалении Распутина из Петрограда. Сведения эти С.П. Белецкий дал, черпая материал из имевшейся у него на руках сводки. Впоследствии он узнал, что великий князь свое желание осуществил»[177]. Г.Е. Распутин приобрел определенное влияние при дворе, и императрица все чаще начинала прислушиваться к его советам. Это не нравилось великому князю.

Охлаждение отношений между Николаем Николаевичем и Николаем II стало предпосылкой для будущей оппозиции великого князя.

«Всякого рода дурные элементы… хотят использовать его как знамя…»

В 1914 г., когда Россия вступила в мировую войну, было необходимо решить вопрос о Верховном главнокомандующем. Николай II не хотел, чтобы назначение великого князя Николая Николаевича на этот пост состоялось в мирное время. По мнению генерала Ю.Н. Данилова, «Государь, который по вопросу о Верховном главнокомандовании в случае войны не давал в мирное время никаких указаний, лелеял, видимо, мысль о возложении этих обязанностей лично на себя»[178]. Однако эта идея императора не встречала сочувствия со стороны министров, за исключением военного министра В.А. Сухомлинова. Поэтому когда в первые дни войны на Совете министров, собранном в Петергофе, все присутствующие высказались против желания государя, Николай II решил временно не брать на себя обязанности Верховного главнокомандующего и возложил их на великого князя Николая Николаевича. 20 июля 1914 г. появился высочайший указ о назначении Верховным главнокомандующим действующей армии и флота великого князя Николая Николаевича. «Не признавая возможным, по причинам общегосударственного характера, стать теперь же во главе наших сухопутных и морских сил, привлеченных для военных действий, признали мы за благо…» Такими именно словами начинался упомянутый выше указ, ясно отмечавший временный характер назначения великого князя. Сам Николай Николаевич по этому поводу говорил генералу А.А. Поливанову еще в 1911 г.: «Я себя держу совершенно в стороне, я от этой должности отклоняюсь, а на Сухомлинова не рассчитываю»[179]. С данным решением императора была согласна и Александра Федоровна, которая 19 сентября 1914 г. писала супругу в Ставку: «…тебе лучше не быть сейчас во главе армии»[180].

Однако в начале 1915 г. великий князь Николай Николаевич как Верховный главнокомандующий стал приобретать популярность и сосредотачивать в своих руках огромную власть. Отчасти популярность великого князя, по мнению генерала Ю.Н. Данилова, была результатом того, что «в период военных напряжений армии и людской толпе необходимы герои. Они являются реальным воплощением того энтузиазма, той высокой настроенности, без наличия которых среднему человеку трудно идти на страдания и смерть. Что нужды в том, что избранники толпы не всегда в полной мере вооружены теми данными, кои им приписывают. Молва распространяла о великом князе самые легендарные рассказы»[181].

Росту его популярности способствовали великие княгини Анастасия и Милица Николаевны. Под их покровительством издавались и распространялись портреты великого князя Николая Николаевича, печатались брошюры. Об этом подробно писал в одном из своих писем Николаю II великий князь Николай Михайлович[182]. Имеются сведения на этот счет и у В.Н. Воейкова[183].

Императрицу раздражали лавры великого князя. Именно его популярность стала одной из причин неприязни Александры Федоровны к Николаю Николаевичу. Ведь недовольство императрицы великим князем проявилось еще в январе 1915 г. и не было связано с отступлением русской армии. 29 января 1915 г. Александра Федоровна писала супругу о великом князе Николае Николаевиче: «Он находится под влиянием других и старается взять на себя роль, что он не вправе делать, за исключением вопросов, касающихся войны»[184].

В апреле 1915 г. императрица пишет о великом князе Николае Николаевиче снова: «Хотя Н. поставлен очень высоко, ты выше его. Нашего Друга [т. е. Г.Е. Распутина. – Е.П., К.Б.], так же как и меня, возмутило то, что Н. пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т. д. твоим стилем – должен бы писать более просто и скромно»[185]. От письма к письму отношение Александры Федоровны к великому князю ухудшалось. Письмо от 12 июня 1915 г.: «Как бы я хотела, чтобы Н. был другим человеком и не противился божьему человеку! [Г.Е. Распутину. – Е.П., К.Б.] А эти женщины [Анастасия и Милица Николаевны. – Е.П., К.Б.] не дают ему перемениться…Я боюсь назначений Н. – он далеко не умен, упрям и им руководят другие». Письмо от 17 июня 1915 г.: «Ох, не нравятся мне присутствие Н. на этих больших заседаниях по внутренним вопросам… меня его фальшивое положение временами бесит». 24 июня 1915 г. Александра Федоровна писала Николаю II: «Ты должен показать, что ты вовсе не в руках Н. и его штаба, которые управляют твоими действиями и разрешения которых ты должен спрашивать, прежде чем ехать куда-нибудь…Эта предательская Ставка, которая удерживает тебя вдали от войск!» 25 июня 1915 г.: «Я ненавижу твое пребывание в Ставке, т. к. ты там не видишь солдат, а слушаешь советы Н., которые не могут быть хороши. Все возмущены, что министры ездят к нему с докладом, как будто он теперь император»[186].

Такая волна неприятия была не случайна. В чем же именно обвиняла императрица великого князя? Во-первых, как уже было замечено выше, Александру Федоровну раздражала популярность Верховного главнокомандующего. Ее письма переполнены опасениями, что эта популярность может повредить царскому авторитету.

Во-вторых, царица обвиняла великого князя в том, что он враг «божьего человека» Г.Е. Распутина. Великий князь Николай Николаевич действительно ненавидел Г.Е. Распутина. В 1915 г. он считал, что главным проводником в государственную жизнь шедших через Г.Е. Распутина якобы откровений свыше была царица. Великий князь ненавидел и царицу. По словам протопресвитера русской армии и флота Г. Шавельского, близкого к великому князю Николаю Николаевичу, он отзывался об Александре Федоровне следующим образом: «В ней все зло. Посадить бы ее в монастырь, и все пошло бы по-иному, и государь стал бы иным. А так приведет она нас всех к гибели»[187].

В-третьих, императрицу волновало то, что великий князь Николай Николаевич сконцентрировал власть в своих руках, это угрожало престижу монарха. Данное обстоятельство было вызвано возникшим во время войны двоевластием Совета министров и Ставки. Это «двоевластие» стало для Александры Федоровны решающим фактором в ее кампании против великого князя Николая Николаевича. Влияние Ставки возросло настолько, что становилось опасным для авторитета царя. И это было замечено не одной Александрой Федоровной.

Положением, занимаемым великим князем Николаем Николаевичем, была недовольна не только императрица, но и некоторые великие князья. Так, 25 июня 1915 г. Александра Федоровна писала мужу: «Павел [великий князь Павел Александрович – Е.П., К.Б.] очень предан, и, оставляя в стороне свою личную антипатию к Н., также находит, что в обществе не понимают положения последнего, нечто вроде второго императора, который во все вмешивается»[188].

С.П. Белецкий, директор Департамента полиции, в своих показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства так обрисовывал создавшуюся ситуацию: «Между Государственной думой и правительством начался ряд осложнений на почве обвинений правительства не только в неподготовленности к войне, но и в нежелании идти навстречу пожеланиям Государственной думы в области мероприятий по обороне. Осложнения эти заставили Государственную думу прибегать к поддержке своих начинаний в верховной Ставке, ставшей в интересах армии на сторону Государственной думы, и тем, значит, выдвинули роль великого князя Николая Николаевича в делах государственного управления»[189]. Кроме того, положение о полевом управлении войсками, утвержденное Николаем II 16 июля 1915 г., предоставило Верховному главнокомандующему огромные права в тылу. Положение составлялось в расчете, что командующим будет сам царь. Но даже в этом случае право военных вмешиваться в гражданское управление в зоне боевых действий, не уведомляя о своих распоряжениях ни отдельные ведомства, ни Совет министров, раскалывало страну на две самостоятельно управляемые части. Теперь же двоевластие Совета министров и Ставки быстро приобрело политическую окраску.

В первые недели войны были созданы Всероссийский земский союз и Всероссийский союз городов. Их официальной целью было оказание помощи раненым, а затем и беженцам. Фактически же под их прикрытием происходила организация думской оппозиции для будущих переговоров с правительством по вопросу послевоенных реформ. Ставка давала повод для надежд оппозиции.

За согласование кадровой политики самодержавия с Думой и, прежде всего, за удаление в отставку министра внутренних дел Н.А. Маклакова выступали: великий князь Николай Николаевич, глава кабинета И.Л. Горемыкин, главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин и начальник походной канцелярии царя князь В.Н. Орлов. Замена Н.А. Маклакова А.Д. Самариным планировалась ими еще осенью-зимой 1914 г. 30 декабря 1914 г. В.Н. Орлов писал великому князю Николаю Николаевичу: «Я в пути имел доклад у Государя, как я о сем предупреждал Ваше Высочество, и, слава Богу, многое сказал. Сейчас Горемыкин меня вызвал и сказал, что Государь в этот раз был совершенно подготовлен к его докладу мною и что вопрос об уходе Маклакова решен… Это знают теперь только Государь, Ваше Высочество, Горемыкин, Кривошеин и я. И больше никто»[190]. Но Николай II не отправил в отставку Н.А. Маклакова, и, таким образом, первые попытки перемен в правительстве с помощью влияния великого князя не оправдались.

Давление на императора возобновилось в июне 1915 г., в разгар Великого отступления, о чем князь В.Н. Орлов писал 2 июня 1915 г. начальнику Штаба Верховного главнокомандующего Н.Н. Янушкевичу: «…пока все же думаю, что великому князю еще не надо вмешиваться в этот вопрос. (Речь идет об удалении Н.А. Маклакова, В.А. Сухомлинова, И.Г. Щегловитова, В.К. Саблера и В.Н. Шаховского. – Е.П., К.Б.). Попробуем мы тут поднять все силы; не удастся – тогда великий князь будет у нас в резерве»[191]. Резерв, видимо, пришлось задействовать. Великий князь Николай Николаевич уже после Февральской революции в беседе с великим князем Андреем Владимировичем вспоминал, что имел разговор о внутреннем положении с Николаем II в июне 1916 г.[192] Под воздействием революционных событий великий князь неправильно указал дату разговора. Беседа состоялась не в июне 1916 г., так как в это время великий князь был на Кавказском фронте, а в июне 1915 г. и речь шла, скорее всего, об удалении вышеуказанных министров.

Таким образом, под давлением великого князя Николая Николаевича и сгруппировавшегося вокруг А.В. Кривошеина большинства кабинета Николаю II пришлось в июне 1915 г. пожертвовать крайне правыми, «невыносимыми» для Думы Н.А. Маклаковым, В.А. Сухомлиновым, И.Г. Щегловитовым, В.К. Саблером. Это явилось своеобразным итогом политической деятельности великого князя Николая Николаевича в Ставке.

В исторической литературе высказывались различные мнения относительно причин, побудивших императора пойти на смещение Верховного главнокомандующего[193]. На принятие царем решения об отставке великого князя Николая Николаевича и возложения на себя его должностных обязанностей оказал влияние комплекс факторов: отступление русской армии, усиленное вмешательство самого великого князя во внутренние дела, тяготение к нему либеральной оппозиции, жалобы министров на вредные последствия несогласованности в действиях военных и гражданских властей, негативное отношение к великому князю императрицы Александры Федоровны, находившейся под влиянием Г.Е. Распутина. Но, возможно, и сам великий князь Николай Николаевич подтолкнул Николая II к принятию этого решения. 1 августа 1915 г. в письме к статс-секретарю А.В. Кривошеину, которое он «дословно» просил передать императору, великий князь выражал беспокойство, что правительство и Государственная дума просят его «заменить генерала Н.Н. Янушкевича и генерал-квартирмейстера Ю.Н. Данилова другими лицами». Великий князь Николай Николаевич дорожил этими людьми, поэтому настаивал на том, что «этот вопрос мог быть приведен в исполнение только в одной форме. Воля Государя Императора, мне выраженная». И далее он продолжал: «…обстоятельства могли сложиться иначе, а именно – залог успеха считали бы в удалении меня. В таком случае – я восторженно уступил бы свое место. Если бы было сочтено, что на меня следует надеть кандалы, – сам бы помогал их на себя накладывать»[194]. Что побудило великого князя написать последние строки? Возможно, он осознал, что чрезмерные контакты с правительством и Государственной думой, привели к тому, что они стали давать рекомендации заменять близких ему лиц другими людьми. Примечательно, что в этом случае он ищет защиты у императора. Возможно, до него дошли слухи, что Александра Федоровна подозревает его чуть ли не в заговоре. В настоящий момент это выяснить трудно. Ясно одно: данное письмо если и не подтолкнуло императора к принятию решения о Верховном главнокомандовании, то укрепило Николая II во мнении о правильности своих действий.

Николай II принял решение о возложении на себя должности Верховного главнокомандующего в начале августа и сообщил о нем Совету министров 6 августа 1915 г.

Отрицательная позиция министров по данному вопросу была ясна еще в начале войны, когда они высказались против принятия Верховного главнокомандования государем. «Большинство министров считали государя по его личным качествам неподходящим для роли активного вождя действующих войск, само же решение – отбыть на постоянное пребывание к армии – не соответствующим условиям времени», – вспоминал генерал Ю.Н. Данилов[195]. 21 августа 1915 г. по настоянию большинства министров император Николай II собрал у себя в Царском Селе Совет министров.

Во время заседания министры указывали ему на то обстоятельство, что Россия не приписывает постигшие неудачи вине великого князя, и отметили те опасности, которые сопряжены с тем, что император оставит столицу. Государь с усталым и неопределенным видом выслушал речи и в заключение кратко произнес: «Я остаюсь при своем решении…». «В подавленном настроении разъезжались участники этого исторического заседания. Но на другой день большинство их собралось вновь у министра иностранных дел С.Д. Сазонова»[196]. На этом секретном совещании было составлено письмо царю, в котором говорилось, что принятие главнокомандования императором грозит тяжелыми последствиями государю, династии, России. Письмо подписали государственный контролер П.А. Харитонов, министр земледелия А.В. Кривошеин, внутренних дел князь А.П. Щербатов, иностранных дел С.Д. Сазонов, финансов П.Л. Барк, просвещения граф П.Н. Игнатьев, торговли В.Н. Шаховской и обер-прокурор Синода А.Д. Самарин. Военный и морской министры письма не подписали, но обещали доложить государю об их солидарности с подписавшими.

15 сентября министры были вызваны в Ставку по поводу письма, где государь с выражением неудовольствия высказался о том, что его воля о принятии Верховного командования совершенно непреклонна и тем не менее, он был чрезвычайно удивлен, получив письмо за подписью министров, что он совершенно не понимает, как они себе позволили это сделать[197].

«Министерская забастовка» не дала результатов, и мнение министров не было принято во внимание. Характерно, что они возражали не столько против снятия с поста главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, сколько против вступления в эту должность Николая II.

Решение императора встать во главе действующих войск было встречено общественностью по-разному. На чрезвычайном собрании Московской городской думы раздавались громкие протесты против этого решения. «Об этом отношении государь был осведомлен особым письмом председателя Государственной думы М.В. Родзянко, который “умолял” царя не возлагать на себя Верховное командование и не рисковать своим положением»[198]. Такое отношение Думы к поступку государя было вполне обоснованным, учитывая то, что Ставка во главе с Николаем Николаевичем была средоточием надежд думских лидеров.

Теми же мыслями проникнуто письмо командующего Северо-Западным фронтом генерал-адъютанта М.В. Алексеева великому князю Николаю Николаевичу 11 августа 1915 г. с просьбой передать обстоятельства, изложенные в письме Николаю II: «Та обстановка, в которой находятся в данное время почти все армии Северо-Западного фронта, крайне сложна, тяжела и ответственна… Высшие интересы требуют, чтобы Его Императорское Величество соизволили вступить в верховное начальствование войсками только тогда, когда будет пережит настоящий кризис, когда армии, хотя и ослабленные, будут поставлены в более благоприятное положение»[199]. Ответом на это послание была телеграмма великого князя от 14 августа 1915 г.: «Письмо Ваше получил. То, что вы желаете – передам. Ваши соображения имеют за собою большие основания, но для решения вопроса надо взвесить всю совокупность (sic!) – и тогда. По моему мнению, медлить тоже не следует, это вызовет еще худшие последствия. Генерал-адъютант Николай»[200]. Примечательно, что все уговоры сводились к представлению опасности для личного престижа царя при возможных неудачах во время его командования войсками. Подобные доводы меньше всего могли повлиять на императора, настроенного всегда, а в то время особенно, чрезвычайно жертвенно.